Текст книги "Дочери мертвой империи"

Автор книги: Кэролин Тара О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 19
Анна

Вскоре после своего признания Евгения заснула, положив голову мне на плечо. Пока она бодрствовала, мне было спокойнее; теперь же, когда ее дыхание замедлилось, звуки леса стали громче. Меня пугал каждый шорох. Где-то слишком близко завыл волк, и я подумала, не разбудить ли Евгению, чтобы предложить развести костер. Но было существо и похуже волка, и огонь наверняка привел бы его к нам.

Я не разбудила ее, даже когда она намочила мне плечо слюной, как младенец. Не хотелось возвращать ее к тяжелым мыслям. В каком-то смысле она поучаствовала в убийстве невинных людей, но я не стала думать о ней хуже. Даже несмотря на то, что она превратила детей в сирот. Возможно, это неправильно, но я знала, что Евгения не пожелает такого даже врагу. Раз за разом она показывала свою доброту, несмотря на свои убеждения. Даже Константин в конце концов попытался меня защитить.

Большевики бывают разные. Есть те, что сжигают невинных и расстреливают целые семьи. Но есть и другие, как Евгения, которые мечтают только о лучшей жизни для своих людей. Они видят несправедливость и не хотят ждать, когда власти ее исправят. Евгения злилась на меня не только за мои богатства, но и за мое нежелание меняться. Целая Белая армия собралась, чтобы восстановить монархию: царя на трон и вернуть все, как было.

Но эти дни прошли. Люди, как Евгения, Константин и лейтенант Вальчар, могли управлять сами собой. Неправильно думать, что они снова станут беспомощными. Внутри большевиков был яд, но, по крайней мере, они пытались улучшить жизнь крестьян. Им нужны люди вроде Евгении, которые не позволят свернуть с правильного пути и исправят совершенные ошибки.

Скорее всего, папа не знал, как на самом деле жили крестьяне. Если бы он познакомился с семьями вроде Кольцовых, он бы увидел, какие это способные люди. И, возможно, если бы он предоставил им больше свобод, больше поддержки, больше власти, они не выгнали бы нас из дворца. Не оказались под влиянием злодеев, таких как командир Юровский и лидеры партии, приказавших нас казнить.

Возможно, стоит предложить что-то подобное, когда доберемся до Александра и генерала Леонова. Если Белая армия хочет завоевать расположение крестьян, она должна к ним прислушаться. Должна согласиться на союз с другими партиями, вроде кадетов и социалистов-революционеров, которые желают мирных изменений. И никто не убедит ее лучше, чем мы – дочь Романовых и крестьянка-активистка.

Осталось только добраться до Екатеринбурга.

«Найди Александра, – ясно произнес внутри голос Татьяны, который я не слышала уже несколько дней. – Ты должна постоять за всех нас и помочь России».

«Обязательно», – мысленно поклялась я.

Наконец соловьи возвестили о рассвете. Свет стал проглядывать сквозь листья, и я высвободилась из-под веса Евгении. Левая нога совсем затекла. Я улыбнулась, вспоминая Машу, на коленях у которой я когда-то спала.

Облегчаясь в кустах, я приметила темно-синие ягоды и хотела спросить у Евгении, съедобны ли они. Однако, повернувшись к нашему дереву, я обнаружила, что мы провели ночь под огромной дикой яблоней. При виде висящих на ветке аппетитных фруктов у меня невольно потекла слюна.

Вчера Евгения забиралась на дерево, чтобы осмотреть окрестности, а я так испугалась, что не могла даже пальцем пошевелить. Теперь же настал мой черед достать нам завтрак и посмотреть, не вернулся ли командир.

Я нашла крепкую низкую ветвь, как следует ухватилась за нее руками и, цепляясь ногами за ствол, смогла закинуть себя наверх. Вскарабкавшись повыше, я отыскала самые аппетитные яблочки и с удовольствием откусила сочную мякоть.

«Настя съела мое яблоко!»

