Текст книги "Око Гора"

Автор книги: Кэрол Терстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Не может быть, чтобы он не заметил лишнюю голову!Кейт пропустила ожерелье между пальцев, едва осознавая прикосновения скользкой и гладкой от времени слоновой кости, пока не коснулась резной головы барана. Она снова вернулась к ней взглядом, и снова ее поразила не подвластная времени красота, рожденная исключительной простотой.

– У вас есть предположения о том, как оно могло попасть к вашей бабушке?

Максвелл Кавано покачал головой:

– Я раньше его не видел – то есть пока она была жива. Я нашел в ящике клочок бумаги, но на нем было лишь одно слово, написанное ее рукой: «Асуан».

Голова барана не была похожа на египетскую, но в Асуане некогда был Первый Порог, один из шести бурных каскадов, через которые время от времени было не проплыть, пока на Ниле не построили дамбы. Хнум [15]15
  Хнум – бог плодородия и урожаев, хранитель истоков Нила, податель наводнений.


[Закрыть], мужчина с головой барана, был Богом первого Порога.

– Думаю, это может оказаться очень ценной вещью, – сообщила Кейт посетителю, – и вам непременно надо показать ее Клео Харрис, о которой я уже упоминала. Она лучший в стране знаток украшений из той части света.

– Да, я слышал, что кто-то тут хорошо разбирается в драгоценностях, – ответил он. – А вы уверены, что это не подделка и не копия? Когда я летел сюда из Хьюстона, я прочел статью о том, что сейчас развелось много поддельных нэцкэ – ну, вам это должно быть известно, маленькие резные фигурки из слоновой кости, которые японцы носили на кимоно. – Он дождался кивка. – Как я понял, слоновую кость вымачивают в чае, чтобы она выглядела очень старой.

– Эта вещь постарше любого нэцкэ.

– Больше четырехсот-пятисот лет? – спросил Кавано, очевидно проверяя ее.

Кейт кивнула.

– Я также думаю, что эти две части, образующие застежку, могут оказаться старше остальных, – добавила она, чтобы ему захотелось принести ожерелье еще раз. Клео будет в восторге от такой необычной иконографии. – Вещи из слоновой кости слишком ценны, их обычно не выбрасывают, даже если некоторые бусины потеряются. Возможно, ожерелье передавали из поколения в поколение, и по мере необходимости заменяли потерянные бусины новыми.

– Тогда, думаю, основной вопрос – кто? Или же – когда?

– Оба. – Кейт упомянула о Хнуме. – Но рога у него слегка волнистые и торчат в стороны. А тут на них только намек.

– А что насчет Амона или Амона-Ра? Его тоже изображали в виде барана?

Теперь она не спешила: Максвелл Кавано явно знал о Древнем Египте больше, чем показывал.

– Бараны считались символом мужского плодородия, так что рога всегда были большие, пусть даже прижаты к голове. А эта голова скорее стилизованная. Более абстрактная.

– Я так и думал, но разве это не говорит об обратном – что это не такая древняя вещь?

Подтекст, стоявший за его словами, задел Кейт за живое: это недалекое мнение о том, что древние абстрактные изображения примитивны.

– Нет, под абстрактностью я имею в виду отсутствие деталей, изображение лишь самого основного: вспомните, например, первые фигурки, символизирующие женское плодородие, на которых выделялись только груди и живот, а головки крохотные. – Она вдруг заметила в его глазах искорки веселья. – Просто эта голова не показалась мне стандартно египетской. Это говорит о том, что тут возможно влияние какой-то другой культуры, но я ведь не египтолог. Я уверена, что Клео разберется.

Она вернула гостю ожерелье: бусинки медленно легли ему в ладонь, и получился холмик из слоновой кости. Потом, словно приняв какое-то решение, он резко сжал пальцы.

– А что с головой у нее между ног? Есть версии о том, кто он?

Внезапно Кейт почувствовала себя воздушным шариком, который выпустили в облака. Максвелл Кавано подтвердил ее непрофессиональное мнение о том, что второй череп – мужской.

