Текст книги "Кровные враги"

Автор книги: Кэндис Робб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Ангарад вспоминала историю времен Бранвен, дочери Ллира,[3]3
  Герои кельтских мифов.


[Закрыть] когда у Матолуха, короля Ирландии, искалечили несколько лошадей.

– Когда король Бран услышал об этом, – говорила Ангарад, – то расстроился не меньше ирландца, ведь в моем родном краю лошадь считается благородным животным, о котором заботятся не меньше, чем о младенце.

– Взаправду? – Гостья следила за каждым движением кухарки.

– В этом рассказе столько же правды, сколько в песне любого хорошего барда, – со смехом произнес Оуэн.

Обе женщины повернули к нему перепуганные лица. Молодая женщина оказалась симпатичной – решительный подбородок, широко посаженные карие глаза, пухлый рот. Когда глаза ее встретились со взглядом Оуэна, в них промелькнул секундный интерес, а затем тревога. У Арчера сразу испортилось настроение. Снова проклятый шрам и повязка. Никогда ему не дадут забыть об этом. Женщина резко поднялась, сбросив плащ на пол. Она оказалась довольно высокой, широкой в кости, сильной, но не лишенной грациозности.

Кухарка поздоровалась с Оуэном.

– Я пересказывала Кейт байку, которой попотчевала ее сынка Уильяма, чтобы он как следует присматривал за вашей лошадкой, капитан Арчер.

– Как приятно послушать старые легенды, – сказал Оуэн и повернулся к молодой женщине. – Я вижу, вы только что с дороги. Как вам удалось избежать эскорта моих бравых молодцев, что дежурят у ворот?

– Да ведь это Кейт Купер, – сказала Ангарад. – Жена управляющего. Она пришла со стороны полей.

– Да-да. Я прошла через поля. – Кейт Купер не отрывала взгляда от пола. – Мне пора идти. Скоро дети захотят есть. – Она повернулась, чтобы забрать плащ, и на мгновение смутилась, не увидев его на скамье.

Оуэн подобрал плащ с пола и протянул женщине.

– Спасибо. – Она все еще не поднимала взгляда на Арчера, хотя они стояли лицом к лицу. – Я… наверное, случайно сбросила его. – Она казалась чересчур расстроенной, когда брала плащ, и чуть снова не уронила его. Оуэн подумал, что дело тут не в его чарах. Миссис Купер ведь едва взглянула на него. Возможно, он повел себя недостаточно дружелюбно.

– Значит, вашей маме стало лучше?

Кейт Купер нахмурилась, но потом кивнула.

– Да, Бог пощадил ее еще раз. – Она бросила на него взгляд, поправляя плащ, но тут же потупилась, увидев, что он внимательно ее изучает.

– Уже уходишь? – Оуэн услышал в голосе кухарки удивление.

– Нужно заняться детьми, Ангарад. – Кейт Купер спешно исчезла за дверью.

– Симпатичная женщина, – заметил Оуэн, опускаясь на скамью, которую только что освободила жена управляющего.

– Да, она такая, эта Кейт. И знает, как пользоваться своей привлекательностью. Удивительно, как она вас-то не взяла в оборот. Неужто жена навесила вам какой-нибудь амулет, чтобы вы хранили ей верность?

– Наверное, Кейт просто не понравилась повязка у меня на глазу.

– Не-а, уверена, дело не в этом. – Ангарад поставила перед Оуэном кружку эля и присела рядом на скамье. – А откуда вы знаете насчет ее мамаши?

– От Джека Купера.

Кухарка закивала.

– Так и думала, что хозяйка не станет ничего о ней рассказывать.

– Отчего же?

– Да хозяйка сразу ее невзлюбила. Она с самого начала раскусила, что за птица Кейт Купер, и из-за этого чуть не отказала Джеку от места.

– Выходит, Кейт отличается непостоянством? – Оуэну захотелось удостовериться, что он правильно понял намек кухарки.

– Угу, к тому же хозяйка не верит, что Кейт ездит выхаживать мать.

– Должно быть, это осложняет жизнь Джеку Куперу.

– Он никогда словом не обмолвится о жене в присутствии хозяйки. Как он сам говорит, зачем напоминать ей о колючке, если рана затянулась?

– Какая рана, Ангарад?

– Я лучше помолчу. Скажу лишь, что хозяйка была совершенно права насчет Кейт. Поэтому-то меня и удивляет, почему вы сидите здесь со мной, вместо того чтобы прохлаждаться с Кейт на конюшне.

Тут со стороны зала вбежала служанка Сара.

– Ангарад, миссис Ридли спустилась вниз.

Кухарка со вздохом поднялась.

– Что ж, мне пора заняться делом, а хозяйка наверняка захочет видеть вас в зале. Я и вам пришлю что-нибудь подкрепиться – вдруг Кейт передумает. – Она подмигнула Оуэну и вновь занялась стряпней.

Сесилия Ридли стояла, подбоченясь, и метала грозные молнии из глаз, глядя, как Оуэн пересекает зал, направляясь к ней.

– Я слышала, вы уже успели побывать на кухне и познакомиться с блудницей.

Язвительность ее тона ошеломила Оуэна, хотя он и был предупрежден кухаркой.

– Я ходил туда согреться, – сказал он. – Я не знал, что там окажется Кейт Купер.

– Так что она сказала обо мне?

– О вас? Ничего. По правде говоря, она мне и двух слов не сказала. Тут же ушла, словно я прокаженный. А что она могла о вас сказать?

– Она держится от меня подальше, с тех пор как я застукала ее с Уиллом Краунсом. На конюшне.

По тому, как вспыхнули глаза Сесилии, Оуэн сразу понял, за каким занятием она их застала. Значит, вот о какой колючке говорила Ангарад. Оуэн решил сделать выпад.

– Вам, наверное, было очень неприятно, учитывая ваши чувства к Уиллу.

Сесилия хотела что-то ответить, но, раздумав, отвернулась.

– Мои чувства? – наконец сдавленно произнесла она. – Откуда вы… – Ее глаза снова вспыхнули. – Что вам наболтала эта девка?

– Ничего. Никому не пришлось мне ничего объяснять. Я обо всем догадался еще в первый раз, когда приехал сюда с вестью об убийстве Краунса.

– Господи помилуй. – Сесилия перекрестилась и опустилась на стул, побелев, как полотно. – Неужели это было так очевидно? Думаете, Гилберт знал, что я превратилась в Марию Магдалину?

– Вряд ли один неосторожный поступок сделал из вас Марию Магдалину. Как бы то ни было, мне не казалось, что ваш муж обладает какой-то особой проницательностью, миссис Ридли. Я обратил на это внимание только потому, что моя служба архиепископу обязывает меня изучать людей.

Сесилия опустила голову и с невероятным усердием принялась разглаживать юбку. Оуэн догадался, что она пытается скрыть слезы. Ее голос, когда она заговорила, подтвердил правильность догадки.

– Уилл Краунс был нежным, любящим мужчиной. – Она, не поднимая головы, прерывисто вздохнула. – Судьба свела нас. Он был добр. Никогда не отказывал в помощи. Таким, я надеялась когда-то, станет Гилберт. Уилл был в большей степени моим мужем, чем Гилберт.

– Я здесь не для того, чтобы судить вас.

Только теперь она подняла на него взгляд. При свете пламени ее темные глаза поблескивали от слез.

– Но в последние месяцы, после смерти Уилла, Гилберт стал настоящим мужем. Он тяжело воспринял смерть друга. Она изменила его, словно Божья благодать каким-то образом перешла от Уилли к Гилберту. Если бы я только знала, что Гилберт может быть так добр… – Сесилия покачала головой. – Но я так и не узнала мужа. Двадцать пять лет я считалась его женой, но так и не узнала его. Теперь я очень об этом сожалею. – Она закрыла голову руками и разрыдалась так, что больно было слушать.

Оуэн сидел не шевелясь.

– Прошу вас, простите. – С трудом выговорив это, Сесилия поднялась, вытерла глаза и взбежала по лестнице, к полному смятению Сары, которая только что вошла из кухни с полным подносом еды.

Оуэн ненавидел себя за то, что вынудил Сесилию выказать столь сокровенные чувства. Только сейчас ему стало понятно ее сдержанное поведение. Она страдала из-за того, что предала мужа с его лучшим другом и эту ошибку уже нельзя было исправить. Теперь Оуэн уже не верил, что Сесилия приготовила то злополучное снадобье.

Поев, он отправился к домику управляющего, решив выяснить, почему так разнервничалась Кейт Купер.

На стук никто не откликнулся. Он вошел в дом и не увидел никаких признаков возвращения хозяйки. Возможно, Кейт Купер успела навести порядок. Оуэн вышел из дома и пошел к конюшне. По дороге ему встретился Джек Купер, выглядевший весьма разозленным.

– Ты успел побывать в моем доме? Кейт видел? Правда, что она вернулась?

– Я видел ее на кухне сегодня утром. Только что побывал в твоем доме в надежде переговорить с ней, но никого не застал.

– Кейт там нет? – Джек быстрым шагом пошел к дому и ворвался в дверь, словно стараясь поймать какого-то беглеца, все время от него ускользающего. Повернувшись на каблуках, он злобно уставился в лицо Оуэну. – Так куда же она подевалась, вот что я хочу знать!

Оуэну тоже хотелось это знать. И почему Джек так сердит?

– Когда она убегала из кухни сегодня утром, то сказала, что ее ждут дети.

Джек покачал головой.

– Я только что отвел детей на кухню, чтобы они поели. Ангарад спросила меня, сколько раз ей кормить сегодня детей. Она ведь, как и ты, думала, что Кейт вернулась домой. Но ее что-то не видно. Все как было утром.

Оуэн огляделся. Большой тюфяк в углу выглядел так, словно с него только что встали, одеяло было смято, а подушки разбросаны. Ни мешков, ни котомок. Ни плаща на стене.

– По-моему, ты прав, Джек. Похоже, она сюда даже не заходила. Так куда она ездила?

– К матери.

– Далеко отсюда?

– В Йорк. Ее мамаша живет там же, где и ты.

– Твоя жена была в Йорке? Она ездила туда с Гилбертом Ридли?

– Ну да, они вместе отправились в дорогу.

– Почему миссис Ридли не сказала мне об этом, никак не пойму, – воскликнул Оуэн. – Это ведь очень важно.

– На этот вопрос легко ответить. Мы ничего не сказали хозяйке. Я подумал, что для нее лучше всего забыть о существовании Кейт.

– Но после убийства Ридли твоя жена осталась без средств в Йорке. Наверняка ты беспокоился. И почему-то не счел нужным рассказать мне об этом.

– Ошибаешься, с ней было все в порядке.

– Как это?

– Кейт и не собиралась возвращаться с мастером Ридли. Она рассчитывала задержаться подольше – ее мать слегла, видишь ли. Кейт нашла бы способ вернуться. И я полагаю, уже нашла. Куда только подевалась эта женщина? – Джек закрыл за собой дверь в дом и принялся озираться, словно решая, куда направить шаги.

Оуэн попытался соединить в одно целое разрозненные куски картины. Сесилия застала Кейт с Краунсом, которого любила. Кейт отправилась в Йорк вместе с Ридли. Краунс и Ридли погибли. Кто-то планомерно травил Ридли. Нет, картина что-то не складывалась. Ему не давала покоя мысль о Кейт Купер.

– Как часто твоя жена ездит в Йорк? – поинтересовался Оуэн.

Джек Купер дернул плечом.

– Наверное, мне не следует жаловаться. Мать ее живет одна. Кроме Кейт, у нее никого не осталось.

– Как часто она ездит туда, Джек?

– Дай подумать. Значит так, на день Святого Мартина, на праздник Тела Христова…

– Поехала полюбоваться на представление? – Оуэн вспомнил о спутнице Краунса, облаченной в плащ.

– Ну да. И я с ней был. Но в тот раз мы ездили не ради ее матери. Нас пригласили к родственникам на свадьбу в Боробридж. Мы и ее мамашу с собой захватили.

Оуэн попытался скрыть волнение.

– Сколько дней вы провели в Йорке на празднике Тела Христова?

– Дай подумать. Мы приехали за день до шествия и провели еще один день после праздника.

– Значит, вы уехали той ночью, когда убили Краунса?

– Ну нет, мы уехали на следующее утро. А об убийстве вообще узнали только на свадьбе. Краунс был родом из Боробриджа, знаешь ли, туда быстро дошла дурная весть, – Джек нахмурился. – К чему все эти расспросы?

– Я просто пытаюсь понять, кто где был во время убийства, Джек.

– Ты в чем-то нас обвиняешь?

– Нет, пока ты вроде бы ничего не скрываешь. С какой стати я бы стал тебя обвинять?

Джек пожал плечами.

– Просто все эти расспросы…

– А что ты и твоя жена почувствовали, узнав о смерти Краунса?

– Мы оба были потрясены, не сомневайся. Ужасно, когда погибает хороший человек. Хотя, конечно, он был не святой… Я ведь тебе рассказывал о нем и о хозяйке.

– Ты все время был рядом с женой в Йорке, Джек?

– Не-а, – ответил Джек. – В один из вечеров Кейт расклеилась, знаешь ли, и я отправился посидеть в таверну. Не каждый же день выбираешься в Йорк. А сидеть и смотреть весь вечер, как работает ее мать, я не мог.

– И что это был за вечер, Джек?

Джек скосился на Оуэна.

– А тебе зачем знать?

Оуэн моментально нашелся.

– Краунс тоже посетил таверну Йорка незадолго до того, как его убили. Если и ты был там в ту ночь, то мог что-то слышать. Или видеть, не подходил ли к нему кто-то.

– Что ж, это было в ту самую ночь, только я пошел не в таверну Йорка, поэтому ничем помочь не могу. Может быть, теперь ты и твои люди поищете со мной Кейт?

Весь день они искали Кейт Купер, но даже следа не нашли.

На следующее утро Оуэн попрощался с Сесилией Ридли и Анной Скорби. Перед отъездом он попросил Анну прислать ему весточку сразу, как она приедет в монастырь Святого Клемента. Возможно, ему понадобится с ней поговорить.

Он в последний раз заглянул к Джеку Куперу, надеясь, что Кейт вернулась среди ночи. Джек хмуро одевал трех ребятишек.

– Как зовут мать Кейт, Джек?

– Фелис. Слишком вычурно для вышивальщицы.

– Вышивальщица? В Йорке?

– Ну да. В основном ризы и алтарные покрывала – все такое прочее.

– Она живет на территории собора?

– Да, за воротами. Скромная и тихая эта Фелис. Хоть и имя у нее громкое.

Ночью Оуэн почти не сомкнул глаз, стараясь разобраться во всех фактах, которые узнал о Кейт Купер. Никак они не складывались в единую картину. А теперь еще и это. При таком раскладе Кейт могла беспрепятственно проходить через ворота собора. Но Оуэн никак не мог придумать причины, почему Кейт Купер понадобилось убить двух человек. Утром он спешно побросал вещи в мешок, горя нетерпением вернуться в Йорк и поговорить обо всем с Люси. Она часто подмечала то, что ускользало от него.

Сесилия вышла из дома, когда Оуэн привязывал мешок к седлу. Она поднесла ему бокал вина на дорогу.

– Вы узнали то, что хотели? – поинтересовалась она, пока он пил.

– Пока нет.

– А как насчет ядовитого снадобья?

– Простите, что пришлось помучить вас расспросами вчера, миссис Ридли.

– Это был ваш долг.

– Да, но я очень сожалею.

Сесилия улыбнулась и, потянувшись, пригнула к себе голову Оуэна и поцеловала его прямо в губы.

– Прощаю тебя от всего сердца, – прошептала она ему в ухо.

Слава Богу, он уезжал. Когда Оуэн выпрямился, то заметил ухмылку на лицах Алфреда и Колина. Он решил расстаться на более официальной ноте.

– Насчет Мартина Уэрдира, который работал на вашего мужа. Вы сказали, он был солдатом?

Она удивленно взглянула на него.

– Мартин Уэрдир? Да. Гилберт не хотел, чтобы я с ним зналась. Он говорил, что Уэрдир сохранил все дурные привычки солдатской жизни. Я не совсем понимала, что имелось в виду.

Оуэн оглянулся на Алфреда и Колина.

– Зато я понимаю. А что-нибудь еще ваш муж рассказывал о нем?

– Он думал, что Уэрдир был связным между французскими военнопленными в Англии и их семьями на континенте. Опасное дело.

– Вы так ни разу и не встретились?

Сесилия покачала головой.

– Я хотела. Гилберт и Мэтью оба отзывались о Мартине Уэрдире как о человеке, обладавшем опасным обаянием, но мне так ни разу и не представилась возможность составить о нем собственное мнение.

– Вы готовы, капитан? – прокричал Алфред.

– Да. – Оуэн сел на коня.

– Храни вас Господь. – Сесилия дотронулась до его руки в перчатке.

Выезжая со двора, Оуэн чувствовал на себе взгляд темных глаз и молился, чтобы ему вновь не пришлось вернуться в Риддлторп по приказу архиепископа.

Люси не сдержала крика, когда увидела плащ Оуэна, покрытый ледяной коркой. Она настояла, чтобы муж для начала оттаял, отогрев пальцы ног и рук. Вскоре он согрелся и сидел, протянув ноги к огню, с кружкой эля, сваренного Томом Мерчетом.

Люси тем временем накладывала на тарелку рагу, которому не дала остыть, и рассказывала о Джаспере, радуясь возможности удивить мужа.

– Слава Богу, мальчик в безопасности, – с облегчением сказал Оуэн. – Где он сейчас? Мне нужно задать ему несколько вопросов.

Люси улыбнулась.

– Сейчас он спит. Подожди до утра.

Однако Оуэн уже начал хмуриться.

– Кто привез его от Магды Дигби? – Такой тон обычно приводил к ссорам.

Люси не хотела сейчас спорить. Она пододвинула к мужу тарелку.

– Попробуй. За два дня пути, уверена, тебе ни разу не удалось толком поесть.

Оуэн не обратил внимания на рагу.

– Ты ездила к Магде Дигби за Джаспером?

Люси вздохнула.

– Я бы предпочла, чтобы ты сначала поел. Когда ты голоден, с тобой разговаривать невозможно, сам знаешь.

– Ты не ответила на мой вопрос, Люси.

– Я ездила не одна, Оуэн. И не обращайся со мной как с ребенком.

– Там очень опасное место. Со всеми этими дождями и снегопадами река, должно быть, вышла из берегов.

– Я же сказала, что не настолько глупа, чтобы отправиться туда в одиночку. Меня сопровождали монах, Тилди и один из ее братьев. У нас была лодка, а Бесс дала повозку, запряженную ослом. Мы хорошо подготовились к путешествию.

– Ты позаботилась о том, чтобы Джаспера никто не видел?

– А как же! – возмутилась Люси.

– Ты ездила туда ночью?

– Да, Оуэн, а теперь ты скажешь мне, как это было глупо.

Оуэн стукнул кулаком по столу.

– Ты хотя бы понимаешь, как опасно пересекать в темноте полноводную реку?

– Господи, а ты как хотел, Оуэн? Чтобы я оставила там мальчика? А не ты ли проклинал Джона Торсби за то, что тот отказался защитить ребенка?

– А кто тебя защитит? Стоит мне только уехать, как ты тут же пускаешься в какие-то авантюры. В последний раз, когда ты одна путешествовала, то подвезла незнакомца. Сейчас чуть не накликала беды, отправившись ночью на реку во время паводка. Что прикажешь с тобой делать?

Люси уставилась на мужа.

– О чем ты говоришь? Ты бы сам волновался за мальчика. Он пришел к Магде Дигби, и тогда она прислала сюда монаха узнать, не возьму ли я мальчика к себе. Я благополучно привезла его. Сейчас он поправляется. Я сделала это для тебя. А теперь вместо того, чтобы поблагодарить, ты ищешь повод поссориться. Я тебя не понимаю.

– Тебе совсем не обязательно было ехать самой.

– Но я хотела поехать.

Оба разозлились и долго смотрели друг на друга. Потом Оуэн закрыл глаз и покачал головой.

– Прости меня, Люси, я устал, разочарован результатами поездки. У меня все болит от долгой тряски в седле, и желудок бунтует от жирного рагу, которое я съел в дороге. – Он поймал Люси за руку. – Проклятье! Мы всегда портим нашу встречу после долгого расставания какой-нибудь ссорой.

– Это ты все испортил, не я. Я сообщила тебе то, что считала – да и любой разумный человек посчитал бы – хорошей новостью. – Люси отняла руку и поднялась. – Пойду спать. Ты переваришь ужин лучше, если меня не будет в комнате.

Оуэн отодвинул скамью от стола и усадил Люси к себе на колени. Она нарочно отворачивалась от него и смотрела только на огонь.

– Ты все время не шла у меня из головы, Люси. – Оуэн погладил ее волосы. – Мне очень не хотелось покидать тебя, когда ты так грустила. Пожалуйста, прости. А еще прости за мою неблагодарность.

Люси пришлось признать, что это начало раскаяния.

– Не буду отрицать, у меня были опасения насчет поездки. Но я приняла меры предосторожности. А ты, Оуэн, продолжаешь себя вести так, словно я ребенок.

– Как же мне оправдаться?

– Доедай свое рагу и иди спать.

Люси попыталась высвободиться из объятий Оуэна, но не тут-то было.

– Даже самым великим грешникам Господь дает шанс искупить свою вину. Неужели ты лишишь меня этой возможности?

Люси не выдержала. Уголки ее губ дрогнули, и она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.[4]4
  Моя вина, моя вина, моя величайшая вина (лат.).


[Закрыть] – Оуэн прижался головой к ее груди.

Проклятый тип. Обаяния у него не отнять.

– Ты ведь знаешь, что я тебя прощу. Всегда прощаю.

Оуэн обнял Люси. Она повернулась и обхватила его руками, зарывшись лицом в курчавые волосы.

– Я не настолько голоден, как думал, – сказал он, поднимаясь со скамьи вместе с ней.

Люси оторвалась от него.

– Тогда иди наверх. Я здесь все приберу и приду.

Оуэн осторожно отпустил Люси.

– Мы вместе приберемся. Что мне делать одному в холодной постели?

– Размышлять над своими грехами.

Оуэн фыркнул. Люси рассмеялась и поцеловала его.

– Я тоже скучала по тебе, негодник.

Он крепко обнял ее, и она почувствовала, как бьется его сердце.

– Я думал об этом всю дорогу домой. – Голос Оуэна изменился: стал тихим и ласковым. – Почему каждый раз нам нужно столько времени, чтобы настал мир?

Люси промолчала. Она сама задавалась тем же вопросом. Похоже, их характеры были совершенно не схожи. Любой пустяковый разговор мог перерасти у них в ссору. Это ее беспокоило.

11
Война торговцев шерстью

К тому времени, когда Оуэн добрался до покоев архиепископа, наступил полдень. Брат Микаэло презрительно скривил нос при виде опоздавшего, но через минуту вернулся с приглашением Торсби отужинать с ним.

Вечером Оуэна провели в зал, величественно обставленный и украшенный гобеленами, не уступавшими по качеству тем, что висели в лондонских покоях Торсби. Пол был выложен плиткой. Огромный камин источал тепло; перед ним стоял накрытый скатертью стол. Слуга как раз ставил дополнительные приборы – кубок, тарелку, ложку.

Торсби, облаченный в простую черную сутану, стоял у камина, сцепив руки за спиной, и неподвижно смотрел на огонь. Оуэн прошел до середины зала, не переставая удивляться непривычному виду этого важного человека. Ни тебе канцлерской цепи, ни алых одежд, ни меховых оторочек. Оуэн с удивлением отметил, что архиепископ, при своем возрасте и положении, удивительно строен и подтянут. Джон Торсби обернулся и, поймав изучающий взгляд Оуэна, жестом подозвал гостя к себе.

– Удивлен моим видом?

Оуэн кивнул.

Торсби оглядел себя.

– Действительно, необычно. Мне и самому трудно объяснить, почему я так оделся. Сегодня утром ходил в аббатство Святой Марии и помогал раздавать еду бедным. Можешь себе представить? А проснулся я от желания сделать что-нибудь бескорыстное. Милосердное. Угодное Господу. – Торсби улыбнулся. – Тебе должно это понравиться. Как-то раз ты заметил, что я забыл о своем долге наместника Господа.

– Да, было такое. – Оуэн не знал, то ли улыбаться, то ли готовиться к неприятностям. Архиепископ вел себя очень странно.

Торсби перешел к столу.

– Присаживайся. В конце такого дня мне обязательно нужно поесть и выпить вина.

– С удовольствием.

Они наполнили бокалы. Мейви для начала подала рыбный суп и хлеб. Оуэн обтер нож о край скатерти.

– Мейви, твоя стряпня – подарок небес, – заметил Торсби, отведав супа.

Толстуха вспыхнула и поспешила на кухню за следующим блюдом.

Торсби зачерпнул вторую ложку супа.

– Для тех людей, которых я сегодня видел, такой супчик был бы настоящим праздником. Только суп и хлеб, не говоря уже о вине, которое вообще для них невообразимый восторг. – От его обычной благостности не осталось и следа.

– Не хочу показаться дерзким, ваша светлость, но вы сегодня не такой, как всегда. Вам нездоровится?

Торсби на секунду нахмурился, глядя в тарелку, а потом вдруг расхохотался.

– Вот что мне нравится в тебе, Арчер. Ты совершенно не робеешь при виде моего кольца и цепи канцлера.

– Сегодня на вас цепи нет, – напомнил Оуэн.

– Действительно. Но она никогда не мешала тебе откровенно высказываться. Сегодняшнее мое одеяние привело меня к смирению, которого ты еще ни разу во мне не видел.

Оуэн испугался, не был ли он чересчур дерзок с архиепископом.

– Я имел в виду, что вы выглядите обеспокоенным, ваша светлость, бледным.

Торсби вздернул брови.

– Бледным? – Он задумался. – Возможно, Господь предупреждает меня, что мое время на исходе.

– К чему столь мрачные мысли, ваша светлость?

– Греховная погруженность в самого себя – вот моя проблема в последнее время. – Торсби наполнил бокал и осушил его. – Итак, что тебе удалось узнать в Беверли?

Оуэн, поняв, что Торсби не желает больше обсуждать свое настроение, описал непростые взаимоотношения обитателей Риддлторпа, а потом сообщил то, что узнал от миссис Ридли о Голдбеттере и его компании.

– Я не нахожу удивительным, что вновь всплыло это дело, затрагивающее корону, – заметил Торсби.

Оуэн изумился, убедившись, что имя Голдбеттера знакомо архиепископу. Тот даже на секунду не задумался, чтобы припомнить, кто это.

– Неужели это правда? – спросил Оуэн. – Неужели торговцы шерстью финансируют войну?

Торсби вздохнул.

– И да, и нет. Давай сначала воздадим должное превосходным блюдам, потом я расскажу тебе, откуда король Эдуард берет деньги на войну. Во время еды я не могу об этом думать, иначе аппетит пропадет.

Несколько минут они ели молча, потом Торсби все-таки не выдержал и нарушил тишину.

– А что ты думаешь о дочери Ридли?

Оуэн потянулся за вином, а сам тем временем подыскивал слова.

– Анна Скорби любит Господа, а не своего мужа. Думаю, поклонение Господу и есть ее истинное призвание. Но она единственная дочь в семье, а Гилберту Ридли хотелось породниться с семьей Скорби – видимо, на него произвела впечатление древность их рода. По словам миссис Ридли, ее зять вовсе не отличается терпением. Она полагает, что союз Пола Скорби с ее дочерью не приносит счастья обоим. Более нежному и любящему человеку, возможно, и удалось бы отвлечь Анну от чрезмерной святости.

– Ничего, поживет какое-то время в монастыре и, возможно, сама поймет, что ее прежняя жизнь не была такой ужасной.

Оуэн пожал плечами.

– Они бенедиктинки. Не думаю, что они подвергают себя большим лишениям.

– Тем лучше. Она увидит, что даже в монастыре трудно отрешиться от внешнего мира.

Торсби захихикал, радуясь собственной шутке. Еда и вино вернули его в прежнее состояние. Оуэну стало легче на душе. Ему не хотелось сочувствовать архиепископу.

Когда Мейви принесла твердый сыр, еще хлеба и вина, Торсби отодвинул стул и удовлетворенно вздохнул.

– Теперь я могу подумать о королевском дворе. Но сначала должен дать поручение Микаэло.

Он поднялся и вышел из зала. Оуэн воспользовался возможностью, чтобы выйти на задний двор и поискать отхожее место. Вернулся он через кухню, тепло натопленное помещение, где витали вкусные ароматы. При виде его Мейви заулыбалась.

– Вам приятно прислуживать, капитан Арчер. У вас хороший аппетит, как у настоящего воина.

– Поверьте, мне тоже было очень приятно.

– Когда будете уходить, я дам вам свежего хлеба. Для вас и миссис Уилтон. Ее мазь, которую она для меня приготовила, здорово помогла моим костям. Бог свидетель, но и в Лондоне не сыщется лучшей аптеки, чем наша.

Оуэн знал, что Люси обожает белые буханки, которые пекла Мейви. Кухарка использовала муку второго сорта, но благодаря ее мастерству хлеб у нее всегда выходил превосходный.

– Она будет вам очень благодарна, Мейви. И я тоже.

Оуэн наливал себе второй бокал вина, когда вернулся архиепископ. Торсби удивил его, войдя из кухни.

– Итак, теперь нам никто не помешает. Я бы отвел тебя в свои личные покои, но там только что разожгли огонь, и комната еще не прогрелась, а день, как назло, выдался весьма холодный.

– Не думаете ли вы, что дела Голдбеттера могли быть как-то связаны с убийством?

Торсби сделал глоток вина, затем, задрав голову, принялся разглядывать балки на потолке. Наконец он взглянул на Оуэна и кивнул.

– Вполне возможно. Хотя каким образом, я точно сейчас не скажу. Когда Эдуард затеял свои игры с торговцами шерстью, я его предупреждал. Натравите одного из них на другого – и разрушите все связи, все честные договоренности, на которых строится цивилизованная коммерция. А нецивилизованные торговцы опаснее целой армии наемников. Особенно торговцы шерстью, именно те, что контролируют самый важный товар для всех стран, втянутых в войну Эдуарда.

– Вы так прямо и сказали королю?

– Я всегда откровенен с королем. Но в последние дни начал сомневаться, мудро ли поступаю. – Торсби взглянул на свои руки, лежавшие на подлокотниках кресла, и, согнув палец, на котором было кольцо архиепископа, поймал лучик пламени. Казалось, он весь погружен в созерцание кольца.

Оуэн вернул погрустневшего архиепископа в настоящее.

– А вы знаете этого Джона Голдбеттера?

Торсби встряхнул головой, словно отбрасывая ненужные мысли.

– Хотя мы никогда не встречались, кое-что о нем мне известно. Он очень похож на Уильяма де ла Пола в своем отношении к закону, а де ла Пола я знаю хорошо. Более того, именно де ла Пол впервые упомянул при мне имя Голдбеттера. Он заметил, что некто Голдбеттер совершил не меньше проступков, чем он, и тем не менее Голдбеттера не привлекли к суду лорд-канцлера. Я заверил де ла Пола, что знаю много виновных, но все они навредили казне в гораздо меньшей степени, чем он, поэтому на них не стоило даже тратить наше время.

– Вам нравится повелевать в качестве лорд-канцлера.

Торсби покачал головой.

– Не часто. Власть – крепкое вино, к тому же не очень высокого качества. Оно вызывает тошноту и головную боль, по мере того как скисает в наших желудках.

– Вы бы предпочли держаться подальше от королевского двора?

– Если бы только это было возможно.

– Из-за войны?

– Как ни печально, из-за короля. – Торсби принялся сверлить Оуэна взглядом глубоко запавших глаз. – Вот почему я побеспокоился, чтобы нас никто не подслушивал, особенно Микаэло. Стоит только кому-то покритиковать короля, как его тут же обвиняют в измене. Я полагаю, ты понимаешь разницу между недовольством, способным привести к восстанию, и тем, что просто-напросто является выражением разочарования. Но Микаэло я не доверяю.

Оуэну не слишком нравился этот разговор, но он понял, что Торсби вряд ли отменит ту задачу, которую поставил перед ним.

– Вы можете мне доверять, ваша светлость.

Торсби кивнул.

– Очень немногим я могу доверять, и каждый мне дорог.

– Почему вы держите Микаэло своим секретарем?

– А какой другой невинной душе я могу его подсунуть? Микаэло теперь стал для меня чем-то вроде власяницы.

Оуэна очень позабавила эта картина – брат Микаэло в виде власяницы. Он даже расхохотался.

Торсби покивал, потянувшись к вину.

– Да, да, можешь посмеяться над моей глупостью, – проворчал он, но глаза его улыбались. Он наполнил свой бокал, отрезал кусочек сыра, бросил его в рот, посмаковал и запил глотком вина. – Когда все сказанное сделано, это и есть награда, которую дарит высокое положение, а вовсе не власть, которая вместе с ним приходит. Власть – очень опасная штука. – Архиепископ покачал головой, вновь став серьезным. – Итак, к делу. Когда король вознамерился объявить о своих притязаниях на корону Франции, ему понадобились огромные деньги для реализации собственных амбиций. Кто-то напел ему хитроумный план, как получить больший, чем обычно, доход от шерсти, манипулируя запасами и подняв пошлины. Торговцев и юристов, предложивших этот план, несомненно, подстрекали лорды, боявшиеся, что средства на войну будут взяты из их кармана.

– Или у церкви? – предположил Оуэн.

– Нет, церковь и не думала избегать налогов. – Торсби отхлебнул еще вина. – В то время торговцы шерстью обладали большими запасами денег, чем любое другое сообщество в королевстве. Шерсть была, – он пожал плечами, – и, возможно, остается самым ценным товаром на нашем прекрасном острове. И очень важным для фламандцев, которые весьма переменчивы в своей лояльности: иногда верны нам, иногда – французскому королю. – Торсби вздохнул, печально покачав головой. – Златокудрый Эдуард. Высокий, величественный, упрямый. Я был не единственным советником, напоминавшим Эдуарду, что король Франции может точно так же раздавать дары и угрожать Фландрии.