Три года назад, на отдыхе в Крыму, мы устроили пикник на пляже. Даже папа сумел сбежать от бесконечных обязанностей и присоединился к нам. Мы ели яблоки, на вкус ровно такие же: с легкой кислинкой, сочные, идеально сладкие. Маша, Ольга и Татьяна убежали без меня поиграть в воде, и я хотела привлечь их внимание. Алексей – тогда ему было десять – лежал на коленках у мамы. Подняв руку в воздух, он размахивал яблоком и рассказывал какую-то глупую историю о казаках. Легкая цель! Я схватила яблоко и пританцовывая убежала прочь, лопая фрукт, пока он плакал.

Сестры побежали ему на помощь, как я и ожидала. Ольга и Татьяна поймали меня за руки, а Маша щекотала меня, пока я не упала и не выронила яблоко. А мне только того и надо было, чтобы меня окружили сестры. Возвращаясь в море, они потянули меня за собой.

Слезы закапали на яблоко, и следующий кусочек стал соленым. Я выбросила фрукт, больше не чувствуя голод. Он упал на землю прямо перед Евгенией.

Она резко проснулась и замотала головой, пытаясь найти источник внезапного звука. Я захихикала. Вытерев слезы, я сорвала еще одно яблоко и кинула Евгении.

Она поморщилась и посмотрела наверх. Ее сонно-удивленное лицо прояснилось при виде меня, и гнетущее чувство в моей груди рассеялось.

– Аня. Вот ты где.

– Доброе утро, – сказала я. Было тихо, так что нам не приходилось повышать голос. – Не хочешь ли позавтракать?

Я бросила еще одно яблоко ей на голову, но Евгения ловко поймала его:

– Хватит швыряться.

– Я лишь забочусь о твоем питании, – шутливо произнесла я, бросая ей еще один плод.

Евгения отмахнулась от него, и яблоко улетело в грязь.

– Очень смешно. Слезай, пока не грохнулась.

– А ты заставь, – поддразнила я, кидая еще один фрукт.

Она смотрела на меня так долго и пристально, что мое веселье поутихло и я почувствовала себя очень мерзко из-за того, что дразнила ее так скоро после смерти брата. А потом Евгения вскочила на ноги и полезла на дерево. Я снова хихикнула и полезла еще выше, бросаясь в подругу яблоками.

Вскоре она догнала меня. Уселась на соседнюю ветку и требовательно протянула мне руку.

– Отдай, – сказала она.

Я изобразила недовольство и отдала ей последний «снаряд». Евгения усмехнулась – у меня полегчало на сердце – и надкусила яблоко.

– Удивляешь меня, – произнесла она. – Никогда бы не подумала, что ты умеешь лазить по деревьям.

– Я не такая неженка, как могло показаться. Облазила кучу деревьев.

Евгения выглянула из-за ветки наружу, выискивая глазами командира Юровского.

– Видела что-нибудь отсюда? – спросила она.

– Ничего. Его нигде нет, слава богу.

Она согласно хмыкнула и продолжила есть. Затерявшись в мыслях, она смотрела вдаль, а я продолжала вежливо улыбаться, пока Евгения не удивила меня:

– Ты, наверное, была та еще хулиганка.

Я усмехнулась:

– Меня действительно так называли. Помню, когда мы с семьей отдыхали на «Штандарте», круизном судне, мне стало так скучно, что я убедила Машу пробраться на нижние палубы в каюты моряков, куда нам запретили ходить. Мы залезли на койку и нарядились в их одежду и шапки, оставили ужасный бардак. А на следующий день родители рассказали, что моряки подумали, будто на корабле завелось привидение. Потом мы часто играли в привидение. Двигали их вещи, перекладывали подушки с одного конца кровати на другой… и все в таком духе. Вскоре стали слышать, как моряки рассказывают друг другу истории о призраках, и потом долго хохотали. Нас, конечно, поймали через пару дней. Боже, родители были в ярости. У нас с Машей целую неделю не было ни сладостей, ни игр. Но оно того стоило.

Евгения смеялась так, что все ее тело тряслось, ее плечи согнулись, а вокруг карих глаз образовались милые морщинки. Я почувствовала легкий укол в сердце. Внезапно мне показалось невероятно жестоким, что она никогда не сможет увидеть мою семью. Ей бы понравилась Маша с ее дружелюбием и теплотой. Оценила бы она и жажду приключений Алексея – в этом они похожи. А моя семья полюбила бы ее в ответ. Они увидели бы, что под внешней жесткостью скрывается добродушная и отзывчивая девушка.

– Значит, ты была маленькой смутьянкой, – сказала Евгения.

Сердце заболело сильнее.

– Так считала моя семья. Называли меня «швыбзик», – сказала я, вытирая заслезившиеся глаза.

– Что ж, швыбзик, почему бы нам не отправиться на поиски Вальчара и не воссоединить тебя с кузеном? Тогда сможешь втягивать его в любые неприятности, какие только захочешь.

Мы ехали на Буяне через лес на расстоянии пары саженей от тропинки, чтобы случайно не наткнуться на командира и его солдат. Каждый час кто-то из нас забирался на дерево и осматривал окрестности, не оказался ли кто поблизости.

Мы добрались до чертовой стены, когда солнце приближалось к зениту. Последнее время нам так везло, что я с уверенностью ожидала увидеть там лейтенанта Вальчара, живого и готового ехать на юг после победы над красными в Медном.

Но лейтенанта не было. Мы слезли с Буяна в центре поляны, открытой, пустой и тихой. Стена отбрасывала на землю тень, из-за которой воздух был сырым и холодным. Не пели птицы, не дул нежный летний ветерок. Вокруг словно все умерло.

– Возможно, он еще приедет, – с надеждой сказала я, нарушая напряженную тишину.

Евгения выглядела сильно обеспокоенной, отчего мне стало только хуже.

– Возможно, еще не полдень, да и потом, он говорил, что нам придется подождать до завтра.

– Надо спрятаться, – только и сказала она.

Я боялась подходить к серой стене, где я, согнувшись и дрожа, пряталась от командира Юровского. Но Евгения была права. Я пошла за ней к небольшой пещерке на другой стороне стены, где мы укрывали Буяна. Внутри пахло плесенью, камень покрывала слизь. Евгения сползла по стене на землю, не обращая на это внимания, и я поморщилась.

Она достала «Мертвые души», но тут же отложила том в сторону. Я нашла рядом место посуше, села на фартук, чтобы не запачкать сарафан, и подняла книгу.

– Будешь читать? – спросила я.

Она покачала головой. Я раскрыла книгу и попыталась отвлечься.

Читала я всего несколько минут, когда Евгения вдруг вскинула голову.

– Ты слышала? – спросила она.

– Слышала что?

Она встала, и я последовала за ней наружу. Как мы ни напрягали слух, ничего не услышали. Никто к нам не ехал. Ей показалось. Мы вернулись в укрытие.

– Что это? – спросила Евгения. Она указала на кусочек бумаги на полу, рядом с тем местом, где мы сидели, и схватила его, не дожидаясь моего ответа.

Открытка с моей семьей. Сердце нервно забилось. Наверное, выпала из фартука, когда я усаживалась. Евгения разглядывала фотографию, но в полумраке пещеры видно было плохо.

Может, настал момент рассказать ей правду? Я сделала глубокий вдох и открыла рот.

– Это царь и его семья? – спросила Евгения и с отвращением сплюнула на землю.

А может, и нет.

– Отдай, пожалуйста, – процедила я.

Евгения усмехнулась.

– А ты заставь, – сказала она и рванула к выходу из пещеры.

Я бросилась за ней. Сердце вновь заколотилось, но уже по другой причине. Сейчас не время рассказывать ей правду. Возможно, когда мы найдем Александра. Но не сейчас. Пока рано.

– Женя, – рявкнула я. – Это личное. Отдай сейчас же. – Я потянулась за открыткой, но Евгения отпрыгнула, дразня меня. Я была выше, но Женя была сильнее, и ее слишком сильно веселило происходящее. – Я не шучу, Евгения!

– Сказала швыбзик. – Она перевернула открытку, и смех ее затих. Евгения вытянула руку, останавливая меня. – Она от сыновей Петровых. Какого черта ты ее взяла?

– Я случайно, – раздраженно произнесла я. Неправдоподобная ложь, учитывая мои предыдущие слова.

Евгения посмотрела на меня подозрительно.

– Это просто письмо родным, – сказала она.

