Текст книги "Шестая жизнь Дэйзи Вест"

Автор книги: Кэт Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Когда Мэйсон подходит и говорит, что нам пора, Мэтт сидит на кирпичном уступе возле камина у стены напротив. Я даже не устала, это больше, чем усталость. Из меня словно выпустили воздух, и времени может быть сколько угодно – восемь часов вечера или полночь, – я бы не удивилась ни тому, ни другому в странном новом мире, обитательницей которого я стала.

Между нами пять метров, и мы с Мэттом продолжаем сидеть не шелохнувшись, глядя друг на друга и понимая, что прежде чем нам станет хотя бы чуть легче, будет еще хуже, чем сейчас.

– Ясно, – говорю я, не спуская глаз с Мэтта. Мы увидимся в школе, когда он выйдет на учебу. Но все будет уже не так. Уйти сейчас – значит распрощаться с прошлым, с беззаботными поступками и легкой жизнью.

Прощай, зимородок.

Глаза наполняются слезами, и я чуть ли не силой заставляю себя подойти к двери и завернуть за угол коридора. Все это время я продолжаю смотреть на Мэтта. Даже когда между нами оказывается стена, я продолжаю чувствовать его пристальный взгляд. Не понимаю, как ноги все еще могут слушаться меня, но они несут меня прочь, и, упав на заднее сиденье внедорожника Мэйсона, я незамедлительно проваливаюсь в сон, похожий на обморок. Мэйсон, поддерживая меня за талию, помогает мне войти в дом по прибытии, и я снова засыпаю, не сняв ни одежду, в которой ходила на похороны, ни даже обувь.

32

Через четыре дня я неожиданно просыпаюсь в четыре часа ночи. Сердце учащенно бьется, и я прислушиваюсь, надеясь понять, что меня разбудило.

Внизу происходит какое-то движение: звуки торопливых шагов двух пар ног раздаются то в одной части дома, то в другой.

Выскользнув из кровати, я бегу в лабораторию, чтобы узнать, что случилось.

– Ложись спать, – говорит Мэйсон, когда я спускаюсь в лабораторию. – Все в порядке.

– Что вы делаете? – спрашиваю я. Сердце уходит в пятки, когда я замечаю у его ног черный чемоданчик.

– Бог хочет, чтобы мы кое-что сделали, – говорит он. Вид у Мэйсона нерешительный, что для него нетипично. Кэйси качает головой, листая какую-то папку.

– Что это за бланки? – спрашивает она.

– Не уверен, что они нам пригодятся, – тихо говорит Мэйсон. – Как считаешь, сколько доз нам потребуется?

– Вряд ли мы используем больше трех, но давай на всякий случай возьмем пять.

– Что вы будете делать? – спрашиваю я.

– Произошла автомобильная катастрофа, – объясняет Мэйсон. – Мужчина возвращался домой после ночной смены. – Он произносит слова отрывисто, как человек, обдумывающий какую-то сложную задачу. – Вахтер. Автомобиль под списание. Бог хочет, чтобы мы оживили мужчину.

– Но состав не действует на взрослых, – поражаюсь я.

– Знаю, – говорит Мэйсон.

– Сейчас ночь, – продолжаю я.

– Знаю.

– И в вашем ведении находится только «автобусная группа»…

– Я знаю! – кричит Мэйсон, разворачиваясь на каблуках и сердито глядя на меня. Он зол, но что-то подсказывает мне, что его гнев на самом деле направлен вовсе не на меня. – Думаешь, я не понимаю, Дэйзи? Проект задумывался как нечто ответственное. Так не должно было быть. Мы даже не знали, что Бог работает над новой формулой. Нас ввели в курс дела только на этой неделе, когда прислали «Воскрешение II». А теперь он хочет, чтобы мы…

Мэйсон неожиданно обрывает речь на полуслове и громко вздыхает.

– Все будет нормально, Дэйзи, – говорит он. – Мы перехватили переговоры местных спасателей по радио. Они уже выехали. Если мы не приедем раньше, испробовать новый состав не получится.

