Текст книги "Дочери мертвой империи"

Автор книги: Кэролин Тара О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 24
Евгения

С наступлением ночи в камере стало темно и тихо, как в склепе. Еле слышно было, как по каменному полу перебирали лапками вылезшие из своих нор крысы. И звук их шажков казался гораздо шустрее, чем батя перебирал струны на балалайке. Одна села прямо рядом со мной. Я спугнула ее, стукнув лаптем по стене. Грызунов в основном интересовала пролитая похлебка. Я оставила их наслаждаться трапезой, несмотря на то что от их чавканья становилось нехорошо.

Ночь тянулась бесконечно долго.

Утром, на рассвете, проснулся Антон.

– Евгения? – Он постучал по стене между камерами, словно ожидал, что я ему открою в своей окошко. – Ты там?

– Ага.

– О! Я уж было подумал, что ты мне приснилась. Наверное, так было бы лучше.

Я села на пол, прислонившись спиной к стене, за которой был Антон, и бессильно уронила голову на колени. Ночью отдохнуть не получилось. Хотелось спать и пить, а тело потряхивало от нервного напряжения.

Снаружи доносились звуки бодрой повседневности, то и дело покрикивали мужчины и грохотали проезжавшие по щебню телеги. Все ближе и ближе становилось какое-то странное жужжание, похожее на пчелиный рой, заполняя всю камеру. Однажды я уже слышала такой звук. Автомобиль.

– Что происходит снаружи? – тревожно спросила я Антона.

– Суетятся все утро. Автомобили, телеги, лошади. Мы думаем, это остатки Красной армии из Екатеринбурга готовятся выехать на север.

– Мы?

– Я и чехи. Гавел в соседней камере немного изъясняется по-русски. Вчера солдаты говорили, что оставят в Исети небольшую роту – присматривать за отбросами. Мы думаем, они обсуждали отступление. А отбросы – это, предположительно, мы.

Я хмыкнула. Ну да, логично.

– Давно тут сидишь? – поинтересовалась я.

– В этом городе с тех пор, как войска покинули Екатеринбург. Где-то три дня. А арестовали меня почти две недели назад.

– Тебя допрашивали?

– Как несчастного наверху? Поначалу. Но потом привели чехов, и меня оставили в покое. Какое-то рассеянное внимание у этих чекистов.

Стало интересно, как Антон выглядит. Остались ли у него следы после пережитых допросов?

Я вновь внимательно изучила стены, окно, решетку. Потрясла замок – вдруг тот ослаб за ночь? Ничего.

Шли часы. Антон что-то рассказывал. Проснулись чехи, стали тихо переговариваться. Гавел спросил: «Ты девочка?» – с сильным акцентом, а затем добавил: «Будь осторожный». Как будто я могла как-то повлиять на тюремщиков.

Днем пришел Немов.

– К тебе гость, – со злой улыбкой оповестил он. – Очень хочет тебя увидеть.

Во рту мигом пересохло, по спине потек холодный пот. Я прекрасно понимала, кем был этот «гость».

Немов отпер дверь и крепко схватил меня за руки. Мне показалось, что я угодила в капкан.

– Повеселимся с тобой, девочка.

Он толкнул меня на лестницу и продолжал пихать кулаком в спину всю дорогу, пока мы шли. Я бы отметила, что и так иду, куда он хочет, да только в груди не хватало воздуха. Не то что дышать, я даже думать не могла от страха. Он здесь.

Коридор на верхнем этаже был длиннее и светлее, чем я помнила. Одна из дверей посередине была распахнута. Наверное, именно оттуда вчера раздавались крики. Я остановилась и попыталась вырваться из рук Немова, но не тут-то было.

– Шагай, сучка, – прошипел он.

Здесь я смогла получше его разглядеть. Лицо злое – подходило голосу. Широко расставленные глаза, необычайно большие и полные ненависти.

Я послушно зашагала дальше.

Мы минули дверной проем. Комната была маленькая, как моя камера, и пахла так же плохо. В центре стоял привинченный к полу стул. У стены справа – стол и еще один стул, на котором сидел Юровский.