Затем вновь перевернула открытку и уставилась на фотографию. Я попыталась схватить бумагу, но Евгения выставила предплечье, преграждая мне путь.

Она поднесла открытку ближе к лицу и уставилась прямо на двенадцатилетнюю меня. Перевела взгляд с открытки на меня, изучила мои черты и снова посмотрела на открытку.

– Нет, – сказала она, продолжая переводить взгляд с открытки на меня и обратно. – Что это?

– Ничего особенного, – соврала я и еще раз попыталась забрать открытку.

В этот раз Евгения отпустила ее. Я спрятала фотографию в карман, но Евгении больше не нужно было на нее смотреть.

Ее лицо вытянулось, рот открылся.

– Мне просто понравилась картинка.

– Твоего брата звали Алексей, – тихо сказала она. – А своих сестер ты называла Ольга и Татьяна. И Маша. Мария Николаевна?

– О чем ты вообще говоришь? – строго сказала я. Чем дольше я смотрела на ее удивленное и испуганное лицо, тем сильнее меня окутывало страшной тьмой.

– Я слышала о «Штандарте». Все о нем знают. Я такая глупая. Царскую семью держали в Екатеринбурге. Это тоже все знают, хотя это должен был быть секрет.

Я поморщилась от ее мрачного смеха:

– О чем ты? Я не понимаю…

– Ты Анастасия Романова?

Я заставила себя рассмеяться:

– Какая невероятная идея. Конечно же нет, Женя.

Мне показалось, что я звучала убедительно, но Евгения только сильнее расстроилась, ее глаза потемнели.

– Мне нехорошо, – пробормотала она, отворачиваясь.

– Ты ведешь себя нелепо! Может, я похожа на нее, хотя мне так не кажется, но, возможно, ты права. – Я поспешила за ней, заставляя ее слушать. – Я взяла открытку, потому что она показалась мне красивой. Напомнила мне, каким был мир раньше. Ты видишь то, чего нет.

– Хватит врать! – Она развернулась ко мне, покраснев от гнева. – Ты постоянно врешь! И мне надоело.

Я резко вдохнула. Бесполезно. Она поняла правду. Но если я продолжу все отрицать, возможно, мы сможем сделать вид, что это лишь глупая ошибка.

– Не смотри так, – рявкнула она. – Ты знаешь, кто ты. Теперь я тоже знаю. Черт! – Она сжала кулаки и закрыла ими глаза. – То есть ты утверждаешь, что Юровский убил всю царскую семью? Поэтому он так хочет тебя поймать.

– Я ничего такого не утверждаю. Я не Романова.

– Заткнись! – Она ткнула пальцем мне в лицо. – Или рассказывай что-нибудь правдивое. Все это время я тебе помогала… Да меня за это убьют. Не только Юровский. Любой большевик убьет меня за то, что я прятала Романову.

– Ты считаешь, что помогать человеку – преступление, если он родился в дворянской семье? Это лицемерно и жестоко, Евгения. Я не сделала ничего плохого, и, уверена, она тоже. – Я указала на свой карман. – Разве мы заслуживаем беспричинной смерти?

– Причина есть. Пока ты жила своей беззаботной жизнью, твой отец рушил нашу страну. Он оставил нас без еды, отправил умирать на глупую войну, расстрелял нас, когда мы вышли протестовать. Николай Кровавый заслужил свое прозвище.

– Замолчи! Он был великим человеком и любящим отцом! – Слова вырвались из меня на свободу.

Я замерла. Мы обе замерли.

Я только что призналась.

У меня закружилась голова. Я встряхнулась, пытаясь очистить мысли. Но слово не воробей: я вспылила, и теперь Евгения знает правду.

В ее взгляде больше не было ни сострадания, ни добродушия, ни даже намека на симпатию.

По ту сторону стены раздался топот копыт. Ужас сковал мое тело, и я облокотилась на ближайшее дерево. Я оказалась в ловушке между взбешенной Евгенией и возможной смертью у чертовой стены.

Я заставила себя двигаться. Если за мной пришел командир Юровский, нужно убираться отсюда, пока Евгения не решила ему помочь.

