355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэндзиро Хайтани » Взгляд кролика » Текст книги (страница 6)
Взгляд кролика
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:00

Текст книги "Взгляд кролика"


Автор книги: Кэндзиро Хайтани


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 10
ДЕДУШКА БАКУ

– Извини, пожалуйста, – с порога сказала Котани-сэнсей, вернувшись к Тэцудзо. Пока ее не было, мальчик продолжал заниматься: сидя за столом, он старательно выводил буквы.

– Ой, как много ты уже написал! Вот эти две надписи – "Мясная муха" и "Малая комнатная" – замечательно получились. Сейчас ты начисто еще разок напишешь, и мы их приклеим. Ладно?

Учительница вырезала из листа бумаги две полоски.

– Возьми синюю ручку. Посмотри внимательно на образец. Не спеши.

Тэцудзо старался изо всех сил.

Когда они наклеивали надписи на крышки, вернулся с работы дедушка Баку.

– Сэнсей, я хочу вас о чем-то попросить.

– Да, дедушка.

– Извините, что я вас заранее не предупредил, но не могли бы вы сегодня остаться поужинать с нами?

Котани-сэнсей представила себе недовольное лицо мужа, но тем не менее решила принять приглашение.

– Конечно, я останусь, – как можно непринужденней сказала она.

– Наверное, вам, дочери врача, не очень приятно ужинать в таком месте… Посреди всех этих отходов…

– Ну что вы говорите, дедушка. Я с удовольствием с вами поужинаю!

Узнав, что Котани-сэнсей сегодня будет ужинать вместе с ними, Тэцудзо не проявил никаких эмоций.

Дедушка ушел на кухню и принялся готовить ужин.

– Давайте, я вам помогу, – крикнула ему Котани-сэнсей из комнаты.

– Нет-нет, что вы. У меня тут такой беспорядок…

Котани-сэнсей, не обращая внимания на его слова, встала и пошла на кухню.

– Эта рыба для жарки? Давайте я пожарю.

– Это морской язык. Я хотел приготовить для вас блюдо под названием "соль маньер".

Котани-сэнсей оторопела. Мало того, что дедушка знает название этого французского блюда, так он еще и готовить его умеет?! Чудеса, да и только. Она не отрываясь смотрела, как дедушка Баку ловко шинкует лук. Удивили ее и лежащие на столе шампиньоны.

– А что вы собираетесь делать с мясом? – спросила она, когда дедушка, покончив с рыбой, достал откуда-то мясо и принялся посыпать его натертым чесноком.

– Это будет бефстроганов. Блюдо русской кухни – говядина, тушенная в томатном соусе. По названию, конечно, сразу не догадаешься.

Котани-сэнсей окончательно растерялась. Она такого названия даже и не слышала. Где уж ей помогать дедушке. Впору разве что попроситься к нему в ученицы.

– Дедушка, где вы все это научились готовить? Это же так сложно.

– Ничего сложного. Если долго плавать на корабле, и не такому научишься.

– На корабле? Вы что, были моряком?

– Ага. Я и на японских судах плавал, и на иностранных, – сказал дедушка и устремил мечтательный взгляд куда-то вдаль, словно вспоминая былые путешествия.

Ужин получился роскошным: соль маньер, бефстроганов с шампиньонами, борщ и салат с королевскими креветками. Не хуже, чем в первоклассном ресторане.

– Тэцудзо-тян, вы всегда так ужинаете? – глядя на ученика круглыми от удивления глазами, спросила Котани-сэнсей.

– Нет, конечно, не всегда. Но я его хорошо кормлю, – с улыбкой ответил дедушка.

Теперь Котани-сэнсей стало понятным поведение Тэцудзо в школьной столовой: он ел всегда очень аккуратно, без жадности, и при этом ничего не оставлял на тарелке. Таких детей редко встретишь. Еще Котани-сэнсей очень нравилось, как умело обращается Тэцудзо с ножом и вилкой.

– Тэцудзо-тян, тебя и за границу не стыдно послать. Ты там запросто справишься и без палочек.

– Ну что ж, приступим, – предложил дедушка Баку, и все трое дружно принялись за еду.