Сердце замерло. Немов грубо вытолкал меня в центр комнаты. Юровский выглядел не так, как я его запомнила: нос острее, глаза уже. Он был одет в военную форму с ярко-красными звездами на рукаве. Рука расслабленно лежала на револьвере. Я почувствовала, как по коже бежит табун мурашек. Попыталась глубоко дышать, но воздух заходил в легкие с хрипом. Меня определенно убьют.

Я вновь посмотрела на револьвер. Тот самый, что убил Костю. Внутри поднялась волна жара, и я опустила голову, оскалившись. Убийца. Вновь попыталась вырваться из хватки Немова. Если успею выхватить оружие, есть шанс прикончить Юровского. И будь что будет. И даже если не смогу, то хотя бы успею его ударить. Но Немов держал меня стальной хваткой.

– Привяжи ее, – приказал Юровский.

– Пошел к черту! – выкрикнула я.

Немов и еще один охранник усадили меня на стул, связали руки за спиной, а лодыжки привязали к ножкам.

Юровский встал. Я смотрела на него исподлобья. Он шагнул вперед, и я дернула коленом, напрягая мышцы бедра, в попытке освободиться. А потом увидела, что в руке у него револьвер.

Он вплотную прижал колени к моим. Легкие заполнил его запах: старая пряжа и порох. Дверь в комнату закрылась. Я не знала, кто остался, а кто ушел. Перед глазами был только Юровский, склонившийся надо мной, его злое лицо и аккуратно причесанные волосы, несколькими прядями спадающие на лоб.

Он прижал дуло мне к виску. Холодное, жесткое. Я невольно задержала дыхание.

– Говори, где Анастасия, – тихо произнес он.

Я зажмурила глаза. Пускай застрелит меня, как Костю, но помогать убийце я не стану. Ничего не скажу. Мне все равно уже не жить.

Однако с губ сорвалось одно слово. Слабое, как детский всхлип.

– Громче, – потребовал Юровский.

Я снова всхлипнула и через силу выплюнула слово изо рта:

– Нет.

Юровский прижал дуло сильнее, словно пытался вонзить совок в твердую землю. Давил, пока голова не наклонилась к плечу.

– Где она?

Взвел курок с механическим щелчком. Я испуганно охнула, пытаясь хотя бы вдохнуть, молить о пощаде смысла не было.

Пускай стреляет. За Костю. Ни за что не стану помогать его убийце. Лучше умру.

– Нет! – крикнула я.

Прозвучал выстрел. Я вздрогнула. Но нет, холостой. В ушах нещадно зазвенело. Уже совсем скоро. Я больше никогда не увижу маму. Слезы упали на одежду, по щеке потекли сопли. Я сжала зубы, готовясь к смерти.

Юровский убрал револьвер. Висок запульсировал от облегчения, но я не двигалась, выжидая.

– Значит, умереть ты не боишься, – произнес Юровский и отошел.

Я подняла голову, немного расслабившись, и посмотрела на него. Во всем теле чувствовалась небывалая легкость, словно сейчас взлечу. Он не застрелил меня. Я все еще жива. Но почему?

Юровский с громким стуком положил револьвер на стол. Этот звук эхом срикошетил от стен тесной комнатушки. У двери, сложив руки на груди, стоял Немов. У него под мышкой, готовая к использованию, висела винтовка, а на поясе я заметила патроны и нож. Немов смотрел на меня с яростью в глазах. Если Юровский меня не прикончит, это сделает Немов.

– Возможно, ты не веришь, что я хочу тебя убить, – продолжил Юровский. – Думаешь, что твоя информация о великой княжне тебя защитит.

Я задержала дыхание. А вдруг?

– Ты не осознаешь свое положение. Позволь мне объяснить. – Он сел, закинув ногу на ногу. Его глаза были холоднее, чем лед на озере Исеть. – Либо ты рассказываешь мне то, что я хочу узнать, либо командир Немов помогает развязать тебе язык. Итак. Где Анастасия?

Я мрачно уставилась на него. Осознав, что я не собираюсь отвечать, он изменился в лице. Кивнул Немову, и я едва успела заметить краем глаза летящий мне в лицо приклад. Щеку и челюсть тут же прошибло болью. Рот наполнился теплой кровью с привкусом железа: кажется, я случайно прикусила язык.

Меня били в драках, но никогда еще так сильно. Голова гудела, а боль барабанила в висках. Я сплюнула кровь. Она оказалась на фартуке и на старых бурых пятнах на полу, оставшихся от предыдущих пленников.

– Кончай свои игры, предательница, – он не повышал голос, но интонация его была тяжелой, словно гранит. – Видишь ли, я уже все о тебе знаю. Знаю обо всех твоих преступлениях и знаю, что ты прячешь Романову. Давай-ка попробуем еще раз. Говори, где она.

Я не сразу поняла, что он мне говорит.

– Я не знаю, – проговорила я, с трудом ворочая онемевшим, распухшим языком.

Он кивнул. Я закрыла глаза. Немов ударил меня прикладом, а затем добавил другой рукой. Голова дернулась в сторону, а мир перед глазами закружился и потемнел. Я осознавала лишь боль. Наверное, следующий удар разобьет мне череп. Но вот еще одна мощная оплеуха, и я осталась цела. Кажется, только нос сместился в сторону. После этого Немов несколько раз ударил меня в живот, в грудь. Когда он наконец закончил, мое лицо превратилось в месиво из крови и заплывшей плоти, а тело ощущалось как чужое, словно его расплющили.

Голова безвольно упала на грудь. Горячая кровь потекла из носа на пол, как молоко из кринки. Она была везде, даже в глазах, на ресницах. Какое-то время я видела перед собой только красный цвет. Большевистский красный. А когда смогла поднять голову, Немов стоял в углу, будто ничего не произошло.

На меня смотрел командир. Его взгляд не изменился.

– Говори, где Анастасия, – потребовал он.

Я запрокинула голову. Кровотечение замедлилось, но все еще казалось, словно кто-то мочился мне на подбородок, покрывая тот чем-то теплым и липким. Юровский повторил вопрос, но я не ответила. Даже думать не могла.

– Мне не нравится, когда меня игнорируют. Командир, разбудите ее.

Немов схватил меня за волосы и с силой дернул.

– Отвечай командиру, – прорычал он, угрожающе занеся надо мной кулак.

– Командир, погодите, – спокойно сказал Юровский.

Немов отпустил меня, и я с облегчением вдохнула. Воздуха не хватало, сердце никак не успокаивалось. Я едва могла видеть. Все вокруг кружилось.

– Я не собираюсь тратить свое время, – произнес Юровский, словно растолковывал ребенку простые истины. – Мои люди пожертвовали жизнями в борьбе против капиталистов. А ты предала нас. Ты помогаешь людям, которые хотят вернуть нас в темные века. – Он повернулся к Немову.

– Я не предатель! – Слова обожгли глотку. – Это ты предатель. Это не коммунизм. Нельзя сделать мир лучше, убивая и калеча людей. Так будет больше войны, больше насилия!

Взгляд Юровского стал на несколько градусов холоднее.

– Ты, – с презрением сказал он, – самый мерзкий из предателей. Ты видишь путь, который приведет нас к миру и равноправию, но боишься на него вступить. И пускай люди страдают. Ты не понимаешь, что дорога компромисса вымощена ложной надеждой. Я позабочусь, чтобы мы не сбились с пути. И не позволю саботировать наше будущее. Командир, несите коробку.

Лицо Немова озарилось, а мое сердце застучало еще быстрее. Он вскоре вернулся и с большой осторожностью поставил на стол тяжелый металлический ящик. Юровский терпеливо ждал. Открылась крышка. Немов выложил на стол несколько металлических предметов, которые я не могла толком разглядеть. Мой лоб взмок. Мне хотелось увидеть. Хотелось знать, что меня ждет.

– Твой брат очень хорошо о тебе отзывался, – сказал Юровский. – Подумай, как бы он расстроился, если бы увидел тебя сейчас. Говори. Где Анастасия?

Я плюнула в него, но он даже не дернулся.

– Следующий вопрос требует простого ответа: да или нет. Ты расскажешь, кто тебя завербовал?

– Ты не…

– Пожалуйста, командир, – перебил он меня.

Немов зашел мне за спину и стал развязывать руки.

– Что ты делаешь? – охнула я.

Он привязал мою правую руку к металлическому стулу так крепко, что веревка глубоко впилась в кожу. Затем, тяжело ступая, обошел меня. Моя левая рука осталась свободной. Я могла бы его ударить. Но слабый шлепок, пока я привязана к стулу, никак мне не поможет.

Немов схватил мою свободную руку своей огромной грубой ладонью, сжал пальцы так сильно, что они едва не сломались. Затем вытащил мой указательный палец и обхватил его кулаком.

Я задышала быстро и резко. Сейчас случится что-то плохое. Он собирается сломать мне палец.

– Пожалуйста, не надо, – попросила я.

– Поздно, – ответил за него Юровский.

Немов взял со стала старые плоскогубцы и просунул горячую острую губу мне под ноготь. Стон боли зародился где-то в груди и сорвался с губ, животный и страшный. Немов засунул инструмент еще глубже, вонзая его в плоть. Было больно, но я знала, что дальше будет хуже.

– Не надо, – заплакала я.

Немов сжал плоскогубцы и потянул. Я закричала. Он все тянул и тянул, отрывая ноготь, а я не переставала выть от боли. Когда все закончилось, я могла лишь скулить.

Рука безвольно упала мне на колени. Я засунула палец в рот и не ощутила вкуса крови. Сосала, чтобы успокоить рану, но это не помогало. Палец горел, рука тряслась от боли. Это в сто раз хуже избиений. По щекам непрестанно катились слезы, в глазах щипало.

Немов выхватил мою руку изо рта и взялся за следующий палец.

– Нет! – завизжала я. – Не надо!

– Слабовольная, – холодно бросил Юровский. – Ты и твой брат тоже. Интересно, что скажет ваша мать, когда узнает, что вырастила предателей.

Меня словно водой окатили. Я перевела взгляд с пальца на оживленное лицо Немова, а затем на Юровского. В голову пришла лишь одна мысль.

– Не вмешивайте сюда мою мать, – потребовала я.

– А почему нет? – спросил Юровский. – На ней лежит ответственность за ваше воспитание. У меня, знаешь ли, тоже есть дети. Из поколения в поколение передаются худшие черты. Алчность, которую помещики и кулаки прививают своим отпрыскам. Или слабость характера. Мой отец был слаб. Мягок. Мне пришлось измениться, чтобы показать своим детям: мир нужно менять делами, а не пустыми молитвами. Трусость вам привила мать – больше некому. Если не ответишь мне, я прикажу ее арестовать и допросить.

– Нет! – отчаянно закричала я. – Она ничего не знает! Она даже не знает, кто Анна на самом деле. Никто не знает! Я сама узнала день или два назад. Моя мать не знает ничего, она ничего не сделала!

– Тогда, если хочешь ее защитить, говори, где Романова.

– Не трогай мою мать. – Я наклонилась и спрятала лицо в изгибе руки, которую все еще держал Немов.

– Отвечай на вопрос.

– Ладно, – простонала я.

Немов отпустил меня.

Я пыталась держаться. Молчала, пока хватало сил. Но выбора не было. Рука упала на колени, как дохлая рыбина. Мне хотелось прикончить Немова. Убежать подальше от чекистской тюрьмы. Убить Юровского или умереть самой. Хотелось, чтобы эта чертова комната провалилась под землю. Чтобы все это здание затряслось и рухнуло, погребая нас под обломками. Но ничего не случилось.

– Я все скажу, – произнесла я.

Глава 25
Анна

– У нас есть план. – Иржи нашел меня возле лошадей.

Несмотря на поступившую информацию, я все никак не могла избавиться от мысли, что Евгения может появиться в любой момент, чтобы забрать Буяна. Разведчики могли и ошибаться. Может, Евгению и не ловили вовсе, а она просто не хотела меня видеть, поэтому не собиралась приходить в дом. Пускай бы ненавидела меня: это лучше, чем быть в плену.

– Расскажи, – попросила я.

– Я оставляю трех человек, чтобы присмотреть за тобой и ранеными.

Значит, только семь солдат, включая Иржи, отправятся за пленными. В поселок, где расположились десятки красных солдат.

– Но этого недостаточно…

– Красные уже уезжают на север. Тюрьма находится на юге поселка. Они поедут последними. Не так уж много людей осталось. Мы думаем, что тюрьму освободят завтра, так что сегодня хороший момент для атаки.

В его словах был смысл. На помощь чекистам придет меньше солдат. А так как им нужно пробираться в поселок ночью, чтобы оставаться незамеченными, выбора не было. Могло сработать, если Евгения еще жива. И если командир Юровский не найдет нас раньше.

– Хорошо. Тогда буду ждать здесь с твоими людьми. Нужно быть наготове, чтобы уйти в любой момент… На случай, если за вами будет погоня. Или…

Я не стала доводить мысль до конца, но Иржи все и так понял.

– …или если мы не вернемся. Да. Один человек будет наблюдать за дорогой. Если увидит кого-то из красных, выстрелит в воздух один раз. Услышишь – сразу убегай, Анна. Беги туда, где мы встретились, к чертовой стене. Кто-нибудь из нас – или мы все – заберет тебя там утром.

Я тревожно сглотнула:

– А если утром никто не появится, я останусь сама по себе.

Он сжал зубы и кивнул.

– Надеюсь, ты сделаешь все возможное, чтобы этого не случилось, – сказала я.

– Давай встретимся здесь сегодня ночью, – улыбнулся он, – и покурим с Евгенией, отпразднуем воссоединение.

– Знаешь, это пока твой лучший план.

– Послушай только, – продолжил он. – Бежать может быть небезопасно. Если услышишь два выстрела, это значит, что дом окружен. Тогда не беги, а прячься в подвале. Мои люди разделятся и постараются их отвлечь. А ты должна прятаться.

Я прокашлялась, тщетно пытаясь избавиться от комка в горле.

– Где именно мне спрятаться?

– Я покажу.

Вместе мы прошли на заднюю лестницу, и я впервые спустилась в подвал. Тяжело ступая, я заставляла себя идти вперед. Каждая клеточка моего тела хотела сбежать из темного подземелья. Деревянные перила были до дрожи холодные на ощупь, воздух становился все тяжелее, атмосфера угнетала и даже пугала. Я вспомнила последний раз, когда меня заставили спуститься в подвал, и тело тревожно напряглось. Мы спускались все ниже и ниже.

Этот подвал был похож на пещеру, в которую еле проникал свет солнца сквозь небольшие окошки. Все помещение было заставлено старыми ящиками, а в боковых стенах я заметила двери. В остальном подвал был пуст, и я не представляла, где здесь можно спрятаться. Иржи подвел меня к одной из дверей и открыл ее – глазам предстал тесный, опутанный паутиной чулан. Внутри было темно, как в могиле, пахло гнилью и плесенью.

Я вновь прокашлялась.

– Несколько очевидное место, не находишь?

– Лучшее, что есть, – безрадостно ответил Иржи. – Услышишь два выстрела – залезай сюда. Не выходи, пока не убедишься, что снаружи безопасно.

Я представила, как прячусь в темноте и грязи, пока наверху чешских солдат убивает большевистская армия.

Я не смогу.

– До этого не дойдет, – произнесла я вслух. – Иржи, ты должен освободить наших друзей и вернуться за мной. Это наш единственный путь к спасению. Ты должен вернуться.

– Постараюсь, – сказал он.

Мы покинули дом, и я вернулась к Буяну, сжала в ладони Машину цепочку и стала молиться.

Глава 26
Евгения

– Я все скажу.

– Ну говори тогда, – поторопил меня Юровский.

Он настоящий дьявол. До встречи с ним я даже не верила в существование дьявола, но вот он передо мной во плоти.

И все же. Нужно дать ему то, что он хочет.

– Она у чертовой стены, – сказала я. – В маленькой пещерке на южной стороне. Прячется там с моей лошадью. Конечно, если не сбежала еще, не дождавшись меня.

Юровский вскочил на ноги.

– Тебе же лучше, если она не сбежала, – отрывисто бросил он. Его голос охрип от волнения. – Отведите ее вниз, – приказал он Немову. – Встретимся у стойл. Я возьму еще двоих, и мы выдвинемся. Я знаю, о каком месте она говорит. Дорога займет час, а солнце уже почти село. Нужно действовать тихо. Торопитесь.

Он выскочил из комнаты, тут же забыв про меня. Немов даже не пытался поиздеваться надо мной или разбередить мои раны. Отвязал меня и потащил обратно в камеру.

– Что с вами не так? – возмущенно закричал Антон, когда Немов запирал за мной дверь. – Вы мучаете ребенка, девочку! Разве не понимаете, насколько это бесчеловечно? У вас сердца нет!

Чехи тоже кричали, в основном на чешском, но Гавел выкрикнул на русском: «Она девочка!», так что, похоже, они защищали меня. Наверное, все здесь слышали, как я кричала.

– Заткнись! – Немов ударил винтовкой по решетке камеры Антона. Металл отозвался гулким колокольным звоном. – Или то же самое будет и с тобой.

Я даже не пыталась встать. Не пыталась двигаться. Синякам и ранам на моем теле это бы не понравилось. Я сосала палец, чтобы успокоить боль, но это не помогало. Так что я просто продолжала лежать. Каменный пол приятно холодил сквозь одежду покрытую испариной кожу. Сколько часов я провела в той комнате? Совершенно потеряла счет времени.

Антон звал меня, но голос его звучал для меня как далекое эхо.

«Тебе же лучше, если она не сбежала». Что Юровский будет делать, когда доберется до чертовой стены и не обнаружит там Анну? Дом Герских далеко. Там она в безопасности, а Юровский никого не найдет.

Что он сделает со мной, когда поймет, что я ему соврала?

Я заснула, положив здоровую руку под подбородок. Какое-то время спустя меня разбудил скрип открывшейся двери моей камеры. Я приподнялась на локтях и отползла по грязному полу подальше от посетителя. Мерцала керосиновая лампа. Огонь лизал стекло, пачкал его черным. Свет прогнал крыс в тень, а я наконец смогла разглядеть, кто ко мне пришел.

Это был Агапов.

– Матерь божья, – с ужасом пробормотал он. Присел на колени и осветил лампой мое тело, разглядывая синяки и раны. – Что они с тобой сделали?

Я бросилась к нему быстрее, чем ожидала. Схватила за коленку, чтобы не ушел.

– Помоги мне сбежать, – прошептала я. – Он вернется и убьет меня. Они убьют меня. Просто дай пробежать мимо. Никто не узнает.

– Я… я не могу, – промямлил он. Уставился на гематомы на моем лице. – Это неправильно.

– Да, неправильно. Пожалуйста, выпусти меня!

– Наверху еще дежурят охранники. Большая часть батальона уходит, но несколько человек остаются с чекистами следить за тюрьмой. Нас увидят.

– Должна быть какая-то задняя дверь. Или окно, куда я могу пролезть. Думай.

Но Агапов покачал головой:

– Ничего такого нет. Выйти можно только через зал суда.

Энергия, овладевшая мной, потухла, как спичка. Я упала на спину, ударившись головой об пол, и раскинула руки.

– Ну и вали к черту, – зло пробурчала я.

Он меня поймал. А теперь оставляет умирать. Вот тебе и милый, улыбающийся паренек.

– Я воды принес, – сухо сказал он. – Хочешь пить?

Я вновь приподнялась и выхлебала полмиски. В голове немного прояснилось, я почувствовала прилив бодрости и придумала еще один план.

– Можешь передать сообщение большевикам? – спросила я. – Ближайшему командованию Красной армии или Областному Совету? Телеграмму послать? Рассказать, что он творит. Я красная, член партии. Расскажи своему командиру. Он может остановить Юровского?

– Юровский и есть мой командир, – сказал он. – Его оставили во главе нашей роты. И, Анна… – Он тяжело вздохнул. Я осознала, что он до сих пор не знает моего настоящего имени. – Областной Совет прекрасно знает, что здесь происходит. Он получает от них телеграммы раз в несколько часов. И даже из Москвы. Командир Юровский выше всех по званию. Намного выше.

В глазах потемнело, словно он потушил лампу. Зачем Агапов вообще пришел? Принес воду, но взамен лишил меня всякой надежды.

В партии все всё прекрасно знают. И позволяют чекистам и Юровскому творить все что им вздумается. И неважно, что я состояла в партии уже почти два года. Никто не арестует Немова за то, что он пытал меня.

Мне было так же плохо, как когда я узнала о настоящей семье Анны. Все вокруг притворялись, что были на моей стороне. И все вокруг мне врали. Меня ждет не просто смерть от пыток. Я умру в одиночестве, а мою смерть окрестят как справедливое наказание. Большевики скажут, что я этого заслуживала. Что я предательница.

Может, я действительно этого заслуживала. Я защищала царскую дочку. Если Анна выживет, она всему миру расскажет об убийстве царской семьи. Ее история всколыхнет волну негодования, направленную против большевиков. И я ей в этом помогла.

Неудивительно, что Юровский меня ненавидел.

Агапов ушел, пообещав вернуться, но как будто мне это поможет.

– Евгения? – позвал Антон.

Я промычала в ответ.

– Не буду спрашивать, в порядке ли ты. Уже знаю ответ. Могу я тебе как-то помочь?

Из глаз брызнули слезы и полились по щекам. По непонятной причине его доброта ранила больше, чем насмешки Немова.

– Если только у тебя есть ключ, – сказала я.

Он тяжело вздохнул:

– Хотел бы я сказать, что такие жестокие пытки над девушкой твоего возраста меня шокируют, но большевикам уже нечем меня удивить.

Я представила Костю в военной форме. Он вернулся домой через пару дней после зачисления на службу, в новых ботинках и буденовке, с блестящей винтовкой. Был так рад, что ему выпал шанс присоединиться к революции. Я ему завидовала. Мечтала, что, как только мне исполнится восемнадцать, я поеду в Петроград и присоединюсь к женскому батальону смерти. Мне хотелось быть похожей на брата.

Я вспомнила нашу последнюю встречу в Медном. Петр, Даша и Наталья говорили о создании своего местного совета. Мы хотели сместить несправедливую общину старейшин, которая управляла деревней. Ту самую, из-за которой мама осталась в Медном, несмотря на опасность для жизни. Мы хотели лучшего правительства.

– Это чекисты, – сказала я. – Не большевики.

– Ты их все еще защищаешь? – засмеялся Антон. – Чекисты и есть большевики. Владимир Ленин знал, что делает, когда создавал тайную полицию. Без чекистов ему не выиграть этой войны. А их дела ни для кого не секрет. Лидеры красных позволяют им существовать.

Неужели наши лидеры действительно обо всем знают? Ответ ошарашил меня, почти как кулак Немова. Конечно знали. Черт возьми, даже я знала, что чекисты совершают невообразимые вещи. До меня доходили слухи, хотя я была никому не известной деревенской девушкой. Лидеры большевиков знали. Так почему не остановили зверства?

– Ты против революции? – спросила я.

– Нет, – твердо сказал Антон. – Не против. Я хочу коммунизм. Я хочу демократию. Я хочу, чтобы людей представляло Учредительное собрание. Но большевики все это блокируют. Прогоняют любую политическую партию, которая пытается работать с ними. Кадетов, социал-революционеров, меньшевиков – всех! Большевиков больше заботит собственная власть, а не идея коммунизма.

Я слишком устала, чтобы спорить. Все, что сказал Антон, я не раз уже слышала. Но коммунисты из других партий только и могли, что болтать и жаловаться каждый раз, в то время как большевики пытались хоть что-то сделать.

Но теперь мне хотелось, чтобы кто-нибудь что-то сделал, чтобы остановить большевиков.

Несколько часов спустя меня разбудил шум на лестнице. Громоподобный топот сапог. Я застыла. Помещение озарил свет керосиновой лампы, но нес ее не Агапов. Немов вернулся. И он пришел за мной.

– Ты сучка, – прошипел он.

Его товарищ отпер дверь, они подхватили меня под руки и подняли с пола. Я кожей ощущала их злость. Немов сделает мне больно, очень больно. Не желая повторения пыток, я стала пинаться и выбила из его руки лампу. Она разбилась, и пламя погасло, но их это не остановило. Они поволокли меня наверх, бросили на стул, связав. Веревки больно впились в запястья и лодыжки, точно зубы собаки.

Юровский уже ждал. Он подошел ко мне, и солдаты тут же отступили, уступая ему место. Его глаза пылали от злости. Я испуганно сжалась, но прятаться было негде. Мне не сбежать. Юровский поднял руку и наотмашь ударил меня ладонью по лицу. И так распухшая щека взорвалась болью. Кожа на губе лопнула, и оттуда брызнула кровь, испачкав рубашку Юровского.

Раньше он меня не трогал, только отдавал команды Немову. Но теперь не мог сдержаться. Весь потный, с бешеным взглядом. Волосы всклокочены, одежда помятая. Он словно сошел с ума.

Юровский схватил меня за челюсть. Пальцы вонзились в череп под ушами. Я испугалась, что голова лопнет, как орех. Как будто со стороны услышала свой стон. Дыхание Юровского было громче. Он приблизил свой острый нос к моему.

– Ты соврала мне, – сказал он хриплым голосом. – В пещере никого не было. Никаких признаков того, что там разбивали лагерь. Ни костра, ни навоза, задетой паутины на входе. Ее там никогда не было, да? Отвечай!

В голове стучало от боли. Я не могла ответить. Едва понимала, что он мне говорит.

Юровский закричал в отчаянии, а потом резко отпустил меня. Голова закружилась, к ушам прилила кровь.

– Почему ты ее защищаешь? – Он сжал руки в кулаки, и я сфокусировала на них взгляд. Но Юровский не стал бить меня, а прижал кулаки к вискам. – Ты была большевичкой. Твой брат был большевиком. Как получилось, что ты готова умереть за их дело, если тебя завербовали совсем недавно?

Если Юровский готов сражаться за какую-то идею, с этой идеей что-то не так. Как большевики позволяют существовать чекистам? Как может победить революция, которая уничтожает простых людей?

– Иди к черту' – закричала я. Кажется, я тоже схожу с ума. Чувствовала, что разум ускользает от меня. – Ты убил моего брата. Он был большевиком, и разве его это спасло? Он бы жизнь положил ради революции.

Юровский снова схватил меня за челюсть и зашептал прямо мне в ухо:

– Именно это он и сделал. Хотя я целился в тебя. Я и тебя прикончу, если не расскажешь, куда подевалась Романова. Я не позволю разрушить нашу партию. Знаешь, что мне пришлось сделать ради достижения наших целей? Я убил мальчишку, потому что он родился не у того отца. Я убил девушек. Невинных слуг. И теперь живу с этим каждый день. Я не позволю, чтобы мои усилия пошли прахом. Анастасия сбежала однажды. Но теперь не убежит.

Он отпустил меня, и я отпрянула, но облегчение длилось недолго.

Юровский отвязал мои руки и схватил левую.

– Немов. – Он щелкнул пальцами, подзывая.

Несколько мгновений спустя Юровский вонзил плоскогубцы под ноготь на среднем пальце и потянул.

Я кричала от боли. Все тело билось в агонии. Пытаясь прекратить пытку, я колотила его свободной рукой, но Юровского это не остановило. Он оторвал ноготь, а за ним еще один.

– Говори, где она, – сказал он, когда мои крики превратились в отчаянный плач.

Со лба на колени градом падал пот. Руки упали, левая подергивалась, как агонизирующая рыбина в огне. Тело сотрясалось от рыданий.

– Я могу продолжить, – вкрадчиво сказал Юровский. – Можем попробовать кое-что еще.

Я всхлипнула. Пальцы горели. Что может быть хуже этого? Я даже не могла представить.

– Тогда продолжаем, – сказал Юровский, взял мою руку и вонзил плоскогубцы под следующий ноготь.

– Ладно! – воскликнула я.

Анна наверняка уже уехала. Не знаю, сколько я пробыла в тюрьме, но красные уже давно собрались и покинули поселок. Анна и чехи должны были воспользоваться шансом и выдвинуться на юг. Она наверняка уехала.

Если нет, он ее убьет. Я больше не могла ее защищать. Я даже себя не могла защитить. Юровский победил.

– Она в усадьбе к северу от поселка. Старый дом Герских.

Юровский замер:

– Евгения, посмотри на меня.

Я подняла голову. Юровский наклонился ко мне, положив руки на колени. Его лицо, снова спокойное, было на одном уровне с моим. Он пристально смотрел на меня.

– Если ты врешь, то будешь умирать медленно и очень мучительно, – неторопливо произнес он. – Пока я не вернусь, с тобой посидит Немов. Если мы не найдем Романову, то тебя ждет огонь. Будешь гореть, пока не расскажешь правду или не умрешь. А теперь ответь мне и подумай хорошенько. Она действительно там?

– Да.

Он встал:

– Хорошо. Теперь…

И тут воздух взорвался. Снаружи раздался сильный гул, комната затряслась, послышался грохот падающих кирпичей. На секунду мне показалось, что мне мерещится и я действительно сошла с ума.