Отыскав в стене широкую щель, я посмотрела наружу. Евгения вклинилась рядом, не оставив мне места. Мы толкались, пока я не заметила на поляне мужчин.

Лейтенант Вальчар и еще один чешский солдат. Они ехали на лошадях, растрепанные и грязные, но целые. Говорили шепотом, разглядывая поляну в поисках нас.

Я упала на колени и прижалась лбом к камню, почти трясясь от облегчения. Я была в паре мгновений от смерти, а теперь мы спасены.

– Он все-таки пришел, – сказала я Евгении.

Не ответив, она выпрямилась и пошла в пещеру.

Я побежала за ней:

– Женя, мы справились. Благодаря тебе. Мы справились.

Молча она взяла Буяна под уздцы и повела его наружу, а затем запрыгнула ему на спину, будто собиралась уехать без меня. Я подняла «Мертвые души», надеясь заманить ее обратно на землю. Но Евгения уже объезжала стену, возвращаясь к тропе. Я побежала следом.

– Привет! – радостно воскликнул лейтенант Вальчар, заметив нас.

Он и его товарищ подъехали к нам, нечаянно загородив Евгении дорогу. Она раздраженно потянула поводья на себя.

Лейтенант Вальчар вежливо снял фуражку. Несмотря на пятна крови на одежде, грязь и царапины на лице, он широко улыбался, обрадованный, что нашел нас.

– Хорошо, что ты жив, – сказала Евгения. – Берегите себя.

Улыбка лейтенанта потухла. Он наконец-то заметил тревогу на моем лице.

– Что-то не так? – спросил он.

– Я с вами не поеду, – сказала Евгения.

– Ты должна! – настаивала я. – Он знает, как ты выглядишь, как тебя зовут, где ты живешь. Он сказал, что за нами обеими идет армия, Женя. В глазах красноармейцев ты преступница. Тебе больше некуда идти. Это… это просто твоя вспыльчивость! – сказала я, злясь все сильнее. Она не могла уйти сейчас, когда оказалась в двух шагах от цели. Не сейчас, не с моей тайной на устах. Я протянула ей книгу: – Гляди, ты так распалилась, что забыла книгу отца. Ты сейчас не в себе. Слезай… и пошли с нами.

Она бросила взгляд на книгу.

– Оставь себе, – произнесла она. – Ты и твоя семья и так забрали все, что у меня было.

У меня перехватило дыхание, и я выронила книгу. Как она смеет?

– Подвинь лошадей, Вальчар, – сказала она.

Он подчинился и отвел лошадь, чтобы Евгения могла проехать.

– Евгения, вы можете пойти с нами, – сказал он. – Я пообещал вашей матери, что помогу вам обеим.

– Нет.

– Ладно. Будьте осторожны. Если понадобимся, мы в большом доме на севере от поселка. Подождем, пока красные не уйдут из Исети. Дом белый, с большими садами, у него сожжена… сожжен… верх, – закончил он, позабыв слово «крыша».

Евгения вновь мрачно рассмеялась. Мне захотелось ее как следует встряхнуть.

– Дом Герских. Куда же еще? – горько усмехнулась она. – Мы больше не увидимся.

Она уехала, не удостоив меня ни взглядом, ни словом. Я смотрела ей вслед. Покинутая. Замерзшая. Как лед.

Часть третья
Исеть

Глава 20
Евгения

Я хотела помочь Косте, но вместо этого обменяла его жизнь на царскую дочку. Совершила самую большую ошибку в своей жизни.

Дело не только в том, кем Анна была на самом деле, а в том, как она врала даже после того, как я увидела открытку. Словно я такая глупая, что не поверю собственным глазам. Словно все крестьяне тупые, как пробки.

Я думала, мы подруги. Она богатая, я бедная, но нам нравились одни и те же книги. Мы смеялись над одними и теми же вещами. Я думала, мы одинаковые.

А она оказалась Романовой. Не просто богатой, а богаче Церкви. Богаче Бога. Но вместо того, чтобы пожертвовать свои деньги на помощь нуждающимся, ее отец отправил Льва на смерть.

Его бюрократы и милиция обкрадывали нас. Он обложил нас налогами так, что нам стало нечего есть, а потом позволил дворянам забрать последние крохи.

