Текст книги "Игры современников"

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

Однако с началом тотальной войны с Великой Японской империей жители деревни-государства-микрокосма захотели продемонстрировать: мы коренным образом отличаемся от вас, мы совсем другие люди. Может быть, старики написали огромными иероглифами «Мы не поклоняемся чужим богам» и «Непокорные японцы», потому что, обратившись к тем временам, когда еще наш край не был под гнетом империи, перефразировали выражение «Непокорные корейцы» – так называли во время Великого землетрясения в Канто корейцев, против которых как против врагов нации выступила армия Великой Японской империи якобы для наведения порядка. Офицеры и солдаты армии Великой Японской империи, начавшие поход против деревни-государства-микрокосма, развязали войну тоже для наведения порядка, пролив в результате немало своей и чужой крови.

Пришел день начала войны, предсказанный Разрушителем в тех снах, которые увидели старики. Мутная вода, заполнившая всю долину и бешено клокотавшая у перемычки, поднялась до критического уровня – плотина уже еле сдерживала ее. Отряд разведчиков, которые без сна и отдыха вели наблюдение, выдвинувшись вперед так далеко, что в любую минуту он мог быть смыт бушующим потоком, если бы плотину прорвало, вернулся в долину и донес о приближении армии Великой Японской империи. И так же, как в те давние времена, когда были взорваны огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, на этот раз тоже был взорван заложенный в плотину динамит, и огромная масса черной зловонной воды бешено устремилась вниз. Солдаты и офицеры сводной роты армии Великой Японской империи, двигавшиеся по дороге вдоль реки, были мгновенно смыты потоком и захлебнулись в нем. Следующей операцией, предпринятой армией Великой Японской империи, стал розыск и кремация погибших при строжайшем соблюдении приказа о неразглашении. Освободившись от воды, долина освободилась и от зловония, и жители нашего края, воспрянув духом, преисполнились решимости вести войну до победного конца.

2

Солдаты сводной роты, офицеры, лошади были смыты черным зловонным потоком в первый день пятидесятидневной войны. В один миг словно по мановению волшебной палочки вся рота исчезла. Рота, приписанная к полку, дислоцированному в бывшем призамковом городе княжества, который в прошлом осаждали восставшие крестьяне из соседних деревень, спокойно совершала марш, словно повторяя путь, проделанный Разрушителем и созидателями, по проложенной вдоль реки дороге – еще крепкой, не размокшей, несмотря на затяжные дожди, невольно напоминавшие о событиях давних времен. Почему командир роты воспринимал реку, поднявшуюся на три метра выше обычного уровня и подступившую к самой дороге, как покладистое ручное животное? В чем-то его можно, пожалуй, оправдать: командиру роты и в голову не могло прийти, что в сердцах жителей затерявшейся в горах деревушки, на подавление которой была брошена его сводная рота, еще жив мятежный дух. Но разве ему не ведома была колоссальная мощь дождя, нависшего над лесом и сплотившего в одно целое обитателей земли обетованной? Почему же он нисколько не встревожился? Большинство солдат, совершавших марш по дороге, проложенной в девственном лесу, конечно, испытывали страх перед мощью этого дождя, точно окутавшего весь мир. Почему же тогда они не сказали своему командиру: «С мощью, которую черпает у леса этот непрекращающийся дождь, даже всей императорской армии не совладать!» Когда же вдруг на дорогу обрушились грохот и тьма и они увидели, что на них из-за леса несется бешеный мутный поток, было уже поздно: их сбила с ног, поволокла вниз какая-то дьявольская сила, и они погибли, захлебнувшись в грязи. Черный поток мчал их, вырывая с корнем деревья, заглушая своим ревом крики гибнущих людей и ржанье лошадей…

Черная вода, устремившаяся вниз после взрыва плотины, превратившей долину деревни-государства-микрокосма в запруду, не только смыла солдат сводной роты, но и нанесла городам и деревням в низовьях реки ущерб значительно больший, чем обычное наводнение. Огромные страдания выпали на долю маленьких детей. В городах и деревнях, затопленных черной водой, вспыхнули эпидемии. Врачи назвали болезнь «местным отравлением» – это был страшный недуг, с которым им еще никогда не приходилось сталкиваться. Бывали случаи, когда в больницу срочно доставляли детей, у которых несколько дней держалась высокая температура, все считали это осложнением после простуды, а они вдруг переставали мочиться, и даже промывание почек не давало никакого результата. Если кто и выживал, то долго не мог оправиться от болезни – казалось, организм всеми силами противился процессу выздоровления. Ко всему прочему в течение следующего года рождались уроды. После поражения в пятидесятидневной войне деревня-государство-микрокосм стала приходить в упадок, но в граничащих с ней городах и деревнях Великой Японской империи дела пошатнулись. Поскольку любые сообщения о войне, начавшейся с потопа, были строжайше запрещены, никто открыто о ней не говорил; некоторые даже утверждали, что и самого этого черного потопа вообще не было, но разве мог кто-либо забыть о черной зловонной воде, которая отравила землю, да и самих людей, в низовьях реки и повлекла за собой многолетние неурожаи и болезни? И если смотреть сейчас с расстояния, из наших дней, то все, что происходило тогда в долине, в городах и деревнях, складывается в картину общего упадка, вызванного этим потопом…

Вторую военную операцию армии – розыск погибших офицеров и солдат сводной роты, смытых черным потоком, было приказано осуществить быстро и в полной тайне. На розыск бросили офицеров и солдат первого батальона. Поиски останков, как я уже говорил, явились вторым этапом пятидесятидневной войны. Трупы кремировали по мере обнаружения. Отец-настоятель говорил, что эффективности поисков содействовала черная зловонная вода. Это не он сам придумал, по-видимому, такое мнение распространилось среди многих. В детстве я часто слышал слово «дутик». Когда у самой воды находили черный вздувшийся труп крысы, всегда говорили: смотри, дутик. Мы еще в детстве обратили внимание на то, что это слово в нашем крае употреблялось, если речь заходила о погибших в черном потоке офицерах и солдатах.

Слово «дутик» произошло, разумеется, от слова «раздуваться», «вспухать», которое можно встретить в свитке «Стихи о девяти состояниях». Оно обозначает ту стадию разложения, когда тело покойного вспухает и чернеет. Однако люди нашего края, употребляя слово «дутик», не имели в виду просто одну из стадий разложения трупа. Они использовали его специально для обозначения останков офицеров и солдат, погибших в черном потопе в самом начале пятидесятидневной войны. Объясняется это тем, что тела, найденные после наводнения, отличались от обычных утопленников – они были черными и вздутыми. Находить черные страшные трупы офицеров и солдат, если только они не были погребены в грязи, особого труда не составляло. Жители долины перешептывались, что, мол, черная вода окрасила тела офицеров и солдат в черный цвет и невероятно раздула их – они стали похожи на трупы лошадей, а те в свою очередь – на бегемотов. В результате широкомасштабной операции трупы были собраны и сожжены под открытым небом, однако в списках личного состава офицеры и солдаты сводной роты не значились погибшими. Все они якобы воевали на самых разных фронтах – в Китае, Юго-Восточной Азии, и, когда подходил срок, их повышали в чинах. Это продолжалось пять, десять лет, вплоть до окончания войны на Тихом океане. Долгие годы делами погибших офицеров и солдат сводной роты занимался один офицер штаба полка. Разрабатывая операцию за своим рабочим столом в уединенном кабинете, он нашел возможность сделать так, чтобы офицеры и солдаты сводной роты погибли вторично, но теперь уже официально, в Китае, в Юго-Восточной Азии, на Алеутских островах, на Окинаве, на транспортных судах, курсирующих в разных районах. Каждому из утонувших в черном потоке он избирал достойную смерть, составляя на них по всей форме извещения о гибели. Эту задачу навсегда закрепили за находчивым офицером.

Мне, человеку, не служившему в армии, трудно понять, какое место занимала его должность в армейской системе. Но я думаю, сестренка, что она связана с функциями оперативного отдела штаба. Это, можно сказать, штабная работа, сущность которой состоит в том, чтобы разрабатывать эффективные действия с дальним прицелом и следить за ходом их исполнения. Даже если эта кабинетная операция сводилась лишь к тому, чтобы погибших офицеров и солдат «похоронить» заново, осуществление ее представлялось делом совсем не простым. Например, пятерым было определено погибнуть в боях на острове Лейте. Следовательно, погибших офицеров и солдат, по-прежнему значащихся в списках личного состава, нужно было своевременно перевести в перебрасываемую туда четырнадцатую армию. При этом вся подготовительная работа пошла бы насмарку, если бы офицер не предвидел, что на острове Лейте армию Великой Японской империи ждут долгие бесперспективные бои, в которых она понесет огромные потери, и включение в число погибших солдат-стариков не покажется противоестественным. Таким образом, работа по планированию подобной операции была связана с риском, что в армии тебя осудят как пораженца.