– Боже мой, как вкусно! – воскликнула Котани-сэнсей. И сказала она это вовсе не из вежливости.

– Сэнсей, а пиво вы пьете? – спросил дедушка.

– Да, с удовольствием выпью.

– Нынешняя молодежь пиво пьет так, как будто это и не алкоголь вовсе.

– Я как-то раз две литровые кружки одну за другой выпила, – заявила Котани-сэнсей с хулиганским видом.

– Ничего себе! Может, устроим соревнование, кто кого перепьет? – радостно предложил дедушка Баку. – Боюсь только, что я моментально опьянею от одного присутствия такой красавицы.

– Дедушка, вы, оказывается, не только мастер готовить, но и мастер говорить комплименты.

Дедушка довольно засмеялся.

Котани-сэнсей взглянула на него, и ее поразило, каким красивым было сейчас его лицо. Причудливый рисунок морщин. Глаза, светящиеся добротой. "Если бодхисаттва Дзэнзай Додзи был бы постарше, – подумала Котани-сэнсей, – то он, наверное, походил бы на дедушку".

– Вы, наверное, были очень красивым в молодости.

– Ха-ха-ха. Это вы решили отплатить мне той же монетой?

– Нет, ну почему. Тэцудзо ведь тоже симпатичный, должен же он был от кого-то это унаследовать.

– Вы серьезно? – дедушка Баку расплылся в улыбке.

Закончив есть, Тэцудзо отправился рисовать мух.

– С тех пор, как вы подарили ему справочник, он рисует их не переставая. Но я доволен. Он ведь раньше ничего не умел, только мух ловить да блох у Рады выщипывать. А теперь и писать научился, и рисовать.

Все стены в комнате были завешаны рисунками Тэцудзо.

– Тэцудзо-тян, сколько ты уже рисунков нарисовал?

Вместо ответа мальчик оторвался от работы и обвел глазами комнату.

– Сэнсей, а сколько вам лет? – вдруг спросил дедушка.

– Двадцать два, а что?

– Двадцать два?3начит, двадцать два… – дедушка снова задумчиво уставился куда-то в пространство. – В двадцать два я как раз жил в Корее.

– Вы в молодости жили в Корее?

Дедушка оставил этот вопрос без ответа. Некоторое время он сидел молча, а потом вдруг спросил:

– Сэнсей, а вы когда-нибудь предавали близкого друга?

– Предавала друга? Ну, может быть, в каких-нибудь мелочах… Но, кажется, нет. Надеюсь, что нет.

– Вот как… – с лица дедушки исчезли остатки веселости.

– В молодости, – сказал он, – я учился в университете Васэда.

Котани-сэнсей – уже в который раз за этот вечер – была удивлена. Университет Васэда считался одним из самых престижных токийских университетов.

– У меня был очень близкий друг, – продолжил свой рассказ дедушка. – Его звали Рюсэй Ким, и он был корейцем. За всю свою жизнь я не встречал человека лучше.

Дедушка Баку несколько раз моргнул, словно пытаясь вглядеться в ушедшие в прошлое годы.

– В то время Корея была японской колонией. Ким очень интересовался историей своей несчастной родины. Он начал посещать нелегальный кружок по изучению истории Кореи. Он не кидал бомбы, не убивал людей, а всего лишь изучал историю своей страны. Разве за это можно сажать людей в тюрьму? Вы когда-нибудь слышали о таком, сэнсей? – на лице дедушки отразилось страдание.

– Кима арестовали и бросили в тюрьму. Меня тоже взяли за то, что я был его другом.

У Котани-сэнсей защемило сердце.

– Знаете, что такое пытки, сэнсей? Есть люди, которые способны на любые подлости. Если такому человеку прикажут стать дьяволом, он станет дьяволом. Меня пытали, чтобы я выдал имена тех, кто вместе с Кимом занимался в кружке. Меня подвешивали к потолку и били бамбуковыми шестами. Я-то думал, что такое было возможно только в прежние века, во времена самураев, но я ошибался.

Я был молод и пытался возражать своим мучителям, в результате они избили меня до полусмерти. Но сколько может тело человека противостоять насилию? Всего лишь считанные мгновения. А когда тебе загоняют иглы под ногти, когда тебя поливают кипятком, то очень скоро твоя душа становится такой же слабой, как и тело.

Учительница тщетно пыталась унять охватившую ее дрожь.

– Мне повезло, что я был японцем. Говорили, что с корейцами обращались гораздо более жестоко. Когда я думал о Киме, у меня начинало болеть сердце. Его мама пришла ко мне и сказала, что если Ким будет упорствовать и дальше, то его замучают до смерти. Она плакала и просила меня выдать других членов кружка. "Рюсэй никогда их не выдаст, – говорила она. – Он умрет, но будет молчать! Но если ты расскажешь обо всем, то его посадят на год или на два в тюрьму, и все. А потом он снова выйдет на свободу". Она все плакала и плакала. И я решил, что она права. Что бессмысленно обрекать Кима на смерть. А то, что ему грозила смерть, в этом я после пережитых пыток не сомневался. В общем, я пошел и всех выдал.

– И что же Ким? Это его спасло? – едва слышно спросила Котани-сэнсей.

– Нет, – хрипло ответил дедушка Баку. – Он вернулся домой из тюрьмы только для того, чтобы погрузиться в абсолютное безмолвие. На его лице не осталось живого места. Картофелина с пятнами красной краски – вот на что оно стало похоже. Он не мог ни говорить, ни пить сакэ, ни играть на виолончели – все, что мы так любили с ним делать раньше, больше для него не существовало…

Его мама была сильной женщиной. Она ни слезинки не проронила. Она сказала, что не держит на меня зла и что единственное, о чем она меня просит, чтобы я прожил свою жизнь за двоих: за себя и за Рюсэя. После этого я стал еще больше уважать корейцев и Корею – родину таких людей, как Ким и его мама. Но в те времена японцы не считали корейцев за людей, презирали их. Я надеялся, что придет день и эти заносчивые дураки получат по заслугам.

После смерти Кима я потерял всякое желание учиться и бросил университет. Не знаю, может быть, это его душа направляла меня с неба, а может, и нет, но как бы то ни было, в конце концов я оказался в Корее.

Я поступил на работу в Восточную колонизационную компанию, даже не разобравшись толком, чем эта компания занимается. Я устроился туда просто потому, что хотел жить и работать в Корее. Мне казалось, что так смогу искупить свою вину.

Котани-сэнсей слушала затаив дыхание. Она боялась пошевелиться.

– Меня послали работать в отдел учета земель. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, чем занимается этот отдел, и ужаснуться жестокости и коварству японцев. Они обманывали ничего не подозревающих корейских крестьян и присваивали себе их земли.

В те годы большинство простых корейцев были необразованными людьми, не умеющими даже толком читать. Этим бедным людям рассылались запутанные циркуляры и головоломные формы, которые нужно было заполнить. Они были не в состоянии с этим справиться. В результате их земля учитывалась как не имеющая владельца, и ее у них отбирали.

Поначалу компания, в которой я работал, занималась тем, что за бесценок покупала у государства отобранную у корейцев землю и продавала ее японским переселенцам. Но постепенно она взяла на себя и унизительную роль обманщика, стала контролировать весь процесс от начала и до конца. Когда я понял, как именно все это устроено, я очень обрадовался.

Неожиданно дедушка Баку замолчал.

– Почему, почему вы обрадовались? – не удержалась от вопроса Котани-сэнсей.

– Мне показалось, что это поможет корейцам сохранить свою землю. Но это оказалось совсем не так легко.

Я помогал крестьянам совсем недолго, всего два или три месяца. За это время я успел познакомиться с несколькими людьми из Корейского Сопротивления… А потом меня арестовала военная полиция. Наверное, на мне лежало какое-то проклятие.

Пытки в военной полиции были куда ужасней тех, что я пережил в японской тюрьме. Такая юная женщина, как вы, от одних только рассказов о них может потерять сознание. И главное – эти пытки были не просто страшными или болезненными. Они были невероятно унизительными, и я никому никогда не смогу о них рассказать. Моя душа сдалась гораздо раньше моей плоти.