Я слежу за тем, как Мэйсон вводит коды, необходимые для открытия чемоданчика с «Воскрешением», и за тем, куда движется его рука, чтобы выбрать пять пузырьков из пятидесяти. Я торопливо оглядываю ряды пузырьков с составом. Сорок девять из них принесут пользу погибшему вахтеру; один, наполненный водой, определенно нет. У меня поднимается температура. Не помню, какой из них я подменила. Кажется, где-то…

– Не бери отсюда, – выпаливаю я, не успев даже подумать. Рука Мэйсона замирает в воздухе. Они с Кэйси одновременно поворачиваются и смотрят на меня. Их лица трансформируются: сначала на них отражается замешательство, затем шок и, наконец, гнев.

– Почему? – спрашивает Мэйсон.

Я не отвечаю ему.

– Почему я не должен брать отсюда? – повторяет он.

Я стою, не шевелясь, и не произношу ни слова.

– Что ты сделала? – чуть ли не кричит на меня Мэйсон. Я начинаю пятиться. Он никогда не разговаривал со мной таким тоном.

Как ни странно, на этот раз мне на помощь приходит Кэйси.

– Дэйзи, ты понимаешь, что сейчас время – ценный ресурс, – произносит она спокойным голосом. – Мы можем поговорить об этом позже, – добавляет Кэйси, поворачиваясь к Мэйсону. – Сейчас нам нужны как минимум три пузырька, из какой части чемоданчика их лучше взять?

Я указываю рукой на вертикальный ряд слева и горизонтальный внизу.

– Ты уверена, что с ними все в порядке? – спрашивает Кэйси, следя за тем, как Мэйсон берет пузырьки.

Я киваю, стараясь ничего не говорить, чтобы не выдать себя, так как абсолютной уверенности нет. Стопроцентной гарантии я бы не дала. И своей жизнью клясться бы не стала.

А как насчет чужой?

– Иди в свою комнату, – говорит Мэйсон без выражения, закрывая крышку полевого контейнера для перевозки «Воскрешения». Проходя мимо, он не смотрит мне в глаза. Я слышу, как он чуть ли не бегом выскакивает на улицу и запрыгивает в машину. Кэйси, не говоря ни слова, отправляется вслед за ним.

33

Через несколько часов я вхожу в школу, чувствуя себя совершенно другим человеком, не имеющим отношения к той девочке, что появилась здесь несколько недель назад. Я не принимала душ и надела ту же футболку, в которой спала. Грязные непричесанные волосы собраны в небрежный хвост. Косметики на лице нет – не по той причине, что я могу заплакать и размазать ее, а потому, что краситься – значит тратить силы, а их у меня нет. На завтрак я съела три кусочка банана и выпила стакан колы. Не помню даже, чистила зубы или нет.

В школьных коридорах слишком шумно и слишком много света. Люди таращатся на меня, смотрят мне вслед, шепчутся за спиной. Они кажутся мне фоновыми фигурами с фотографии – нерезкими и расплывчатыми, вроде бы создают контраст, но толку от них никакого.

Поднявшись по лестнице, протискиваюсь сквозь толпу к своей раздевалке. У соседнего шкафчика стоят и болтают о чем-то девочки. Когда я подхожу, они перестают разговаривать и, расступившись, пропускают меня.

– Привет, Дэйзи, – говорит одна из них тихо.

– Привет, – отвечаю я, понимая, что не могу вспомнить, как ее зовут.

Выгружая из сумки учебники и позже шагая по коридору, стараюсь не смотреть на шкафчик Одри. И все же я вижу его. Тут же вспоминаю, как она стояла возле него и улыбалась мне, когда я впервые пришла в школу. Говорила о том, что ей нравятся мои туфли. Спрашивала, не хочу ли я сходить с ней позавтракать.

Дышала.

Жила.

У меня как будто пищевое отравление, но не физическое, а эмоциональное. Из меня как-то сразу все выходит: слезы, сопли, даже сдавленные крики и стоны. Ребята, проходящие по коридору, останавливаются и смотрят. Я бегу в кабинет медсестры и прошу ее освободить меня от занятий.

«Нервное истощение» – вот что написано на пропуске, который я предъявляю на выходе.

Два дня я изо всех сил стараюсь не реагировать на проявления внешнего мира. По крайней мере, мне кажется, что прошло два дня. Когда Мэйсону это надоедает, он взламывает замок на двери моей спальни.

– К тебе пришли, – говорит он. Я прикрываю лицо подушкой, чтобы не видеть ни его, ни кого-либо другого.

– Кто бы там ни был, скажи ему, чтобы уходил.

– Тебе придется это сделать самой, – говорит Мэйсон, выходя из комнаты.

Вместо него входит кто-то другой. Этот кто-то садится на край кровати и ничего не говорит. Я не убираю подушку: лежу, дышу в нее и жду. Между лицом и подушкой от влаги, содержащейся в воздухе, возникает эффект парной, но я не двигаюсь. А тот, кто сидит на кровати, продолжает молчать. В конце концов меня это начинает раздражать. Зачем приходить ко мне в комнату и просто сидеть здесь? Рассердившись на неведомого посетителя, отбрасываю подушку в сторону. Неожиданно передо мной оказывается человек, которого, я думала, мне уже никогда не увидеть.

– Сидни?

– Привет, солнышко, – говорит она голосом, всегда внушавшим мне позитивное настроение. – Я слышала, тебе последнее время нелегко приходится.

Напоминание о трагедии делает свое дело: я снова начинаю всхлипывать. Сидни придвигается ближе – садится прямо рядом со мной – и обнимает меня. На ней серый свитер, который – я просто уверена в этом – будет безнадежно испорчен прикосновением моей заплаканной физиономии, но ей, похоже, до этого нет дела. Мы сидим долго – Сидни гладит меня по грязным волосам, а я плачу, уткнувшись в ее плечо, пока не кончаются слезы.

После этого мы с ней несколько часов разговариваем. Я рассказываю Сидни об Одри – описываю каждую минуту, которую помню. Делюсь с ней почти всем, что было в последнее время, кроме самых интимных моментов, касающихся отношений с Мэттом. Признаюсь, что чувствую себя виноватой в том, что была у Меган, когда Одри умирала. Потом вспоминаю, что в проекте начались какие-то изменения, выводящие Мэйсона из себя, что есть еще неприятные моменты, о которых мне не хочется сейчас говорить.

– Ты пытаешься взгромоздить на плечи весь мир, – замечает Сидни. – Понятно, почему ты решила запереться в комнате.

– Жаль, что Мэйсон не понимает все так же хорошо, как ты, – говорю я.

– О, Дэйзи, стоит отдать Мэйсону должное, – возражает Сидни. – Он не всегда представляет, что нужно делать, но у него хватило ума позвонить тому, кто может знать. Кроме того, он понимает, что происходит с тобой, лучше, чем ты думаешь.

– Может быть… – говорю я, не слишком веря самой себе. Все-таки Мэйсон – ученый, а ученые – люди неэмоциональные. – Просто я не понимаю, как дальше жить. Как я буду без Одри, ума не приложу. Что делать?

– Дэйзи, я была бы рада тебе помочь, но что здесь поделаешь? – говорит Сидни. – Я не могу оставаться в стороне, когда тебе плохо. Но беда в том, что разбитое сердце лечит только одно средство, и это средство – время.

Я смотрю на нее хмуро, потому что то, что она сказала, звучит как фраза с открытки. О чем я ей и говорю.

– Да, ты права, – соглашается Сидни, – но тем не менее такие открытки нужны очень многим.

Я слегка улыбаюсь; Сидни берет меня за руку.

– Есть кое-какие мелочи, которые ты можешь сделать самостоятельно, – говорит она.

– Какие? – спрашиваю я в надежде получить рецепт лекарства, которым можно вылечить сердечную боль.

– К примеру, просыпаясь утром, когда вспомнишь, что Одри больше нет, вместо того чтобы сожалеть о том, что ей уже не суждено сделать, вспоминай то, что ей удалось. Радуйся за нее и иди делать свои дела.

– Легче сказать, чем сделать, – говорю я. – А что еще?

Сидни пожимает плечами.

– Прими душ. Отправляйся в школу. Относись ко всему с интересом. Делай то, что всегда любила делать; рано или поздно эти занятия снова начнут приносить радость. Позвони Меган и расскажи ей о своих чувствах. Когда Мэтт придет в себя, попытайся снова наладить с ним контакт.

Я молчу, и Сидни продолжает:

– К сожалению, нет такой формулы, при помощи которой можно было бы быстро избавиться от боли, остающейся после смерти близкого человека. Что бы ты ни делала, она будет с тобой до конца твоих дней. Но как ты пронесешь ее через жизнь, зависит от тебя. Ты можешь посвятить себя тоске по Одри или светлой памяти о том замечательном времени, которое у вас с ней было.

– Ты сейчас говоришь, как она.

– Значит, она была умной девушкой, – шутит Сидни.

Я смеюсь, недолго и тихо, но это происходит впервые за много дней.

– У тебя будут неприятности из-за того, что ты сюда приехала? – спрашиваю я.

– То, что Богу неведомо, его не расстроит, – говорит Сидни. – Кроме того, я нужна моей девочке. Ты этого можешь не знать, но я всегда рядом, Дэйзи.

После обеда Сидни уезжает и, как мне кажется, забирает с собой часть моей боли. Поговорив об Одри вслух с другим человеком, я как будто избавилась от балласта. Мне наконец стало легче. И даже немного лучше.

Я ложусь спать в девять часов вечера и сплю крепко, как дитя. Проснувшись утром, я обнаруживаю, что воспоминания о похоронах Одри вновь теснятся в моей памяти. Я отгоняю их и вспоминаю, как однажды Одри решила, что видела возле кофейни «Старбакс» в даунтауне Джейка Джилленхола. Грустные и вместе с тем счастливые слезы струятся по моим щекам. Я громко смеюсь, вспомнив реакцию Одри: она была уверена, что видела именно его.

– Ты была завзятой джилленхоломанкой, – говорю я вслух, обращаясь к Одри, где бы она ни была.

А потом я иду в душ.

Решаю пойти в школу пешком в надежде, что витамин D в сочетании со свежим воздухом взбодрят меня еще больше. По дороге набираю номер Меган.

– Прости, что не звонила тебе, – говорю я.

– Не нужно просить прощения, – отвечает Меган. – Только что умерла твоя лучшая подруга. Я вообще удивляюсь, как ты можешь что-то делать.

– Я была в полной прострации несколько дней, – напоминаю я.

– Да, знаю, – тихо говорит Меган. – Мэйсон звонил моей маме и спрашивал совета.

– Иногда мне кажется, что они влюблены друг в друга, – говорю я, улыбаясь.

– Мне тоже.

– Вот и хорошо, что мы любим друг друга, – замечаю я. – На случай, если они решат пожениться или что-нибудь в этом роде.

– Да, мы как сестры, – соглашается Меган.

В течение пары секунд мы молчим.

– Мегс?

– Да?

– Знаешь, я чувствую себя… виноватой, – говорю я.

Меган молча ожидает продолжения.

– На мою долю выпало столько шансов, – объясняю я, – а у Одри не было ни одного. И от этого мне еще хуже.

– У тебя комплекс выжившего, – говорит Меган мягко. – Это нормально.

– Да, но не все так просто, – возражаю я. – Мне кажется, нужно было сделать для нее что-то еще. Мне стыдно, что я уехала в Сиэтл, когда Одри умирала. Не могу избавиться от ощущения, что я ее бросила. Я была с тобой и чувствую себя виноватой.

Меган долго молчит, и мне даже начинает казаться, что связь прервалась.

– Да, пожалуй, я понимаю, почему ты так думаешь, – произносит она наконец.

– Правда?

