Текст книги "Мир без конца"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Часть II
8–14 июня 1337 года

6

В тот год, когда Мерфину исполнился двадцать один, на Троицу Кингсбриджский собор заливали потоки дождя. Крупные капли стучали по шиферной крыше; по водоотводам текли ручьи; в пасти горгулий пенилось и клокотало; с контрфорсов свисали дождевые завесы; вода омывала арки и колонны, обрызгивая статуи святых. Небо, огромный собор и весь город отливали всеми оттенками мокрого серого цвета.

В седьмое воскресенье после Пасхи праздновали снисхождение Святого Духа на учеников Иисуса. Обычно Троица выпадала на май или июнь; в Англии незадолго до этого стригли овец, так что в этот день всегда открывалась Кингсбриджская шерстяная ярмарка.

Мерфин, шлепая по воде через ливневые потоки, пробирался к собору на утреннюю службу. Пришлось набросить капюшон, чтобы не намочить лицо, и пройти по ярмарке. На просторной лужайке к западу от собора сотни торговцев выставили лотки; теперь они торопливо накрывали их промасленной мешковиной или войлоком, чтобы уберечь товар от дождя. Главными на ярмарке были купцы, торговавшие шерстью, – от мелких торговцев, скупавших товар у крестьян, до крупных дельцов, таких как Эдмунд, у которого склады просто ломились. Иногда попадались лотки, где продавали все, что можно купить за деньги: сладкое рейнское вино, шелковую с золотом парчу из Лукки, стеклянные венецианские кубки, имбирь и перец из таких восточных краев, названия которых выговорить могли лишь немногие. И конечно, сновали те, кто предлагал посетителям и торговцам самое необходимое: пекари, пивовары, кондитеры, предсказатели и проститутки.

Когда хлынул дождь, торговцы храбрились, перешучивались, что слегка напоминало карнавал, но погода сказывалась на прибыли. Некоторым деваться некуда. Дождь или солнце, но итальянские и фламандские закупщики не уедут без мягкой английской шерсти, необходимой для безостановочной работы тысяч ткацких станков во Флоренции и Брюгге. Однако розничные покупатели останутся дома: супруга рыцаря решит обойтись без муската и корицы; зажиточный крестьянин проносит плащ еще одну зиму; законник рассудит, что любовнице не так уж и нужен золотой браслет.

Мерфин не собирался ничего покупать. У него не было денег. Будучи подмастерьем, он жил у своего мастера, Элфрика Строителя, столовался с хозяевами, спал на кухонном полу и носил поношенную одежду главы дома, но жалованья не получал. Долгими зимними вечерами вырезал и потом продавал за несколько пенни хитроумные игрушки: шкатулки для драгоценностей с потайными отделениями, петушков, которые высовывали язык, когда их дергали за хвост, – но летом свободного времени не оставалось: ремесленники работали до темноты. Однако ученичеству скоро конец. Меньше чем через полгода, в первый день декабря, он станет полноценным членом Кингсбриджской гильдии плотников. Молодой человек не мог больше ждать.

Высокие западные двери собора открылись для тысячи горожан и приезжих, желавших присутствовать на службе. Мерфин зашел в церковь, отряхивая с одежды дождевые капли. Каменный пол стал скользким от воды и грязи. В погожий день собор освещали яркие лучи солнца, но сейчас царил мрак, витражи потускнели, люди промокли.

Куда девается вода? В соборе нет отверстий для стока. Вода – тысячи галлонов – просто уходит в землю. Может, впитывается в грунт, все глубже и глубже, и наконец новым дождем заливает ад? Вряд ли. Собор построен на склоне. Вода уходит под землю, в холм, с севера на юг. Каменный фундамент задуман так, чтобы пропускать ее, поскольку скопление воды опасно. Вся она в конечном счете попадает в реку к югу от аббатства. Мерфину даже показалось, что он чувствует подошвами башмаков, как под землей с глухим гулом течет вода, просочившаяся через каменный пол и фундамент. Виляя хвостом, к нему радостно подбежала маленькая черная собачка.

– Привет, Скрэп, – потрепал он ее.

Юноша поднял глаза, высматривая хозяйку, и сердце его на секунду остановилось. Керис надела красный плащ, доставшийся ей от матери. Единственное яркое пятно в полумраке. Мерфин широко улыбнулся от счастья, что видит ее. Трудно объяснить красоту этой девушки. Маленькое круглое лицо с аккуратными правильными чертами, не очень темные каштановые волосы и зеленые глаза с золотыми пятнышками. Давняя подруга не сильно отличалась от остальных девушек Кингсбриджа, но сейчас лихо заломила шапку, в умных глазах светилась насмешка. Девушка смотрела с озорной улыбкой, обещавшей смутные, но мучительные удовольствия. Мерфин знал ее десять лет, но лишь в последние несколько месяцев понял, что любит.

Керис затащила его за колонну и поцеловала. Они целовались где только могли: в церкви, на рыночной площади, на улице, но лучше всего было, когда он приходил к ней домой и молодые люди оставались одни. Мерфин жил ради этих мгновений и мечтал о том, как будет целовать ее, засыпая и просыпаясь.

Заходил к ней два-три раза в неделю. Гостеприимный Эдмунд, в отличие от тетки Петрониллы, любил юношу и часто приглашал на ужин. Тот с радостью соглашался, зная, что стол будет лучше, чем у Элфрика. Потом они с Керис играли в шахматы или шашки, а то и просто болтали. Ему нравилось смотреть на нее: когда она что-нибудь рассказывала или объясняла, ее руки чертили что-то в воздухе, на лице отражалась увлеченность или удивление, будто девушка все проживала заново, – но с особым нетерпением Мерфин ждал, когда удастся сорвать поцелуй.

Он огляделся и, так как никто в их сторону не смотрел, сунул руку под плащ Суконщицы и коснулся мягкого платья, согретого ее телом. Он никогда не видел Керис обнаженной, но хорошо знал ее грудь. В снах юноша заходил дальше, видел себя с возлюбленной где-нибудь на поляне в лесу или в большой спальне какого-нибудь замка, одних, нагишом. Но странно, сны всегда обрывались на секунду раньше, чем они приближались друг к другу. Ничего, думал Мерфин, терпение, терпение.

Оба молчали о женитьбе. Подмастерья не могли жениться, и приходилось ждать. Керис, конечно, думала о том, что они будут делать, когда закончится срок его ученичества, но никогда не поднимала эту тему. А ученик плотника суеверно боялся говорить вслух о совместном будущем. Утверждают, паломникам не следует слишком подробно планировать путь: они, чего доброго, узнают про такие напасти, что вообще решат остаться дома.

Мимо прошла монахиня, и юноша виновато отдернул руку, но та их не заметила. Люди чего только не делали в огромном соборе. В прошлом году Мерфин видел, как возле стены в южном крыле в темноте вечерни совокуплялась пара; правда, их выгнали. Может, получится простоять здесь с Керис всю службу, подумал он. Но та решила иначе:

– Пойдем вперед.

Взяла его за руку и повела через толпу. Подмастерье знал здесь многих, хотя и не всех. Кингсбридж с семитысячным населением являлся крупным городом Англии, и всех не мог знать никто. Молодые люди подошли к месту, где сходились рукава трансепта, и оказались у деревянной ограды алтаря, куда имели право заходить только священнослужители.

Мерфин встал возле важного итальянского купца Буонавентуры Кароли, приземистого человека в богато вышитом плаще из плотного сукна. Буонавентура был родом из Флоренции – как он утверждал, самого большого христианского города, в десять раз больше Кингсбриджа, – но теперь жил в Лондоне, ведя дела с английскими суконщиками. У семейства Кароли денег куры не клевали, они давали в долг королям, но Буонавентура держался дружелюбно и просто, хотя говорили, что в делах итальянец беспощаден.

Керис непринужденно кивнула ему – Кароли остановился у них дома. Купец приветливо поздоровался с Мерфином, хотя не мог не понять по возрасту юноши и одежде явно с чужого плеча, что это простой подмастерье. Флорентиец осматривал собор.

– Я впервые попал в Кингсбридж пять лет назад, – начал он светский разговор, – но до сегодняшнего дня не обращал внимания, что окна в рукавах трансепта выше остальных.

Кароли говорил по-французски, иногда вставляя тосканские слова. Мерфин понимал его без труда. Будучи сыном английского рыцаря, он говорил с родителями на нормандском наречии, а с друзьями – по-английски; о значении многих итальянских слов просто догадывался, так как учил латынь в монастырской школе.

– Могу сказать вам почему.

Буонавентура поднял брови, удивившись, что подмастерье обладает такими познаниями.

– Собор построили двести лет назад, когда узкие стрельчатые окна нефа и алтарь были неслыханным новшеством, а сто лет спустя епископ захотел башню повыше, перестроил трансепты и вырезал в них большие окна, как было модно в то время.

Итальянец поразился:

– Откуда тебе это известно?

– В монастырской библиотеке хранится история аббатства, Книга Тимофея, и в ней подробно рассказывается о строительстве собора. Основная часть написана при великом аббате Филиппе, но кое-что добавляли позже. Я читал ее, когда учился в монастырской школе.

С минуту Буонавентура пристально смотрел на Мерфина, как будто стараясь запомнить лицо, затем скупо бросил:

– Красивый собор.

– А итальянские другие? – Любознательный юноша обожал слушать про дальние страны, про жизнь вообще и архитектуру в частности.

Буонавентура задумался.

– Мне кажется, строительные принципы везде одни и те же. Но в Англии я не видел соборов с куполами.

– А что такое купол?

– Это такая круглая крыша, как половина мяча.

Мерфин изумился:

– Никогда ничего подобного не слыхал! А как их строить?

Кароли рассмеялся:

– Молодой человек, я торгую шерстью. Пощупав ее, без труда отвечу тебе, откуда она – из Котсуолда или Линкольна, но я не знаю, как построить курятник, не говоря уже о соборах.

Подошел мастер Мерфина богач Элфрик. Он всегда носил дорогую одежду, которая смотрелась на нем будто с чужого плеча. Этот льстец не обратил внимания на Керис и Мерфина, однако низко поклонился Буонавентуре:

– Какая честь снова видеть вас в нашем городе, сэр.

Подмастерье отвернулся.

– Как ты думаешь, сколько всего на свете языков? – спросила Керис.

Она любила задавать всякие странные вопросы.

– Пять, – не задумываясь ответил Мерфин.

– Нет, серьезно. Английский, французский, латынь – это три. Потом флорентийцы и венецианцы говорят по-разному, хотя у них есть общие слова.

– Верно. – Молодой человек включился в игру. – Это уже пять. Потом еще есть фламандский.

Лишь немногие понимали язык торговцев, приезжавших в Кингсбридж из фламандских городов ткачей – Ипра, Брюгге, Гента.

– И датский.

– У арабов тоже свой язык, у них даже буквы другие.

– А мать Сесилия говорила мне, что у всех свои языки и никто даже не знает, как на них писать, – шотландцы, валлийцы, ирландцы, может, и еще кто-нибудь. Это уже одиннадцать, а вдруг есть народы, о которых мы даже не слышали?

Мерфин улыбнулся. Он только с Керис мог так говорить. Остальные их сверстники были равнодушны к другим людям, другому образу жизни. А возлюбленная нет-нет да и спросит: каково жить на краю света? правы ли священники? откуда ты знаешь, что сейчас не спишь? А еще они любили отправляться в воображаемые путешествия, соревнуясь, кто больше придумает интересного.

Гул в соборе затих, монахи и монахини сели, вошел регент хора, Карл Слепой. Он ничего не видел, однако по собору и территории монастыря передвигался без посторонней помощи. Карл шагал медленно, но уверенно, как зрячий, зная каждую колонну, каждую плиту на полу. Своим бархатным баритоном он задал тональность, и хор запел гимн.

К монахам и священникам подмастерье относился спокойно. Бывало, конечно, что их авторитет не всегда подкреплялся знаниями, примерно как у его хозяина Элфрика, но он любил ходить в церковь – службы убаюкивали. Музыка, архитектура, латинские гимны приводили его в восторг; молодой человек будто спал с открытыми глазами. И опять возникло чудное ощущение, что под ногами течет вода.

Мерфин обвел глазами три яруса – аркаду, галерею, верхние окна. Он знал, что при сооружении колонн камни кладут друг на друга, но это было незаметно – по крайней мере на первый взгляд. Вдоль каменных блоков шли каннелюры, [3]3
  Каннелюр – вертикальный желобок на стволе колонны.


[Закрыть]и каждая колонна казалась пучком копий. Его взгляд заскользил по одной из четырех гигантских колонн средокрестия – от массивного квадратного основания, вверх, туда, где одно из «копий» устремлялось к северу, сгибаясь в арку, переброшенную через придел. Потом юноша перевел взгляд на средний ярус, где еще одно «копье» отходило на запад, образуя аркаду галереи, а затем еще выше – на западную пяту арки яруса верхних окон, где последнее «копье», подобно цветочному стеблю, превращалось в изящное ребро высокого потолочного свода. От рельефного украшения в самой высокой центральной точке свода подмастерье повел взгляд по ребру вниз, к противоположной колонне средокрестия.

И вдруг что-то случилось. У Мерфина потемнело в глазах – показалось, что западный рукав трансепта тронулся с места. Раздался тихий гул, низкий, едва слышный, пол под ногами задрожал, как будто рядом упало дерево. Хор запнулся. По южной стене алтарной части, совсем рядом с колонной, которую изучал Мерфин, пошла трещина.

Он повернулся к Керис, краем глаза заметив, как в хоре и средокрестии падают камни. Затем возник хаос: кричали женщины, мужчины, оглушительно грохотали огромные камни, падая на пол. Это длилось целую вечность. Когда наступила тишина, юноша понял, что левой рукой прижимает к себе Керис, а правой прикрывает ей голову, заслонив собой от места, где в руинах лежала большая часть собора.

Несомненное чудо, что никто не погиб. Самые страшные разрушения случились в южном приделе, где людей не было. Прихожан в алтарную часть не пускали, а клир находился в ее центре – хоре. Несколько монахов чуть не простились с жизнью, отчего разговоры о чуде стали только громче; те, в кого угодили осколки камней, отделались порезами и ушибами. Кое-кто из прихожан получил царапины. Конечно же, людей сверхъестественным образом защитил святой Адольф, мощи которого хранились под высоким алтарем, а среди деяний числилось множество исцелений и случаев спасения людей от верной гибели. Однако все соглашались, что Бог послал Кингсбриджу предупреждение. О чем – было не совсем ясно.

Часом позже четыре человека осматривали разрушения. Двоюродный брат Керис, ризничий Годвин, отвечал за собор и все его сокровища. Его помощником по строительным и восстановительным работам стал брат Томас, который десять лет назад звался сэром Томасом Лэнгли. Плотник и строитель широкого профиля Элфрик имел с аббатством договор, обязывавший его следить за состоянием собора, а Мерфин тащился за ними, как подмастерье Элфрика.

Восточную часть церкви колонны разделяли на четыре травеи. [4]4
  Травеи – в романской и готической архитектуре пространственная ячейка нефа, ограниченная четырьмя устоями, несущими свод.


[Закрыть]Повреждены оказались две из них, ближние к средокрестию. Каменный свод над южным приделом полностью рухнул в первой травее и частично во второй. По среднему ярусу шли трещины, а из верхних окон вылетели каменные средники. Элфрик предположил:

– Из-за какого-то дефекта строительного раствора свод раскрошился, что вызвало трещины на верхних ярусах.

Мерфину это показалось неубедительным, но другого объяснения у него не было. Он ненавидел своего хозяина. Мальчиком начал учиться у отца Элфрика, опытного Йоакима, работавшего на строительстве церквей и мостов в Лондоне и Париже. Старик любил объяснять Мерфину хитрости каменной кладки, которые строители называли «тайнами». В основном это были арифметические формулы – к примеру, пропорции между высотой здания и фундамента. Любознательный паренек любил числа и жадно впитывал все, чему учил его старый учитель.

Но Йоаким умер, и дело перешло к его сыну, полагавшему, что подмастерье главным образом должен выучиться послушанию. Мерфину это претило, и Элфрик наказывал его урезанными порциями еды, холодной одеждой и работой на морозе. А для пущего назидания строптивцу круглолицую дочь Элфрика Гризельду, ровесницу Мерфина, всегда хорошо кормили и тепло одевали.

Три года назад жена мастера умерла, и он женился на старшей сестре Керис. Все считали Алису красивее: у девушки действительно были более правильные черты лица, но ей недоставало обаяния Керис, Мерфину она казалась скучной. Алисе же Мерфин, кажется, нравился, почти как и сестре, и молодой человек надеялся, что под ее влиянием Элфрик станет обращаться с ним получше. Но случилось обратное. Судя по всему, старшая дочь Эдмунда сочла своим супружеским долгом встать на сторону Элфрика, и теперь они мучили его вдвоем.

Мерфин знал, что, подобно ему, страдали множество подмастерьев, и все терпели, иначе не видать впоследствии доходной работы. Ремесленные гильдии беспощадно расправлялись с выскочками. Ни один человек в городе не мог начать своего дела, не став членом гильдии. Даже священники, монахи и женщины, решившие торговать шерстью или варить эль на продажу, вынуждены были вступать в гильдии. А вне городских стен особенно делать нечего: крестьяне сами строят себе дома и шьют рубахи.

После ученичества большинство молодых людей оставались у мастеров поденными работниками, за жалованье. Единицы становились партнерами и после смерти мастера перенимали дело. Этот путь Мерфину был закрыт. Он слишком ненавидел Элфрика и намеревался уйти при первой же возможности.

– Давайте посмотрим сверху, – предложил Годвин.

Перешли в восточную часть. Элфрик не преминул подлизаться:

– Хорошо, что вы вернулись из Оксфорда, брат Годвин. Но вам, вероятно, не хватает ученого общества.

Ризничий кивнул:

– Преподаватели там действительно очень сильные.

– А студенты, должно быть, выдающиеся молодые люди. Хотя до нас доходят слухи об их дурном поведении.

Церковник скроил покаянную мину.

– Боюсь, нет дыма без огня. Вырываясь из дому, молодой священник или монах может впасть в искушение.

– И все-таки нам повезло, что у нас в Кингсбридже есть люди, обучавшиеся в университете.

– Очень любезно с вашей стороны.

– О, это чистая правда.

Мерфину хотелось крикнуть: «Да заткнись ты, ради Бога!» Но Элфрик есть Элфрик – бездарный ремесленник, работает плохо, мыслит убого, но знает, где что урвать. Юноша часто имел возможность наблюдать, как наставник обходителен с людьми, от которых ему что-то нужно, и груб с теми, от кого никакой пользы. Больше Мерфина удивляло, почему такой умный и ученый человек, как Годвин, не видит Элфрика насквозь. Может, человеку, которому льстят, это не так заметно?

Ризничий открыл дверь и поднялся по узкой винтовой лестнице в стене. Подмастерье взбодрился. Он любил тайные ходы, а кроме того, очень хотел понять, почему рухнул свод.

Одноярусные приделы выступали с обеих сторон массива собора. По каменным сводчатым потолкам шли нервюры. [5]5
  Нервюра – выступающее ребро готического крестового свода.


[Закрыть]Снаружи покатая крыша приделов поднималась к основанию верхних окон основного массива собора. Под ней находился треугольник пустого пространства, пол которого представлял собой не видную снаружи верхнюю поверхность свода придела. Монахи и строители поднялись сюда, чтобы осмотреть разрушения сверху.

Через окна, выходящие внутрь собора, падал слабый свет, а Томас ко всему предусмотрительно захватил масляную лампу. Мерфин сразу заметил, что своды немного отличаются друг от друга от травеи к травее. Восточный свод менее выпуклый, чем соседний, следующий – частично разрушенный – также очертаниями не похож на последний.

По выпуклости свода монахи и мастера подошли как можно ближе к разрушениям. Все так же, как и в остальном соборе – камни, соединенные раствором, только потолочные плиты тонкие, легкие. Свод был почти вертикальным в основании, но, поднимаясь, загибался и в конце концов примыкал к каменной кладке противоположной стены. Элфрик заметил:

– Очевидно, прежде всего нужно заново перебросить свод над первыми двумя травеями придела.

– Своды с нервюрами в Кингсбридже уже давно никто не строил, – напомнил Томас и обернулся к Мерфину: – Ты сделаешь опалубку?

Подмастерье понял, что он имеет в виду. У основания свода, где поверхность почти вертикальна, камни будут устойчивыми, так как наклон минимален, но выше, где вертикаль плавно переходит в горизонталь, понадобится подпорка для камней, пока будет сохнуть строительный раствор. Напрашивалось решение: сделать деревянный каркас – опалубку – и выкладывать камни поверх него. Довольно сложная плотницкая работа, так как кривые нужно вычертить очень точно. Томас знал способности юноши, он уже несколько лет внимательно следил, как тот с Элфриком работает в соборе. Но обращаться к подмастерью, минуя мастера, значило унизить последнего, и Элфрик среагировал немедленно:

– Под моим руководством – да, сделает.

– Да, я смогу сделать опалубку, – отозвался Мерфин, уже думая о том, как поставить строительные леса, чтобы они подпирали опалубку, и площадку для каменщиков. – Но эти своды построены без опалубки.

– Не говори ерунды, парень, – буркнул Элфрик. – Как же иначе? Ты просто ничего не понимаешь.

Спорить с наставником глупо. Но через шесть месяцев Мерфин станет его конкурентом, и нужно, чтобы такие люди, как брат Годвин, поверили в него. Кроме того, молодого человека уязвило презрение в голосе мастера, и он испытал непреодолимое желание доказать, что тот не прав.

– Да посмотрите же сюда, на выпуклость свода. Если бы каменщики работали с опалубкой, то, закончив один пролет, несомненно, использовали бы ее для следующего. Но тогда все своды имели бы одинаковую крутизну. А она разная.

– Ну, значит, они использовали опалубку по разу, – огрызнулся Элфрик.

– Но почему? Ведь это какая экономия дерева, не говоря уже о жалованье плотникам.

– Невозможно перебросить свод без опалубки.

– Да, невозможно. Хотя есть один способ…

– Хватит, – отрезал Элфрик. – Ты здесь, чтобы учиться, а не учить.

Вмешался Годвин:

– Секунду, Элфрик. Если парень прав, аббатство сэкономит кучу денег. – Он посмотрел на Мерфина: – Что ты хотел сказать?

Мерфин уже почти пожалел, что поднял разговор, который дорого ему обойдется. Но теперь придется продолжать. Если он замолчит, остальные решат, что подмастерье и впрямь ничего не смыслит.

– Этот способ описан в книге из монастырской библиотеки и очень прост. Сначала кладут камень, потом над ним закрепляют на стене канат. К другому концу каната привязывают груз – полено. Канат, огибая камень, образует прямой угол и удерживает его в растворе; камень не падает и не сдвигается.

Наступила тишина, все попытались представить себе эту конструкцию. Наконец Томас кивнул:

– Разумно.

Элфрик был в бешенстве.

– Что за книга? – заинтересовался Годвин.

– Она называется Книга Тимофея, – ответил Мерфин.

– Я слышал о ней, но никогда не держал в руках. Обязательно поищу. Мы всё посмотрели?

Элфрик и Томас кивнули. Когда они спускались, наставник прошептал ученику:

– Ты понимаешь, что только что отказался от нескольких недель работы? Посмотрел бы я на тебя, если бы договор был твой.

Мерфин не подумал об этом. Мастер прав: доказав, что опалубка необязательна, он лишил себя работы. Но в подобных рассуждениях кроется что-то очень нехорошее. Нечестно позволять людям тратить лишние деньги и платить тебе за ненужный труд. Мерфин не хотел жить обманом. По винтовой лестнице все спустились в алтарь. Элфрик сказал Годвину:

– Я зайду к вам завтра с расчетами.

– Хорошо.

Мастер повернулся к Мерфину:

– Ты останешься здесь и посчитаешь камни в своде придела. Ответ принесешь мне домой.

– Ладно.

Когда Элфрик с Годвином ушли, Томас поморщился:

– У тебя будут из-за меня неприятности.

– Получилось, вы меня похвалили.

Монах пожал плечами и махнул правой рукой – дескать, что поделаешь. Левую руку ему ампутировали до локтя десять лет назад, после воспаления раны, полученной им в той схватке, свидетелем которой стал Мерфин. Молодой человек уже почти забыл ту странную сцену в лесу. Он привык к тому, что Томас теперь носит монашескую рясу. Но вдруг вспомнил: воины, дети, прячущиеся в кустах, лук, стрелы, закопанное письмо. Лэнгли всегда был добр к нему, и Мерфин догадывался, что обязан хорошим отношением именно тому, что произошло в тот день.

– Я никому ничего не говорил о письме, – тихо сказал он.

– Знаю, – ответил Томас. – Если бы сказал, тебя бы уже не было в живых.

Крупными городами управляли торговые гильдии, состоящие из самых знатных горожан. Уровнем ниже стояли многочисленные ремесленные гильдии – каменщиков, плотников, дубильщиков, ткачей, портных. Еще имелись небольшие приходские гильдии, группировавшиеся вокруг местной церкви. Они собирали деньги на священнические облачения, церковную утварь, а также помогали вдовам и сиротам.

Города с епископскими кафедрами управлялись по-разному. Владельцем Кингсбриджа, как Сент-Олбанса и Бери-Сент-Эдмундса, являлся монастырь, которому и принадлежала почти вся земля в городе и окрестностях. Аббаты не разрешали создавать торговую гильдию, и самые крупные купцы и ремесленники входили в состав приходской гильдии Святого Адольфа. Начало ей было положено давным-давно, когда группа благочестивых горожан собрала деньги на строительство собора, но теперь она стала важнейшим сообществом в городе, которое регулировало правила ведения дел, выбирало олдермена и шесть его помощников – старост. В здании гильдии хранились эталоны веса мешков с шерстью, ширины рулона ткани и объема бушеля для всех кингсбриджских торговцев. Но гильдия не могла вершить правосудие, как в городах с самоуправлением, – эти полномочия сохранялись за аббатом Кингсбриджа.

На Троицу приходская гильдия в своем здании давала банкет для наиболее важных приезжих покупателей. Эдмунд Суконщик являлся олдерменом, и Керис пошла с ним на правах хозяйки, так что Мерфин остался один. К счастью, Элфрик с Алисой тоже отправились на банкет, поэтому он спокойно сидел на кухне, слушал дождь и думал. Было не холодно, но в печи развели огонь, и его красноватое мерцание радовало душу. Подмастерье слышал, как по лестнице ходит Гризельда.

У Элфрика был хороший дом, хотя и меньше, чем у Эдмунда. На первом этаже – кухня и зал, в углу – лестница на открытую площадку, где спала Гризельда, там же за дверью располагалась спальня хозяина и его жены. Мерфин жил на кухне.

Года три-четыре назад молодой человек мучился, представляя, как ночью поднимается по лестнице, забирается под одеяло к теплой пухлой Гризельде и ложится рядом. Но она считала себя выше, обращалась с юношей как с прислугой и ни разу не дала ему ни малейшего повода.

Мерфин смотрел в огонь и думал, как поставить леса для каменщиков, которые будут восстанавливать обрушившийся свод собора. Дерево стоило дорого, длинные доски и реи были редкостью. Лесовладельцы обычно поддавались искушению и продавали строевой лес, не дожидаясь, пока деревья вырастут. Так что строители старались делать леса как можно короче. Часто, экономя дерево, они не ставили их на землю, а подвешивали, закрепляя на стенах.

Тут на кухню вошла Гризельда и налила из бочки кружку эля.

– Хочешь?

Мерфин кивнул, удивившись такой любезности. А девушка, удивив его еще больше, села на табурет напротив и принялась пить.

Три недели назад исчез хахаль Гризельды Терстан. Конечно, ей было одиноко – наверное, поэтому она и решила посидеть с подмастерьем. Эль согрел его, молодой человек размяк. Соображая, о чем бы поговорить, спросил:

– Что случилось с Терстаном?

Та мотнула головой, как конь:

– Я сказала ему, что не выйду за него замуж.

– Почему?

– Слишком молодой.

Мерфина это не убедило. Терстану семнадцать, Гризельде – двадцать, но она еще толком и не созрела. Скорее, думал подмастерье, Терстан рожей не вышел. Приехал в Кингсбридж пару лет назад ниоткуда и тянул лямку чернорабочего у нескольких городских ремесленников. Может, ему надоела Гризельда, а может, город, и парень просто удрал.

– И куда он делся?

– Не знаю, мне все равно. Я выйду замуж за своего ровесника, за такого, кто понимает, что такое ответственность. Может, он потом примет дело отца.

«А вдруг эта пышка имеет в виду меня? – подумал Мерфин. – Да нет, она всегда смотрела на меня сверху вниз».

Гризельда встала с табурета и пересела к нему на скамью.

– Мой отец тебя не любит. Я всегда так считала.

Мерфин который раз удивился:

– Многовато тебе потребовалось времени, чтобы это сказать. Я живу у вас уже шесть с половиной лет.

– Мне трудно идти против них.

– И почему же он меня не любит?

– Потому что ты считаешь, будто знаешь все лучше, чем он, и даже не стараешься это скрывать.

– А может, так и есть.

– Вот видишь.

Молодой человек рассмеялся. В первый раз в жизни он рассмеялся над ее словами. Девушка придвинулась, прижалась бедрами, обтянутыми суконным платьем. Мерфин был в поношенной льняной рубахе почти до колен, в подштанниках, какие носили все мужчины, но почувствовал ее тепло. И что теперь? Неуверенно скосил взгляд. Блестящие темные волосы, карие глаза, чувственное красивое лицо и хорошенький ротик, который, наверно, так приятно целовать. Дочь хозяина многозначительно произнесла:

– Люблю сидеть в дождь дома. Так уютно.

Юноша почувствовал возбуждение и отвернулся. Что бы подумала Керис, если бы вошла сюда сейчас? Он постарался успокоиться, но стало только хуже. Мерфин вновь посмотрел на Гризельду, чьи влажные губы чуть приоткрылись. Девушка наклонилась, подмастерье поцеловал ее, и она сразу же вставила язык ему в рот. Это было так неожиданно, что он ответил. С Керис целоваться совсем другое дело… Эта мысль остановила молодого человека, он отодвинулся от Гризельды и встал.

– Что случилось?

Мерфин вовсе не хотел говорить правду и поэтому ответил:

– Я никогда тебе не нравился.

Девушка скисла.

– Говорю же тебе, я не могу ссориться с отцом.

– Как-то ты очень резко переменилась.

Дочь хозяина встала и двинулась на него. Подмастерье отступал, пока не уперся в стену. Она взяла его руку и прижала к своей круглой тяжелой груди. Мерфин не мог противиться искушению и руку не убрал.

– Ты это когда-нибудь делал… по-настоящему… с девушкой?

Говорить молодой человек не мог, но кивнул.

– А обо мне ты думал?

– Да, – выдавил он.

– Если хочешь, можешь сделать это сейчас, пока никого нет. Мы можем подняться наверх и лечь ко мне в кровать.

– Нет.

Гризельда прижалась к нему.

– От твоих поцелуев я вся горю.

Подмастерье оттолкнул ее, но не рассчитал, и девушка упала на полные ягодицы.

– Оставь меня.

Говорил не очень уверенно, но дочь хозяина приняла его слова за чистую монету.

– Тогда иди к черту.

Встала и тяжелыми шагами быстро поднялась наверх. Мерфин, не сдвинувшись с места, шумно дышал. Теперь, отвергнув ее, он пожалел об этом.

Подмастерья не очень привлекали девушек, не желавших годами ждать замужества. Тем не менее ухаживания Мерфина принимали несколько юных жительниц Кингсбриджа. Кейт Браун была так влюблена в него, что однажды, год назад, теплым летним днем в своем фруктовом саду позволила ему все. Потом ее отец внезапно умер, и мать с детьми переехала в Портсмут. Тогда будущий строитель единственный раз и спал с женщиной. Какой же он дурак, что отверг Гризельду. Молодой человек уговаривал себя, что просто избежал неприятностей. Гризельда дура, а кроме того, по-настоящему он ей не нравится. Должно гордиться тем, что преодолел искушение. Он не пошел на поводу у инстинкта, как тупое животное, а принял мужское решение.