Воспоминания были настолько неприятными, что дедушка Баку закрыл глаза. Котани-сэнсей с трудом сдержалась, чтобы не заплакать.

– Человек действительно очень слабое существо. Спустя всего три дня я рассказал им все, что знал. А еще через два дня офицеры тайной полиции поставили меня лицом к лицу с результатом моего предательства: они отвезли меня в деревушку, где раньше стояло двенадцать или тринадцать домов, но все их спалили дотла. Ничего не осталось. Только обугленные трупы. Среди них были совсем маленькие. Они никого не пожалели, ни женщин, ни детей.

Помните, я сказал, что человек способен на любую подлость и готов даже уподобиться дьяволу? Так вот, я имел в виду себя самого. Глядя на эту чудовищную картину, я почувствовал совсем не ужас и не сожаление о содеянном, а какую-то неистовую, постыдную радость, что я – живу…

Мне нечего сказать в свое оправдание. Никаких оправданий нет. Ким и его мама смотрят на меня, что я могу им сказать?

Дедушка замолчал, беззвучно сглатывая подступающие слезы.

– Стоит человеку один раз оступиться, и вот уже он стремительно катится по наклонной плоскости. Я знал, что если сам буду молчать, то никто ничего не узнает. Я пытался отвлечься с помощью женщин и вина. Я пошел работать матросом на корабль, сделался морским скитальцем.

"Да что же вы, дедушка, – в отчаянии думала Котани-сэнсей, – ведь любой на вашем месте сломался бы точно так же…"

– Но, видимо, даже такому ужасному человеку, как я, тоже отмерено немного счастья. Я встретил замечательную девушку, женился на ней, хотя был уже немолод, и у нас родилась дочь. Я купил себе небольшой, но ладный кораблик и стал возить камни с острова Сёдосима в портовый город Кобэ.

Наша семья не была богатой, однако мы жили достойно, почти ни в чем себе не отказывая. Моя дочка выросла и вышла замуж. Ее муж был хорошим малым и охотно помогал мне в моем деле. Так что вскоре я уволил всех наемных работников, мы вполне справлялись без посторонней помощи.

Потом у дочки родился сын. Бабушка – моя жена – присматривала за малышом, а дочь с мужем работали со мной на корабле.

Однажды моей жене понадобилось поехать в Кобэ. Оставив малыша у соседей, мы всей семьей вышли в море. Погода была отличной, и до островка Иэсима мы доплыли без приключений. Но у Авадзисимы погода неожиданно испортилась. Обычно люди моря очень чувствительны к перемене погоды и безошибочно предугадывают любое ее изменение, но в тот день, по необъяснимой причине, все пошло наперекосяк. Наш корабль начал быстро тонуть, ведь вдобавок ко всему он был до краев нагружен камнями. За считанные секунды мы все оказались в бурлящей пучине… Зять, наверное, смог бы выплыть, но, по-видимому, он ударился обо что-то головой и…

Дедушка замолчал. Котани-сэнсей посмотрела на Тэцудзо. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал рисовать.

– …Можно было решить, что таким образом меня настигла расплата за давние преступления, но я так не думал, потому что это бы означало бы еще раз предать Кима, его маму и всех остальных корейцев. Ведь если бы мир был устроен так, что каждая нанесенная обида оборачивалась для обидчика страданиями, на мне уже живого места бы не осталось за все то зло, что я причинил корейцам.

Я вспомнил, что мама Кима сказала мне, что прощает меня и просит прожить жизнь и за ее сына тоже. И я подумал, что мне нельзя умирать, что невозможно предать друга в третий раз… И, сжав зубы, я выжил…

У Котани-сэнсей защипало в горле.

– Ну вот, теперь вы плачете из-за меня. Простите, пожалуйста… А я всего-то и хотел помериться с вами, кто пива больше выпьет. Но, видать, такой я человек никудышный…

– Не надо так говорить, – сквозь слезы ответила Котани-сэнсей. – Вы замечательный человек, у вас это на лице написано. И еще у вас очень добрые глаза.

Дедушка вынул из шкафа что-то большое, аккуратно завернутое в бумагу. Развернул ее и достал виолончель.

– Это виолончель Кима. Он, как и я, очень любил играть на виолончели.