– Конечно, – говорит Меган. – Но я бы на твоем месте не комплексовала по этому поводу. Не ты заразила Одри раком, не тебе было ее от него избавить. Одри знала, что ты ее любишь, и вам было хорошо вместе. Ты не могла знать заранее, когда она умрет. Так что в этом нет твоей вины.

Когда Меган произносит эту последнюю мысль, моя душа окончательно оттаивает. Пока она не сказала этого, я не понимала, за что именно виню себя. Да, у Одри был рак, и помочь ей избавиться от него я не могла. Но я думала – надеялась, – что наша дружба поможет ей продержаться дольше.

– Ты права, – тихо говорю я. – В этом нет моей вины.

– Зато я знаю, в чем она есть, – сообщает Меган голосом, в котором слышны шутливые нотки.

– И в чем же? – спрашиваю я, чувствуя, что не прочь поговорить о чем-нибудь другом для разнообразия.

– Твоя вина в том, что наш блог полностью захирел в результате отсутствия поддержки со стороны представителей средней Америки.

– Возможно, мне удастся решить эту проблему, – предполагаю я.

– Мне безумно интересно, что имеет сказать Девочка-цветок.

Поговорив с Меган, я испытываю значительное облегчение и, проделав остаток пути в хорошем темпе, прихожу в школу задолго до начала первого урока. Когда я вхожу в здание, мне в голову приходит идея. Зайдя в компьютерный класс, я быстро печатаю текст песни «Я такая, какая есть», которую Одри пела нам с Мэттом за завтраком, подшучивая над нашей влюбленностью. Однако сейчас мне кажется, что текст с таким же успехом может служить одой нашей дружбе.

На глазах у кучки любопытных школьников я приклеиваю листок с распечатанным текстом к дверце шкафчика Одри и, улыбаясь, направляюсь на урок английского. Место, где обычно сидит Мэтт, пустует, но я знаю, что скоро он снова появится в школе.

Когда на перемене я захожу в коридор, где находится раздевалка, на дверце шкафчика Одри красуется уже несколько листков со стихами. К концу дня разглядеть шкафчик за приклеенными к нему обрывками бумаги с печатным и написанным от руки текстом невозможно. Многие пожелали посвятить ее памяти песню или стихотворение. Читая их, я чувствую, как на меня снисходит озарение.

Многим здесь не хватает Одри; они не прикидывались.

Я не одинока.

34

Чуть менее недели спустя в ответ на пост, содержащий выдуманную Меган речь на вручении премии «Грэмми», я публикую свое вымышленное выступление перед публикой, но на церемонии по случаю вручения мне «Оскара». Вернувшись с небес на землю, я открываю «Фейсбук» и проверяю, была ли на моей странице какая-то активность. Я редко туда захожу. Когда часто меняешь фамилии, приходится каждый раз заводить новый аккаунт, так что большого количества друзей у меня так и не скопилось, поэтому особой активности на моей странице и не бывает. Когда я последний раз заходила на нее, будучи в Сиэтле у Меган, в списке друзей было всего шестнадцать человек, по большей части дети из «автобусной группы».

Поэтому, введя пароль и открыв меню уведомлений, я с удивлением обнаруживаю тридцать три запроса на добавление в список друзей, полученных от ребят из нашей школы в Омахе. Большинство ребят прислали формальные запросы без объяснений, а кое-кто присовокупил к ним прочувствованные сообщения, содержащие теплые слова, адресованные Одри, и благодарность в мой адрес за идею со стихами в ее честь.

Я без колебаний принимаю все предложения дружбы и открываю страницу со стеной в поисках новых постов. Николь Андерсон, в прошлом Николь Янг, девочка из «автобусной группы», живущая в Атланте, опубликовала по случаю смерти Одри полную зелени и солнечного света фотографию, настраивающую на позитивный лад. Я улыбаюсь, разглядывая фотографию, думая о том, что, возможно, такое внимание ко мне – заслуга вездесущей Меган. Девочка, с которой мы вместе ходим на уроки истории, прислала мне «виртуальное объятие». Прокрутив страницу нажатием стрелки в боковой части экрана, я вздрагиваю от неожиданности, увидев сообщение от Мэтта.

«Я скучаю по тебе».

Не знаю почему, но мне не хочется писать ему ответ. Лучше позвонить. Встретиться с ним лично. Взглянуть в глаза и установить с ним личный контакт.

Я перехожу к другим сообщениям.

Значок «онлайн» напротив аккаунта Меган я успеваю заметить чуть раньше, чем от нее приходит предложение добавить в друзья пользователя. И пользователь этот – Нора Эмерсон.

Я делаю глубокий вдох и думаю, как быть. С той ночи в Сиэтле, когда мы с Меган нашли аккаунт Норы на «Фейсбуке», прошла, кажется, целая вечность, хотя на самом деле это было не больше двух недель назад. После смерти Одри я была настолько потрясена случившимся и измотана морально и физически, что думать о Норе не было ни сил, ни желания. Теперь же настало время вернуться к этому и разобраться, что к чему. Желание узнать, что случилось с Норой – она или не она стала объектом дела № 22, – вновь захватило все мое существо.

Я нажимаю кнопку «добавить в друзья» и пишу ей зашифрованное персональное сообщение: «Хочу узнать твою тайну. Я такая же, как ты». Нора как будто ждала этого, сидя у компьютера, потому что уведомление о том, что я добавлена в список ее друзей, приходит практически незамедлительно. Поняв, что мы обе в онлайне, я открываю окно чата.

«Нора, это Дэйзи из ФХ. Позвони, если хочешь поговорить».

Присовокупив номер мобильного телефона, я отсылаю сообщение и засекаю время. Звонок раздается через две минуты.

– Алло? – говорю я в трубку.

– Это Нора, – отвечает женский голос на другом конце линии. – Эмерсон, – добавляет девушка неуверенно. Голос ничуть не изменился с того дня, когда Нора принесла мне приглашение на вечеринку в честь дня рождения, только самоуверенности в нем поубавилось.

– Нора, все хорошо, – говорю я. – Это Дэйзи. Ты знала меня под фамилией Эпплбай. Думаю, ты считала меня мертвой, пока мы случайно не встретились в торговом центре.

– Боже, а я-то думала, что схожу с ума! – восклицает Нора, шумно дыша в трубку. – Мне показали фотографии со вскрытия твоего тела.

– Что тебе показали? – переспрашиваю я, холодея от ужаса. Неужели проект превращается в… заговор, построенный на лжи? Нора молчит, поэтому я решаю дать ей некоторые объяснения: – Не знаю, что за фотографии они тебе показывали, но я жива и здорова. Это были фальшивые снимки.

– Я так и подумала, – признается она. – Даже после того, как они показали мне фотографии, я все равно была уверена, что видела в торговом центре именно тебя. Ты была точно такая же, как в Фрозен-Хиллс, только выглядела… лучше.

– Спасибо, – тихо говорю я. На несколько секунд в разговоре наступает пауза. – Так кто показал тебе те снимки? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно и дружелюбно.

– Двое полицейских, – объясняет Нора. – Я рассказала матери о нашей встрече, и она позвонила в полицию. На следующий день в дом пришли два детектива.

– Ясно, – отвечаю я, понимая, что роль «полицейских» исполнили агенты. Очевидно, даже после того, что случилось с ней и привело ее семью к жизни в другом городе на нелегальном положении, Нора все равно думает, что это были полицейские. Может ли она также считать, что авария, ставшая причиной ее гибели, произошла случайно? Есть ли вероятность, что она действительно произошла случайно и агенты просто следили за ней, прикрывая меня? Могло ли случиться так, что они воспользовались «удачным» для них стечением обстоятельств, чтобы, с одной стороны, спасти Нору, а с другой – заставить ее молчать, сделав участницей проекта?

