355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэндзабуро Оэ » Игры современников » Текст книги (страница 20)
Игры современников
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 13:07

Текст книги "Игры современников"


Автор книги: Кэндзабуро Оэ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Таким образом, командир роты, с одной стороны, руководил операцией, с другой – разрабатывал способ исчезнуть к концу войны из всех списков личного состава, словно он вообще не служил в армии Великой Японской империи. И действительно, когда военная операция была закончена, он таинственным образом исчез, как если бы это его подчиненные потерпели поражение. А бывшие его офицеры и солдаты – примерно в то же время, когда офицеров и солдат уничтоженной первой сводной роты на бумаге перебросили на фронты Китая и стран Южных морей, – были высланы из Японии. Им было строжайше запрещено даже вспоминать о пятидесятидневной войне или называть имя своего бывшего командира, к которому они относились с таким большим уважением. Именно по этой причине безжалостно муштровавший меня отец-настоятель, рассказывая легенды о пятидесятидневной войне, вынужден был называть этого командира Безымянным капитаном.

В ходе пятидесятидневной войны Безымянный капитан отдавал все свои силы руководству операцией, направленной против Разрушителя, бросившего ему вызов теми снами, что увидели жители долины и горного поселка. Одержав в конце концов победу, он вынудил сдаться уцелевших, которые укрылись в девственном лесу. После этого он выстроил у Дороги мертвецов старых и молодых, мужчин и женщин и устроил судилище, используя книгу посемейных записей, которую принесли ему старики нашего края. Это было судилище, безжалостно вскрывшее уловку с двойным ведением книги посемейных записей. Последовательно придерживаясь принципа: одна запись – один человек, Безымянный капитан неукоснительно выполнил тайный приказ направившей его сюда страны. Он круто обошелся с теми, кто значился в книге посемейных записей под одним именем. Независимо от того, кто это был – старый или молодой, мужчина или женщина, принцип был общий: каждого второго из жителей деревни казнили. Таков был результат этого кровавого судилища. Но будь капитан хоть чуточку гуманнее, он бы без труда додумался, что, заведя просто-напросто новую книгу посемейных записей, удалось бы достичь того же, что было достигнуто путем убийств. Существует точка зрения, что Безымянный капитан, не колеблясь, устроил жестокую расправу и совершил казнь в отместку за то, что, несмотря на все угрозы, потерпевшие поражение не захотели выдать человека, командовавшего ими в пятидесятидневной войне. Безымянного капитана, которого все больше утомляла и изматывала война, даже средь бела дня стали посещать видения: ему казалось, что он беседовал с самим командующим армии долины. Есть люди, которые усматривают в этом симптомы тяжелой душевной болезни и считают, что подтверждением ее была и устроенная им жестокая расправа, завершившая пятидесятидневную войну, и полное уничтожение горловины – самой узкой части долины, и последовавшая вскоре его смерть…

3

Книга посемейных записей, послужившая основанием для жестокой расправы, устроенной Безымянным капитаном, как я уже говорил, вместе с домашним скарбом была унесена стариками, когда все жители долины и горного поселка укрылись в девственном лесу за Дорогой мертвецов. Если старики собирались и после поражения в пятидесятидневной войне скрывать от властей уловку с двойным ведением книги посемейных записей, то не было необходимости уничтожать ее – достаточно было оставить книгу в затопленной деревенской управе, когда долина была превращена в запруду. Может быть, это и ввело в заблуждение Безымянного капитана, неукоснительно выполнявшего свой долг в пятидесятидневной войне. Собрав оставшихся в живых людей нашего края, он стал зачитывать одно за другим имена из посемейных записей и обнаружил, что благодаря уловке два человека значились в ней как один. Одному из них он разрешал пересечь Дорогу мертвецов и спуститься в долину. Судилище длилось долго, но вот наконец он захлопнул книгу, широко расставил локти и, опершись обеими руками на рукоять меча, стоявшего между ног, вперился взглядом, будто перед ним бестелесные призраки, в стариков и молодых, мужчин и женщин, молча сгрудившихся на противоположной стороне Дороги мертвецов.

– Этих людей не существует, – объявил он.

Когда началась пятидесятидневная война, старики не только унесли с собой в лес и сохранили, несмотря на трудности, которые им пришлось пережить в ходе боев, книгу посемейных записей, но, и потерпев поражение, постарались как можно скорее вручить ее армии Великой Японской империи. Почему же они с такой беспечной легкостью отдали в руки властей книгу, вскрывавшую суть двойной организации нашей деревни-государства-микрокосма? Неужели им не хватило воображения, чтобы предусмотреть последствия? Пусть офицеры и солдаты, находившиеся в подчинении у Безымянного капитана, не были поставлены об этом в известность, но старики-то знали, что цель наступающей армии Великой Японской империи – положить конец уловке с двойным ведением книги посемейных записей и подчинить центральной власти половину скрытых жителей долины. Почему же они пошли на это? Ведь должны были они предполагать, что в случае поражения придет расплата?

Неужели старики, стоявшие во главе деревни-государства-микрокосма, не могли избрать другой путь: оставить книгу посемейных записей в затопленной долине, не вступая в войну, пересечь всей общиной Дорогу мертвецов, пройти сквозь девственный лес и затеряться в каком-нибудь большом городе, сославшись на то, что книга посемейных записей давным-давно утеряна? Разве не могли они на худой конец объявить об окончательной ликвидации деревни-государства-микрокосма, просуществовавшей многие годы со дня ее основания созидателями под предводительством Разрушителя?

Однако старики нашего края избрали прямо противоположный путь. Если взглянуть на происшедшее с их позиций, то можно считать, сестренка, что они действовали по указанию Разрушителя, явившегося им во сне. Жители долины и горного поселка вели пятидесятидневную войну как раз во имя того, чтобы, объявив Великой Японской империи об уловке с двойным ведением книги посемейных записей, доказать тем самым ее армии, что деревня-государство-микрокосм существует на самом деле. Доказать, что деревня-государство-микрокосм существует как антигосударственное образование, которое, хотя и находится в границах Великой Японской империи, не может быть стерто с лица земли иначе как путем уничтожения половины жителей, не признающих над собой ее власти. Чтобы продемонстрировать это, люди, выполняя полученные во сне указания Разрушителя, вступили в единоборство с Великой Японской империей. И капитулировали не потому, что силы их иссякли, а чтобы дать возможность укрывшимся в девственном лесу выразить протест в адрес обезумевшего Безымянного капитана, действия которого были равносильны военному преступлению. Передача книги посемейных записей явилась полной достоинства демонстрацией того, что деревня-государство-микрокосм существовала. Так они рассматривали акт капитуляции.

Судилище было учинено Безымянным капитаном потому, что он попался на эту удочку, но его дальнейшие действия показали, что он был верен себе в неуклонном следовании избранным принципам. Как человек, которому доверено проведение второй экспедиции, организованной командованием полка, он понимал, что нет другого способа исполнить свой воинский долг перед верховным главнокомандующим – его величеством императором (чего и ждал от него полк), – как сразиться насмерть с командиром противника, сильным врагом, заставить его капитулировать и тем самым отомстить за поражение в начале войны, а потом, выполнив свою миссию, исчезнуть, оставшись в памяти людей Безымянным капитаном. Пятидесятидневная война была войной двух командиров, в которой отчетливо проявлялась символическая экзистенция Разрушителя, существовавшего лишь в сновидениях, и Безымянного капитана, который вел ее, преследуя одну-единственную цель – самоуничтожение. В пятидесятидневной войне, сестренка, участвовали самые обыкновенные люди: одних вел командир, являвшийся лишь в снах, других – командир, обреченный на небытие, но я думаю, что именно эти двое сыграли значительно более важную роль, чем все непосредственные участники войны, вместе взятые.

Как человек, описывающий мифы и предания деревни-государства-микрокосма, я считаю естественной такую концепцию войны, при которой и в облике Разрушителя, являвшегося лишь в снах, и в облике Безымянного капитана, обреченного на небытие, в течение пятидесяти дней военных действий явно прослеживались сходные черты. Это было, так сказать, сходство антиподов – они дополняли друг друга, как лицо и изнанка. Например, Разрушитель руководил военными операциями, являясь людям в снах. Безымянный капитан тоже только в снах узнавал о дальнейшем ходе событий. Правда, этот замкнутый бесстрашный человек никогда никому не рассказывал о том, что, как только он засыпал, ему тут же начинали сниться сны, поэтому можно лишь догадываться, что это были за сны. Более того, даже бодрствуя, средь бела дня, Безымянный капитан вел себя так, будто его наяву посещали видения, чем приводил в ужас своих подчиненных. И лишь когда пятидесятидневная война вступила в свою последнюю фазу, военный врач однажды сказал:

– Едва мы вступили в долину, командира роты, как ни трудно в это поверить, средь бела дня стали посещать видения.

В первый день оккупации офицеры и солдаты, без боя занявшие долину, еще хранившую следы длительного затопления, ждали результатов военного совета, который заседал в учительской начальной школы, слоняясь по спортивной площадке, где с утра стояла невыносимая жара и духота. Всю долину покрывала черная зловонная грязь, и, несмотря на яркое солнце, не было никаких признаков, что земля подсыхает: вокруг – ни одного местечка, где можно было бы присесть. Унтер-офицеры и солдаты, утомленные ожиданием, переполненные злостью и негодованием, стояли понурившись, и лишь одно примиряло их с происходящим: осталась позади угроза нового потопа и отступил страх быть обстрелянными из темных, густых зарослей леса – все, что держало их в постоянном напряжении, пока они поднимались вверх по реке. Им было невдомек, что операция все еще продолжается и конца ей не видно. Унтер-офицеры и солдаты, с ног до головы покрытые грязью, все еще ощущали тяжелый запах вздувшихся трупов боевых товарищей, которых они пять дней назад разыскивали и перетаскивали на себе; из памяти их не выветрилась трагическая гибель первой сводной роты, но они все равно не сомневались, что вот-вот из штаба выйдут офицеры и объявят: мы проводили крупные маневры, во второй половине дня возвращаемся в распоряжение полка. И тем не менее особой радости от предполагаемого возвращения по той же вонючей грязи они не испытывали.

Однако в двенадцать часов из штаба появились мрачные, озадаченные офицеры и огласили приказ: в течение десяти дней оставаться в долине с целью поддержания общественного спокойствия, для чего реквизировать жилье и подготовить его к размещению роты. Причем расселяться предписывалось не в горном поселке, не пострадавшем от наводнения, – реквизировать дома надлежало только в долине. Это был своего рода способ вернуть в жилое состояние дома, особенно пострадавшие от воды и грязи. Младшие офицеры и солдаты роты, заняв сохранившиеся дома – а их в общем-то оставалось немного, – фактически все жилье, которое поддавалось ремонту, привели в порядок. И что касается настороженно двойственного отношения к военным, которое проявляли жители нашей долины в годы войны на Тихом океане, то в основе его, как мне кажется, лежала наряду с неприязнью и немалая доля сарказма по поводу того, что боевые товарищи убитых офицеров и солдат во время пятидесятидневной войны ремонтировали перепачканные грязью дома после наводнения, устроенного для разгрома армии, к которой принадлежали эти офицеры и солдаты.

Грязь еще не успела засохнуть, и убрать ее особого труда не составило. Но отмыть дома дочиста оказалось делом нелегким, так же как и при подготовке помещения для штаба роты. У каждого дома стояли колодцы, однако ни одним невозможно было пользоваться – все они словно иссякли. И не просто иссякли – положение оказалось намного хуже: колодцы были забиты черной вонючей грязью. По дну долины протекала река. Еще одна небольшая речушка начиналась в лесу. Но и в той, и в другой вода была черная от грязи – брать из них воду было все равно что черпать ее из сточной канавы. И все же солдатам удалось водой из реки частично отмыть дома снаружи и изнутри, хотя на стенах и полах осталось множество въевшихся вонючих пятен.

Уже на этом этапе штаб роты пришел к выводу, что обеспечение питьевой водой будет делом нелегким. Послали специальный отряд, который должен был спуститься по дороге вдоль реки, чтобы доставить воду из какой-либо деревни, избежавшей затопления. Офицерам и солдатам строжайше приказали пить только из своих фляг, но приказ был излишним – вся вода, обнаруженная в тот день в долине, была черной и вонючей. Безымянный капитан, уверенный, что война будет затяжной, кроме этого специального отряда, сформировал еще два для поиска источника питьевой воды и приказал прочесать склоны гор, окружающих долину, до кромки девственного леса с целью выяснения – загрязнены ли берущие там начало ручьи? Кроме того, он приказал выяснить причину загрязнения и установить, станет ли через какое-то время вода снова чистой и пригодной для питья. Перед отправкой отрядов Безымянный капитан вызвал к себе их командиров для напутствия:

– Начинается тотальная война. Появление во всей долине грязной и вонючей воды, как и недавний потоп, не может быть делом рук человека – слишком велики масштабы; в этом противоестественном явлении, как и в затоплении долины, возможно, повинны какие-то сверхъестественные могущественные силы. Будьте осторожны.

Солдаты этих отрядов, освобожденные от грязной работы, покинули деревню в приподнятом настроении, так не соответствовавшем опасности, о которой говорил командир роты. Миновав место чуть ниже горловины, где почти сходились гранитные утесы, они вышли туда, где сливались две реки, и вдоль леса, отбрасывавшего прохладную тень, двинулись каждый по своему склону. Подниматься вверх по реке было нелегко, но, когда оба отряда, преодолев все трудности, вернулись вечером в долину, выяснилось, что один из них обнаружил в девственном лесу кристально чистую воду. Это оказался небольшой ручеек, вытекавший из родника. Но чуть ниже по течению вода в нем почему-то становилась мутной и черной. Значит, если подвести к роднику трубы из бамбука, которого в долине сколько угодно, удастся обеспечить роту чистой питьевой водой. Этот родник, сестренка, находится там, где река, протекавшая по девственному лесу, а потом вдруг нырнувшая под землю, снова появляется на поверхности; считалось, что Разрушитель, живя в лесу, пил именно из него. Мы тоже часто утоляли жажду из этого родника, зачерпывая воду ладонями…

Пятеро солдат, не теряя времени, с бидонами в руках отправились вверх по темнеющей в сумерках горной тропе, чтобы принести в долину воду. Может быть, радость оттого, что найден чистый источник, заставила Безымянного капитана позабыть об осторожности и он не учел, сколь опасны любые действия после наступления темноты? Или жажда свежей, чистой воды притупила его бдительность и он не позаботился о безопасности подчиненных? Через два часа солдаты вернулись в долину – каждый с двумя бидонами в руках, но зато без оружия. К тому же их осталось только четверо. Они рассказали, что попали в засаду: их окружил вооруженный отряд, человек пятьдесят; командира группы повесили у самого родника, а остальных обезоружили. Унтер-офицера вздернули на огромном старом, точно израненном вязе с ободранной корой. Это убийство явилось как бы вызовом в адрес противника. Безымянный капитан сразу же догадался, что убийство – акт возмездия за того странного человека, похожего на обезьяну, которого подстрелили на дереве, когда рота направлялась в долину. Теперь уже не для одного Безымянного капитана, но и для всех остальных офицеров и солдат война стала реальностью.

Сестренка, когда муштровавший меня отец-настоятель рассказал о первом столкновении в нашей долине во время пятидесятидневной войны, я не испытывал никакого сочувствия к повешенному на огромном вязе унтер-офицеру. Ведь он, подумал я, один из тех, кто подстрелил Человека, не слезающего с дерева. Правда, поднимаясь с приятелями к Дороге мертвецов, чтобы попить холодной родниковой воды, я всякий раз испытывал страх, от которого перехватывало горло и теснило грудь, стоило мне взглянуть на израненный ствол вяза. Казненный, говорят, был повешен так низко, что его голые ноги, с которых стащили ботинки, почти касались земли, но я почему-то смотрел только на самые высокие ветви, по которым сновали облезлые белки. Мне даже казалось, что призрак Человека, не слезающего с дерева, растворенный в зелени пронизанной солнцем листвы, внимательно наблюдает за нами…

Когда я думал об этом столкновении, меня тревожило другое: судьба четырех солдат, которым оставили жизнь, но зато отняли у них оружие, гранаты и патроны, и которым пришлось вернуться в роту лишь с наполненными водой бидонами из-под керосина. Получив в школе милитаристское воспитание, шедшее вразрез со спартанским духом, в котором воспитывал меня отец-настоятель, я знал, что командир имел полное право расстрелять этих четырех бедняг, у которых отняли боевое оружие, и эта мысль была для меня мучительна.

В легенде, которую мне рассказывал отец-настоятель, ничего не говорится о судьбе этих солдат. Но из нее явствует, что бойцы патрульного отряда нашего края, выбрав из пятерых старшего по званию, совершили акт возмездия за зверское убийство Человека, не слезающего с дерева, после чего самым суровым образом предостерегли оставшихся четырех:

– Единственный родник «живой воды», из которого можно брать питьевую воду, принадлежит нашей долине, и при желании нам ничего не стоило отравить его. Нам хорошо известны травы для приготовления яда. Но мы не сделали этого и оставили источник нетронутым только потому, что, при всей нашей ненависти к армии Великой Японской империи, такой поступок был бы непростителен по отношению к простым солдатам. Однако, если в этой войне ваши войска преступят границы общечеловеческой морали, мы будем беспощадны.

Отпущенные после этого предостережения четверо солдат набрали из родника вожделенной воды и, стараясь не пролить ни капли, стали осторожно спускаться вниз по темной горной тропинке. Посреди дороги они остановились и, выбрав ровное место, где можно было составить бидоны, разделились по двое и начали палками дубасить друг друга. После этого продолжили путь. Они прибегли к таким странным действиям, чтобы иметь основания доложить: на них напал вооруженный отряд местных жителей, которому не удалось захватить их без боя – все четверо сражались, не щадя жизни; но в конце концов унтер-офицер был убит, а их обезоружили. Солдаты постарались приукрасить случившееся невероятными подробностями. Мол, настигшие их мятежники, а их было больше пятидесяти человек, имели на вооружении какое-то неведомое сверхсовременное оружие, которое они производят, наверное, на заводе, упрятанном в глубине леса. Что касается сведений о заводе, то, разумеется, ими снабдил их командир патрульного отряда и сделал он это намеренно, считая передачу такой информации важной психологической операцией. Все вышло точно по его плану: Безымянный капитан и пятеро офицеров его штаба были буквально потрясены. Командование роты вместо того, чтобы наказать обесчещенных солдат, бросило все силы на немедленное укрепление позиций и пересмотр всей системы обороны.

Значит, в глубине леса находится военный завод, и на нем производится невиданное сверхсовременное оружие. Ты, сестренка, тоже прекрасно знаешь, что это не была простая выдумка. Разрушитель отдал в снах множество приказаний, одно из которых и в самом деле послужило поводом для создания завода. Он, конечно, не отличался масштабами и к тому же был, так сказать, перерабатывающим – на нем разбирали готовые механизмы и из деталей собирали новые, совсем не похожие на первоначальные, то есть создавали новое оружие. В общем, это был весьма оригинальный завод. И выражение «неведомое сверхсовременное оружие», употребленное четырьмя обесчещенными воинами Великой Японской империи, самым точным образом передает его внешний вид – тут солдаты были совершенно правы. Поскольку это были либо реконструированные на лесном заводе механизмы, не являвшиеся первоначально оружием, либо игрушечные пистолеты и автоматы, они действительно могли показаться новейшими образцами, которых не знала военная промышленность ни одной страны мира. Механизмы и игрушки, которые шли на детали для производства оружия, ввиду все возрастающего недоверия международной общественности к Великой Японской империи, переживавшей волну милитаристского угара, ввозились не по государственным каналам, а частным образом: за исключением игрушечного оружия немецкого производства, это был в основном металлический лом, собранный за рубежом и внутри страны.

Таким образом, оружейный завод, где высились горы этого хлама, был похож на международный приемный пункт утиля. Однако сердцем завода был станок, закупленный в Германии на прибыли, полученные от долларовой спекуляции после отмены эмбарго на золото. Этот станок, сестренка, ассоциировался у меня с тем, на котором работал Сверлильщик: он производил на нас огромное впечатление в годы войны на Тихом океане. Я не думаю, что легендарный инженер, трудившийся не покладая рук на этом заводе во время пятидесятидневной войны, и Сверлильщик, о котором среди ребят ходили слухи, будто он инопланетянин, – это один и тот же человек, но все же такая мысль порой приходила мне в голову. Когда на очередном уроке отец-настоятель дошел до этого места в легенде о пятидесятидневной войне, я закричал:

– Я видел этот станок! Он стоял в доме Сверлильщика.

Отец-настоятель удивленно глянул на меня своими глазами, глубоко посаженными у носа, похожего на клюв хищной птицы, и, досадливо хмыкнув, сказал:

– И я еще учу этого мальчишку?!

Разумеется, станок, являвшийся сердцем военного завода во время пятидесятидневной войны, не мог работать у нас в долине и после поражения. Он был полностью уничтожен армией Великой Японской империи. И только спустя лет десять пришлый человек – Сверлильщик, войдя затем в старинную семью из нашей деревни, привез с собой никудышный токарный станок, не шедший ни в какое сравнение с тем мощным, новейшей конструкции. Когда под тяжестью станка, от которого пошло его прозвище, перекосился весь дом самой уважаемой в долине семьи, старики не сказали ни слова только потому, наверное, что помнили еще о станке, неплохо послужившем в дни пятидесятидневной войны. Может быть, по той же причине и отец-настоятель раздраженно хмыкнул?

Завод в лесу, руководимый знающим инженером, был приспособлен к тому, чтобы на нем могли работать даже женщины и дети. Их разбивали на небольшие группы, и первым делом ставили отбирать игрушечные винтовки и пистолеты немецкого производства, из которых собиралось настоящее оружие. После этого каждая из групп обсуждала с инженером, сидевшим на бревне около станка, как лучше переделать эти игрушки, чтобы получилось боевое оружие. Инженер, знаток своего дела, давал квалифицированные рекомендации. Дальнейшая работа требовала огромного терпения, успех же ее не всегда был гарантирован. Дети и женщины сидели на корточках на складе материалов, похожем на свалку утиля, и, точно в игрушки играя, подбирали детали для переделки оружия немецкого производства. Эту работу дети часто выполняли гораздо успешнее и эффективнее взрослых. Правда, когда все нужные детали удавалось найти и создавалось оружие, внешне вполне отвечавшее своему назначению, пускать его в ход порой бывало рискованно. Завод, на котором в создании оружия участвовали даже дети и женщины, день ото дня работал все успешнее, склад оружия беспрерывно пополнялся. И когда бойцы патрульного отряда схватили пятерых солдат армии Великой Японской империи, пришедших за водой, унтер-офицера повесили, а четырех остальных обезоружили и отправили обратно в долину, те не покривили душой, докладывая в штабе роты, что ни разу в жизни не видели такого оружия, каким был вооружен местный отряд. Их утверждения о сверхсовременности этого оружия не были преувеличением, хотя судили они только по внешнему виду, не представляя себе его боевых возможностей.

Что же касается настоящего оружия, то огромную роль в достижении паритета военной мощи обеих армий во время пятидесятидневной войны сыграли капканы, реконструированные на лесном заводе. Я называю это оружие капканами, но они были не совсем обычными. Из Европы ввезли большое количество искусно сделанных мощных капканов, предназначенных для крупного зверя. С помощью станка инженер приспособил их для охоты на человека. Расчет, сестренка, был жестокий, но в то же время рациональный. При охоте на зверя капкан должен зажать его лапу и удержать, а при охоте на человека удерживать жертву нет никакой необходимости. Каждый капкан снабдили остро отточенным ножом, и стоило человеку попасть в него, как ногу отхватывало напрочь. Эти страшные капканы оказались особенно эффективными в начальный период войны, когда разведка армии Великой Японской империи прочесывала лес в поисках укрывшихся там людей. Для жителей долины и горного поселка установка капканов в нужных местах не составляла никакого труда, поскольку они прекрасно знали, какой тропой пойдут чужаки, миновав Дорогу мертвецов. Возможности капканов проявились с особой силой на склоне, спускающемся к долине от Дороги мертвецов. В ночь, когда было получено донесение разоруженных солдат, к роднику отправили тридцать человек, чтобы вернуть отобранное оружие и принести труп повешенного. Чудовищные потери, которые понес этот отряд от капканов, – вот главное, что заставило Безымянного капитана отказаться впредь от ночных операций.

