Текст книги "Игры современников"

Автор книги: Кэндзабуро Оэ

3

Сестренка, как друг семьи ты была приглашена на церемонию вступления в должность американского президента и – неофициально, конечно, – попросила об оказании помощи движению за отделение нашего края от Японии и признание его полной независимости. Президент ответил, что с этим следовало обращаться в период оккупации. Специальный корреспондент крупной и влиятельной японской газеты, переводивший ваш разговор по дороге в зал приемов Белого дома, не сообщил об этом ни слова, хотя мог бы обеспечить своей газете сенсационный материал. Корреспондент, видимо, воспринял как национальный позор то, что его соотечественница заговорила с президентом о таком невероятном деле. Однако, поскольку в своей просьбе ты опиралась на мифы и предания деревни-государства-микрокосма, расценивать этот поступок как признак неблагоразумия или невоспитанности, безусловно, не следовало.

Я абсолютно уверен, что в основе твоего горячего стремления отыскать способ, который бы позволил возродить наш пришедший в упадок край, лежало и то, что в тебе течет кровь отца-настоятеля, и то, что ты была воспитана им как жрица Разрушителя. Даже меня, твоего брата-близнеца, человека, взявшего на себя исполнение заветной, но так и не сбывшейся мечты отца-настоятеля – чужака, стремившегося найти свое место в мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма, ты, сестренка, в то время изумляла. Почему именно тебя пригласил американский президент? Это давняя история, относящаяся к тому периоду, когда он переживал тяжелое разочарование, провалившись на президентских выборах. Он посетил тогда Японию как советник транснациональной корпорации по производству прохладительных напитков, и именно ты, сестренка, привела девушек из ночного клуба с Гинзы на интимную вечеринку, устроенную в гостинице. Однако почему все-таки случилось так, что, заняв наконец столь высокое положение, он пригласил хозяйку той памятной вечеринки на самое значительное для него торжество – церемонию вступления в должность президента? Кое-кто утверждал, что приглашения потребовала ты, шантажируя его магнитофонной записью, сделанной в тот вечер. Но мне нет необходимости уточнять это, рассказывая в письмах к тебе о мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма. Ясно одно – в тяжелый для кандидата на пост президента период ты со своими девушками из ночного клуба произвела на него неизгладимое впечатление. В противном случае, как мне представляется, даже если такая магнитофонная запись и существовала, она вряд ли вынудила бы президента пригласить тебя.

Сестренка, твоя интимная жизнь, высшим достижением которой стала связь с американским президентом, началась давно, в нашем доме, он стоял в самом низком месте долины и потому часто страдал от наводнений, но зато земля вокруг стала плодородной и на ней разрослись дикие вишни, китайские сливы и финиковые пальмы. Через полгода после того, как ты впервые гордо выставила на всеобщее обозрение в уборной с дырками в потолке свой маслянисто блестевший зад, в нашем доме было устроено нечто вроде салона, который стали посещать домогавшиеся тебя юнцы. После того как Актриса Цую перешел жить к Канэ-тян, в доме остались ты, я и Цуютомэ-сан, но ты, игнорируя нас с братом, устроила в доме увеселительное заведение. После ужина мы с Цуютомэ-саном выходили на улицу, поднимались по лестнице на второй этаж, служивший кладовой, – после захода солнца мы даже не могли пользоваться находившейся в доме уборной, а ты по собственному усмотрению распоряжалась первым этажом, правда не очень обширным. Снизу до нас доносился шум, и, хотя слова разобрать было трудно, я, чтобы не слышать этих порой веселых, порой мрачных голосов, забивался в самый дальний угол и читал – что мне еще оставалось делать? Цуютомэ-сан, для которого единственной радостью на свете был бейсбол, прежде чем подняться на второй этаж, часа два размахивал во дворе битой, а потом, даже не перемолвившись со мной и словом, мгновенно засыпал, чтобы восстановить силы перед утренней тренировкой. Это, конечно, не значит, что он не питал к тебе, сестренка, братских чувств. Утверждая свою диктаторскую власть в бейсбольной команде, он не в пример мне, человеку никчемному, занимал по отношению к тем, кто распускал слухи о твоем поведении, непреклонную позицию и при случае мог даже поколотить. Откровенно говоря, сестренка, он боролся не столько за твою честь, сколько за свое достоинство.

Однажды на школьной спортивной площадке, где обычно допоздна тренировалась бейсбольная команда, Цуютомэ-сан как следует отдубасил одного парня из горного поселка, который был значительно старше. Этот парень уже окончил школу и, болтаясь без дела, верховодил такими же, как он, шалопаями. Ребята из горного поселка и ребята из долины, в основном игроки бейсбольной команды, оспаривали лидерство, и этот парень давно намеревался свести счеты с Цуютомэ-саном, возглавлявшим бейсбольную команду. Собираясь затеять драку, он в сопровождении подростков из горного поселка спустился в долину, однако вынужден был дожидаться окончания тренировочного матча. Цуютомэ-сан и после того, как игра заканчивалась, никогда сразу же не распускал ребят. Да и они сами не хотели расходиться и, пока не становилось так темно, что выкрашенный известью мяч невозможно было различить, без конца колотили по нему битой.

Парень из горного поселка и подростки, которыми он верховодил, сидели на корточках в густой траве, обрамлявшей спортивную площадку, и сгоняя, как комаров, с колен кузнечиков, словно борцы сумо, распаляли себя перед схваткой с противником, который все еще продолжал отрабатывать удары битой. Наконец Цуютомэ-сан объявил об окончании тренировки. Решающий бой между Цуютомэ-саном и парнем из горного поселка договорились устроить в присутствии остальных ребят. Следя за мелькавшей в темноте спортивной формой брата, я побежал по высокой траве и, когда добрался до дальнего конца площадки, увидел парня из горного поселка распростертым у ног Цуютомэ-сана. А он, широко раскрыв злые, влажно блестевшие черные глаза, стоял в сгущавшейся тьме, сжимая в руках бейсбольную биту – она, несомненно, и была оружием, повергшим наземь его противника. Окружившие их ребята из бейсбольной команды и горного поселка, забыв, как только что распаляли себя, судя по всему, осуждали поступок Цуютомэ-сана, использовавшего в качестве оружия биту, – ведь это, в конце концов, обыкновенная мальчишеская драка, почти игра. Я долго не мог опомниться, сестренка, – так мне стыдно было тогда за брата.

А все произошло потому, что парень из горного поселка, дождавшись конца тренировки, поднялся из высокой травы, где он сидел вместе со своими товарищами, и, приблизившись к Цуютомэ-сану, крикнул ему в лицо:

– Цуютомэ-сан, я все равно пересплю с твоей сестричкой!

Перед тем как стукнуть обидчика по уху битой, Цуютомэ-сан заявил ему: «Моя сестра может спать с кем угодно – я и слова не скажу, но если ты или кто-нибудь из твоих соплеменников придет к ней – убью!»

В то время мне уже была известна не совсем понятная легенда о так называемом «третьем племени» деревни-государства-микрокосма, и все-таки своим намеком еще больше, чем внезапным приступом бешенства, Цуютомэ-сан вызвал у меня чувство отвращения.

Но что бы ни говорил, пытаясь унизить противника, Цуютомэ-сан, ты, сестренка, по-моему, не отказывала ни одному из парней, посещавших твое заведение. Твоя нагота их так восхищала, что они постоянно твердили:

– С таким телом не стыдно показаться и генералу Макартуру!

И действительно, сестренка, появившись перед кандидатом в президенты почти обнаженной, ты одарила его своей благосклонностью.

Хотя очень скоро стало известно, что «салон», устроенный в доме в самом низком месте долины, сулит удовольствия любому юнцу, без всякой дискриминации, Кони-тян ни разу не посетил его. Он ведь верховодил подростками нашей долины, и трудно поверить, что те не подпускали его к тебе, а прыжок перед учительницей показывает, какая страсть переполняла его здоровое тело. Днем с бамбуковой корзиной, полной мелкой рыбешки, он, спустившись по узкой тропинке, змеившейся по склону, часто появлялся у нашего дома. Но по отношению к твоему ночному салону он проявлял завидную стойкость. Ради чего? Может быть, ради Цуютомэ-сана, в воспитательных целях? Он строго следил за тем, как Цуютомэ-сан тренируется по утрам, как размахивает битой на сон грядущий, и пораньше отправлял его в постель, чтобы беречь силы. Каждый раз, когда Кони-тян возвращался из городка в нижнем течении реки, где продавал рыбу, он пробовал на Цуютомэ-сане новые методы тренировок, почерпнутые из купленных им бейсбольных журналов. Отчасти эти занятия воплощали и буддийское учение «поиска истины» в духе идей Тэцудзи Каваками. Кони-тян, человек импульсивный, обучая Цуютомэ-сана, старался укрепить заодно и свое тело. Благодаря совместным тренировкам между ними возникла такая прочная привязанность, какой не бывает даже у родных.

Не ограничиваясь наставлениями Кони-тяна, Цуютомэ-сан искал и собственные методы оттачивания мастерства. Я до сих пор помню, сестренка, как он для отработки прыгучести на заднем дворе возле колодца посадил подсолнухи. Пока семечки не проросли, он прыгал через грядку, стараясь не затоптать их. Вскоре пошли крохотные побеги. Но к тому времени прыгать через них ему надоело, и он перешел к другим способам тренировки, а когда снова вспомнил про подсолнухи, казалось, они так вымахали, что перепрыгнуть через них уже невозможно. Но и после того, как подсолнухи расцвели и их головки вздымались на такую высоту, что Цуютомэ-сану приходилось задирать голову, он топтался вокруг, поводя плечами и слегка подпрыгивая, точно собирался перескочить через двухметровых великанов. В такие минуты рядом с Цуютомэ-саном возбужденно вертелся Кони-тян с багровым лицом, на котором выдавались загоревшие до черноты скулы. Приходя посмотреть на тренировку, Кони-тян иногда приносил почти заледеневшие персики, которые он держал в огромном холодильнике своей рыбной лавки, и Цуютомэ-сан, чтобы не застудить правую руку – главную при ударе битой, – брал их левой и спокойно отправлял в рот, а я, наблюдая за ним со второго этажа, до дрожи ему завидовал.

Разумеется, далеко не всегда самостоятельные тренировки Цуютомэ-сана носили характер глупых причуд, к примеру как эти прыжки через подсолнухи. Чтобы укрепить мышцы ног и таза, он постоянно носил под брюками металлические кольца, которые по заказу Кони-тяна выковал для него кузнец. Он отказывался снимать их даже на уроках физкультуры, но поскольку, тяжелые и громоздкие, они все же не мешали ему бегать и прыгать лучше всех своих одноклассников, учитель физкультуры смотрел на эту причуду сквозь пальцы. Правда, не во время соревнований по футболу и борьбе сумо, когда металлические оковы могли нанести травму игрокам. Вообще-то Цуютомэ-сан не проявлял никакого интереса к другим видам спорта, кроме бейсбола и общеукрепляющих упражнений, поэтому, когда учитель физкультуры давал ему волю, он мог скакать без устали, как заяц, – оковы ему не мешали.

В дождливые дни, исключавшие возможность тренировок, Цуютомэ-сан из обращенного к реке крохотного чердачного оконца в нашей низкой каморке следил за полетом птиц над лесом, подсчитывая, сколько взмахов крыльями в секунду они делают, – это тоже было для него тренировкой. Он мог заниматься этим весь день. Даже у крохотных пичужек – воробьев или овсянок – он научился четко различать взмахи крыльев. Это умение должно было помочь ясно, вплоть до швов, видеть и точно отбивать твердый мяч, по которому в настоящих соревнованиях ему еще никогда бить не приходилось. Так Кони-тян делал из него классного игрока. Глаза брата под длинными ресницами, когда он, вырабатывая быстроту реакции, пристально следил за полетом птиц, казались мне удивительно красивыми.

Цуютомэ-сан натер деревянный пол нашего маленького дома воском, который по крохам насобирал в амбаре. Ему, видите ли, надо было каждую минуту своей жизни использовать для укрепления мышц ног и таза, но для нас, живших вместе с ним, это было тяжким испытанием. Помнится, ты много раз скользила на зеркальном полу, сестренка, и, с трудом сохраняя равновесие, часто говорила:

– Я не падаю только потому, что цепляюсь за мужчину.

Пытаясь заглянуть в душу Цуютомэ-сана, тогда еще совсем юного фанатика бейсбола, я начинаю думать, что, натерев пол, он намеревался хоть чем-то досадить всем, кто домогался его сестры. И совсем не укрепление ног и поясницы хождением по скользкому полу было главной побудительной причиной. Но тебе, сестренка, было наплевать и на молча страдавшего младшего брата, и на меня – ты уже тогда встала на путь, который свел тебя с кандидатом в американские президенты. И, поступив в кабаре маленького провинциального городка, ты сделала первый шаг в этом направлении.

4

Газеты и еженедельники поместили множество сообщений о самостоятельном выступлении Солдата Цуюити. Именно оттуда я почерпнул большую часть сведений о случившемся, но кое-что удалось обнаружить и самому. Спустя три года после случившегося из статьи, помещенной в одном лингвистическом журнале, я понял, что поступок Солдата Цуюити имеет и другую сторону – идейную. Статья была написана эсперантистом, который, щеголяя своей эрудицией, писал о возникшей у него в связи с изучением эсперанто идее. Вкратце она сводилась к следующему. Человек, который недавно собирался взять штурмом Токио, захватив дворец и вступив в переговоры с императором, привлек к себе внимание репортеров. В течение последних двадцати пяти лет он находился в психиатрической лечебнице. После нескольких возмущенных выкриков перед дворцом (а в его больном воображении – после рукопашного боя с оказавшими сопротивление войсками) он был взят в плен японской армией – это тоже в его больном воображении. Его снова водворили в психиатрическую лечебницу, где через несколько недель он умер от истощения. Возможно, его семья посчитает случившееся трагическим следствием преждевременной выписки душевнобольного из лечебницы. Но, пишет эсперантист, меня не покидает вот какая мысль. Во время задержания душевнобольной выкрикивал какие-то непонятные слова. При этом он отчаянно жестикулировал, будто произносил речь. Репортеры частично записали его выкрики слоговой азбукой катакана – они напоминали набор слов, которые при изучении языка начинающие часто выносят на поля учебника для лучшего запоминания. Может быть, это прозвучит как разгадка преступления в детективном романе, но вот что выяснилось: в психиатрической лечебнице, где провел двадцать пять лет этот человек, в течение долгого времени находился на излечении известный ученый, один из основателей школы эсперанто в нашей стране…

Прочитав статью, я отправился в лечебницу, в которой полжизни провел Солдат Цуюити, чтобы побольше узнать о нем; даже придумал ход, который бы помог мне навести подробные справки, однако моя затея полностью провалилась. Я был братом Солдата Цуюити – это верно, но, сестренка, ведь наша семья целых двадцать пять лет не интересовалась его судьбой. Поэтому я был не вправе предъявлять слишком уж настойчивые требования к закрытой лечебнице. Правда, мне удалось встретиться с бывшим полицейским, допрашивавшим Солдата Цуюити. Именно он передал мне фотокопию записанной азбукой катакана речи Солдата Цуюити, которая дала пищу репортажам в газетах и еженедельниках. Этой удачей я был обязан другому нашему брату – Актрисе Цую, который выступал с концертом в театре на Симбаси.

Итак, Актриса Цую выступал в театре на Симбаси. Нельзя не поразиться, представив, какой трудный путь пришлось ему проделать после дебюта с полуимпровизированным танцем на сцене амбара для хранения воска. И вот Актриса Цую сумел дать сольный концерт в театре на Симбаси, правда единственный, к тому же дневной, и зал был заполнен лишь на треть – главным образом приглашенными. Не дожидаясь конца, я пошел за кулисы: в гримерной, в круглых металлических очках, похожая на старую немку, сидела Канэ-тян, как и в тот день, когда она старательно крутила ручку патефона, опираясь коленом о край сцены в амбаре для хранения воска, но ей теперь было под семьдесят. Мне стало как-то не по себе – действительно ли я нахожусь в гримерной театра на Симбаси или сижу в амбаре у нас на родине?..

На этот раз Канэ-тян не пришлось помогать в ведении концерта. Гримировал Актрису Цую профессионал, связь с участвовавшими в концерте известными молодыми актерами театра Кабуки, музыкантами, осветителями и рабочими сцены осуществлял один из работников компании, субсидировавшей выступления Актрисы Цую, у которого был бар с мальчиками в южной части Осаки. Поэтому Канэ-тян только любовалась, не отрывая глаз, Актрисой Цую, обнаженным до пояса, пока его готовили перед зеркалом к следующему номеру. Хотя для Актрисы Цую присутствие Канэ-тян было совершенно необходимо, он, с нескрываемой враждебностью глядя на ее отраженное в зеркале исхудавшее, с огромными глазами лицо под слоем белил и румян, все время что-то недовольно ворчал.

Во время выступления приглашенные зрители добросовестно смотрели на сцену и не переговаривались между собой, но, когда танец достиг кульминационного момента, из центра зала, где сидела молодежь, раздался женский смех – ха-ха-ха! Его подхватили другие зрители, хохот охватил весь зал, а в таких условиях выступать совершенно невозможно, жаловался потом Актриса Цую. Конечно, сестренка, этой женщиной была ты. В то время ты содержала ночной клуб на Гиндзе, и женщины, подхватившие твой смех, работали у тебя.

Когда, похныкав и посетовав на свою горькую судьбу, Актриса Цую наконец собрался с духом и, спотыкаясь, вышел из гримерной, я непроизвольно прыснул. У меня и в мыслях не было смеяться над ним, просто, вспомнив твой маслянисто блестевший зад, освещенный тусклой лампочкой без абажура в уборной амбара для хранения воска, я порадовался твоему неиссякаемому жизнелюбию. Но все же мой смех был не весел, и я должен был объяснить Канэ-тян, взглянувшей на меня сквозь металлические очки и нахмурившей редкие брови так, что между ними пролегли глубокие складки, почему я оказался в гримерной. Мой замысел был такой: я как младший брат Солдата Цуюити выясняю все обстоятельства, а бывший полицейский – первый, кто общался с ним после той самостоятельной акции, – поскольку он приглашен на концерт, скорее всего, зайдет в гримерную поздороваться и поблагодарить за приглашение, и пусть Актриса Цую нас познакомит. Канэ-тян наконец узнала меня и, проникшись доверием, заговорила со мной по-родственному.

– Еще когда мы жили в долине, я надеялась, что он обязательно будет выступать в театре Кабуки, здесь же все выглядит так убого, – посетовала она…

В тот день бывший полицейский, а ныне владелец частного такси, появившись в гримерной, чтобы выразить восхищение танцами Актрисы Цую, передал мне фотокопию речи, которую произнес Солдат Цуюити. Глядя на этот листок, исписанный катаканой, я обнаружил, что в тексте встречаются слова, которые даже мне почему-то казались понятными. Тогда я, скомпоновав их по собственному разумению, отправил текст эсперантисту, написавшему статью о Солдате Цуюити. Он ответил, что в составленном мной тексте немало ошибок, но первоисточником – ему это удалось точно установить – является одно из стихотворений покойного поэта Сабуро Ито, писавшего на эсперанто. Так мне удалось выяснить, что чувствовал Солдат Цуюити, решившись на столь отчаянный поступок.

Profunde mi nun spiras

 
Profunde mi nun spiras,
brakojn etendas liberaj,
Senkonscie cirkaŭmiras
ke pasis tagoj efemeraj.
 
 
Revenas rememor,
pri daŭrinta labor…
 
 
Ĝi neniel glate iris;
Korpon, nervon ĝi konsumis,
Kaj ofte gale mi elspiris,
sed fine, unu taskon mi plenumis.
 
 
Nun agrable laca,
kaj kviete paca…
 
 
Sentas mi la koron plena,
plena de ĝoj, espero,
post la longa peno,
al nova task’, al nova afero!
 

Вздохнув глубоко

 
Вздохнув глубоко,
Свободно раскинул руки,
Посмотрел вокруг и поразился –
Дни промелькнули как мгновенье.
 
 
Перебираю в памяти
Вереницу трудов бесконечных…
 
 
Нелегко приходилось: работа
Перемалывала тело и нервы,
Порой перехватывало дыхание от усталости,
И все же выполнена задача.
 
 
И разливаются по телу приятная усталость,
Покой и блаженство…
 
 
Сердце мое переполнено,
Переполнено радостью и надеждой:
После долгой изнурительной работы –
Новые дела! Новые проблемы!
 

Эсперантист, довольный тем, что его предположение, высказанное в статье, подтвердилось, написал в ответ, что подготовит новую работу для лингвистического журнала по поводу сделанного открытия. Но бывший полицейский, а ныне владелец частного такси, которому он сообщил о своем намерении, категорически возразил против публикации статьи, основывающейся на его записках. Он показал их брату покойного только потому, что посчитал бредом безумца. Но поскольку выяснилось, что в них был заложен совершенно определенный смысл, он боится, как бы ему не предъявили обвинение в халатном отношении к служебным обязанностям. Если вдуматься, сестренка, бывший полицейский был, пожалуй, прав. Раньше как человек психически здоровый он имел все основания считать эту странную запись лишенной всякого смысла, теперь же получалось, что единственно по невежеству оценил речь как бред безумца. Кроме того, именно он постарался снова упрятать Солдата Цуюити в психиатрическую лечебницу, где тот вскоре умер от истощения. Мне оставалось только переписать стихи Сабуро Ито (Солдат Цуюити скорее декламировал, чем произносил речь), сделать подстрочник и послать отцу-настоятелю и Актрисе Цую – на этом мое расследование и закончилось. Ни тот, ни другой никакого интереса к идейной подоплеке выступления Солдата Цуюити не проявили…

Цуютомэ-сану по возрасту следовало бы года два-три назад окончить колледж, но он, с головой уйдя в бейсбол, все еще учился в портовом городке, расположенном в устье вытекавшей из долины и впадавшей в море реки, по которой созидатели деревни-государства-микрокосма поднялись вверх. Возраст уже не позволял ему участвовать в школьных соревнованиях, но тренировался он без устали, черпая теоретические и практические построения из бейсбольных журналов. Это принесло свои плоды: его команда всегда занимала первое-второе места в префектуре. Видимо, именно тогда Цуютомэ-сан единственный раз в жизни мог идентифицировать себя в том небольшом социуме, к которому принадлежал.

Разумеется, Цуютомэ-сан пользовался таким авторитетом среди бейсболистов колледжа, потому что мяч мог отбивать без устали. И удар у него был неповторимый. Его мячи летели с такой бешеной скоростью, что никто из школьников не в состоянии был отбить их, и ему приходилось отходить назад от установленного места метра на два.

Пока Цуютомэ-сан числился в колледже портового города или, правильнее сказать, в его бейсбольной команде, жизнь его состояла из бесконечных поездок на велосипеде, отнимавших три часа в один конец. Причем беспрерывными упражнениями Цуютомэ-сан так укрепил мускулатуру ног, что даже обратный путь в гору он покрывал за то же время. Это говорит о его сверхчеловеческой воле и выносливости. В городской газете появилась статейка, в которой рассказывалась трогательная история о прилежном юноше, вовремя не получившем образования, так как ему пришлось работать, и теперь, чтобы ездить в колледж, он шесть часов в день проводит на велосипеде. Конечно, Цуютомэ-сан задержался с поступлением в колледж не потому, что ему пришлось после средней школы несколько лет работать, а потому, что целиком посвятил себя бейсболу. Все эти годы он, встав рано утром и надев бейсбольный картуз, делал гимнастику, бегал, тренировал глаза, следя за полетом птиц, бросал камни через реку, энергично орудуя лопатой, копал землю. Когда после занятий в колледже начиналась тренировка бейсбольной команды, он, хотя и не числился ее тренером, командирским тоном давал указания игрокам, объясняя, что и как следует делать, а когда тренировка заканчивалась, таким же командирским тоном выгонял их с площадки, сам же до темноты бросал бейсбольный мяч.

Во всей долине и горном поселке единственным преданным ему человеком был Кони-тян. Почему же тогда Цуютомэ-сан, к которому окружающие относились так высокомерно и пренебрежительно, даже поступив в колледж, не снял комнату в портовом городке, а упорно ездил туда на велосипеде, тратя на дорогу шесть часов в день? Скорее всего, потому, что человеческое общение он воспринимал только сквозь призму игры в бейсбол, допускающей бесконечное число случайностей, и вне этой сферы влиться в общество не мог – потому-то он и не решался обосноваться в чужом городе. Возможно, была еще одна причина, связанная с тем, что мне удалось наблюдать под пламенеющим небом после очередного тайфуна – Цуютомэ-сан унаследовал от отца-настоятеля какую-то неодолимую тягу к Разрушителю. Иначе говоря, он прочно укоренился в деревне-государстве-микрокосме, и, может быть, поэтому долго не решался порвать узы, связывавшие его с долиной и горным поселком.

Несмотря на все это, Цуютомэ-сан, в конце концов вырвавшись из родного гнезда, покинул наш край, по инерции промчался над городами нашей страны, пересек Тихий океан и приземлился в Сан-Франциско. Менеджером в его бейсбольных скитаниях был давно соединивший с ним свою судьбу Кони-тян, который бросил отца и рыбную лавку. В то время еще нельзя было разъезжать свободно. Какие связи пришлось пустить в ход Кони-тяну, чтобы добиться разрешения? Видимо, он смог упросить члена парламента от наших мест помочь им. А если к этому прибавить, что покупку двух авиабилетов и расходы на жизнь в Америке взял на себя опять же Кони-тян, то нет ничего удивительного, что предпринятая авантюра повлекла теперь уже явный разлад с отцом, который еще в тот раз, когда Кони-тян, подпрыгнув, разбил в кровь голову, практически махнул рукой на своего непутевого сына. Поездка в Америку Цуютомэ-сана и Кони-тяна была в штыки принята отцом Кони-тяна, торговцем рыбой, который считал, что даже для такого непоследовательного человека, как его сын, тратить деньги на совершенно бессмысленную затею – верх авантюризма.

На что же конкретно рассчитывали они, отправляясь в Америку? В характере Кони-тяна, склонного к неожиданным поступкам, полностью отсутствовала предусмотрительность, расчетливость. А построения Цуютомэ-сана, для которого критерием всего являлась игра в бейсбол и тренировка, были нереалистичны и далеки от правильной оценки обстановки. Они полетели в Америку, вдохновленные мыслью, что отправляются на родину бейсбола. Через несколько дней из статьи в одной американской газете, издающейся на японском языке, я узнал об их фантастическом плане. В ней говорилось: «В последнее время к нам стали прибывать из Японии довольно странные люди. Недавно, например, появились двое, и, сколько их ни гнали с тренировочной площадки бейсбольного клуба «Сан-Франциско доджерс», они не успокоились, пока не наняли кетчера[38]38
  Игрок в бейсбол, который ловит мяч (англ.).


[Закрыть] для тренировок. Эти двое – самые странные из всех, кто к нам приезжал, – один еще совсем юноша, другой – средних лет, по-английски они не говорят и объясняются жестами. Когда корреспондент заговорил с ними по-японски, питчер[39]39
  Игрок в бейсбол, подающий мяч (англ.).


[Закрыть] игнорировал его, как если бы к нему обратились на совершенно незнакомом языке, а тот, который постарше, оживился и с горячностью заявил, что питчер, которого он сопровождает, – настоящий гений, и если бы ему представился случай продемонстрировать свои способности, то его немедленно приняли бы в клуб «Сан-Франциско доджерс». Интересно, в своем ли уме этот, человек, которому совершенно неведомы визовые ограничения на пребывание в Америке? Может быть, он просто шутит? Корреспондент на этот вопрос ответить не смог».

Сестренка, я совершенно убежден, что слова «приняли бы в клуб» действительно принадлежат Кони-тяну. Это очень похоже на Кони-тяна, который как менеджер Цуютомэ-сана ездил с ним по стране, без конца пытаясь пристроить его в какой-нибудь профессиональный клуб. Путешествуя из Коти в Миядзаки, а оттуда на Окинаву, он беспрерывно слал телеграммы отцу, торговцу рыбой в нашей долине: Цуютомэ имеет прекрасные перспективы… Цуютомэ стоит перед выбором – «Хансин» или «Токю»… Команда развалилась, прежние перспективы сохранились, решаем, куда податься… Цуютомэ вступает в команду «Драгонс», начали переговоры с менеджером, жди радостных вестей.

Но радостных вестей отец так и не дождался. Выведенный из себя насмешками почтальона, он договорился, что будет сам раз в неделю ходить на почту за телеграммами Кони-тяна.

– Все от того чертова прыжка! – горестно вздыхал старик, и его слова «чертов прыжок» стали в нашем крае расхожим выражением, когда говорили о человеке импульсивном.

Стараясь устроить Цуютомэ-сана в профессиональный бейсбол, Кони-тян часто совершал глупости, хотя действовал всегда очень обдуманно. Когда они вернулись из первой поездки в Америку и оба в картузах клуба «Сан-Франциско доджерс» вышли из самолета в аэропорту Ханэда, они первым делом разослали во все профессиональные бейсбольные клубы и спортивные газеты фотографию, на которой Цуютомэ-сан что-то обсуждал с тренером этого клуба. Снимок был сделан в душевой: тренер «Сан-Франциско доджерс» положил ему руку на голое плечо, но у Цуютомэ-сана на повернутом в профиль совсем еще мальчишеском лице с опущенными глазами радости, как мне кажется, не видно. Поездка с целью устройства Цуютомэ-сана затянулась, и Кони-тян, начавший испытывать денежные затруднения, как-то по пути в клуб «Тайгерс» случайно заглянул в бар Актрисы Цую, который не только помог деньгами, но еще и сказал, когда речь зашла о той фотографии:

– Если у парня серьезные намерения играть в бейсбол, нужно проявить упорство! За пределами нашей долины мир жесток!

Кони-тян понимающе кивнул.