– Но как я уже сказала, я им не поверила, – продолжает Нора, вырывая меня из стремительного водоворота мыслей и вопросов. – Интуиция подсказала мне, что это ты. Я рассказала об этом маме, и та посоветовала мне забыть об этом странном происшествии, но я, несмотря на это, убедила ее сходить на следующий день вместе со мной в участок и поговорить с начальником полиции. Затем в тот же вечер мы с Джиной поехали кататься на машине, и, возвращаясь домой, я попала в аварию. После нее все остальное, естественно, отошло на второй план.

Голос Норы дрожит, как у человека, который вот-вот заплачет, но она, один раз громко всхлипнув, сдерживает слезы. Я не произношу ни слова, припомнив, что Мэйсон как-то говорил, что люди испытывают неудобство, когда собеседник молчит. По его словам, самый лучший, способ заставить кого-то говорить – это придержать язык. Его стратегия срабатывает.

– Я очнулась в этом маленьком городке. Родители в один голос благодарили Бога и рассказывали мне, как некий доброжелатель вытащил меня из машины. Но потом они сказали, что мы будем жить в Франклине под чужой фамилией и я не имею права никому рассказывать, кем была раньше. Первое время они даже ни на какие вопросы не отвечали, вот я и подумала, что у меня крыша съехала…

– Ты была ранена? – спрашиваю я, когда голос Норы стихает. Мне жаль ее. Быть воскрешенной в первый раз и поражаться поведению родителей, не желающих делиться с тобой подробностями новой жизни, – что может быть хуже.

– Были синяки и ссадины, – отвечает Нора. – Они уже зажили.

– Нет, я не об этом, – уточняю я.

– Да, понимаю, – говорит она, но желания отвечать на мой вопрос в голосе я не улавливаю; – Не знаю… На самом деле не очень хочется об этом говорить. Все это было совсем недавно…

– Ладно, не хочешь о ранах – давай поговорим о лекарстве, – предлагаю я.

– Каком лекарстве? – спрашивает Нора, и я понимаю, что она действительно не имеет представления, о чем я говорю. Неужели ей ничего не сказали? Мне приходит в голову, что если я выложу Норе все подробности, касающиеся проекта «Воскрешение», она может испугаться до смерти. Решаю для начала послушать, что еще она сама может мне рассказать.

– Ну… тебе не вводили специальное лекарство, чтобы спасти от смерти? – спрашиваю я.

– Лекарство? – переспрашивает Нора. – Нет. Тот человек, который вытащил меня из машины, реанимировал меня всеми возможными способами в те двадцать минут, пока мы ждали «скорую».

– Ты это сама помнишь? – спрашиваю я.

– Нет, – признается Нора. – Я потеряла сознание еще в машине.

Или умерла, думаю я про себя, но вслух об этом не говорю – слишком уж странно все это звучит.

– Так почему, как ты считаешь, вы переселились в Франклин? – спрашиваю я.

– О, это мне отлично известно. Родители мне признались.

– И почему? – спрашиваю я.

– Дэйзи, не нужно этого стыдиться, – говорит она, снова удивляя меня. – Я знаю, что мой отец работал вместе с твоим на одну и ту же семью в Фрозен-Хиллс. Твой отец был психологом у их сына, а мой вел финансовую отчетность. Их бывший работодатель попал под суд за рэкет и еще несколько более тяжких преступлений.

– Ах вот как, – произношу я, когда Нора умолкает. Водоворот мыслей в голове кружится все быстрее и быстрее. Что за чушь она несет? Но задать этот вопрос вслух я не успеваю – Нора сама снабжает меня недостающей информацией.

– Ты же поэтому написала мне «я такая же, как ты», верно? – спрашивает она. – Мы с тобой обе попали под одну и ту же программу защиты свидетелей, и нас переселили. Только, скажу тебе, то место, куда переселили меня, мне совсем не нравится.

С трудом сдерживая эмоции, через несколько минут я говорю Норе, что родители зовут меня обедать, и вешаю трубку, пообещав перезвонить завтра или послезавтра. Договорив с Норой, я тут же набираю номер Меган и слово в слово пересказываю ей весь разговор.

– Что это, черт возьми, такое? – спрашивает Меган, когда я заканчиваю.

– Да ужас! В смысле… Все это так… Что происходит?

– Ладно, давай размышлять логически, – предлагает Меган.

– Давай.

– Значит, Нора тебя видит. Агенты, переодетые полицейскими, пытаются предотвратить разглашение информации…

– И возможно, во время визита в ее дом устанавливают там «жучки»?

– Может быть, – соглашается Меган. – С их помощью они узнают, что Нора не собирается оставлять это дело.

– И поэтому тем вечером, когда происходит авария, они продолжают за ней следить.

– К счастью.

– Слишком уж удачное стечение обстоятельств, мне кажется, – бормочу я.

– Затем машина Норы попадает в аварию. Случайность это или умысел, не столь важно, – продолжает Меган, резюмируя наши рассуждения. – Если это была все-таки случайность, агенты приняли решение использовать ее в свою пользу; если авария подстроена, тогда…

– Значит, проект расширяется таким способом.

– Да, – говорит Меган. – В общем, как бы там ни было, агенты приходят к родителям Норы, как это было в случае с «автобусной группой», и предлагают попробовать оживить ее, если те согласятся перейти на нелегальное положение?

– И они соглашаются, но решают сочинить историю для Норы, объясняющую, почему они вынуждены были переселиться в другой город?

– Да, но эту историю придумали не они сами, – добавляет Меган. – Наверняка это агенты сочинили ее и внушили родителям.

– Почему не рассказать им о проекте, раз уж они стали его участниками? – спрашиваю я.

– Это главный вопрос, – отвечает Меган. – Может, они по-прежнему боятся, как бы Нора не начала болтать, и решили не приподнимать завесу над своей кухней. Может, они держат родителей в неведении специально, чтобы ложь, которой они кормят Нору, казалась правдой им самим. В таком случае Нора точно никому не причинит вреда.

Меган умолкает, и я тоже пытаюсь собраться с мыслями. Это занимает несколько секунд.

– Да, здорово придумано, – говорю я наконец. – Кажется, я поняла, почему они не хотят, чтобы Нора знала всю правду. Но все же мне ее жаль. У нас есть круг общения, а у нее – нет.

– Но у нее уже есть одна умная подруга, это ты, – смеется Меган.

– Да уж, смешно, – говорю я мрачным тоном.

– Да не грузись ты, – призывает меня подруга.

– Я не гружусь.

– Грузишься, – говорит Меган. – Ты хочешь узнать, была ли авария случайной или подстроенной.

– А ты не хочешь?

– Честно? Не горю желанием. Мне и так кажется, что весь проект несет на себе отпечаток чего-то страшного и сверхъестественного. Так что еще и бояться агентов-убийц – нет уж, это слишком.

– Сверхъестественного?

– Конечно, Дэйзи, – подтверждает Меган. – Ты этого не замечаешь, потому что ты человек жизнерадостный, но, поверь мне, есть в проекте что-то страшное. К примеру, никто никогда не видел Бога. Тебе не кажется это странным?

– Может быть, – соглашаюсь я, поняв, что никогда раньше всерьез об этом не думала.

– Я просто хочу сказать, что не хочу копаться в чужих скелетах, – говорит Меган. – Но это моя позиция.

Как бы случайно за тарелкой мясного рулета и картофельного пюре с чесноком я спрашиваю Мэйсона, чем закончилась история с Норой. Сначала он смотрит на меня непонимающе, потом вспоминает, о чем я говорю.

– А, да ничем, – отвечает он, отложив в сторону вилку и делая глоток воды из стакана. – Если я правильно помню, на брифинге сказали, что она успокоилась, и мы сделали то же самое. Слежку с нее сняли, и агентов перевели на другие задания.

– А, – говорю я, гоняя вилкой по тарелке зернышко свежей кукурузы.

– Прости, что забыл тебе об этом рассказать, – извиняется Мэйсон.

– Да нет, ничего, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал по возможности легкомысленно, и вспоминая о том, что даже Меган не хочет в этом копаться. Тем не менее я чувствую, что вскоре мне без лопаты не обойтись.