Дедушка нежно погладил благородный инструмент.

– А вы и сейчас на ней играете?

– Нет. Сейчас не играю. Но уже очень скоро я буду играть на ней вместе с Кимом. А до той поры пусть она постоит у меня в шкафу.

Котани-сэнсей тихо покачала головой.

Глава 11
ДЕВОЧКА-МЕДУЗА

В октябре в классе Котани-сэнсей появилась странная новенькая. Ее звали Минако Ито. Минако очень любила бегать. Обычно за словом «бегать» в голову сразу приходит слово «быстро». Побежать – значит набрать скорость. Но с Минако дело обстояло не совсем так.

Просто, если она чему-нибудь радовалась – она трогалась с места; и пока ей было хорошо – продолжала свое движение. При этом Минако смеялась… Смотрит на небо и смеется. И машет руками и ногами во все стороны. Представьте себе, как плавает медуза, и вы поймете, как бегает Минако.

В общем, особой скорости во время ее бега не наблюдалось. И к тому же Минако часто падала.

Первоклашки Котани-сэнсей быстро усвоили – если Минако бегает, значит, у нее хорошее настроение.

Утром девочку приводила в школу бабушка. Она сажала ее за парту, каждый раз заново объясняя ей, что это ее место. Первые три минуты Минако сидела спокойно, но потом вскакивала и начинала бродить по классу. Она трогала чужие вещи. Могла схватить со стола и засунуть в рот стирательную резинку, делая вид, что собирается ее съесть.

– Минако-тян, нельзя! – сердито говорили ей дети, и она, если была в хорошем настроении, со смехом возвращала резинку. А если была в плохом, бросала с размаху на пол. И снова принималась бродить по классу. Или бегать. Минако все время что-нибудь делала. Но что бы она ни делала, это всегда мешало остальным.

Когда Котани-сэнсей заходит в класс, все дети рассаживаются по своим местам. И только один стул остается свободным – стул Минако. Но Минако в упор не понимает, что это ее место.

– Минако-тян, ты сидишь вот тут, – говорит Котани-сэнсей, подводя девочку к парте за руку и усаживая ее на стул.

Начинается урок. Проходит несколько минут, и Минако встает и идет к учительскому столу. Она берет Котани-сэнсей за руку и тихонько смеется. А иногда она смеется очень громко, хохочет во весь голос.

Котани-сэнсей дает детям задание и идет усаживать Минако на место. Она приготовила для девочки несколько листов бумаги и пастельные мелки. Учительница рисует кружок и треугольник, показывает, как их нужно раскрасить.

Как только Минако берет мелки, Котани-сэнсей бежит обратно к своему столу, чтобы продолжить занятие. И так несколько раз за урок. Поэтому с тех пор как Минако пришла к ней в класс, Котани-сэнсей приходится, как молодому ниндзя, много и проворно двигаться. Разумеется, из-за этого она стала больше уставать.

С Минако очень нелегко.

Но особенно трудно, когда она вдруг говорит: "Пись-пись". Вообще Минако говорит довольно много. Иногда она даже поет. Но ни Котани-сэнсей, ни ее ученики – ни один человек в классе не понимает ни песен, ни разговоров Минако. Она бормочет, лепечет что-то, как младенец.

Из всего того, что она говорит, понять можно только "пись-пись". Сразу после того, как звучат эти слова, начинается настоящий кавардак, потому что "пись-пись" означает, что Котани-сэнсей должна немедленно схватить девочку и как можно быстрее бежать с нею в туалет. Чаще всего добежать до туалета они не успевают: Минако писает прямо на ходу. А иногда она начинает писать, едва успев произнести свое "пись-пись".

– Описалась, описалась! – кричат тогда дети хором. Им смешно, а вот Котани-сэнсей не до смеха. На то, чтобы подтереть пол и прочее, уходит не меньше пяти-шести минут. Понятно, что во время уборки преподавать Котани-сэнсей не может, и все это страшно ее раздражает.

Бабушка Минако каждый день приносит в школу три пары сменных трусиков для внучки. Обычно за время уроков уходит две пары, а третья нужна про запас, чтобы Котани-сэнсей чувствовала себя спокойно.