В течение всей пятидесятидневной войны партизанские отряды деревни-государства-микрокосма в ночное время господствовали не только в лесу, что совершенно естественно, но и в долине. Господство их в долине приводило к тому, что офицерам и солдатам приходилось всю ночь сидеть, запершись в грязных домах; правда, нападений на штаб роты в ночное время партизаны деревни-государства-микрокосма не предпринимали. Бойцы нашего края совершенно явно ограничивали себя в действиях. Но тот факт, что они не совершали ночных налетов, которые поставили бы армию Великой Японской империи в безвыходное положение, по глубокому убеждению Безымянного капитана, свидетельствовал об одном: война фактически развивается по сценарию, предложенному жителями долины.

Метод ведения войны, избранный партизанами деревни-государства-микрокосма – взять хотя бы то, что они позволили армии Великой Японской империи пользоваться питьевой водой, не отравив ее, – зиждился на высоких моральных принципах. Однако, ни в коем случае не отступая от этой тактики, партизанский отряд иногда применял обманные маневры, просто чтобы посмеяться над противником. Классическим примером такого маневра легенды называют операцию «Волк». Ее вдохновителем был корейский волк, которого купил в Сеуле и, вернувшись в деревню, много лет держал у себя дома один любитель животных. К началу пятидесятидневной войны корейский волк был уже очень стар и не покидал деревянной клетки – эта предосторожность была необходима, чтобы уберечь его от задиристых собак. Парни из нашего патрульного отряда, как следует поморив голодом волка, которого хозяин забрал с собой в лес, тайком отвели его обратно в деревню и оставили в дальнем углу дома, где ночевали вражеские солдаты. На следующее утро солдаты забили рыскавшего в поисках пищи зверя, приняв его за бродячего пса, случайно попавшего в долину, однако врач, осмотрев труп, установил, что это никакая не собака, а волк. Новый приказ Безымянного капитана сводился к следующему: в Японии волки и шакалы считались полностью уничтоженными, но, поскольку в лесу, покрывающем горную цепь Сикоку, обнаружен самый настоящий волк, это утверждение следует считать опровергнутым, а посему ночные операции строго запретить.

Впрочем, в одной из легенд, услышанных мной в детстве, операция «Волк» толковалась иначе. Она непосредственно связывалась со стаей некогда одичавших собак, которых мы называли шакалами, – такая собака, как ты, наверное, помнишь, сестренка, недалеко от Дороги мертвецов до крови покусала тебя. В этой легенде привезенный из Кореи волк тоже участвует в осуществлении одного из звеньев продуманного Разрушителем плана подготовки к пятидесятидневной войне, но тут корейский волк использовался как производитель – его у нас в долине часто спаривали с собаками. Такие полуволки-полусобаки, одичав, жили в пещерах. Собравшись в стаю, они кружили в окрестностях, не спуская глаз с врагов, вторгшихся в жизненную сферу людей долины и соответственно их жизненную сферу тоже. И вот вожак стаи, корейский волк, вдохновитель их атак и набегов, напал на дом, в котором ночевали солдаты. Его убили, и это привело к войне между стаей собак и армией Великой Японской империи… В этой легенде об операции «Волк» упоминаются и те самые опасные капканы – снабженные не обычными зубьями, а острыми как бритва серповидными ножами, которые напрочь отхватывали ногу. От них, мол, шел запах человека, столь ненавистный одичавшим собакам. Собаки – одичавшее потомство корейского волка; партизаны – не поклоняющиеся чужим богам, непокорные японцы, стрелявшие из густых зарослей… Неужто же солдаты очертя голову пошли бы во тьму, где их поджидали эти омерзительные враги, даже если бы Безымянный капитан не запретил самым решительным образом ночные вылазки?

После полуночи в тот день, когда рота Безымянного капитана обосновалась в долине, прибыл и саперный взвод, задержавшийся потому, что ему пришлось ремонтировать электрическую и телефонную линию вдоль реки. Его прибытие означало, что в оккупированной долине снова появился свет и заработал телефон. В штабе, расположенном в здании начальной школы, ярко загорелись лампочки. Солдаты, с наступлением темноты пребывавшие в страхе, увидев ярко горящие лампы, подняли радостный крик, который разнесся по долине и долетел до девственного леса. Будто восстановление электросети и телефонной связи утверждало их господство над дикими аборигенами этого края. И офицеры не пресекли вопиющего нарушения воинской дисциплины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю