Текст книги "Дочери мертвой империи"

Автор книги: Кэролин Тара О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 33
Анна

Только когда мы вышли из дома на свет божий, я смогла получше рассмотреть Евгению. И сердце мое облилось кровью.

Кожа вся расцвела от синяков и кровоподтеков, лицо так опухло, что вместо глаз были видны едва различимые щелочки. С ног до головы она была вся в крови. Даже бывалые ветераны, которых я видела, не выглядели столь плачевно.

– Женя, – с ужасом прошептала я, – что он с тобой сделал?

Я потянулась к ее руке, но она отдернула ее. Ее пальцы тряслись, и, взглянув повнимательнее, я увидела, что кончики их покраснели и покрылись кровавой коркой. У нее не было трех ногтей.

Она беспокойно опустилась на колени, чтобы поправить форму Иржи. Я ощутила невероятное облегчение, когда узнала, что он выжил, но ему требовалась немедленная медицинская помощь, и мы готовились выдвинуться к доктору. Карол отправился на поиски чего-то, что поможет нам с транспортировкой.

– Неважно, – произнесла Евгения.

– Нет, важно, – заспорила я, чувствуя, как от эмоций перехватывает дыхание. – Можно я тебя обниму?

Она покачала головой, но я все равно заключила ее в объятия, и она не сопротивлялась. Опустила подбородок мне на плечо.

– Немного хочется, чтобы он оказался жив. Тогда я смогла бы убить его еще раз.

– Ну, ты и так стреляла в него дважды, – сказала она.

Я рассмеялась сквозь слезы и выпустила ее.

В Исеть мы ехали очень медленно. Карол нашел небольшую телегу, в которую впряг своего коня. Иржи мы положили на бок: телега была короткая, и ноги его свисали с края. Евгения предпочла идти пешком, сославшись на боли в груди, а я ехала на Буяне и пыталась не заснуть.

Утро выдалось прохладным и пасмурным. Доктор жил в центре Исети, на большой площади с несколькими домами, закрытыми магазинчиками и церковью. Вокруг стояла тревожная тишина. Укрытые тенями лица местных жителей наблюдали за нами из окон: люди хотели узнать, не последуют ли за нами солдаты. Наверное, звуки сражения в тюрьме их перепугали, и они попрятались в своих жилищах.

Дом доктора оказался одноэтажной избой с темно-красной дверью. Скромно, но я отметила цветы под окнами и отполированный железный молоточек. Евгения несколько раз постучала, а мы с Каролом стояли и ждали.

– Да? – Вышедший к нам мужчина был папиного возраста, с тонкими усами и в очках. Несмотря на аккуратное по сравнению с другими домами жилище, сам доктор был одет в простую косоворотку и вышел к нам босой.

– Михаил Петрович, можете нам помочь? – просто спросила Евгения.

Строгое лицо доктора смягчилось, когда он заметил ее синяки, порезы и кровоподтеки. Он кивнул:

– Заходите.

В передней стояли только длинный деревянный стол с двумя скамейками и шкаф, полный разнообразных флаконов и перевязочных материалов. На секунду мне показалось, что я снова в Петрограде, навещаю военных в госпитале с мамой и сестрами. Из таких же шкафов доставали таблетки, чтобы лечить лихорадку и облегчать боль, бинты, чтобы перевязывать раны. Чтобы помочь людям, сражавшимся за Россию. Возможно, мама, как и папа, не понимала крестьян и их тяготы. Ее устраивал статус-кво. Но она и мои сестры лечили людей – сотни солдат. И спасли многих.

Дьявол, лишивший их жизни, теперь лежал холодный в темном подвале. Пусть ненавидит меня веки вечные, если его душа того желает. Я лишь дала ему то, что он заслуживал.

Михаил Петрович позвал в комнату жену – низенькую пухлую женщину с добродушным лицом. Вдвоем они аккуратно перенесли Иржи на стол. Мы же вышли во дворик, где куры мирно клевали траву. Я прислонилась к шероховатой стене и сползла по ней на землю, слишком уставшая, чтобы переживать о достойном поведении. Рука болела, рана под повязкой непрерывно пульсировала, а мне хотелось лишь одного: спать. Но я не могла перестать думать об Иржи и его судьбе.

– Я приведу сюда остальных, – сказал Карол. – Кому-то наверняка тоже понадобится врач.

– Определенно, – согласилась Евгения и села рядом со мной.

Карол ушел, а мы молчали. Иногда до нас доносились стоны Иржи, но в остальном было на удивление тихо. Куры кудахтали и шуршали в траве. Где-то пели птицы. Евгения тяжело дышала. Впервые после случившегося в доме Ипатьева – с того июньского дня, когда мы с сестрами курили во дворе, – я не боялась.

– Получается, нам наконец ничего не угрожает? – спросила я.

Евгения пожала плечами:

– Может быть. Стравский еще жив. А по дороге могут встретиться солдаты, и не все будут такими дружелюбными, как Вальчар. – Она положила руку на винтовку.

– По крайней мере, никто за нами больше не гонится.

Другой рукой она взяла мою:

– Да. Доставим мы тебя к кузену и генералу, не беспокойся.

Доктор позвал нас внутрь. Иржи несколько раз терял сознание, но Михаил Петрович с женой хорошо о нем позаботились. Смыли кровь с его лица и груди и перевязали рану чистыми бинтами. Нос чесался от сильного запаха обезболивающего.

– С ним все будет хорошо? – спросила я.

– Да, садись, – торопливо произнес доктор, усаживая меня на скамью у стола. – Ты следующая. Молодой человек будет в порядке. Рана не такая уж глубокая, так что дальнейших процедур не потребуется, но ему нужно отдохнуть пару дней. Его и так слишком много двигали.

Я пробормотала короткую молитву, благодарная за счастливое стечение обстоятельств. Господь сохранил Иржи жизнь, и я едва не плакала от радости. Он не умрет из-за меня.

– Пару дней? – переспросила Евгения.

– По меньшей мере. Ты же не хочешь, чтобы швы открылись? Ему нужен отдых.

Евгения посмотрела на меня. Я точно знала, о чем она думает: мы не могли позволить себе такую задержку. В это время генерал Леонов может покинуть Екатеринбург, и что мы тогда будем делать?

– Что-нибудь придумаем, – ободряюще шепнула я ей.

Михаил Петрович велел мне снять рубашку. Я осторожно вытащила ее из-под сарафана, чтобы не показывать корсет. Врач уложил меня на скамью и принялся очищать и зашивать ранение от пули. Я отказалась от предложенного морфина, заметив и так небогатые запасы, но залпом махнула стакан водки, которая оставила после себя приятное чувство легкости. Тем не менее операция проходила болезненно. Я кричала и сжимала руку Евгении. Когда доктор наконец закончил, я снова протрезвела.

– Пей много воды, поешь красного мяса и поспи, – сказал доктор, когда я поднялась. – Будешь в порядке, если не встретишься снова с вооруженными людьми.

– Спасибо. – Я бросила взгляд на аккуратные стежки. – У вас гораздо более ловкие руки, чем у многих знакомых мне хирургов.

Он улыбнулся – первый проблеск дружелюбия за все это время. Со своими аккуратными усами и умным взглядом он напоминал мне чересчур серьезных докторов, которым я ассистировала в Петрограде. Тогда подбадривать пациентов приходилось мне с Машей.

– Что привело вас в Исеть? – поинтересовалась я. – Почему не устроились в городе, где больше пациентов?

– Я здесь нужен, – хрипло ответил он. – Может, я и зарабатывал бы больше денег, но делал меньше добра.

Внутри вспыхнуло чувство вины, и я наверняка покраснела. Доктор посвятил свою жизнь людям, у которых в ином случае не было бы доступа к медицинской помощи. Мы с семьей всегда гордились тем, что помогаем нашему народу, но мы ничего и никогда не приносили в жертву, чтобы кто-то другой выжил, хотя у нас для этого было больше всего возможностей.

Да, я потеряла больше, чем большинство людей. Я потеряла семью, и наши дома, и все, что нам принадлежало. Отнятое у нас имущество пригодится народу России, но дело как раз в том, что им пришлось его отнимать. Мы никогда и ничего не отдавали.

Я уставилась в пол, пряча смущенное лицо. Евгения подсела ко мне на лавку. Я чувствовала себя прозрачной, словно стоит ей взглянуть мне в глаза, и она тут же увидит мою эгоистичную, черствую Душу. Разве не так она обо мне думала, когда мы познакомились? Возможно, она была права.

– Кто с тобой такое сделал? – Михаил Петрович осмотрел ужасные раны Евгении и покачал головой.

– Это неважно, – сказала она.

Я сглотнула, чувствуя комок в горле. Она прошла через такие испытания, столько потеряла – и все ради меня. Только чтобы мне помочь. А что я сделала для нее в ответ?

Доктор очистил ее раны, помазал мазью синяки, забинтовал пальцы и торс. В той тюрьме ей сломали ребра.

– Держи, – закончив, сказал доктор и сунул ей полупустую баночку таблеток аспирина. – От боли.

– Спасибо, – поблагодарила Евгения. – Извините, что не можем заплатить.

Он внезапно ей подмигнул:

– Это неважно. – И ушел в соседнюю комнату поговорить с женой.

– Тебе лучше? – спросила я.

– Не особо. Надо попробовать таблетки, – сказала она, засовывая пальцы в банку. – Просто глотать, не разжевывая, да?

В горле застрял комок.

– Верно, – ответила я. – Хороший человек этот доктор, да? – Она не ответила. – Ты не согласна?

– Жаль, что я просто не попросила его помочь Косте, – сказала она дрожащим голосом, будто сдерживая слезы. – Он мог и не взять денег. Мне кажется, он коммунист. Я видела его раз на собрании партии, он разговаривал с Катей Морозовой. Я тогда не знала, что это он врач.

Я притянула ее к себе. Мне хотелось быть ближе, хотелось забрать ее горе и отдать взамен что-то хорошее.

– Мне жаль, – произнесла я.

– Мне тоже.

Несколько минут мы сидели в тишине. Евгения горевала, а я приходила к решению. Подождала, пока она перестанет шмыгать носом, и сказала:

– Я хочу отдать ему самоцветы.

Она отстранилась и посмотрела на меня искоса:

– Кому?

– Доктору. Ты и твой брат были правы, Женя. Они больше не должны мне принадлежать. А Михаил Петрович сможет помочь местным жителям или отдать их Совету, если ему это покажется более разумным. Но решать теперь не мне.

Мне хотелось, чтобы родители были живы. Чтобы им тоже выпал шанс познакомиться с Евгенией и ее семьей. Я знаю: им бы они понравились. А моим поступком родные гордились бы.

Евгения хихикнула.

– Что-то смешное? – строго поинтересовалась я.

Она снова хихикнула, потом рассмеялась в голос и тут же схватилась за бок от боли, а после мы уже обе хохотали.

– В революционерку превращаешься, Аня?

Я фыркнула и легонько поддела ее локтем:

– Просто хочу поступить правильно. А ты приводила убедительные аргументы. Но… – я прищурилась, – я за мирную революцию.

Она покачала головой:

– Таких не бывает.

– Тогда за человечную.

Она замолчала. Кажется, слово ей понравилось.

– Тогда раздевайся, – улыбнулась она.

Евгения помогла мне развязать корсет и опустила его между нами на скамью. Камни блестящей радугой просвечивали сквозь ткань. С помощью этого корсета моя семья позаботилась о будущем. Он защищал меня множество раз, и теперь пришла пора этим поделиться.

– Оставь себе парочку, – шепнула Евгения.

Я удивленно посмотрела на нее:

– Я не хочу. Ведь чем больше у тебя есть, тем больше тебе хочется, да?

– Нам еще предстоит добраться до Екатеринбурга. Никогда не знаешь, кто повстречается по пути. Можно бороться за равноправие, не забывая заботиться и о себе, верно? Не нужно становиться мученицей.

Я хихикнула и, согласившись с ее доводами, бросила несколько камешков в карман.

Когда вернулись Михаил Петрович с женой, я показала им корсет. Доктор замер как громом пораженный. Жена упала на лавку, прижав руку к сердцу.

– Откуда они у вас? – спросила она.

– Они принадлежали моей семье. А теперь принадлежат России, как и должно быть. Думаю, я могу вам их доверить.

– Можете отдать их Совету, – предложила Евгения, потому что не дай бог никто не вспомнит про Совет.

Я скорчила ей рожицу и показала язык. Она шутливо потянула меня за волосы. Я чувствовала себя так, словно у меня снова появилась сестра.

Глава 34
Евгения

Забрав у Анны самоцветы, Михаил с женой радостно вручили нам еще таблеток и мазей. И сверток с едой в дорогу – именно за ним они уходили в соседнюю комнату. Мы поблагодарили их и вышли на улицу проведать Буяна. Едва мы ступили за порог, как на площадь высыпали чешские солдаты. Большинство приехали на лошадях, еще несколько человек лежали в телеге. Мы с Анной поприветствовали их и направили больных к доктору. Остальные, скучковавшись, стали кричать друг на друга.

Мы не понимали, о чем они говорят, но было очевидно, что они спорили. Один все показывал пальцем на нас. Я бросила взгляд на Анну.

– Выглядит не очень, – сказала я.

Она покачала головой, недовольно поджав губы:

– Шумные, да?

Я улыбнулась подошедшему к нам Антону. Он прятался за лошадьми, но я была рада его увидеть, такого же грязного и долговязого, как я запомнила. Он похлопал меня по плечу.

– Рад тебя снова лицезреть, – сказал он. – А это, должно быть, Анна?

Я умирала от желания рассказать ему правду. Теперь, когда мы свободны, хранить секрет не было смысла.

– Анастасия на самом деле, – поправила я.

Анна сощурилась. Я вновь улыбнулась.

– А это Антон Уткин, – сказала я. – Журналист. Хороший человек. Тоже оказался в тюрьме. Красные арестовали его в Екатеринбурге.

– Все верно, – жизнерадостно подтвердил он. – Работал в «Деле народа», московской и петроградской газете. Недавно приехал в Екатеринбург, хотел написать о ситуации с царской семьей. Большевики заметили, что я везде сую свой нос, хотя, согласен, его тяжело не заметить. – Он похлопал по своему носу, словно тот был любимым питомцем. – Если есть что рассказать, я готов слушать.

– О, ей есть что рассказать. Да, Аня?

Она искала журналиста, который мог бы написать о ее судьбе. И вот один упал нам прямо в руки.

Ее глаза загорелись, она глубоко вдохнула и повернулась к Антону.

– Если Евгения вам доверяет, то и я тоже. Мое настоящее имя – Анастасия Николаевна Романова, – сказала она. – Советское правительство объявило о казни моего отца, Николая Александровича Романова, но на самом деле они убили всю мою семью. Мне единственной удалось спастись.

Она вытащила из кармана сложенную открытку и передала ее Антону. Я так злилась из-за этой открытки. А теперь мне казалось, что я всегда знала. Анна оставалась Анной, и я любила ее, чьей бы дочерью она ни была.

Антон посерьезнел. Он смотрел то на фотографию царской семьи, то на Анну. Он узнал ее? На картинке она была худее и счастливее, с длинными волосами. Но даже дураку было понятно: это была она.

– У меня есть еще доказательства, – сказала она, – но для этого нужно поговорить с доктором.

– Я в вашем распоряжении, – сказал он.

К нам подошел Карол. Он смотрел в землю, словно не хотел видеть наши лица. Чехи прекратили спор и теперь поили лошадей, готовясь уезжать.

– Мне жаль, – сказал Карол, – но мои товарищи расстроены из-за того, что многие погибли в доме. Я сказал, что все мы хотели тебе помочь, но они очень злятся. Они… Некоторые из них винят тебя. – Он бросил виноватый взгляд на Анну.

– Это просто смешно! – взорвалась я. – Они думают, она хотела их смерти?

– Я пытался их переубедить, – сказал Карол. – Но пока лейтенант Вальчар болен, командует нами Иосиф. Он согласился сопроводить вас двоих, – он указал на меня и Антона, – потому что спасенные из тюрьмы настояли. Но тебя, Анна, брать отказываются. Прости.

– Пусть идут к черту, – рявкнула я.

– Послушайте, – продолжил Карол. – Я могу взять вас с собой. Я остаюсь с ранеными и лейтенантом Вальчаром. Как только они поправятся, мы возьмем лошадей и телегу и сможем поехать вместе. Но это будет только через пару дней.

– А лейтенант не может приказать им взять девушек? – предложил Антон.

– Нет, – сказала Анна. В ответ на мой удивленный взгляд она взяла меня за руку. – Нам же лучше без защиты этого Иосифа, поверь, – шепнула она.

На дорогах сейчас очень опасно. Армии пытаются пробиться из Екатеринбурга, избегать их будет трудно. Но Анна знала чехов лучше меня. Я доверяла ей, как она доверяла мне.

– Как скажешь, – кивнула я.

– Мы с Евгенией отправимся в Екатеринбург сами. Спасибо за предложенную помощь, Карол. Я разыщу тебя, когда доберемся до города.

– Я тоже вас сопровожу, – радостно добавил Антон.

Я была не против ехать с ним, но Анна покачала головой:

– Нет. Солдаты движутся быстрее нас, и вам нужно отправиться с ними. Когда я расскажу вам о моей семье, вы будете должны как можно быстрее добраться до Екатеринбурга и опубликовать мою историю. Найдите телеграф, телефон, любой способ передать статью газете. Что бы со мной ни случилось, люди должны узнать правду.

– Ни в коем случае! – воскликнул Антон. – Я не могу оставить двух девушек в одиночестве. Это опасно.

Худой Антон не особо походил на защитника. Сомневаюсь, что ему приходилось хоть раз стрелять. Анна верно говорит. Правда важнее.

– Слушайтесь Анну, – сказала я, – или она вам ничего не расскажет.

Анна улыбнулась мне.

– Женину историю вам тоже стоит услышать, – сказала она.

Антон сдался. Договорился встретиться с чехами в доме Герских – солдаты поедут туда хоронить погибших. Затем мы втроем устроились за домом доктора. Анна рассказала свою историю, начиная с того, как ее семью заперли в доме в Екатеринбурге, и заканчивая встречей со мной. Затем я продолжила, и мы рассказывали по очереди, закончив смертью Юровского в подвале полуразрушенного особняка.

Антон вел записи на бумаге, которую одолжил у врача. Мы проводили его в дом, где показали ему корсет, а затем распрощались.

– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала я. – С ним и с Вальчаром.

Анна вздохнула:

– Пора прощаться.

К тому времени Вальчар уже очнулся. Он все еще лежал на столе, но в этот раз ему составляли компанию его солдаты. Когда мы вошли в помещение, он остановил беседу.

– Анна, Евгения, – произнес он. – Пожалуйста, подождите нас. Я знаю, я болен, но…

– Иржи, я настаиваю, чтобы ты перестал беспокоиться, – сказала Анна и приложила палец к его губам. – Мы с Женей будем в порядке. Ты сделал для нас все, что мог, и мы несказанно тебе благодарны.

– Спасибо, – сказал он. – Доктор велел остановиться здесь и отдыхать, потому что вы заплатить им.

Анино лицо просияло, на сердце стало легче. Ее подарок уже помогал людям.

– Я так рада' Слушайся доктора и много отдыхай, хорошо, Иржи? А потом приезжай в Екатеринбург, разыщи генерала Леонова и спроси меня. Мы с Женей будем рады с тобой повидаться.

Он перевел взгляд на меня. Угол его рта поднялся.

– Это правда, Женя?

Я почти перестала дышать. Щеки нестерпимо горели. Но, по крайней мере, под синяками он вряд ли мог заметить, как я отчаянно краснею.

– Аня много болтает, – сказала я.

– Но зато честная, да? – поддразнила она, пихнув меня локтем.

– Разыщи нас, – смущенно пробубнила я.

Иржи улыбнулся, широко и ясно.

– Хорошо, – сказал он.

– Хорошо, – согласилась Анна. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Да благословит тебя Господь, Иржи. Пожалуйста, береги себя.

Она выпрямилась и выжидающе посмотрела на меня. Вальчар тоже. Щеки загорелись сильнее. Теперь и Анна ухмылялась, наблюдая за мной.

– Отвернись.

Я толкала ее, пока она не стала смотреть в другую сторону. Я наклонилась и поцеловала Вальчара в щетинистую щеку. Я думала, что от синяков губы онемели, но, когда я выпрямилась, их приятно покалывало.

Он поймал меня за руку:

– Скоро увидимся, Женя.

– В Екатеринбурге, – кивнула я. – Увидимся, Вальчар.

– Не Иржи?

– Ты еще этого не заслужил.

Он засмеялся:

– Я встану, найду тебя в Екатеринбурге, и тогда ты назовешь меня Иржи, да?

– Договорились.

Я схватила Анну за руку и потащила ее из дома. С лица не сходила улыбка. В груди поселилось приятное чувство, словно я что-то выиграла.

День был облачный – прекрасная погода для работы. Я должна была работать в поле с мамой и Костей, а не помогать царской дочери седлать Буяна для очередного путешествия. Не думать о том, что мой брат мог выжить, если бы я просто попросила врача о помощи. Не трогать губы, потому что я все еще чувствовала на них отзвуки поцелуя в щеку чешского солдата.

Не видеть кулаки Немова каждый раз, когда что-нибудь мелькало сбоку.

– Выдвигаемся, – сказала я. – Пока нас не заметили.

Анна тревожно оглядела площадь. Мы вывели Буяна на дорогу, в ту сторону, откуда приехали несколько дней назад. Мы не будем заезжать в Павлово, а будем держать путь прямо на север. Но двигаться придется медленно. Я не могла торопиться из-за сломанных ребер, да и Анна с ее ранением не выглядела особо готовой к подвигам. К тому же мы собирались ехать по объездным дорогам, чтобы избежать возможных столкновений с армиями, и это тоже нас замедлит. До города добираться несколько дней. Придется спать в лесу, давать Буяну почаще отдыхать и стараться не вляпаться в очередные приключения.

По крайней мере, Карол нагрузил меня пулями. Если произойдет наихудшее, я погибну, сражаясь.

«Продолжай бороться».

Я буду бороться, даже если мы доберемся до Екатеринбурга. Буду бороться за революцию, которая объединяет людей – даже детей помещиков. Я вернусь домой и помогу маме защищать нашу землю. Я объясню Даше и Петру, что мы должны построить нечто лучшее, чем то, чего жаждали большевики. Можно захватывать заводы, не сжигая при этом невинных и не пытая заключенных. Можно изменить мир, поступая правильно.

Так ведь?

А пока я обдумывала свои планы, мне нужно было кому-то довериться. И этим человеком была Анна.

– Я никогда не бывала в городе, – призналась я.

Она улыбнулась:

– Мне нравилось уезжать из дворца в гости к друзьям родителей в Петрограде. В городах столько всего происходит – не только спектакли и распродажи, но и общение. Столько интересных людей. Тебе стоит поехать со мной в Крым. Тебе и Алене Васильевне. Бабушка и тетя примут вас с распростертыми объятиями, обещаю.

Звучало, как та глупая мечта, которую я навоображала себе, когда Анна только предложила мне бриллиант. Я не могла представить, что уезжаю из России. Даже не могла представить Екатеринбург, не говоря уже о Крыме. Но не могла же я вернуть Анну в Медный? С большевиками во главе она никогда не будет в безопасности. Значит, придется распрощаться либо со своей прежней жизнью, либо с ней.

Я добавила это в список вещей, о которых не хотела сейчас думать.

– Что нам делать в Крыму? Пить чай и целый день купаться?

– Нет. Ты же понимаешь, Женя, я не могу вернуться к своей прежней жизни. Поэтому я отдала корсет. Я должна измениться. Россия должна измениться. И мы изменимся.

Но кто будет ее менять? Если победят белые, они вернут все как было. Люди не делятся властью, если их просто попросить. Нужен огонь, нужна сила. И это нормально, пока ты помнишь, что имеешь дело с людьми. Людьми, как Анна, которые больше, чем просто помещики и кулаки.

Большевиков не заботили люди. Цена свободы для них была пустым звуком. Любой, кто действует их методами, не сможет привести страну к освобождению. Я все еще хотела, чтобы у крестьян было больше власти, хотела коммунизм. Но добиваться этого нужно, не продавая свою душу дьяволу. Нужно быть лучше, чем цари.

– Все будет в порядке, – сказала Анна. Взглянула на меня искоса, а затем обвила свои мягкие пальцы вокруг моего запястья. – Ты же веришь мне, да?

– Ну да.

Она настойчиво потянула мою руку.

– Помнишь «Мертвые души»? – настаивала она. – «Мы тверже всего что ни есть на свете».

Я кивнула. В каком-то смысле она была права. Пока нас ничто не остановило. Если нас не сломили ни Юровский, ни раны, ни печали, мы должны со всем справиться.

Но в этом мире нам поможет не твердость. В этом мире нам помогут друзья.