– Понятия не имеем, – призналась она. – Иногда мертворожденного ребенка клали вместе с матерью, погибшей при родах, иногда тело родственника или слуги помещали в гробницу фараона, хотя обычно – в другую камеру. Дэйв Броверман, директор музея, считает, что череп мог попасть сюда случайно. Он говорит, что в некоторых случаях лишние кости оказывались куриными. Остатки обеда бальзамировщика.

Доктор Кавано задумчиво посмотрел на нее:

– Я вижу, вы с ним не согласны.

– С тем, что одна и та же случайность повторяется снова и снова? Не согласна.

– А вы можете определить, заворачивали ее повторно, как тех фараонов, чьи гробницы и мумии были разграблены, или нет?

– Возможно, вам самому захочется ответить на этот вопрос. – Кейт показала на скамью у окна, где Ташат лежала во всей своей вечной красе.

Доктор Кавано двинулся за Кейт через комнату молча, ничего не сказал он и когда осматривал картонаж, вновь и вновь возвращаясь к маске, закрывающей голову и плечи, – к сияющему лицу, обрамленному прямой челкой и каскадом волос, прямых и черных, как сажа.

Нарисованное лицо Ташат было необычайно живым – живее любого погребального портрета, что Кейт когда-либо видела, даже из того периода, который называли Золотым Веком египетского искусства, когда в моду вошел более естественный стиль. Маска должна была походить на лицо под ней, чтобы блуждающая душа Ташат могла каждую ночь находить свое тело, – и в то же время она была бесконечно пленительной и вселяла в Кейт уверенность, что второй череп оказался на этом месте не случайно.

Тело Ташат было плотно обернуто тканью, внешние слои которой скреплены гипсом и покрыты лаком, чтобы не пропускать влагу, а сверху разрисованы цветными картинками, обрамленными золотыми лентами, имитировавшими льняные бинты, находящиеся под ними – по мнению Кейт, эти рисунки отображали важнейшие события короткой жизни Ташат; надо только понять, как их расшифровать. Клео стояла на том, что это всего лишь вариации стандартных тем религиозного символизма, связанные с загробной жизнью, но Кейт они напоминали призрачные сюжеты Поля Дельво [16]16
  Поль Дельво (1897–1994) – бельгийский художник-сюрреалист.


[Закрыть], бельгийского сюрреалиста, который изображал, например, обычную улицу, на которой что-то не сочеталось со всем остальным, и это заставляло зрителя рассматривать рисунок еще раз. На картонаже Ташат эту функцию выполняли крошечные фигурки, втиснутые в любое свободное пространство неправильной формы, словно дополнения орнамента. Но их еще можно было читать как пиктограммы, особенно одну – ступенчатый иероглиф, символизирующий богиню Исиду: он повторялся снова и снова, иногда сам по себе, иногда на спине маленькой белой собачки, словно седло на лошади. Правда, египтяне не ездили на лошадях. По крайней мере, тогда.

– Это называется ожерельем Амарны, – сказала Кейт, нарушив тишину и показав на расходящиеся лучами ряды голубых васильков и зеленых листьев. – Одна из причин, по которой мы считаем, что она жила во время или сразу после правления Эхнатона, фараона, объявившего вне закона всех богов кроме Атона [17]17
  Атон – олицетворение солнечного диска, первоначально одна из ипостасей солярных богов, «тело» Атума и Ра.


[Закрыть], полного лика солнца. Эхнатон построил новую столицу в Ахетатоне – нынешней Тель-эль-Амарне. Нам доподлинно известно лишь то, что она была дочерью привратника великого храма Амона и женой представителя фивейской знати.

– А эти иероглифы ни о чем вам не говорят? – Кавано показал на столбец символов, проходящий по центру картонажа Ташат.

– Это что-то вроде эпитафии, стихи из «Книги Мертвых», которую египтяне называли «Книгой выхода в день». – Кейт начала переводить стих по памяти, глядя ему в глаза: – Когда я умру, пусть капли крови на моих губах будут сладкими, как ягоды. Мне не надо слов утешения. Подари мне волшебство, огонь того, кто за границами колдовства. Произнеси заклинание хорошей жизни.

У него шевельнулись губы, словно он хотел что-то сказать, но ему мешал собственный кадык. Он сглотнул, покачал головой, снова сглотнул, и Кейт поняла: он почувствовал – как и она в свое время, – что любые мыслимые слова бледны по сравнению с этими. Впервые Максвелл Кавано не знал, что сказать.

И в этот миг Кейт забыла, что он принадлежит к той кучке интриганов, что принесли ей столько горя, и пришла ему на выручку.

– Такие сандалии появились в Фивах примерно в середине XIV века до нашей эры, – сказала она, показывая на маску на ногах Ташат, напоминавшую папье-маше. – Это в очередной раз подтверждает ее происхождение.

У подошвы сандалий, похожих на рассеченный лист пальмы, был низкий боковой скос, как нос у туфли, и переплетенный ремешок, который поднимался от большого пальца ноги и соединялся буквой Т с ремешком, обхватывающим подъем ноги.

– Думаете, она была его единственной женой? – спросил Кавано, не поднимая глаз.

– У мужчины могло быть столько жен, сколько он был в состоянии содержать. Поскольку у представителей ее класса картонаж, наложенный поверх бинтов, в основном был полный, а не просто маска на голове и на ногах, можно предположить, что Ташат была чей-то младшей женой, возможно – одной из нескольких.

– Может быть, он не хотел иметь трех или четырех жен. – В уголках его губ заиграла улыбка.

– С чего вы решили?

– Есть что-то в ее глазах, или, может, губы… или и то, и другое, если у меня не слишком расшалилось воображение. Подозреваю, такое может произойти, если на нее долго смотреть.

– А что… с ее глазами? – настаивала Кейт, стараясь не давить.

– Ну просто у нее такой взгляд… – Он запнулся, подыскивая подходящее слово. – Назовем это любопытством смышленого человека, плюс… ну, я не уверен… но мне за ее серьезной внешностью видится искорка озорства. Словно она улыбается в душе. – Гость обернулся к Кейт со скромной улыбкой. – Надеюсь, вы не заявите, что это какой-нибудь стилизованный портрет, который в те времена надевали на всех женщин.

Кейт заметила, что уголки его губ поползли вверх, а от внешних краев глаз веером разошлись морщинки. Потом расправилась складка на лбу, а щеки поднялись в классической улыбке Дюшенна [18]18
  Гийом Дюшенн (1806–1875) – французский невропатолог, один из основоположников электродиагностики и электролечения. Описал многие болезни и физиологические состояния.


[Закрыть], – единственной из нескольких детально описанных улыбок, которая, насколько известно, порождает счастливые эмоции, или, по крайней мере, хорошее настроение – еще один важный признак для Кейт, помимо бороды. И к тому же он хорошо читает рентгеновские снимки. Ведь смог определить по черепу пол, можно сказать, бросив всего один поверхностный взгляд, хотя, возможно, взгляд был не таким поверхностным, каким доктор Кавано его изобразил.

– Нет, она именно такая, – ответила Кейт, и тут из-за двери показалась голова Элейн.

– Я все закрыла и готова идти.

– Хорошо, мы тоже уходим. – Кейт направилась к шкафу за курткой, а по пути выключила негатоскоп, и изображение потемнело.

Вместе они прошли по коридору к главному выходу через холл, и охранник запер за ними дверь. На улице было очень темно и морозно.

– Вечно забываю, насколько холодно тут бывает в ноябре, – пробормотал доктор Кавано в воротник. – А в Хьюстоне все еще приходится включать кондиционеры.

– Я слышала, сегодня может пойти снег, – заметила Кейт, пытаясь придумать, как бы спросить, не согласится ли он на сделку – Клео оценит его ожерелье из слоновой кости в обмен на профессиональное описание рентгена.

Они уже почти дошли до стоянки, когда Кавано сбавил шаг и протянул руку, чтобы остановить Кейт.

– Слушайте, я знаю, как можно многое понять о ней, не тронув и волоска ни на одной из голов. – От его дыхания в холодном ночном воздухе образовалось облачко. – Давайте я опишу этот способ, а вы расскажете мне побольше о… – Он осмотрелся, словно что-то искал. – Тут стоять слишком холодно. Может, пойдем куда-нибудь, выпьем кофе или пива? Конечно, если дома вас никто не ждет.

Кейт кое-кто ждал, и он вовсе не обрадуется, если она снова придет поздно. Но такая возможность выпадает не каждый день. Сэму придется подождать.

