Текст книги "Дочери мертвой империи"

Автор книги: Кэролин Тара О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21
Анна

До полуразрушенной усадьбы, где укрывались лейтенант Вальчар и его люди, мы добрались быстро. Лесная тропа закончилась у подножия широкого зеленого холма. Мы ехали через пышные сады, где сорняки душили разросшиеся розовые кусты и живые изгороди.

Дом был трехэтажный – до пожара. Верхний этаж наполовину сгорел, а крыша обрушилась. Белые стены усадьбы почернели. Пропилеи[4]4
  Пропилеи – парадный вход, украшенный колоннами.


[Закрыть], должно быть, когда-то символизировали величие, но теперь смотрелись так же нелепо, как макияж на жертве оспы. Окна на втором этаже были разбиты и испачканы сажей. Усадьба походила на дом с призраками из какой-нибудь страшной сказки.

Мы привязали лошадей в тенистой роще за домом и, ступая по разбитой лестнице, вошли в помещение через задний ход. Справа, увешанная паутиной, в подвал спускалась лестница. Мы же  поднялись на первый этаж, в мраморный вестибюль, который тянулся от лестницы до большой двустворчатой двери. В воздухе пахло сыростью и плесенью. Хотя двери оставили открытыми, свежесть будто не хотела пробираться в дом.

По крайней мере, первый этаж почти не пострадал. Потолок вестибюля обрамляла замысловатая лепнина, сохранились обои, хотя в некоторых местах их исцарапали и порвали. В скудном свете, проникающем сквозь фрамугу[5]5
  Фрамуга – горизонтальная верхняя глухая часть окна, боковая или верхняя часть проема двери.


[Закрыть], плясала пыль и становились заметнее трещины и сколы на мраморном полу. Люстра была разбита, а мебель, похоже, всю вынесли.

Я последовала за лейтенантом Вальчаром в дверь справа и удивленно распахнула глаза.

В гостиной расположились еще несколько чешских солдат. Сняв от жары рубашки, они валялись на сломанном диване или играли в карты у дальних окон. Когда мы вошли, солдаты встали. Некоторые смутились из-за того, что их застали в таком виде. На полу спали, не шевелясь, двое раненых: у одного была перевязана нога, а другой сильно потел, страдая от лихорадки.

– Это Анна Вырубова, – представил меня лейтенант Вальчар на немецком. – Я рассказывал о ней утром. Она поедет с нами в Екатеринбург.

Высокий бледный солдат, стоявший, облокотившись на подоконник и сложив руки на груди, бросил что-то на чешском, и по комнате пробежался тревожный шепот. Лейтенант Вальчар нахмурился и строго ответил. Солдаты замерли.

Я прокашлялась.

– Благодарю вас за то, что позволили укрыться с вами, – сказала я. – Обещаю, что помогу вам, чем смогу, и не буду вас беспокоить, пока мы ждем возможности уехать в Екатеринбург. Вы не представляете, какую огромную услугу оказываете. Да благословит вас всех бог. Лейтенант Вальчар, будьте добры, представьте меня вашим людям. Я бы хотела знать их имена.

Он назвал каждого солдата по очереди, и я пожала им руки, как делал папа. Большинство улыбались и вежливо приветствовали меня. Лишь несколько мужчин прятали глаза, а высокий солдат у окна смотрел с открытой неприязнью. По неизвестной мне причине мое присутствие ему не нравилось.

– Можете спать здесь.

Лейтенант Вальчар привел меня в небольшую комнатку на другой стороне вестибюля. Ее стены были покрыты облупившимися и грязными розовыми в цветочек обоями. Старый шкаф стоял поломанный, без ящиков и дверей. На полу валялись полусоженные книги и старая одежда. Мы с лейтенантом Вальчаром отодвинули мусор в сторону, освобождая дорогу.

– По крайней мере, здесь можно уединиться.

– Благодарю вас. Меня не смущает состояние нашего пристанища. Я больше беспокоюсь о том, как скоро мы сможем уехать. Что собирается делать Красная армия: просто проехать через Исеть или закрепиться там?

– Мы не знаем, – он покачал головой. – Наблюдаем за дорогой на случай, если они поедут на север. Пока ничего.

– Как много там солдат?

– Слишком много для нас, – сказал он. – Мы не смогли подобраться поближе и посчитать точнее. Они бы узнали нашу форму.

– Я здесь в безопасности, лейтенант? Я заметила, что некоторые солдаты недовольны тем, что я к вам присоединилась.

Он поморщился:

– Прошу прощения. Это не ваша вина. Они беспокоятся о трех наших товарищах, которых вчера захватили в плен. Они не готовы уезжать без них. И, пожалуйста, Анна, зови меня Иржи.

– Конечно, Иржи, – быстро сказала я. – Но вы знаете хотя бы, где их держат? Живы ли они?

Иржи нахмурился:

– Мы думаем, что большевики отвезли их в Исеть, но не уверены, куда именно. Кто-то хочет их спасти. Кто-то нет.

– А чего ты хочешь?

– Я еще не решил, – произнес он.

Иржи был командующим офицером, и выбор оставался за ним. Я вздохнула, чувствуя прилив раздражения. Евгения бросила меня на милость солдат, у которых тоже были свои планы.

– Насколько умно рисковать жизнями десяти здоровых солдат ради трех человек? Возможно, окажется так, что вы лишь увеличите число пленных.

Иржи подошел к окну. Луч солнца упал на его золотые пряди. Склонив голову, он тщательно обдумывал мои слова. Я знала, что лейтенант был благородным человеком. Несколько раз рисковал своей жизнью ради спасения других. В этом смысле он походил на Евгению.

Евгению, которая отвернулась от меня в тот же миг, когда узнала о моей настоящей семье. Как будто я была злом лишь потому, что носила фамилию Романовых. Как будто вся моя семья была злом. После всего, что мы пережили вместе, как она могла так плохо обо мне подумать? Она знала меня. Почему же до сих пор считала меня и мою семью ужасными людьми?

Я с трудом сдерживала слезы. Если Евгению ослепил фанатизм, она могла предать меня по-настоящему. Пойти к Юровскому и рассказать, где я, что угрожала сделать в Исети.

По телу пробежали мурашки.

– Иржи, если я потеряю тебя и твоих людей, я останусь совершенно одна, – сказала я. – Без всякой надежды добраться до Екатеринбурга живой. Если доставишь меня туда в целости и сохранности, обещаю, мой кузен и генерал щедро тебя вознаградят. Щедро.

Он повернулся ко мне, и в его глазах читалась боль, а уголки губ опустились. Сердце екнуло. Я просчиталась.

– Мне не нужны награды, Анна, – покачал он головой. – Я твой друг и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Но я еще и командир и несу ответственность за своих людей.

– Конечно, – поспешила согласиться я. – Я понимаю, как важны для тебя твои солдаты. И знаю, что ты несешь нелегкое бремя. Прошу прощения.

Когда он ушел, я стала бродить по комнате, откидывая в сторону объеденные насекомыми тома, чтобы расчистить место для сна. Тишина удушала, мне хотелось занять себя хоть чем-нибудь.

Дома во дворце меня часто раздражала мамина суета. Она не могла сидеть спокойно и постоянно раздавала нам поручения или заставляла садиться за вышивку и учебу. «Жизнь дана, чтобы трудиться, а не лениться», – говорила она.

Но в мрачной тишине дома Герских и я не могла успокоиться. Побрела наверх, осторожно шагая по скрипучей лестнице, заглянула в спальни на втором этаже. Они были в гораздо худшем состоянии, чем комнаты внизу. Потрескавшиеся стены, почерневшие потолки, треснувший пол. В одной из комнат за стеной что-то скреблось. Я пыталась угадать, где спали дети, а где родители. Евгения рассказывала об этом доме – жители Исети сожгли хозяев заживо.

Присутствие жившей здесь семьи не ощущалось. В доме Ипатьева мы иногда находили напоминания о семье, которую выгнали оттуда, чтобы поселить нас: игрушки, мебель, детские рисунки на стенах. Но от Герских не осталось ничего. Я чувствовала только эхо ярости озлобленной толпы. Ее следы были повсюду.

Я поспешила обратно. Даже не смотрела в сторону лестницы в подвал. Вернувшись к чехам, я нашла себе занятие.

Для раненых я мало что могла сделать: у нас не было лекарств и припасов. Я принесла воды, тряпок и приложила прохладный компресс ко лбу солдата, страдавшего от лихорадки. Побеседовала с больными – один хорошо говорил на русском, другой – неплохо на немецком. Часто лучшее, что можно сделать для раненых, – это развлечь их.

Я делала это тысячи раз во время войны, когда мы с Машей навещали госпитали. Если бы сестры были со мной, они бы смогли им помочь даже без лекарств. Они знали медицину гораздо лучше меня.

А если бы со мной была Евгения, то она бы откусила им головы за поддержку Белой армии. Ее сфера знаний медицину в себя не включала.

Так же как ее дружба распространялась только на похожих на нее людей.

Я ей нравилась, пока не раскрылась моя ложь. Пока она считала, что я дочь богатого торговца, Евгения относилась ко мне вполне сносно. Ее возмутил масштаб моей лжи – лжи, которую мне пришлось выдумать, чтобы выжить. Она поведала мне свои самые страшные тайны, а я держала в секрете даже свое имя.

Хотя я злилась на нее за сказанное, но все же мне хотелось, чтобы она была рядом. Там, где командир Юровский ее не достанет. Я надеялась, что ей не пришло в голову возвращаться в Медный. Безопаснее всего ей будет со мной, но Евгения отказалась меня сопровождать.

Возможно, она еще вернется.

– Русская сука.

Услышав эти слова на русском, я резко выпрямилась и убрала руки от Амброжа – заболевшего солдата, который засыпал, пока я ухаживала за ним.

Слова прозвучали сзади. Мимо прошел высокий бледный солдат, взглянув на меня с такой ненавистью, что я вздрогнула. Я обдумала свои слова и действия, пытаясь понять, чем могла его обидеть.

– Не обращай на него внимание. – Амброж медленно открыл зеленые глаза. Он сдвинул мокрую тряпку на лбу поближе к волосам, чтобы лучше видеть. – Иосиф скорбит. В прошлом месяце потерял брата, а вчера – лучшего друга. Теперь винит всех русских за действия меньшинства.

Я не могла его игнорировать: Иосиф стоял в углу, не отрывая от меня злобного взгляда. Если бы он решил на меня напасть, остановят ли его? Иржи ушел, а остальные солдаты не замечали – или притворялись, что не замечают, – поведения Иосифа. Руки задрожали, и я наконец сдалась. Извинилась перед Амброжем и вышла из гостиной на поиски моего единственного союзника.

Не успела я пройти и пары шагов по вестибюлю, как кто-то толкнул меня в спину. Я влетела в стену и закричала, больно ударившись головой. Грязная жестокая рука закрыла мне нос и рот, заглушая крик и не давая дышать.

– Ты сука, – прорычал он мне в ухо на немецком, всем своим весом прижимая меня к стене.

Я попыталась высвободиться из его хватки, но солдат был гораздо сильнее меня, а в легких не хватало воздуха, чтобы позвать на помощь. Глаза заслезились.

– Мы не бросим наших людей, чтобы спасти русский сброд.

В глазах заплясали пятна. Отчаянно пытаясь вдохнуть, я начала сильнее сопротивляться, но он только глухо засмеялся.

– Я могу убить тебя прямо сейчас, и Вальчар ничего не узнает. Он такой мягкотелый, что наверняка попросит прощения у меня, – сказал он. – Если хоть слово ему скажешь, я тебя убью, и тогда посмотрим, кто окажется прав.

Он отпустил меня так резко, что я не удержалась на ногах и упала на пол, судорожно ловя воздух ртом. Легкие перестали ныть, а вот голова пульсировала болью, и я приложила руки ко лбу. Когда подняла глаза, Иосиф уже скрылся в гостиной. Я торопливо встала и выбежала за дверь, подальше от него.

Глава 22
Евгения

В моих воспоминаниях тюрьма была меньше. Здание суда, как и церковь, построили из красного кирпича, а позади него, словно покосившийся надгробный камень из бледного известняка, торчала тюрьма. Агапов с товарищами протащили меня мимо трех офицеров, работающих в суде, вниз по темной сырой лестнице и завели в еще более темный и сырой подвал. Нас встретило облако вони: несло потом, мочой и кровью, как в хлеве Петровых, когда резали скотину. Сквозь узкие окна под потолком едва пробивался свет, пол толстым слоем покрывала грязь, а на пустых подсвечниках на стенах висела паутина.

Было тихо, как в церкви. Из шести камер, размером с коровье стойло, две располагались слева и четыре справа, заняты были три. В одной мужчина спал у дальней стены. По крайней мере, я надеялась, что он спал. В другой пленник облокотился на железную решетку и молча нас разглядывал. Одет был в свободную рубашку с воротником, так что вряд ли это был чешский офицер. Он был бос, будто его не тревожила грязь, уже пропитавшая мои лапти.

Солдаты затолкали меня во вторую камеру. Я приземлилась на четвереньки, удар тут же отдался болью в плече. Агапов захлопнул дверь, запер висячий замок и ушел.

Я поднялась на ноги. Еще чувствуя хватку Агапова и его товарищей, я потерла руки, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Тело напряглось. Где-то на верхнем этаже закричал мужчина. Ужасный звук резко прервался, а потом раздался вновь. По спине пробежал холодок.

Красные бросили меня в самое пекло чекистской тюрьмы. Либо они убьют меня, либо Юровский, когда приедет.

Нужно выбираться. Я подергала дверь, но она, конечно же, не открылась. Ощупала стены: деревянные, покрытые пылью и облупившейся краской, местами исколотые неровными дырочками. Проведя пальцами по зазорам между досками, я нашла ржавый гвоздь – пригодится. Засунула его в карман фартука. Кроме гвоздя я получила только занозы.

Задняя стена была сделана из известняка, с небольшим окошком: ладонь в высоту и три ладони в длину. Солнечный свет растворялся в пыли и мраке моей камеры. Я проверила, нельзя ли расшатать старую раму, потом просунула пальцы сквозь решетку. Нащупала теплую гладкую траву.

Глаза защипало от слез.

– Черт!

Я с новой силой подергала дверь, пытаясь вырвать ее из петель. Потом врезалась в нее плечом. С первого раза не сработало, так что я продолжила ее таранить, не собираясь тихо ждать смерти. Чертова дверь точно поддастся раньше, чем сдамся я.

К сожалению, я оказалась не права. Рука и бок разболелись, так что мне пришлось сесть отдохнуть. Ближе к побегу я не стала. А бедняга наверху снова кричал. Я опустила голову.

– Гора не уступит дорогу Мухаммаду, – пробрался в мысли мягкий голос. Человек из третьей камеры, видимо, подошел к нашей общей стене. Это он со мной разговаривал?

– Что?

– Ты пыталась разрушить гору. Мне очень жаль, несчастная леди, но это не сработает. – Он говорил странно, как Анна, а не крестьянин.

– Что ты несешь? Какая гора?

– Неважно. Голос у тебя молодой. Очень молодой. Что же ты такого натворила, что оказалась в плену у тайной полиции?

– А что ты сделал? – рявкнула я. Голова кружилась, грудь словно сжали тисками, а этот враг революции меня пугал.

– Я журналист, – ответил он. – К сожалению, чекисты не оценили, что я написал, так что меня арестовали. Им, похоже, так понравилось мое общество, что они привезли меня с собой аж из Екатеринбурга. Теперь твоя очередь. Что привело тебя сюда?

Желудок скрутило. Мне не хотелось об этом думать.

– Ничего. Не знаю, почему я здесь. Это ошибка.

– А… – сказал он. – Это мне кажется маловероятным. Но опять же, чекисты редко проявляют должную осмотрительность, когда хотят кого-то арестовать. Как тебя зовут, дорогая? Сколько тебе лет?

– Анна Вырубова, – трясущимся голосом сказала я, плохо понимая, что он говорит. Решила, что умнее будет назваться выдуманным именем. Может, если придерживаться своей истории, охранники поверят, что схватили невиновную. – Мне шестнадцать.

Он разочарованно цокнул языком:

– Здесь не место для ребенка. Меня зовут Антон Юльевич Уткин, кстати говоря. – Он говорил как образованный, богатый человек. Точно как Анна.

– Ты откуда?

– Родом? Из Москвы. Меня отправили в Екатеринбург для репортажа о заключении царской семьи. И поверь мне, я жалею, что согласился.

Я открыла рот. Никогда не встречала москвича. Но когда он упомянул царскую семью, мое сердце замерло.

– Ты… – Слова застряли в горле. – Ты их видел? Романовых?

– Нет, да и не планировал. Их держали под домашним арестом, за высоким забором и под усиленной охраной. Но я разговаривал с прислугой, с охранниками, с соседями. Чекистам не понравилось, что я сую свой нос в чужие дела, так что теперь я здесь.

Я поверить не могла. Он оказался здесь почти по той же причине, что и я.

– Ты… ты знаешь, что с ними случилось?

– Ну, я слышал, что царя казнили. Думаю, остальную семью освободили белые. После всех моих усилий другая газета напечатает сенсацию, – он драматично вздохнул.

Я хохотнула.

– Не повезло, – сказала я.

Жаль, что мы не встретились с ним, когда были в Исети. Он мог бы опубликовать историю Анны, и большевики остановили бы Юровского. Мне не пришлось бы везти Анну в Медный. Костя был бы жив.

Я зажмурила глаза, пытаясь подавить растущую волну злости и тоски. Очень хотелось заплакать. Я задержала дыхание, надеясь, что это пройдет.

– Кого еще сюда посадили? – спросила я через некоторое время.

– Пару чехов. Они не особо говорят по-русски. Не могу сказать, что рад твоему появлению, Аня, но как же хорошо с кем-то пообщаться.

Ответа его реплика не требовала.

– Кто наверху? – спросила я.

Он понял, кого я имела в виду.

– Не знаю, – сказал Антон, понизив голос. – Сюда его не приводили.

И так и не привели. Чуть позже крик оборвался револьверным выстрелом, и все закончилось. Чехи в ярости завыли: наверное, это был их товарищ. Но криками его теперь не спасешь.

Тянулся день. Солнечный свет постепенно стал золотым. Я сообразила, что угол моей камеры играл роль отхожего места – это объясняло запах. Сидеть спокойно я не могла. Ходила туда-сюда, пытаясь успокоить нервную дрожь, и подскакивала от каждого звука. Приди Юровский, я бы начала драться. Лучше умереть быстро, чем разделить судьбу пленника с верхнего этажа. Юровский захочет узнать, куда делась Анна, и с удовольствием причинит мне боль, чтобы выудить эту информацию.

Нет. Мой нож забрали, но я сильная. Благодаря Косте Юровский ходил с раненой рукой. Я представила, как вонзаю палец в пулевое отверстие, он падает без сознания от боли, а я убегаю вверх по лестнице. Дальше фантазия оборвалась. Я не знала, как пробраться мимо чекистов в зале суда.

Послышался звук шагов. За мной пришли охранники. Трое против одной. С ними я не справлюсь.

– Отходим, – приказал вооруженный охранник и ударил по решетке прикладом винтовки.

Я быстро отступила назад. Второй охранник отпер дверь, а третий вошел внутрь:

– Слышал, командир Юровский горит желанием тебя увидеть, девочка.

Он был слегка выше меня, но широкий, как бочка. И стоял слишком близко.

– Интересно, почему? – продолжил он. – Что в тебе такого особенного, Евгения? – В угасающем свете блеснули белые зубы. Он улыбался.

Напрягшись, я попятилась.

– Ты, наверное, важная персона. Нам нужно хорошо с тобой обращаться. – Он поднял ведро воды, которое держал в руках. Но вместо того, чтобы передать его мне, выплеснул содержимое на пол.

Я почти выругалась, но вовремя закрыла рот. «Мы сражаемся в битвах, в которых можем победить».

– Когда он приедет, расскажи ему, как славно мы о тебе заботились. – Он перевернул миску в другой руке. На пол и мне на юбку пролилась густая тягучая похлебка.

Пока стражники запирали дверь, сердце колотилось. Я сползла по стене на пол, глотая воздух.

Юровский направляется сюда. Мне конец.

– Ты в порядке? – позвал Антон Юльевич.

– Лучше не бывает, – мрачно произнесла я, пытаясь успокоить сердце.

– Хм… Я знаю командира Юровского, дорогая. Он занимает очень высокое положение или, по крайней мере, занимал в Екатеринбурге. Зачем ему тебя искать?

– Мы старые друзья, – не подумав, сказала я. Чувствовала отчаянную легкость. Веселье от страха. – Грибы вместе собирали.

– Аня… тебя же не Анной зовут, да? Немов тебя Евгенией назвал. Это твое настоящее имя?

– Да, – призналась я. Смысла врать больше не было. Немов и его товарищи не будут меня слушать.

– Евгения, ты знаешь командира Юровского?

– Да.

– Ты из Екатеринбурга?

– Нет.

– Расскажешь, почему ты здесь?

В груди тревожно сжалось. Туман в голове потихоньку рассеивался.

– Да забудь уже, черт возьми. Оставь меня в покое.

Но Антон был не из тех, кто любил молчать.

– Мы оба выберемся отсюда, – уверенно сказал он.

Ага. А коровы яйца несут.

Глава 23
Анна

День тянулся медленно. Я ухаживала то за цветами в садах, заросших сорняками, то за ранеными солдатами в доме.

Далеко не отходила, чтобы меня услышали, если придется звать на помощь: я не могла предсказать, откуда и когда меня атакуют. Это мог быть Иосиф из дома или командир Юровский из леса.

Иржи отправился разведывать дорогу на север от Исети, и в его отсутствие я чувствовала себя особенно уязвимой. Он вернулся позже, и, хотя при виде выходящего из леса лейтенанта на сердце полегчало, я тут же заметила, что он ведет за собой лошадь – коренастого и упрямого гнедого коня, который не хотел идти вперед и выглядел слишком старым.

Буян. У меня кровь застыла в жилах. Я не могла пошевелиться и стояла посреди заросшего, укрытого сумерками сада, пока Иржи и конь шли мне навстречу. Взгляд лейтенанта потемнел.

– Где она? – спросила я не своим голосом.

Я представила тело Евгении, израненное пулями, как ее бросают в канаву, как над ней стоит Юровский и требует рассказать, где я.

Я осознала с полной уверенностью: Евгения оставалась моей верной подругой. Она любила меня. Если ее схватил Юровский, она не расскажет ему ничего.

– Я не знаю, – ответил Иржи. – Нашел его в лесу у поселка, но ее не было. Я подумал, может, она придет сюда, если не найдет его там.

Евгения ни за что бы не оставила Буяна одного в лесу, да еще так поздно. И скорее умерла бы, чем сдала меня убийце Константина.

Это означало, что она уже мертва. Юровский нашел ее и забрал у меня еще одного любимого человека.

– Анна, – настойчиво сказал Иржи. – Мы найдем ее. Я поставил еще людей следить за дорогой. Рассказал им, как она выглядит. Если ее заметят, приведут к нам.

– Если он ее нашел…

– Я знаю. Будем надеяться, что этого не случилось. Будем надеяться, что она, как обычно, просто упрямится.

Я не смогла вымучить улыбку. Поставив Буяна к остальным лошадям, Иржи проводил меня на обед к остальным солдатам. Мы сидели в гостиной небольшими группами, несколько свечей отгоняли растущую снаружи темноту. Повернувшись к Иосифу спиной, чтобы не смотреть на него, я ужинала с Иржи, Амброжем и Каролом – вторым раненым, которому стало уже заметно лучше.

После ужина Иржи вышел на крыльцо покурить. Я последовала за ним:

– Можно составить компанию?

– Ты куришь? – удивленно спросил чех.

Я кивнула. Иржи достал спички и зажег по сигарете мне и себе. Я глубоко затянулась. Табак был некачественный, слабый и с примесью чего-то сладкого, но в груди разлилось тепло, как от объятий близкого друга.

Последний раз я курила месяц назад, в доме Ипатьева. В июне у меня, Маши и Татьяны были дни рождения, и большевики передали нам подарки от бабушки. Обычно они забирали все хорошие вещи, что нам отправляли, а этот раз оказался исключением из правил. Мы радостно распаковали подарки. В течение часа, когда нам разрешали гулять в саду, мы вчетвером сидели в тени, прислонившись к стене дома, и в тишине курили. Я смаковала каждую затяжку, а когда пепел подобрался к самым пальцам, положила голову на Машино плечо и закрыла глаза. Она пахла цитрусовыми духами и табаком.

– Спасибо, – сказала я Иржи. Воспоминание камнем повисло на сердце, но я все равно была благодарна лейтенанту.

Иржи кивнул, прислонился к колонне и посмотрел вдоль холма на деревья. Восходящая луна отбрасывала на склон мягкую тень.

– Она до сих пор не пришла, – зачем-то произнесла я.

– Да.

– Ты еще думаешь насчет своих людей?

– Да, постоянно. Беспокоюсь.

– Интересно, – вкрадчиво поинтересовалась я, – что бы приказали сделать старшие офицеры?

Он хмыкнул.

– Они не знают моих людей так, как знаю их я, – сказал он. – Не знают их имен, не знают фамилий.

В этом и был смысл. Дистанция между генералами и солдатами позволяла руководству принимать взвешенные решения. Иржи, так привязанный к своим подчиненным, не мог даже допустить возможности их бросить. Но если его преданность возьмет верх, мы обречены. В том и заключалась тяжкая ноша полководцев: платить жизнями простых солдат за победу.

Как платил Николай Кровавый.

Это ненавистное прозвище, сгоряча произнесенное Евгенией, все еще злило меня. Папа был самым ласковым человеком на свете. Родственники восхищались его мягким характером и добрым сердцем, а некоторые даже смеялись над ним. Он так боялся отправлять солдат на войну. Папа был отцом не только мне, но и всей России, он любил крестьян, как родных детей. Если ему приходилось арестовывать и казнить либералов-агитаторов, то исключительно ради заботы о будущем всей империи.

«Вы определяли, кто получает образование, и под этим предлогом удерживали власть. Настала пора людям управлять самими собой».

Папа заботился обо всех. Но русские не дети. Они хотели заботиться о себе сами.

– Я знаю, что тебя это тоже затрагивает, – сказал Иржи, отвлекая меня от мрачных размышлений. – Мне жаль, что так получилось.

– О, не стоит, – вздохнула я. – Что это за война, если не нужно принимать непростые решения?

Он улыбнулся:

– Короткая, наверное.

– Если бы только нам так повезло, – сказала я.

– Что будешь делать, когда доберешься до Екатеринбурга?

Я была рада подвернувшейся возможности подумать о будущем, а не о прошлом.

– Найду своего кузена Александра. Он поможет мне доехать до Крыма, где живут мои тетя и бабушка. Как же мне хочется его увидеть! – Я мечтательно улыбнулась. – У них с моей старшей сестрой были самые нелепые ссоры. Они постоянно во всем соревновались: в картах, в играх, в том, кто выучит больше стихов или слов на французском. Когда бы мы ни навещали их, они цапались, как кошка с собакой. А Александр всегда жульничал. – Я тихо засмеялась. – Он очень умный, но поражений не переносил на дух. Когда Ольга его ловила, он морщил нос самым смешным образом. – Я скорчила для Иржи рожицу, пародируя кузена.

– Скоро увидитесь, – сказал Иржи.

– А ты? Что будешь делать?

– Вернусь в армию. Мы хотим покинуть Россию и вновь вступить в бой. Если поможем британцам и французам победить, они подарят нам независимость от Австрии. У нас будет чехословацкое правительство. И я наконец смогу повидаться с родителями.

– Ты, должно быть, сильно по ним скучаешь.

Он горько засмеялся.

– Не видел их десять лет, – сказал он. – Австрийцы посадили их в тюрьму. Они националисты. Отец – еврей, а это тоже многим не нравится.

Я вновь почувствовала укол вины. У папы были сильно устаревшие взгляды на евреев. Мы с сестрами закатывали глаза каждый раз, когда он обвинял в разжигании протестов еврейских заговорщиков. Однажды он даже сказал, что стране будет лучше, если мы выгоним всех евреев с русской земли. Иржи он бы сразу невзлюбил.

Папа ошибался гораздо больше, чем я представляла. Иржи был одним из самых добропорядочных людей, что я встречала.

По горло сытая тяжкими размышлениями, я затушила сигарету.

– Мне жаль, – искренне произнесла я. – Ты, должно быть, был очень мал… кто тебя растил?

– Дядя. В любом случае, – быстро сказал он, – Австрия и Германия проигрывают войну. Я хочу вернуться и помочь их добить.

Как иронично: они с папой могли бы быть отличными союзниками.

Вечером я не могла сомкнуть глаз и провела всю ночь на улице, подальше от Иосифа, рядом с лошадьми. Рядом с Буяном, в тщетной надежде, что его хозяйка вернется. На душе был полный раздрай. Я пыталась примирить внутри себя любовь к родным с принятием Жениного чувства ненависти к ним же. И не могла. Два этих фрагмента никак не могли собраться в цельную картину. Мама и папа были хорошими – даже великими – людьми. Но по какой-то причине оставались слепы к страданиям своих поданных.

Какими бы они ни обладали недостатками и достоинствами, их больше нет на свете. Может, и Евгении тоже. К полудню она все еще не вернулась. Я попыталась себя чем-нибудь занять. Умыла лицо и шею Амброжа, убрала остатки завтрака и выкроила минутку, чтобы помолиться за Евгению, но меня прервали.

Кто-то прибежал к моей комнате. На пороге появился Иржи с мрачным лицом.

Я медленно поднялась, чувствуя, как трясутся руки.

Задать так волнующий меня вопрос я не смогла.

– Наш дозорный подслушал разговор красных солдат, – сказал он. – Анна, они схватили девушку, которая убила в Медном офицера-чекиста. Теперь она в их тюрьме.

Евгения еще жива.

Я протянула дрожащую руку, и Иржи поймал меня, когда мои ноги подкосились. Я безвольно уронила голову ему на плечо. Но спустя некоторое время я встала, больше не чувствуя предательской слабости. Казалось, лейтенант поделился со мной своей силой.

– Не приехал ли командир Юровский? – спросила я.

– Нет. Нам больше ничего не известно. Но дозорный также слышал, что красные планируют покинуть Исеть. Завтра последний день. Бои в Екатеринбурге прекратились, так что они уходят. Белые победили.

По спине побежали мурашки.

– Он будет ее пытать, – ужаснулась я.

Иржи нахмурился:

– Нет, Анна. Она девушка, к тому же красивая. С ней будут помягче.

Как будто красота хоть кого-то защитила.

– Ты не знаешь чекистов, Иржи. Это тайная полиция, ее членам неведома жалость, если им что-то нужно, они это добудут любой ценой. Они истязают пленников, – голос сорвался, и я закрыла рот рукой, пытаясь успокоиться. – Юровский будет пытать Евгению, пока она не выдаст наше местоположение. А потом убьет ее и придет за нами.

– Я освобожу своих людей, – сообщил о своем решении Иржи. – И Евгению тоже. Я не могу оставить их на произвол судьбы. Теперь, когда красные уходят, у нас появился шанс. Пойдем сегодня ночью. Когда стемнеет.

Внутри меня боролись надежда и страх. Они могут спасти Евгению, освободить ее до того, как Юровский приедет и под пытками вызнает, где мы.

Или же миссия окажется невыполнимой – несколько чешских солдат против десятков большевиков. А Евгения уже могла выдать все, что знает. Может быть, она мертва.

Я мучительно застонала и попыталась прогнать из головы образ ее мертвого тела.

– Если боишься за свою безопасность, – продолжил Иржи, – то не стоит. Я оставлю несколько человек для твоей охраны. Что бы ни случилось, я отвезу тебя в Екатеринбург.

– Нет, ты должен взять их всех! – воскликнула я. – Пожалуйста. Веди их. Бери всех, кто есть. Ты должен сделать все возможное, чтобы спасти Евгению.