Самым страшным кошмаром в жизни офицера, повседневные обязанности которого сводились к тому, чтобы мертвых солдат и офицеров бросать одного за другим в новые бои и убивать вторично, а после этого посылать извещения о гибели, была такая мысль: вдруг война закончится раньше, чем все погибшие офицеры и солдаты, которые находились в его ведении, будут снова убиты? Но благодаря стараниям этого служаки, обладавшего богатым воображением, офицеры и солдаты сводной роты, уничтоженной в самом начале пятидесятидневной войны, после долгих «скитаний» по фронтам все до единого попали в списки погибших. Так офицер более десяти лет не покладая рук работал с покойниками – переводил из одной армии в другую, сообщал семьям об их новом месте службы. Чтобы поддерживать переписку, он должен был читать письма родных, адресованные погибшим, которых они считали живыми, хорошо знать, что делается у каждого дома. В результате этот неженатый штабной офицер превратился в человека, имеющего сто семей. По природе своей человек порядочный, он старался писать от имени своих подопечных как можно реже, а когда оставить без ответа письмо, в котором сообщалось о смерти кого-нибудь из родных, было невозможно, посылал коротенькие, как телеграммы, открытки, а потом старался как можно скорее найти повод официально «похоронить» покойного солдата.

Можно себе вообразить дальнейшую судьбу офицера, когда он, многие годы прожив жизнью человека, которому мертвецы ближе живых, завершил свой безмерно печальный, бессмысленный труд и в конце концов вообще лишился службы в связи с капитуляцией. Судя по характеру работы, требовавшей строжайшей тайны, он, не исключено, был убежден, что, «похоронив» последнего солдата, вынужден будет послать извещение о смерти самому себе. Однако к тому времени, когда офицер выполнил возложенную на него задачу, Великая Японская империя рухнула, и система армейской иерархии вместе с ней. Он уцелел и скрылся. А что, если бы его деятельность и местопребывание стали известны и семьи офицеров и солдат сводной роты, заподозрив неладное, пришли бы к нему узнать правду о смерти своих родных? Ведь опасаться жандармерии уже не приходилось. Интересно, что бы он ответил им теперь, когда за его спиной не стоит бюрократическая машина армии Великой Японской империи, готовая прийти ему на помощь в любую минуту? Волна покатилась бы от одной семьи погибшего к другой, и ему не избежать бы настойчивых расспросов об офицерах и солдатах сводной роты, уничтоженной черным потопом.

Интересно, сестренка, где укрылся сейчас этот офицер? А я думаю вот что: если тебе вместе с Разрушителем, которого ты уже вырастила до размеров собаки, удастся спасти деревню-государство-микрокосм от упадка, то не надумает ли этот теперь уже совсем дряхлый офицер, отдавший полжизни тому, чтобы однажды погибших офицеров и солдат похоронить вторично, искать спасения в нашем крае? Ведь именно наш край – то место, где нет никого, кто бы мог его призвать к ответу. Ни одного родственника офицеров и солдат погибшей роты. И если этот одряхлевший отставной офицер появится там, он попросит, чтобы ему сдали один из опустевших домов и позволили навсегда поселиться в возрожденной деревне-государстве-микрокосме.

Первым из деревни-государства-микрокосма, кто погиб в пятидесятидневной войне, был старик по прозвищу Человек, не слезающий с дерева. Говорят, главной причиной бед человечества явилось то, что обезьяна слезла с дерева. А этот старик перелезал с дерева на дерево, сидел на ветвях, спал в оборудованном им дупле. Человек, не слезающий с дерева, жил на подачки жителей долины и горного поселка – как известно, обычно милостыню подают, глядя на просящего сверху вниз, и только Человеку, не слезающему с дерева, ее чуть ли не преподносили, обратив взор вверх. Он постоянно жил на деревьях, упорно не желая слезать на землю, а когда ему все же приходилось спускаться, избегал ходить по земле ногами, как это делают все, и легко передвигался на руках. Что же касается его нелепой, жалкой смерти, то непосредственной ее причиной как раз и была необычность его поведения – жизнь на деревьях и передвижение по земле вниз головой.

Рассказ о Человеке, не слезающем с дерева, дошел до нас как легенда. Нечто вроде детской сказки, никак не связанной с пятидесятидневной войной. Жил на свете старик по прозвищу Человек, не слезающий с дерева, который поселился не в долине, не в горном поселке, а на деревьях в ближнем лесу. Чужаки, спутав старика с обезьяной, подстрелили его, он упал вниз и легко побежал на руках; за ним погнались, приняв за какого-то неведомого зверя, догнали и забили насмерть. На него обрушился град ударов, но он, превозмогая боль, из последних сил старался удержаться на руках, и ноги его коснулись земли тогда, когда жизнь отлетела от него. Пересказывая эту легенду, дети не имели ни малейшего представления о том, что это за чужаки подстрелили Человека, не слезающего с дерева, а когда тот свалился и побежал, догнали его и убили. Ведь сам факт пятидесятидневной войны самым тщательным образом скрывался.

В детстве и юности у меня действительно были странные представления о Человеке, не слезающем с дерева. Как же это так – подстрелить, а потом забить до смерти безобидного старика, который много лет жил на деревьях, а до людского жилья за подаянием добирался на руках. Наверное, чужаки пришли в лес, чтобы стрелять белок-летяг, и виной всему обычное недоразумение. Да и могло ли в самом деле случиться такое, чтобы стали догонять и избивать до смерти бегущего на руках человека? Если же действительно какие-то пришельцы преступили закон, то жители нашего края из одной лишь привязанности к деревенскому дурачку, жившему на деревьях и кормившемуся подаяниями, – а они ее, несомненно, к нему питали – должны были бы сурово покарать этих чужаков.

Именно поэтому определение отцом-настоятелем роли, которую сыграла гибель Человека, не слезающего с дерева, в истории пятидесятидневной войны, показалось мне весьма убедительным. После черного потопа по дороге, покрытой такой вонючей грязью, что ее и дорогой не назовешь, преодолевая неимоверные трудности, поднялась новая рота армии Великой Японской империи. Если поход и гибель сводной роты считать первым этапом операции, а поиски в бассейне реки почерневших, вздувшихся трупов – вторым, то этот марш можно назвать третьим этапом. К тому времени армия Великой Японской империи уже понесла большие потери, и участвовавшие в новой операции офицеры и солдаты были порядком измотаны, тогда как деревня-государство-микрокосм сумела полностью сохранить свои боевые силы. Следуя приказу Разрушителя, люди в течение полутора месяцев, предшествовавших войне, не покладая рук возводили плотину, и эта коллективная подготовка к решительным военным действиям способствовала подъему боевого духа. Для начала жители нашего края взорвали земляную плотину и, как в праздник фейерверку, радовались взметнувшемуся вверх мощному фонтану воды. Они ведь не видели почерневшие и вздувшиеся трупы, а то, что произошло, считали блестящим началом войны и верили в столь же блестящую победу

В отличие от них офицеры и солдаты армии Великой Японской империи, осуществлявшие теперь третий этап операции, шли, охваченные ужасом: к едва сдерживаемому гневу и усталости примешивались воспоминания о вздувшихся трупах и страх перед новым потопом. К тому же им был неведом истинный смысл совершаемой операции. Да и вряд ли сам командир роты смог бы растолковать его своим офицерам и солдатам. Поход не имел целью атаковать вражескую армию далеко за пределами страны. Это была операция, предпринятая ради того, чтобы заставить одуматься прибегшую к уловке с двойным ведением книги посемейных записей общину, которая находилась в границах Великой Японской империи, однако подчинялась ей лишь наполовину. Но разве трудно вместо этого признать от имени его величества императора – верховного главнокомандующего, что эта необычная община действительно находится в ее границах? На этот раз рота была брошена не на восстановление общественного спокойствия: не на усмирение крестьянских беспорядков или подавление забастовки шахтеров. Задачей этой военной акции было лишь занятие затерявшейся в горах долины. В начале операции, казалось бы простой, не сложнее обычных учений, погибла сводная рота. Посланная вслед вторая рота была даже лишена возможности использовать в качестве тягловой силы лошадей и, борясь с непролазной грязью, с трудом продвигалась по уничтоженной потопом дороге.

И тут обессилевшие, да к тому же еще охваченные гневом и страхом солдаты, шагавшие днем и ночью, неожиданно наткнулись на Человека, не слезающего с дерева. Голый, лишь бедра повязаны какой-то рванью, всклокоченные волосы, мускулистые руки и ноги… Увидев его, такого, на ветвях, солдаты решили, что это обезьяна, – в этом не было ничего удивительного. Вот они и подстрелили Человека, не слезающего с дерева. Легко представить себе, как, распаленные злобой, они погнались за этим странным существом, которое, получив ранение, свалилось с дерева, но попыталось, встав на руки, бежать, и забили его до смерти. В усталых головах солдат, испытавших к тому же еще и страх, никак не укладывалось, что перед ними самый обыкновенный человек. Они и не подумали, что в лесах Сикоку не бывает таких огромных диких животных. Но когда забитый ими до смерти зверь рухнул в грязь, они обнаружили, что это пожилой мужчина, худой, но зато с развитой мускулатурой, необходимой для обезьяньей жизни на деревьях. Солдаты не могли простить себе содеянное.

Жители долины были потрясены зверским убийством Человека, не слезающего с дерева. До того как вспыхнула пятидесятидневная война, старик не был членом деревенской общины. Давным-давно приспособив себе под жилье дупло на толстенной ветви дзельквы в девственном лесу за Дорогой мертвецов, он покидал «сферу своего жизненного пространства» только для того, чтобы добыть себе еду. Когда у него возникала в этом нужда, он становился на руки, пересекал дорогу, подходил к садам, росшим вокруг деревенских домов, и оказывался среди людей. Тем не менее, с тех пор как этот старик, из-за мизантропии покинувший деревню, поселился на деревьях, он не перебросился с ними ни единым словом. Дети издевались над ним, бывало, даже бросали в него камни.

Однако, когда этого человека, жившего за пределами долины, подстрелили и забили до смерти солдаты армии Великой Японской империи, вся община – деревня-государство-микрокосм – почувствовала себя оскорбленной. До этого момента пятидесятидневная война по своей сути была войной между командованием армии Великой Японской империи и руководителями деревни-государства-микрокосма. Повинуясь приказу Разрушителя, данному старикам во сне, люди просто перешли на военное положение и вели себя соответственно обстоятельствам, не более. Но когда был зверски убит Человек, не слезающий с дерева, пятидесятидневная война стала войной для жителей долины и горного поселка, горевших праведным гневом.

Действительно, почему Человек, не слезающий с дерева, – деревенский дурачок – попался на глаза солдатам армии Великой Японской империи, направлявшимся в долину? Дело в том, что к тому времени он вернулся в деревенскую общину и принял участие в пятидесятидневной войне. Его даже посылали в разведку. Операция по сооружению запруды в самом начале пятидесятидневной войны поменяла местами центр и периферию того района, где обитали жители долины, и Человек, не слезающий с дерева, который до этого жил вдалеке от деревенской общины, оказался в центре событий.

По мере осуществления плана строительства земляной плотины и превращения долины в заполненную черной водой запруду люди стали покидать ее и перебираться в горный поселок. Необходимо обратить внимание на то, что при переселении обветшавший амбар для хранения воска был разобран и перевезен на школьный двор в горном поселке. Эта огромная работа в напряженные предвоенные дни, шедшая параллельно со строительством плотины, означала стремление людей не допустить затопления жилища, в котором обитал Разрушитель. После пятидесятидневной войны амбар, где мы в детстве с вожделением подглядывали за тобой, сестренка, был возвращен на прежнее место. Когда вслед за первой, погибшей, новая рота начала подниматься вверх по реке для восстановления общественного спокойствия, люди, перейдя Дорогу мертвецов, скрылись в девственном лесу. Другими словами, жители деревни-государства-микрокосма переместились туда, где жил Человек, не слезающий с дерева, до сих пор находившийся вне пределов деревенской общины.

К жизни в девственном лесу он был приспособлен лучше всех. И потому не удивительно, что оперативный совет старейшин почтительно пригласил его на свое заседание. Восстановив свой общественный статус, Человек, не слезающий с дерева, принял участие в пятидесятидневной войне. Его специфические навыки позволили ему возглавить отряд разведчиков: прячась в лесу, они стали спускаться вниз по реке. И вот тогда-то его заметили и подстрелили люди в военной форме. Упав на землю, Человек, не слезающий с дерева, пытался убежать на руках, но вооруженные солдаты догнали его и забили до смерти. После осмотра трупа солдаты Великой Японской империи совершили нечто вроде обряда погребения, а оставшиеся незамеченными разведчики, запомнив место, вернулись назад, и деревня-государство-микрокосм направила туда взвод, чтобы выкопать тело. Решено было освободить Человека, не слезающего с дерева, от ненавистной ему земли. Тело его обмыли и кремировали, а прах поместили в дупло огромной дзельквы, в котором он жил, обосновавшись в лесу после того, как затосковал. Чтобы почтить память первого, кто погиб героической смертью в пятидесятидневной войне, в дупле этом был установлен жертвенный алтарь, перенесенный в амбар для хранения воска с тех пор, как Разрушитель снова объявился в снах стариков.

Глубоко потрясенная гибелью первой сводной роты, вторая экспедиционная рота, даже в полку отличавшаяся образцовой сплоченностью и преданностью офицеров и солдат своему командиру, вконец измотанная морально и физически, увязая в непролазной грязи, что осталась после потопа, уничтожившего их боевых товарищей, и не встретив никакого сопротивления, если не считать инцидента, в результате которого был убит посланный в разведку Человек, не слезающий с дерева, без боя вошла в нашу долину. Солдаты были покрыты толстым слоем черной грязи – после того как сошла вода, долина представляла собой болото, под ногой человека извергавшее черные фонтанчики. В этой грязи – стоило сойти с дороги, как люди проваливались по колено, – роились мириады мух. Точно из засады вылетали они навстречу марширующей роте из залепленных грязью домов. Стоило взмахнуть рукой, как они сбивались в черную тучу и начинали с громким гудением кружить. Но постепенно туча рассеивалась и исчезала. В долине роту встретили только эти мухи – как призраки погибших; офицеры и солдаты не увидели ни одной живой души. Даже ни одной собаки.

В полдень, когда рота в поисках партизан прочесала долину и взводы наконец промаршировали, не встретив сопротивления, к горному поселку, во двор начальной школы, где разместился оперативный штаб, и доложили о завершении операции, запыленные и грязные офицеры и солдаты, страдавшие от невыносимой жары и влажности, выглядели вконец измотанными. Казалось, они до сих пор никак не могут взять в толк, что это и есть настоящая война и незачем изводить себя мыслью, что им приходится участвовать в какой-то жалкой военной игре, которая даже на учения не тянет. Преодолевая немыслимые трудности, они пришли сюда по утопающей в грязи дороге. В постоянном напряжении от страха, что на них тоже может обрушиться потоп, они шли, изнемогая от жары и влажности, а теперь расположились лагерем в долине, сплошь покрытой слоем липкой грязи. По пути сюда они своими глазами увидели следы потопа, уничтожившего первую сводную роту, оценили огромный ущерб, нанесенный городам и деревням в низовьях реки. Но что за слухи поползли по роте, будто потоп был устроен окопавшейся здесь армией мятежников? Может быть, сначала и жители долины были уничтожены этим наводнением – вот и не видно ни живой души? Тогда, значит, солдаты, снова страдая от невероятной жары и влажности, по грязи, которая, кажется, никогда не высохнет, совершат обратный марш и ни с чем вернутся назад. А вдруг первая рота была послана сюда, чтобы откопать эту утонувшую в грязи деревню и сделать пригодной для житья? Не говоря о солдатах, даже офицеры, усталые и негодующие, уселись прямо на земле, не обращая внимания на вонь и грязь. В начале операции, поднимаясь вдоль реки в глубь леса, они не представляли, что их ждет впереди, но теперь чувствовали – в конечном пункте похода их подстерегало нечто крайне для них нежелательное.

Лишь один командир роты, капитан, пользовавшийся большим уважением среди офицеров и солдат – в предании о пятидесятидневной войне его называют Безымянным капитаном, – напряженно обдумывал новую операцию, которую предстояло провести. Попытка солдат выгрести грязь из учительской в начальной школе, где временно разместился штаб роты, не удалась – отмыть ее как следует они не сумели, потому что вода в реке все еще была черная. Капитан предчувствовал, что в военной операции, которую младшие офицеры и солдаты считали несерьезной, встретятся еще огромные трудности, что самое страшное впереди.

Сам капитан, до того как его рота без боя вошла в долину, еще думал: не был ли потоп, уничтоживший первую роту, обычным стихийным бедствием? Такое огромное наводнение вряд ли могло быть делом рук человеческих, предполагал он. Однако теперь, увидев, что происходит в оккупированной долине, этот офицер, отличавшийся незаурядным военным талантом, должен был признать, что его предположения, идущие вразрез с догадками подчиненных, совершенно не оправдались. Обследуя долину, он выяснил ее геоморфологические особенности, понял принцип возведения плотины и восстановил картину наводнения. Больше всего потрясло капитана, пытавшегося осмыслить увиденное, то, что в долине, превращенной в запруду, где набралось воды на целый потоп, он не увидел не только ни одного утопленника из местных – это еще куда ни шло! – но даже ни одной утопшей коровы или собаки. Нынешний противник капитана укрылся в засаде, поджидая, когда на горной дороге появится сводная рота под командованием его боевого товарища, и обрушил на него потоки воды и грязи из превращенной в запруду долины. Взорвав плотину, он скрылся, захватив с собой не только всю скотину, но даже собак. Итак, противником, с которым капитану предстояло сражаться, командовали люди достаточно опытные – то, что они осуществили, свидетельствовало об этом со всей определенностью. Жители деревни, покинувшие долину, судя по донесениям армейской разведки, нигде поблизости не обнаружены. Однако на пути следования роте попался человек, который, подобно обезьяне, перебирался с дерева на дерево, а когда его ранили, пытался убежать. Подчиненные считали, что это какой-то безумец, сбежавший в лес. Ну а что, если он с дерева наблюдал за продвижением роты? Главные силы, пославшие его в разведку, то есть отряды, сформированные из местных жителей, покинувших свои дома и скрывшихся в горах, готовятся к решающему сражению. Они прячутся, естественно, в лесной чаще, окружающей долину. И если рота капитана попытается их атаковать, легко ли ей будет противостоять действиям партизан, прекрасно знакомых с рельефом местности и занявших выгодные позиции, с которых удобно наблюдать за всеми передвижениями в долине?

Нынешняя кампания неизбежно затянется, должен был твердо сказать себе капитан. К тому же в этой войне нужно во что бы то ни стало ограничить боевые операции узкой полосой леса, окружающего долину, и всячески избегать того, чтобы информация о войне попадала к кому-либо еще, кроме высшего командования армии. А когда она окончится, необходимо внушить и своим подчиненным, и жителям долины, нашему бывшему противнику, что никакой войны вообще не было, что все это пропаганда подстрекателей из Китая и стран Южных морей, призванная развалить наш тыл. Но где это видано, чтобы вся ответственность за исход войны, сопряженной со столь огромными трудностями, была возложена на одного человека?

Предаваясь этим мрачным мыслям, капитан тем не менее не позволил себе усомниться в полученном приказе или отказаться от его выполнения. Больше всего его боевой дух воспламеняло честолюбивое стремление одержать победу в схватке с командующим вражеской армии, который так умело руководит действиями необученных жителей долины – стариков и молодых, мужчин и женщин. А этим командующим вражеской армии был не кто иной, как Разрушитель, который появлялся лишь в снах – сначала только стариков, а потом и всех остальных жителей долины.

Действительно, капитан не имел иных честолюбивых замыслов, кроме как достойно сразиться с тем, кто руководил боевыми действиями противника, – даже если им и был Разрушитель, появлявшийся и отдававший приказания в снах. Дело в том, что уже с самого начала капитан оставил надежду выжить в этой кампании, которая грозила перерасти в затяжную войну, то есть после того, как он в длительном сражении очистит Великую Японскую империю от врагов внутренних. Имена погибших солдат и офицеров сводной роты, разгромленной из-за непредусмотрительности командования, были скрыты, но в дальнейшем эти анонимные жертвы, формально переброшенные на фронты Китая и Юго-Восточной Азии, обретут наконец право на смерть. Чтобы избежать распространения слухов о войне, происходящей внутри страны, офицеры и солдаты командуемой им роты тоже будут сразу же отправлены в Китай, где их начнут перебрасывать с одного участка фронта на другой. Но было бы неверно ставить капитана, который вынужден взять на себя всю ответственность не только за нынешнюю операцию, но и за первую, поскольку командир сводной роты погиб, в один ряд с остальными офицерами и солдатами, обреченными на молчание. Окончание войны – вот время его смерти, и погибнуть раньше, чем она будет завершена, ему не позволено. Ведь содержание приказа, полученного от командования, известно ему одному.