Итальянский ристоранте«У Винса» специализировался на неаполитанской пицце. Все остальное, как неоднократно повторял ей Винс, – подделка, недостойная этого названия. Он поздоровался с посетителями из-за кассового аппарата и предложил выбрать столик.

– Около камина вас устроит? – поинтересовался доктор Кавано.

Кейт кивнула и направилась через зал, с радостью отметив, что занят всего один столик. Она не хотела упустить ни одного слова.

Максвелл сел, окинул взглядом интерьер – красные кирпичные стены и клетчатые скатерти, – потом заметил:

– Пахнет тут здорово. Есть хотите?

Она решила, что это просто вежливость.

– Нет, спасибо, я выпью стакан вина. Красного домашнего.

Подошел Винс и принял заказ. Когда он ушел, доктор Кавано откинулся на спинку, словно ожидал, что беседу начнет она. Но Кейт молчала, и тогда заговорил он:

– Именно из-за такой погоды я уехал из Мичигана после ординатуры.

Такое совпадение про Мичиган было чересчур, но Кейт не хотела отвлекаться от вопроса, ради которого они сюда пришли. К счастью, официантка быстро принесла напитки, Максвелл налил пива в замерзшую кружку, попробовал и взглянул на Кейт.

– Если вы не египтолог, зачем вы изучали тот снимок?

Кейт заметила тенденцию, что ее собеседник не сразу реагирует на то, что его удивляет: сначала голова между ног Ташат, потом работа Кейт в музее. Мужчина осторожный, и когда они выходили из музея, он, очевидно, повел себя импульсивно. А теперь, похоже, засомневался.

– Я занимаюсь иллюстрациями, которые потом будут выставляться вместе с мумией, – ответила она. – Что представляет собой тело Ташат сейчас, под картонажем, как она могла выглядеть при жизни, воссоздам объемную голову, если получится снять достаточно точные мерки, чтобы сделать копию ее черепа. К сожалению, сначала я должна полностью представить все, что случилось, прежде чем смогу нарисовать. С Ташат никак не получается. – Кейт умолкла, ожидая реакции, а потом сделала решительный шаг. – Я медик-иллюстратор, работаю в музее временно, помогаю Клео Харрис, своей школьной подруге.

Максвелл даже начал заикаться:

– Вы в… доктор медицины?

Кейт не намеревалась рассказывать первому встречному, почему ушла из медицинского института, – особенно кому-то из них. Факт, что это было ее решение, роли не играл; значение имело лишь то, что Кейт попыталась добиться того, что для нее было действительно важно, и не добилась. Даже пять лет спустя оставалось ощущение, будто она попала в засаду – в основном потому, что Кейт была уверена: ей удастся обойти своего старого врага так же, как она делала это в колледже, – изучить классную комнату и управлять ситуацией, чтобы можно было слушать в каждый момент времени только один голос. Так и было, пока не начались групповые походы в больницы. Вот тогда-то Кейт и поняла, что никогда не сможет доверять себе – быть уверенной в том, что не пропустила ничего важного: слишком уж много событий происходило одновременно. Было слишком шумно. Одних стараний оказалось недостаточно. Наконец пришлось признать, что она не справляется.

– Нет, – ответила Кейт, решив сказать правду, но не всю. – Я знаю, что у многих медицинских иллюстраторов степень есть, но у меня хорошая база по физиологии, к тому же я рисую, сколько себя помню. – Максвелл смотрел на нее, как кошка на птицу, не мигая и абсолютно неподвижно. – Я поступила в медицинский институт, – продолжала она, – проучилась два года, но тогда иллюстрации пользовались большим спросом, и я решила, что этим и буду заниматься.

Кавано не сводил с нее глаз. Потом молча поднял стакан и выпил половину. Кейт уже сталкивалась с таким поведением. Испугавшись, что Максвелл пойдет на попятный, она ухватилась за первое, что пришло в голову.

– Вы учились в Энн-Арборе? – Он кивнул, не сводя взгляда с собеседницы. – Это просто странное совпадение. Рентген Ташат делала группа из стоматологического института в Энн-Арборе в конце шестидесятых – они тогда повезли с собой переносной аппарат, чтобы исследовать влияние генетики на расположение зубов нубийских детей. Работники Египетского музея в Каире попросили их приехать через год и сделать рентгеновские снимки мумий царей, чтобы попробовать проследить родственные связи на основе расположения зубов и черепно-лицевого строения. Помимо этого они исследовали и несколько мумий, пролежавших на чердаке лет тридцать, в основном это были жрецы и государственные чиновники Нового Царства. Среди них была и Ташат.

– А как она туда попала?

– Она – не важная персона, и Министерству древностей нужны были деньги для обустройства музея в Каире, так что они предложили взять ее на неограниченное время в обмен на непременный бакшиш. Если учесть, насколько Каир загрязнен, возможно, здесь ей лучше. – На самом деле Кейт была не слишком в этом уверена, особенно если вспомнить бюджетные ограничения, которыми ей все время тыкал в лицо Дэйв Броверман, объясняя, что они не могут приобрести нужное оборудование, – уж не говоря о том, чтобы сделать томограмму Ташат, которая могла бы решить почти все проблемы.

– Хорошо. – Доктор Кавано подался вперед, словно принял решение. – Поскольку вы знакомы с тем, о чем я собираюсь говорить, будет только легче. Можно называть вас Кейт? – Она кивнула. – Я уверен, что вы знаете, что скан томограммы показывает поперечное сечение без теней от окружающих тканей или костей. Мы можем также сделать трехмерные изображения целого органа или одного зуба. Именно это я хотел бы попробовать сделать с Ташат.

– Послушайте, доктор Кавано…

– Макс.

– Макс, – согласилась она. – Это было давно, лет пять назад, так что я не в курсе возможностей самых современных сканеров. – Кейт убрала волосы с лица и попыталась сбавить скорость. – Вы не против, если я задам несколько вопросов?

– Давайте, – пригласил он.

– Есть ли вероятность, что удастся определить, какие повреждения были нанесены до смерти?

– Только если обнаружим свидетельства первичной костной мозоли. Иначе мы не сможем определить, отсутствует нарастание новой кости из-за того, что девушка умерла сразу, или из-за того, что кости были сломаны после смерти.

– Я имею в виду, способны ли новые сканеры выявить нарост новой кости, который старые могли упустить?

Максвелл помедлил.

– Возможно.

– А насчет второго черепа: был ли он обернут до того, как его положили у Ташат между ног?

– Да, наверняка. Вопрос в том, какого контраста мы добьемся. Вдруг вам захочется использовать снимки как иллюстрации. Мумию я ни разу не сканировал, но если это важно, я могу кое-что почитать. Надо?

Она кивнула.

– Это будет весьма убедительным аргументом против случайности. – Макс ожидал следующего вопроса, но Кейт задумалась над тем, как подойти к самой больной теме – деньгам.

– По меньшей мере, – продолжил он, – необходимо узнать, свидетельствует ли та тень на правом бедре о повреждении или об инфекции. Возможно, она появилась просто в результате сканирования портативным аппаратом. – Об этом Кейт даже не задумывалась, что лишний раз подтверждало необходимость в оценке эксперта вроде Максвелла Кавано.

– Проблема в том, доктор Кавано…

– Макс.

– Я сомневаюсь, что наш директор согласится отправить ее…

Макс покачал головой:

– Я предлагаю сделать это здесь, в рентгенологической лаборатории, которую я иногда консультирую. Чтобы вы и кто-нибудь из музейных работников помогли нам разобраться в том, что бы мы ни обнаружили.

– Я думала, вы пробудете в городе недолго.

– Я вполне могу остаться еще на некоторое время, или вернуться попозже. – Макс не сводил взгляда с ее лица. – Музей никаких затрат не понесет, кроме стоимости перевозки по городу, если вас беспокоит именно это. – Он сделал паузу, чтобы посмотреть, изменило ли что-нибудь его заявление, а потом добавил: – Кейт, мне действительно хотелось бы этим заняться. Это одностороннее предложение, я ничего не прошу взамен.

Кейт было неудобно спрашивать, но такой интерес к женщине, жившей почти три тысячи лет назад, казался ей необычным.

– Почему?

В камине щелкнуло полено, и Макс посмотрел в огонь, потом перевел взгляд на Кейт.

– Полагаю, моя бабушка была вроде тетушки Мейм [19]19
  «Тетушка Мейм» (1955) – культовая книга американского писателя Патрика Денниса (Эдварда Эверетта Таннера III. 1921 – 1976) о светской львице, воспитывающей племянника.


[Закрыть], и однажды на рождественские каникулы она свозила меня в Египет. Мы ездили вдвоем. Мне было двенадцать, но я, как и многие дети, заразился этим еще до поездки. Мечтал стать египтологом, часами рассматривал изображения мумий и рисунки из гробниц. Книгу «Боги, гробницы и ученые» [20]20
  «Боги, гробницы и ученые» (1949) – книга немецкого журналиста К.В. Керама (Курта Вильгельма Марека, 1915–1972), автора популярных книг по археологии.


[Закрыть]я прочел раз пять, от корки до корки. – Он задумчиво улыбнулся, а потом повел плечом, словно смахнув воспоминания. – Назовем это ностальгией, шансом вернуться в то время моей жизни, когда все еще не было настолько закостенелым.

– Когда… почему вы все-таки не стали египтологом?

– Полагаю, мой интерес к мумиям перерос в нечто другое. Меня до сих пор интересуют тела, но – живых людей. Я захотел понять, что лежит в основе нашего существования – как работает мозг, а об этом органе египтяне говорили мало. Насколько я помню, они считали, что ум находится в сердце. – Кейт наконец позволила себе улыбнуться, но Макс еще не договорил. – Послушайте, вам не известны возможности последних сканеров, а я не знаю, что с человеческими костями может произойти за три тысячи лет. Я даже не помню, какие внутренние органы во время мумификации оставляли, а какие извлекали.

– Это несложно. Я могу вам все напомнить в пятидесяти словах или и того меньше. В тот период, о котором идет речь, жрецы Дома Украшения вставляли в левую ноздрю длинный инструмент, похожий на ложку, и пронзали пористую решетчатую кость, чтобы проникнуть в полость черепа. Стоит упомянуть, что нос при этом не уродовался. Некоторые ученые считают, что той же узкой ложкой они вычерпывали мозг, но мне кажется более правдоподобным, что мозг размешивали, чтобы сделать его жидким, а потом просто выливали. – Кейт показала чуть ниже и левее пупка. – Приблизительно в этом месте делали надрез, чтобы извлечь легкие, печень, почки, желудок и кишечник. Но сердце оставляли. Чтобы Осирис, когда придет время судить умершего, сравнил вес сердца с весом пера истины. – Она подняла руку, убирая за ухо капризную прядь. – После этого тело укладывали на наклонный стол, чтобы вытекла жидкость, и засыпали натром – кристаллами солей натрия и кальция, в основном – карбоната натрия. То же самое делали и с внутренностями. Так они лежали сорок дней.

– Я думал, семьдесят.

– Я еще не закончила. После того как тело пролежит сорок дней в натре, его омывали пальмовым вином, закрывали надрез на животе и запечатывали смолой. В рот клали кусочки пропитанной маслом ткани, и по клочку ткани – на каждый глаз, прежде чем закрыть веки. Ноздри запечатывали воском, после чего надевали украшения – кольца, браслеты, венки из цветов – и курили благовония, чтобы символически восстановить тепло и запах тела. Затем наконец начинали обмотку: сначала оборачивали пальцы рук и ног по одному, потом руки и ноги. Если это был мужчина, пенис тоже обматывали отдельно. Разумеется, в эрегированном положении.

Макс даже не пытался сдержать улыбку.

– Почему у меня такое впечатление, что ваш интерес – не такой уж поверхностный?

Кейт не хотела, чтобы новый знакомый счел ее безумной последовательницей «нью-эйджа», склонной подогнать все под какую-то одну незрелую теорию, типа нумерологии, но, с другой стороны, надо было опробовать предположения на человеке, чьи познания не так глубоко уходят в гуманитарные науки. Достоинством Клео была гибкость, но ее логика зачастую была нелогична, так как она могла принимать или просто игнорировать то, с чем Кейт смириться не могла.

– Я думаю, рисунки на картонаже Ташат, а возможно – и на ее гробу, могут кое-что рассказать. Например, лодка под парусом – это иероглиф, обозначающий юг, поскольку на Ниле обычно дует северный ветер, благодаря которому можно плавать против течения. Предположим, что Ташат по какой-то причине пришлось путешествовать вверх по реке. Разумеется, это стало бы важным событием в ее жизни.

– Кажется, лодки достаточно распространены в египетской мифологии?

Макс был прав.

– Я понимаю, что рисунки неоднозначны, если их рассматривать по отдельности, но там есть кое-что еще. В каждом из этих сюжетов присутствует иероглиф богини Исиды, – и Кейт начертила в воздухе лестницу, – чаще всего – вместе с белой собачкой. Но собаки не занимают особого места в египетской религиозной иконографии, если не считать Анубиса, который следил за процессом бальзамирования. Но у того длинный хвост и острые уши, и он всегда черный, цвета смерти.

Макс медленно задумчиво кивнул, не сводя глаз с Кейт. Потом, словно решившись на что-то, поднял стакан и осушил его, достал из заднего кармана бумажник и заплатил по счету. Когда он поднял взгляд, его глаза горели энтузиазмом.

– Так что делаем дальше? Я должен поговорить с вашим директором? Напомните, как его зовут?

– Дэйв Броверман. Но я хотела бы привлечь к делу Клео – попрошу ее устроить встречу на завтра, если вам это удобно. – Волнуясь, что Максвелл Кавано все еще может ускользнуть, Кейт не решилась сказать ему, что ее положение на тотемном столбе музея – достаточно низкое.

– Идет, но мне нужно связаться со своим знакомым рентгенологом в Литтлтоне, прежде чем договариваться насчет разрешения. Заодно посмотрю, какой у них график, чтобы можно было точно назначить время. Может, я позвоню вам завтра утром?

– Конечно. – Кейт взяла салфетку, Макс протянул ей ручку, и она записала телефон музея. – К десяти мне уже будет что-то известно. – Возможно, даже раньше, подумала она, ибо по четвергам жена Дэйва играет в бридж.

3

Дэйв великодушно согласился уделить Максу пятнадцать минут в три часа дня. Кейт не понравилась формулировка, граничащая с оскорблением, но Макса это, похоже, не беспокоило. Он позвонил из клиники в Литтлтоне и сказал, что придет пораньше, «чтобы вы успели рассказать мне о том, чем Дэйв может поинтересоваться».

К полудню она слишком нервничала, чтобы есть, но заставила себя пойти в кафе музея и пожевала крекеры, поданные к салату. Потом, забеспокоившись, что может пропустить Макса, сделала несколько глотков горячего чая и поспешила назад в мастерскую. Ей надо было как-то собраться с мыслями, и единственным способом было рисование. Сначала Кейт попыталась набросать уличный пейзаж с Ташат и белой собачкой, но воспоминание уже рассеялось, как сон, утекающий, когда проснешься. Так что Кейт стала рисовать просто каракули, позволив руке двигаться произвольно, – и в мыслях начал проступать образ.

Открыв чистую страницу, она быстро провела несколько линий, надеясь уловить сущность Максвелла Кавано, прежде чем и его образ успеет ускользнуть. Уже через несколько минут Кейт поняла: поймать удалось. Не лицо, а осанку, которая говорила выразительнее слов. Он двигался с какой-то нарочитой осторожностью, и тем не менее походка была расслабленной, значит, этот человек в ладу с самим собой – в нем нет той кипящей неуверенности, из-за которой у Дэйва Бровермана развилось безумное стремление все контролировать. Кейт нарисовала широкие ладони Макса, глаза с искоркой возбуждения, и поняла, что получился цельный образ – единственной фальшивой ноткой казались усы и борода. Что она выражает? Может, бунт человека среднего возраста против жены или наскучившей работы?

– Я не помешаю? – Кейт повернулась и увидела, что в приоткрытую дверь заглядывает Макс. Она покачала головой, заметив, что сегодня он выглядит иначе. Только когда Макс вошел, она как следует разглядела его костюм мышино-серого цвета, и задумалась, не собирается ли он поразить льва своей кротостью.

– В клинике Литтлтона стоит один из новейших аппаратов с высоким разрешением, – сразу же сообщил он, – так что можно будет при необходимости сделать срезы по миллиметру. Тем не менее это надо делать либо вечером, либо в воскресенье, и чем скорее, тем лучше. В декабре Фил Ловенстин будет проводить все выходные на склонах.

– Ваш друг тоже хочет присутствовать?

– Должен быть либо он, либо лаборант, и я бы предпочел Фила. – Говоря это, Макс осматривался, словно видел мастерскую впервые. – У меня нет лицензии в Колорадо.

– А без лицензии нельзя сделать даже рентген мумии? Он пожал плечами, потом подошел к столу, на котором Кейт разложила сушиться акварели.

– Можно посмотреть, или это будет нарушение протокола?

– Это просто наброски для большой иллюстрации, но смотрите, конечно.

Он рассматривал рисунки по одному и очень долго, и Кейт уже решила, что комментариев от него не дождется. Не то чтобы она ждала похвалы. Это были вполне обычные анатомические эскизы, так что неясно, почему Макс замолчал.

– Господи, Кейт, – наконец вымолвил он. – Рисунки потрясающие. – Он положил один листок и взял другой. – Вы абсолютно верно изобразили каждый мускул и сухожилие. Да, они как будто застыли, но ненадолго. У меня такое ощущение, что это, возможно, игра моего воображения, но вот здесь вы сделали как бы стоп-кадр, чтобы зритель мог увидеть, как растягиваются мышцы, и в то же время они на грани обратного движения, готовы сжаться. Они просто… безупречно точны! – Он взглянул на Кейт. – Вам известны анатомические эскизы да Винчи, которые он выполнял таким же красным карандашом?

– Это угольный карандаш.

– Неважно. Я имею в виду, что вы уловили гибкость человеческого тела в движении. – Подобно Ра-Хорахте, поднимающимся над восточной линией горизонта, где-то в глубине глаз Кейт зародилась улыбка, осветив всю комнату мерцающим белым светом. Макс, казалось, этого не заметил. Он держал портрет, который Кейт нарисовала акварелью.

– Вы думаете, у нее действительно были синие глаза? Разве египтяне не были такими же темноглазыми, как современные жители Ближнего Востока?

Кейт долго билась над цветом глаз Ташат и до сих пор беспокоилась, что тут сказались личные переживания: у нее самой глаза желтые, в коричневую крапинку, а ни у кого из родственников таких нет, о чем ей постоянно напоминал отец.

– Наверное, точнее сказать, что их гены похожи скорее на мозаику, чем на сплав, но в империи, простиравшейся на север до Евфрата, а на юг вдоль Нила до Хартума, наверняка смешивалось много кровей. Египтяне вели торговлю по всему Средиземноморью и брали военнопленных в рабство, так что синие глаза могли встречаться, хоть и не часто.

– А почему вы изобразили вьющиеся волосы? На маске же они прямые.

– Возможно, это парик. Я полагаю, что она бы выбрала что-нибудь непохожее на собственные волосы. – Кейт пожала плечами, и волнистая прядь упала ей на щеку. Она подняла руку, чтобы убрать ее за ухо. – Я бы сделала именно так.

Она успела уловить улыбку в глазах Макса, прежде чем он посмотрел на часы.

– Так расскажите же мне о вашем директоре. На что стоит напирать или чего стоит избегать?

Сейчас не время сообщать, что Дэйв Броверман боится новых данных, как египтяне чумы, потому что от этого может рухнуть карточный дом, символизирующий его репутацию. Сейчас Дэйв запустил щупальца в несколько университетов и крайне опасается рисковать. Но Кейт рассчитывала на то, что Клео убедит босса в том, что «дар», предлагаемый Максвеллом Кавано, может оказаться ему на руку. Музей древностей существовал в тени Музея естественной истории – гордости Денвера, – где на новой египетской выставке демонстрировалась не только мумия, но и снимки сканов, сделанные в местной больнице. Правда, эти томограммы показали мало нового, и Дэйв это знал, но если в Музее древностей сделать похожую выставку, он поднимется на тот же уровень. А если удастся обнаружить что-нибудь новое, уже не говоря о сенсационном открытии, это принесет известность работе самого Дэйва.