А его отродье в это время плясала, пила чай и примеряла красивые платья. Вот какой была жизнь Анны. Ее не заботили простые люди. Наверняка она никогда не думала о крестьянах, которые потом и кровью оплачивали ее дворцы.

Теперь у нее нет выбора.

Я не смогу забыть, как она кричала о своем отце. Анна любила его так же сильно, как я любила батю. Она любила своих сестер, как я любила Льва и Костю. И она потеряла их, как потеряла и я. От этой мысли скрутило живот.

Анна всего лишь хотела остаться в живых. Проблема была во мне. Это я привела в дом Романову, потому что меня соблазнили блестящие камушки. Именно моя жадность убила Костю. Именно моя мягкость позволила ее слезам разжалобить меня. Если бы я была хорошим коммунистом, как Костя, этого бы не произошло. Костя был бы жив. Я была бы дома с ним и мамой, работала бы в поле, сражалась за нашу свободу.

А теперь у меня остались лишь Романова, чешский солдат и дом Герских, где они спрятались.

Я больше не могла находиться в их обществе. Мне нужны были мои люди.

Я направила Буяна в Исеть – она всего в паре верст от чертовой стены. Привязала Буяна к дереву на небольшой поляне, где он мог пожевать траву, цветы и попить из ручья. Опасно было оставлять его здесь вот так, но все же лучше, чем в поселке.

Сердцем Исети была церковь, возвышавшаяся на высоком холме. Несколько домиков вокруг образовывали центральную площадь. Сегодня не базарный день, но там собралось много народу. Красные солдаты бегали из церкви наружу и обратно, как муравьи у заплесневелого хлеба. Десятки жителей приносили овощи, зерно и ткани. Желающих помочь солдатам собралось столько, что образовалась приличная очередь.

Это сильно отличалось от Медного, где солдаты выжимали из нас все до капли. Здесь люди смеялись и дружелюбно болтали с солдатами. Они искренне хотели помочь армии. Отдавали то, что могли, а красные не требовали большего. Они понимали, что у нас ничего нет. Они сражались за нас.

«Мир, земля и хлеб» – девиз большевиков. Они прекратили войну с Германией. Позволили нам забрать земли у дворян. И оставили крестьян в покое, чтобы те могли спокойно выращивать зерно. Это все, чего хотели красные.

Все, чего хотела я. И если меня никто не узнает, я могу пойти им помочь.

«Продолжай бороться», – так сказал Костя. Не «Подружись с врагами».

– Добрый день, товарищ, – поприветствовала я солдата.

Он присматривал за очередью из местных жителей, пришедших передать солдатам еду. На вид он был ровесником Вальчара – лет девятнадцать, с круглым пухлым лицом и яркими глазами.

Он бросил взгляд на мою грудь и улыбнулся.

– Познакомиться хочешь, милая? – спросил он.

Я фыркнула. От смущения у меня зарделась шея.

– Нет.

Улыбка сползла с его лица, так что я торопливо перешла к делу:

– Просто хотела спросить, не нужна ли вам помощь. Я член партии.

Над этим он посмеялся. Я сжала зубы.

– Ты? Не мала еще? – спросил он.

Я слышала подобные комментарии тысячу раз, но все равно мне было обидно.

– Меня не избирали. Я посыльная. Из Мед… В смысле, из небольшого поселка. Я помогла создать там ячейку еще до октября.

– Вот это ты уникальная, – протянул он, продолжая указывать людям куда идти. – Подожди секунду. Да, ты нам пригодишься. Эй! – крикнул он другому солдату. – Подмени меня. Я пойду с ней внутрь.

– Да что ты? – усмехнулся его друг с явным намеком.

Пухлый солдат подмигнул мне и махнул рукой, чтобы я шла за ним.

Я замедлила шаг. В церкви может быть кто угодно. А солдат не даст проверить.

– Что внутри? – с тревогой спросила я, подходя к лестнице.

Церковь была огромная, построенная из красного кирпича, с высокой белой маковкой. Мы уворачивались от солдат, бегающих туда-сюда по лестнице.

– Нам нужно рассортировать вещи, которые приносят люди. Думаю, пригодится женская рука.

Мы приближались к дверям. Я остановилась и схватила солдата за локоть. Нельзя заходить вслепую. Там может быть кто угодно.

– Ты слышал что-нибудь о командире Юровском? – дрожащим голосом спросила я.

Он поднял брови:

– А ты его поклонница? Вот счастливчик.

Я ждала, задержав дыхание.

– Имя-то я слышал. Командир Чека, да?

Я кивнула.

– Он, наверное, в тюрьме. Там расположились чекисты, которые ехали с нами. Охраняют пленных.

Тюрьма была на другой стороне поселка. Я улыбнулась с облегчением.

– О, хочешь пойти полюбоваться на своего героя, да? – Солдат положил руки на сердце. – Какая жалость.

– Очень смешно, – сказала я. – Я хочу помочь здесь. Покажи, что нужно сделать.

Входя внутрь, я наклонила голову. В церкви было темно, потолок находился на такой высоте, что свет из окон почти не попадал на пол. Снующие туда-сюда солдаты подняли столько пыли, что я закашлялась, не привыкнув к грязному воздуху. Я внимательно всматривалась в лица присутствующих, но никого не узнала.

А потом я увидела алтарь и кучи высотой в несколько локтей, в которые солдаты беспорядочно сваливали еду и вещи…

– Ну и бардак, – поразилась я.

Мы шли по проходу рядом с другим солдатом, который вывалил содержимое своей корзинки в кучу.

– О чем я и говорю. Поможешь нам его разобрать. Как тебя зовут?

– Мм… Анна Вырубова. – Не задумываясь, я назвала фальшивое имя Анны. – А тебя?

– Помощник командира взвода Агапов. – Он выпятил грудь, гордый, как павлин. – Но ты, Аннушка, можешь звать меня Влад.

– Ух ты, – без особого восторга пробормотала я. Слишком уж фамильярно он себя ведет. – Ладно, Агапов, – сказала я строго. – Как нам лучше организовать работу? И почему вы не складываете припасы сразу в телеги? Вы разве не поедете скоро на север?

Он покачал головой:

– Приказ был отступать. Но часть нашей роты еще сражается в Екатеринбурге. Мы ждем, когда они нас догонят. Должны скоро. Или нам прикажут возвращаться на поле боя. Надеюсь, что прикажут, – добавил он, но смотрел на меня так пристально, что я поняла: хорохорится.

– Так в поселке только твоя рота? – спросила я. В одной роте могло быть до 150 человек.

Агапов погрустнел:

– Что от нее осталось. У нас в поселке два взвода, и мы многих потеряли во время боев. Эти чешские сволочи хуже белых.

– Они все предатели, – согласилась я.

– Да. Ладно, давай возьмемся за дело, чтобы повара нашли, чем нас вечером кормить.

Работа успокаивала. Я складывала в отдельную кучу капусту, выставляла рядком мешки зерна и в одну линию аккуратно выкладывала на алтарь морковь. Агапов не переставал трепаться. Рассказывал мне о друзьях, о жизни в армии, о семье, застрявшей в Омске – городе восточнее нас под контролем белых. Я не перебивала. Можно найти общество и похуже.

Пока он болтал, я все думала об Анне. Она сейчас одна в пустом и мертвом доме, с чехами. Но ничего, справится и без меня. Поедет в Екатеринбург. Спасется от Юровского, и я никогда ее больше не увижу.

Остаток жизни она проведет, думая, что я ее ненавижу. Да, она царская дочь и лгунья… но все-таки Анна. Я не могла ее ненавидеть.

Что она думает обо мне? Можно поехать к дому Герских и попросить у нее прощения. Но что если она до сих пор злится? Что если она не попросит прощения за вранье? Я не могла решить, готова ли я рисковать.

Через какое-то время солдаты перестали приносить вещи. Наводить порядок стало проще, и я закончила, так и не успев принять решение. Мы с Агаповым встали рядом и осмотрели результат наших трудов.

– Неплохо, – оценила я.

– Рад был поработать с тобой, Аня, – сказал Агапов. – Ты не голодная? Могу поискать тебе что-нибудь.

Я действительно была голодная. Но Агапов казался слишком приставучим, а мне хотелось проведать Буяна.

– Меня семья искать будет. Я лучше пойду. Но рада, что смогла помочь.

– Уверена? Ты грустная какая-то. Может, я тебя развеселю? Хочешь, спою? «Эх, яблочко, да на тарелочке, надоела жена, пойду к девочке».

Он спел непристойную версию старой народной песни.

Мне хотелось засмеяться. Но внутри я чувствовала лишь пустоту.

– Извини, – сказала я.

Он был добрый и почти такой же милый, как Вальчар.

Я отмахнулась от нелепой мысли. Агапов заслуживал лучшего, чем моя ложь.

– Слушай, Агапов…

Сильная костлявая рука с размаху опустилась на мое плечо. Я едва не потеряла равновесие и обернулась, раздраженная.

Подняла хмурый взгляд, чтобы посмотреть на нарушителя моего спокойствия.

Это был Стравский.

Одна мысль свалилась на меня, как срубленное дерево: «Беги!»

– Ты, – протянул он елейным голосом.

Его пальцы до боли впились мне в плечо с силой кузнечных щипцов.

Я скинула его руку, оттолкнула его локтем и дала деру что есть мочи: оббежала алтарь и понеслась по проходу мимо солдата с охапкой сена в руках.

– Остановите девчонку! – закричал Стравский. – Она предательница!

Немногие оставшиеся в церкви солдаты повернулись ко мне, и сердце подпрыгнуло к горлу. Кто-то выставил руку, загораживая мне дорогу, и я отпрыгнула в сторону. Врезалась в скамейку, сильно ушибла бедро об острый угол. Проглотив боль, я оттолкнулась от скамьи, пригнулась и побежала между рядов к боковой стороне церкви.

Стравский все кричал. Два солдата побежали за мной, топая по старому деревянному полу и ударяя ладонями по спинкам скамеек. Я напрягла все силы – никогда мне не приходилось так быстро бегать в столь узком пространстве. В конце ряда я свернула влево. Еще два солдата выскочили из входных дверей и присоединились к погоне.

Я побежала направо. За алтарем была дверь. Если она ведет наружу или хотя бы в подвал, у меня есть шанс сбежать. Оставались всего двое солдат рядом. Стравский снова закричал и тоже побежал за мной. Я ускорилась.

Агапов встал перед алтарем на моем пути, в пяти локтях. Пропустит ли он меня? Сзади меня настигали солдаты. Слева была стена – бежать некуда. Сердце заколотилось быстрее, чем гремели ботинки преследователей. Я сосредоточилась на Агапове. Он не двинулся с места. Он мне не поможет.

Плечом я врезалась в его тело и оттолкнула солдата обеими руками. Я почти убежала, но Агапов дернул меня назад. Я ударилась об него, ткнула локтем в живот, наступила пяткой на ногу, и он наконец закашлялся и ослабил хватку вокруг моей талии.

Освободившись и не раздумывая ни секунды, я снова рванула к двери. Если она ведет наружу, я убегу отсюда к черту; если в подвал – забаррикадирую проход.

Но не тут-то было. Агапов врезался в меня сзади и опрокинул на пол. Я упала на левый бок, а сверху меня придавил его немалый вес; из легких выбило весь воздух.

Агапов пошевелился, и я вдохнула сквозь сжатые зубы. Его огромные удивленные глаза уставились на меня. В любой момент нас настигнут остальные солдаты.

– Пусти, – приказала я. Голос звучал слабо. – Я ни в чем не виновата.

Он пробежался взглядом по моему лицу. На мгновение я увидела в его глазах сострадание, но оно тут же исчезло. Он сжал челюсти и придавил мою голову к земле. Грубое дерево оцарапало щеку. Агапов заломил правую руку мне за спину, да так сильно, что я застонала от боли. Я не могла пошевелиться.

Шаги затихли. Нас окружили кожаные сапоги.

– Молодец, Агапов, – задыхаясь сказал Стравский. – Вы трое, отведите ее к чекистам, и пусть глаз с нее не спускают. Она контрреволюционерка. Затем телеграфируйте командиру Юровскому. Он захочет встретиться с ней лично.