– Извините, пожалуйста, – каждый раз виновато говорит бабушка, передавая учительнице сверток с трусиками.

– Да что вы, что вы! – с улыбкой отвечает ей Котани-сэнсей. Дети очень любят, когда их учительница улыбается, некоторые из них тоже улыбаются вслед за ней.

Но Котани-сэнсей не ангел, она всего лишь человек. Когда в самое неподходящее время, за несколько минут до начала обеда, вдруг раздается громкое «пись-пись» и тут же слышится характерный звук льющейся на пол жидкости, учительница едва сдерживается, чтобы не сказать девочке грубость.

– Ах ты, медуза-засранка! – бормочет она себе под нос. Но девочку не ругает. Самое трудное при всем этом – не переставать улыбаться. Когда Котани-сэнсей принимала Минако в класс, она поклялась себе, что доведет дело до конца и справится без посторонней помощи. Она твердо решила никому не жаловаться. Поначалу она еще хотела поклясться не плакать, но потом передумала, решив, что для такой плаксы, как она, это уже слишком.

В старину люди давали обеты. Они клялись богам, что готовы терпеть любые трудности и лишения до тех пор, пока их молитвы не будут услышаны. В доказательство свей решимости некоторые полностью отказывались от мясной пищи или обещали никогда больше не пить чай. Разумеется, Котани-сэнсей никому ничего такого не обещала, но ее клятва самой себе по духу была очень близка этим старинным обетам.

Учительница решилась принять необычную девочку к себе в класс под впечатлением от ужасного рассказа дедушки Баку. Она мечтала когда-нибудь стать такой же прекрасной, как Дзэнзай Додзи, и такой же доброй, как дедушка. "Пусть это будет целью моей жизни", – думала она про себя.

Принимая Минако, Котани-сэнсей решила, что таким образом начнет новую страницу своей жизни. Поэтому она не собиралась сдаваться. "Если ты не находишь в себе сил улыбнуться при виде описавшегося ребенка, – думала Котани-сэнсей, – то вряд ли стоит возлагать особые надежды на будущее".

Больше всего забот Минако доставляла учительнице во время обеда. Девочка даже не умела как следует держать ложку. Обычно после пары неудачных попыток она принималась есть руками. Но горячую еду есть руками не так-то просто. Схватив горячий кусок, она тут же кидала его обратно в тарелку или на пол. Если на пальцах оставался соус, Минако изо всех сил трясла руками, чтобы его стряхнуть. Сидевшим рядом с ней детям это совсем не нравилось. Кто-то пытался увернуться и переворачивал чашку с молоком, кто-то начинал кричать, кто-то вскакивал, и начинался переполох.

К тому же Минако не видела абсолютно никакой разницы между своей порцией и порцией соседа. Она могла запросто залезть в чужую тарелку.

– Джунъичи, уступи ей, не сердись, – просит Котани-сэнсей сидящего рядом с Минако мальчика, подкладывая ему кусок вместо того, который стащила у него Минако. Джунъичи брезгливо морщится. Оно и понятно, кому захочется есть из тарелки, куда только что залез рукой другой человек.

Случалось и так, что Котани-сэнсей отдавала кому-нибудь из учеников свою порцию, а сама оставалась без обеда.

Но самым неприятным было то, что Минако то и дело норовила сбежать из класса. Стоило на секунду выпустить ее из виду, и девочку словно ветром сдувало. На улице, ей нравилось гораздо больше, чем в классе. С радостным смехом она бегала взад-вперед, растопырив руки и смешно выкидывая в стороны ноги, как медуза.

Котани-сэнсей бросала все и бежала вслед за ней. Оставлять девочку одну на улице без присмотра, пусть даже всего на несколько минут, было опасно – Минако не боялась велосипедов, не боялась упасть в люк и вообще ничего не боялась.

Никогда нельзя было знать заранее, куда она побежит. Иногда бледная от волнения Котани-сэнсей находила девочку в живом уголке, мирно играющую с козочками. Иногда Минако забредала по пояс в школьный пруд и принималась ловить золотых рыбок. Учительнице приходилось нелегко, но Минако неизменно была счастлива. И глядя на ее радостную улыбку, Котани-сэнсей просто не могла ее ругать.

Со дня появления Минако в классе прошла неделя.

Котани-сэнсей подумала, что надо поговорить с детьми и объяснить им, что же это за необычная девочка и почему она теперь учится у них в классе. И вот, в первый раз за всю неделю, учительница завела с детьми разговор о Минако.

Как раз в этот день Минако простудилась и в школу не пришла. Так что время для разговора оказалось самым подходящим.

Сначала дети рассказывали, как Минако мешает им учиться. А потом девочка по имени Харуко подняла руку и спросила:

– Сэнсей, Минако-тян, что ли, совсем дурочка?

– Минако – супердурочка, – заорал озорник Кацуичи, и все засмеялись.

– Кто мне объяснит слово "дурачок"? – спросила Котани-сэнсей у детей.

– Это который глупый…

– Это который плохо учится.

– Ну хорошо, а разве ваши мамы не говорят вам иногда, что вы глупые и плохо учитесь? – спросила Котани-сэнсей.

Дети растерялись.

– В давние времена, если ребенок рождался дурачком, то его либо убивали, либо выкидывали, – сказала Котани-сэнсей таким голосом, будто читала страшную сказку.

– Не может быть! – сказал кто-то из детей.

– Еще как может! В Греции, например, есть гора Тайгет. Говорят, туда относили таких детей и сбрасывали их в пропасть. А в Японии в горы уносили стариков и оставляли их там умирать. Это обычай называли "уба-сутэ", то есть "выброси мать". Вы наверняка слышали сказку про гору Убасутэ. А больных деток клали в камышовые лодочки и сплавляли по реке.

Испуганные первоклашки притихли.

– Как вы думаете, – спросила Котани-сэнсей, – почему таких деток убивали?

– Наверное, потому что они всем мешали, – ответил Такеши.

– Наверное, поэтому. А ведь Минако тоже нам всем ужасно мешает, – сказала Котани-сэнсей.

Дети в замешательстве глядели на учительницу, пытаясь понять, куда она клонит. В классе стало тихо-тихо.

– Мы своим мамам тоже часто мешаем, – скороговоркой сказал Такеши, словно пытаясь оправдаться за свои предыдущие слова.

– Сэнсей, а Минако-тян завтра придет в школу? – вдруг спросил Кацуичи, который до этого назвал Минако супердурочкой.

– Ну… – начала Котани-сэнсей и угрожающе замолчала.

– Ведь она придет завтра?

– Придет?

– Правда придет? – один за другим начали спрашивать дети.

– А вы хотите, чтобы она пришла?

– Да, да, хотим! – хором сказали все.

– Но она же всем мешает.

– Ну и что! Пусть мешает! – громче всех закричал Такеши.

Остальные согласно закивали.

Наверное, представили себе, как Минако летит в пропасть с высокой горы Тайгет, и им стало не по себе…

В этот же день Котани-сэнсей ждало первое настоящее испытание. Она сидела в учительской и проверяла детские сочинения, когда к ней подошел завуч и тихо сказал: «Тебя к директору». Вид у завуча был, мягко сказать, недовольный.

В кабинете директора Котани-сэнсей застала человек пятнадцать родителей из своего класса.

– Котани-сэнсей, родители ваших учеников хотят побеседовать с вами, – озабоченно сказал директор.

– Разумеется, а в чем дело?

– Это по поводу Минако Ито. Родители хотели, чтобы вы объяснили им, что происходит в классе. Я пытался сделать это за вас, но… – директор вытер платком вспотевший, явно не только от жары, лоб.

– Для начала, Котани-сэнсей, не могли бы вы рассказать нам, какими соображениями вы руководствовались, принимая в класс Минако Ито? – спросила мама Джунъичи, словно зачитывая какой-то циркуляр. Наверное, она научилась так разговаривать на своей работе, в дирекции металлургического завода.

– Я не вижу, почему у меня должны быть какие-то особые соображения на счет Минако-тян. Она для меня такая же, как и все остальные дети.

– В таком случае позвольте спросить, почему же вы обратились за специальным разрешением к директору школы, чтобы девочку определили именно к вам? Я навела справки и выяснила, что с ноября девочку определяют в спецшколу и что ее родители подали заявление с просьбой принять девочку сюда всего на один месяц. Более того, как оказалось, в школе эту просьбу отклонили. И тогда вы не поленились и обратились к директору за разрешением. Вам не кажется, что если у вас нет, как вы утверждаете, никаких особых соображений, то все это выглядит несколько странно?

– Я уже, как мог, разъяснил присутствующим вашу позицию… протянул директор. Завуч нахмурился. Он с самого начала был против того, чтобы Минако принимали в школу.

Котани-сэнсей задумалась. Разумеется, она знала, что ответить. Но при этом ей было ясно, что для того, чтобы убедительно изложить свою точку зрения, понадобится час, а то и все два, и что этого времени у нее нет. И даже если бы у нее было это время, то вовсе не факт, что ей удастся переубедить недовольных родителей. В конечном итоге учительнице ничего не оставалось, кроме как ответить:

– Принимая девочку в класс, я думала о том, что детям пойдет на пользу, если у них будет такая подружка, как Минако.

– Вы что, шутите? Вы вообще в своем уме? Мой ребенок говорит, что из-за этой вашей новенькой он ничего не может делать – ни учиться, ничего! – истерично закричала женщина, стоявшая в заднем ряду.

"Как она может так говорить?" – подумала Котани-сэнсей, но вслух ничего не сказала.

– Мы, конечно, понимаем, что учитель волен поступать, как ему заблагорассудится, но когда это начинает мешать окружающим, то это уже серьезно. Как вы считаете? – обратилась мама Джунъичи к остальным родителям.

Котани-сэнсей была еще совсем молодой и чувствительной и потихоньку начала выходить из себя.

– Я не поступаю, как мне заблагорассудится! Я отдаю работе все свои силы.

В ответ кто-то из родителей спокойно заметил:

– Мы вовсе не обвиняем вас в том, что вы пренебрегаете работой. Но точно так же, как родители Минако заботятся о своей дочери, мы заботимся о своих детях. И мы беспокоимся, что если и дальше все будет продолжаться в том же духе, то у детей окончательно пропадет желание учиться. Поэтому мы и решили с вами поговорить.

И тут вдруг кто-то сказал:

– А вы, сэнсей, к тому же небеспристрастны.

Котани-сэнсей поняла, о чем сейчас пойдет речь, и внутренне сжалась.

– Вы когда у нас дома были, то даже чаю не согласились выпить. Сколько мы вас ни уговаривали, вы все твердили, что это не положено по правилам. А потом в другом доме, что там чай – вас к ужину пригласили, и вы почему-то согласились как миленькая. Почему же это, а?

Котани-сэнсей захотелось закрыть лицо руками.

– Так что знайте, некоторые родители крайне возмущены происходящим.

Это уже начинало смахивать на публичную расправу над несчастной учительницей.

Завуч воспользовался небольшой паузой и нетерпеливо спросил:

– Ну так что, сэнсей, может быть, вам стоит изменить свою позицию по этому вопросу?

Котани-сэнсей посмотрела ему прямо в глаза и отчеканила:

– Я оставляю Минако в классе.

– Что же это такое? – возмутилась мама Джунъичи.

– Сэнсей, и для кого это вы так стараетесь, защищаете Минако?

– Я делаю это для себя, – в сердцах ответила учительница.

Родители зашумели.

– Неслыханно! Разве учитель не должен все, что он делает, делать для детей?

– Я работаю для себя. А что там делают другие, я не знаю.

"Да как с ней можно разговаривать?!", "Да она не в себе!" – наперебой возмущались родители.

"Дедушка, помоги мне! Я просто сказала то, что думаю. Чтобы не повторить твоей ошибки, чтобы не предать, разве я могла поступить иначе? Дедушка, неужели я ошиблась? Дедушка, скажи, что мне делать…" – Котани-сэнсей закрыла глаза. У нее было сил продолжать этот спор..

Понятно, что в это день ей уже не хотелось навещать своих учеников.

"Прости меня, Тэцудзо-тян, – думала она. – Сегодня я позволю себе немного полентяйничать".


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю