Текст книги "Мир без конца"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Антоний понизил голос:

– На то были серьезные причины. Гнусный грех.

Это звучало загадочно, но Годвин знал, что имеется в виду. У Эдуарда были фавориты – молодые люди, к которым он, как утверждали, питал противоестественную привязанность. Один из них, Питер Гавестон, добился такой власти, получил такие привилегии, что вызвал зависть и недовольство баронов, и в конце концов его казнили за измену. Но ему на смену пришли другие. Неудивительно, говорили люди, что королева завела любовника.

– Я в это не верю, – мотнула головой Сесилия, страстная роялистка. – Может, разбойники в лесах и предаются этим порокам, но особа королевской крови не может пасть так низко. А есть еще гусь?

– Да, – ответил Годвин, пряча досаду.

Он срезал последний кусок мяса и положил настоятельнице. Антоний продолжил:

– Во всяком случае, новому королю ничто не угрожает.

Сын Эдуарда II и Изабеллы был коронован под именем Эдуарда III.

– Ему четырнадцать лет, его посадил на трон Мортимер, – возразила монахиня. – Кто же станет истинным правителем?

– Стало спокойнее, дворянство довольно.

– Особенно дружки Мортимера.

– Вы хотите сказать, и граф Роланд Ширинг?

– Он сегодня выглядел очень бодрым.

– Но ведь граф не…

– …связан как-то с «ударом» короля? Разумеется, нет. – Настоятельница доела мясо. – Об этом опасно говорить, даже с друзьями.

– Воистину так.

В дверь постучали, и вошел Савл Белая Голова. Еще один ровесник Годвина. Может, это и есть соперник? Умный, способный плюс одно большое преимущество – дальнее родство с графом Ширингом. Но Годвин сомневался, что Белая Голова хочет в Оксфорд. Савл набожен и робок, из тех, кому смирение не вменяется в добродетель, поскольку оно для них естественно. Но все возможно.

– В госпиталь прибыл раненый рыцарь, – доложил Савл.

– Интересно, – отозвался Антоний, – но вряд ли настолько важно, чтобы позволять себе врываться в зал, где обедают настоятель и настоятельница.

Монах испугался.

– Прошу меня простить, отец-настоятель, – пробормотал он. – Но возникли разногласия относительно того, как его лечить.

– Ладно, гусь все равно кончился, – вздохнул аббат и встал.

Сесилия пошла с ним, следом двинулись Годвин и Савл. Они прошли по северному рукаву трансепта, [2]2
  Трансепт – поперечный неф.


[Закрыть]затем по крытой аркаде и очутились в госпитале. Раненый рыцарь лежал на ближайшей к алтарю кровати, как ему и полагалось по положению. Антоний невольно издал возглас изумления, и на секунду в глазах его промелькнул страх, но он быстро взял себя в руки, и лицо приняло прежнее бесстрастное выражение. Однако от Сесилии это не укрылось.

– Вы его знаете?

– Кажется, это сэр Томас Лэнгли, один из людей графа Монмаута.

Бледного, изможденного красавца, широкоплечего, длинноногого, раздели по пояс; на торсе виднелись старые шрамы.

– На него напали на дороге, – объяснил Савл. – Ему удалось отбиться, но затем пришлось идти больше мили в город. Он потерял много крови.

Левое предплечье рыцаря было вспорото от локтя до кисти – судя по всему, острым мечом. Стоявший возле раненого старший врач монастыря, тридцатилетний брат Иосиф, невысокий человек с большим носом и плохими зубами, сказал:

– Рану следует оставить открытой и обработать мазью, чтобы появился гной. Тогда скверные соки выйдут и рана заживет изнутри.

Антоний кивнул.

– И в чем же дело?

– Мэтью Цирюльник придерживается другого мнения.

Мэтью, низенький, худой, с ярко-голубыми глазами, очень серьезный, был городским хирургом-цирюльником. До сих пор он почтительно держался позади, но теперь вышел вперед с кожаным чемоданчиком, в котором хранил дорогостоящие острые ножи. Антоний, не высоко ценивший Мэтью, спросил у Иосифа:

– Что этот здесь делает?

– Они знакомы, рыцарь послал за ним.

Антоний обратился к Томасу:

– Если хотите, чтобы вас лечил мясник, почему пришли в госпиталь аббатства?

На белом лице рыцаря мелькнуло подобие улыбки, но сил ответить, судя по всему, не было. Мэтью, очевидно, не испугала презрительная реплика Антония, и он уверенно сказал:

– На полях сражений я видел много подобных ран, отец-настоятель. Лучшее лечение самое простое: промыть рану теплым вином, затем туго перевязать.

Он только на первый взгляд казался почтительным.

– Интересно, а у наших двух молодых монахов есть мнение по этому вопросу? – спросила мать Сесилия.

Антоний нетерпеливо повел плечами, но Годвин понял ее намерения. Это экзамен. Наверно, все-таки его соперник в борьбе за деньги – Савл. Но ответ лежал на поверхности, и он ответил первым:

– Брат Иосиф изучал древних и, несомненно, знает больше. Я думаю, Мэтью даже не умеет читать.

– Умею, брат Годвин, – возмутился тот. – И у меня есть книга.

Антоний рассмеялся. Цирюльник с книгой – все равно что лошадь в шляпе.

– И что же за книга?

– «Канон» Авиценны, великого мусульманского врача. Перевод с арабского на латынь. Я ее прочел всю, медленно.

– И ваше средство предлагает Авиценна?

– Нет, но…

– Так чего же вы хотите?

– Я очень многому научился во время военных походов, когда лечил раненых, даже больше, чем из книги, – упорствовал Мэтью.

– Савл, а ты что думаешь? – спросила мать Сесилия.

Годвин был уверен, что Белая Голова даст такой же ответ и спор будет исчерпан. Тот нервничал, робел, но все же произнес:

– Может быть, цирюльник и прав. – Годвин обрадовался: Савл встал не на ту сторону. – Метод брата Иосифа, возможно, больше годится для травм, возникающих в результате защемлений или ударов. Такое случается у нас на строительстве… Тогда кожа и мышцы вокруг раны повреждены, и если преждевременно ее закрыть, дурные соки могут остаться в организме. А это чистый разрез, и чем скорее закроется, тем скорее наступит выздоровление.

– Глупости, – бросил аббат. – Как же городской цирюльник может быть прав, а ученый монах – нет?

Годвин подавил торжество. Дверь распахнулась, и вошел молодой человек в облачении священника. Годвин узнал Ричарда Ширинга, младшего сына графа Роланда. Он небрежно, почти невежливо кивнул настоятелю, настоятельнице, подошел прямо к кровати и обратился к рыцарю:

– Что, черт подери, произошло?

Лэнгли с трудом поднял руку, давая понять, чтобы Ширинг наклонился, и зашептал ему в ухо. Отец Ричард потрясенно отпрянул:

– Не может быть!

Томас вновь попросил его нагнуться и снова что-то зашептал. И опять Ричард вскинулся и спросил:

– Но зачем?

Раненый молчал. Ричард поджал губы:

– Это не в наших силах.

Томас кивнул в подтверждение этих слов.

– Вы не оставляете нам выбора.

Рыцарь слабо покачал головой из стороны в сторону. Ширин г обратился к аббату Антонию:

– Сэр Томас желает стать монахом этого аббатства.

Наступило недоуменное молчание. Сесилия оправилась первая:

– Но он убивал!

– Да ладно вам, это прекрасно известно, – нетерпеливо отмахнулся Ричард. – Бывает, что воины оставляют поле брани ради молитвы о прощении грехов.

– Может быть, в старости, – пожала плечами Сесилия. – Но ему нет и двадцати пяти. Он чего-то боится. – Мать-настоятельница твердо посмотрела на Ширинга. – Его жизни что-то угрожает?

– Умерьте свое любопытство, – грубо ответил Ричард. – Томас хочет стать монахом, а не монахиней, это не ваша епархия. – Неслыханная дерзость по отношению к настоятельнице, но графский сын мог себе это позволить. Ширинг повернулся к Антонию: – Дайте разрешение.

– Аббатство бедствует, и принимать еще монахов… Вот если бы был внесен дар, который покроет расходы…

– Не волнуйтесь.

– Он должен соответствовать нуждам…

– Не волнуйтесь!

– Прекрасно.

Сесилия настороженно спросила у Антония:

– Вы знаете об этом человеке что-то такое, чего не говорите мне?

– Не вижу причины ему отказывать.

– Почему вы решили, что он искренне раскаивается?

Все посмотрели на Томаса. Тот закрыл глаза. Антоний вздохнул:

– Он докажет свою искренность, став послушником, как и все прочие.

Сесилия не скрывала недовольства, но, поскольку глава братии не просил у нее денег, ничего не могла поделать.

– Наверно, пора обработать рану, – заметила она.

– Он отказывается от услуг брата Иосифа, поэтому мы и пригласили отца-настоятеля, – объяснил Савл.

Антоний наклонился к раненому и громко, словно обращался к глухому, проговорил:

– Вы должны согласиться на лечение, предписанное братом Иосифом. Он знает лучше. – Рыцарь, судя по всему, потерял сознание. Антоний повернулся к Иосифу: – Он не возражает.

Мэтью Цирюльник воскликнул:

– Человек может потерять руку!

– Вам лучше уйти, – бросил ему Антоний. Рассерженный Мэтью вышел. Аббат обратился к Ричарду: – Вы не зайдете ко мне на бокал сидра?

– Спасибо.

Уходя, аббат велел Годвину:

– Останься, помоги матери-настоятельнице. Зайди ко мне перед вечерней сообщить, как дела у рыцаря.

Обычно Антоний не беспокоился о больных. Несомненно, к Томасу Лэнгли он испытывал особый интерес. Годвин смотрел, как брат Иосиф накладывает мазь на руку рыцарю, так и не пришедшему в сознание. Молодой человек надеялся, что заручился поддержкой Сесилии, дав правильный ответ на медицинский вопрос, но ему очень хотелось получить ясный ответ. Когда брат Иосиф закончил и аббатиса обмывала Томасу руку розовой водой, он поинтересовался:

– Я рассчитываю, вы согласитесь на мою просьбу.

Настоятельница жестко на него посмотрела.

– Могу тебе сообщить, что решила дать деньги Савлу.

Годвин был потрясен.

– Но я же ответил правильно!

– Вот как?

– Вы что, согласны с цирюльником?

Монахиня подняла брови.

– Не собираюсь отвечать на твои вопросы, брат Годвин.

– Простите, – тут же поправился он. – Я, должно быть, не понимаю.

– Вижу.

Если уж настоятельница стала говорить загадками, нет смысла ее расспрашивать. Годвин отвернулся, дрожа от недоумения и обиды. Она дает деньги Савлу! Может, потому что он родственник графа? Да нет, вряд ли, аббатиса довольно независима. Наверно, чашу весов перевесила показная набожность Савла. Но Белая Голова никогда никого за собой не поведет. Выброшенные деньги. Годвин думал, как лучше сообщить новость матери. Родительница придет в бешенство, но кто у нее окажется виноват? Антоний? Он сам? Знакомый страх сковал его, когда неудавшийся студент представил себе гнев Петрониллы. И в этот момент она вошла в госпиталь через дальнюю дверь – высокая женщина с широкой грудью. Мать перехватила взгляд сына и остановилась у входа. Он шел к ней медленно, обдумывая слова.

– Тетка Роза умирает.

– Да благословит Господь ее душу. Мать Сесилия говорила мне.

– Ты так переживаешь? Тебе же было известно, как она плоха.

– Это не из-за тетушки Розы. У меня плохие новости. – Годвин сглотнул. – Я не еду в Оксфорд. Дядя Антоний не хочет платить за учебу, и мать Сесилия тоже мне отказала.

К его огромному облегчению, родительница не расшумелась, хотя губы ее искривились в мрачной усмешке.

– И почему же?

– У него нет денег, а она посылает Савла.

– Белую Голову? Из него ничего путного не выйдет.

– Ну, по меньшей мере этот всезнайка собирается стать врачом.

Петронилла заглянула сыну в глаза, и он вздрогнул.

– Полагаю, ты завалил все дело. Тебе следовало прежде поговорить со мной.

Годвин испугался, что теперь мать не свернет с этой темы.

– Почему это я все завалил? – запротестовал он.

– Сначала мне нужно было поговорить с Антонием. Я бы сумела его расположить.

– Все равно отказал бы.

– А прежде чем говорить с Сесилией, нужно было узнать, есть ли еще желающие. Тогда до разговора с ней ты мог бы копнуть под Савла.

– Но как?

– Должны же у него быть недостатки. Узнал бы какие и обратил на них внимание Сесилии. А уже потом, когда у нее открылись бы глаза, подошел к ней сам.

Годвин понял, как это правильно.

– Я не думал об этом, – признался он, опустив голову.

Подавляя раздражение, Петронилла продолжила:

– Нужно готовиться к таким вещам, как графы готовятся к сражениям.

– Теперь-то я понимаю, – буркнул он, пряча глаза. – Я никогда больше не сделаю подобной ошибки.

– Надеюсь.

– Что мне делать?

– Я не собираюсь сдаваться. – На ее лице появилась знакомая решимость. – Достану деньги.

У Годвина вспыхнула надежда, но он не мог себе представить, как мать сможет выполнить это обещание.

– Но где?

– Продам дом и перееду к Эдмунду.

– А он согласится?

Суконщик был добрым человеком, но иногда брат с сестрой ругались.

– Думаю, да. Он скоро станет вдовцом, ему понадобится хозяйка. Не то чтобы Роза очень хорошо справлялась с этой ролью.

Годвин покачал головой:

– Но все-таки тебе нужны деньги.

– Зачем? Эдмунд предоставит кров и стол, а много ли мне надо? За это я буду держать в узде его слуг и воспитывать дочерей. А тебе перейдут деньги, унаследованные мной от твоего отца.

Мать не дрогнула, но Годвин заметил горькие складки вокруг губ. Молодой человек понимал, какую жертву она приносит. Петронилла так гордилась своей независимостью. Одна из самых заметных женщин в городе, дочь богача и сестра первого торговца шерстью очень ценила свое положение, любила приглашать на обед знатных горожан Кингсбриджа, угощала их лучшим вином. А теперь ей придется переехать к брату на правах бедной родственницы, чуть не служанки, зависимой от него во всем. Полный крах.

– Слишком большая жертва. Ты не сделаешь этого.

Ее лицо окаменело, она повела плечами, как будто готовясь принять на них тяжелый груз.

– Почему же? Сделаю.

5

Гвенда все рассказала отцу. Она поклялась кровью Иисуса, что сохранит тайну, так что теперь ей придется отправиться в ад, но отца девочка боялась больше, чем ада. Родитель начал расспрашивать, откуда взялся Скип, и дочь вынуждена была объяснить, как погиб Хоп, и в конечном счете рассказала все. Как ни странно, ее не выпороли. Отец даже повеселел и заставил отвести на ту поляну. Выйти на нужное место оказалось нелегко, но в конце концов они нашли тела двух воинов в желто-зеленых ливреях.

Сначала отец развязал их кошельки, где оказалось около тридцати пенни, но еще больше обрадовался мечам, которые стоили намного дороже. Он принялся раздевать мертвецов, с трудом управляясь одной рукой, и Гвенде пришлось помочь. Было так странно дотрагиваться до нескладных и тяжелых безжизненных тел. Отец заставил ее снять с мертвецов одежду, даже грязные штаны-чулки и подштанники. Завернул оружие в одежду, будто это мешок с тряпьем, и они с Гвендой отволокли голые тела обратно в кусты.

Обратно отец шел в прекрасном расположении духа. По дороге зашли в большую, правда, грязную таверну «Белая лошадь», что стояла на улице Слотерхаусдич возле реки, где отец купил дочери кружку эля, а сам исчез в задней части дома вместе с хозяином, которого называл «друг Дэви». Уже второй раз за этот день Гвенда пила эль. Через несколько минут отец вернулся без тюка.

Выйдя на главную улицу, у постоялого двора «Колокол» возле ворот аббатства они нашли маму с младенцем и Филемоном. Отец весело подмигнул жене и передал ей целую пригоршню монет, чтобы та спрятала их в детском одеяльце.

Дело было к вечеру, и почти все посетители разъехались по домам, но до Вигли сегодня уже не добраться, так что им придется заночевать на постоялом дворе. Как все время повторял отец, теперь они могут себе это позволить, хотя мать нервно твердила:

– Не нужно, чтобы видели, что у тебя есть деньги!

Гвенда устала. Она рано встала и много прошла. Легла на скамью и быстро заснула, но скоро ее разбудил громкий стук в дверь. Гвенда испуганно вскочила и увидела двух вооруженных мужчин. Сначала девочка приняла их за призраков убитых и пришла в ужас, но затем поняла, что это другие люди, хотя и в таких же ливреях – желто-зеленых. Воин помоложе держал в руках знакомый тюк с тряпьем. Тот, что постарше, обратился прямо к отцу:

– Ты Джоби из Вигли?

В голосе мужчины слышалась неприкрытая угроза. Он не кричал, просто говорил твердо, но у Гвенды создалось впечатление, будто этот человек готов на все, чтобы добиться своего.

– Нет, – по привычке соврал отец. – Вы ошибаетесь.

Второй воин, словно не расслышав ответа, положил тюк на стол и развязал. В желто-зеленые ливреи были замотаны два меча и два кинжала. Человек посмотрел на отца и спросил:

– Откуда это?

– Впервые вижу, клянусь Крестом.

Глупо запираться, со страхом подумала Гвенда; служаки вытащат из него правду – точно так же, как он вытащил из нее. Старший буркнул:

– Дэви, владелец «Белой лошади», говорит, что купил это у Джоби из Вигли.

Он говорил уже более сердито, и все, кто был в таверне, встали с мест и торопливо ушли; остались только Гвенда, мать и братья.

– Джоби только что ушел, – с отчаяния брякнул отец.

Ливрейный кивнул:

– С женой, двумя детьми и младенцем.

– Да.

Дальше все произошло очень быстро. Слуга королевы сильной рукой схватил отца за шиворот и отбросил к стене. Мать закричала, младенец заплакал. Гвенда заметила у двухцветного на правой руке пухлую перчатку, обтянутую железной сеткой. Он замахнулся и ударил Джоби в живот.

– Помогите! Убивают! – завопила мать.

Филемон заплакал. Побелев от боли, отец обмяк, но незнакомец припер его к стене, не давая упасть, и еще раз ударил, на сей раз в лицо. Кровь брызнула из носа и рта. Гвенда широко открыла рот, чтобы закричать, но не могла издать ни звука. Девочка считала отца всесильным – хоть он часто хитрил, делая вид, будто слаб или смирен, чтобы расположить людей или отвести их гнев, – и ей страшно было видеть его таким беспомощным. Из дверей, которые вели в заднюю часть дома, показался хозяин, крупный мужчина тридцати с небольшим лет. За ним пряталась маленькая пухленькая девочка.

– Что это значит? – с негодованием спросил трактирщик.

Воин даже не взглянул в его сторону.

– Убирайся, – бросил он через плечо и вновь ударил отца в живот.

Тот захаркал кровью.

– Прекратите, – потребовал хозяин.

Воин спросил:

– Ты кто такой?

– Я Пол Белл, и это мой дом.

– Ну что ж, Пол Белл, тогда займись своими делами, если не хочешь нажить неприятностей.

– Вы, кажется, думаете, будто можете делать что угодно в этих ливреях. – В голосе Пола звучало презрение.

– Именно так.

– А все-таки чья же это ливрея?

– Королевы.

Пол обернулся к дочери:

– Бесси, сбегай за Джоном Констеблем. Если в моей таверне убьют человека, я хочу, чтобы он стал свидетелем.

Девочка исчезла.

– Никого здесь не убьют, – усмехнулся воин. – Джоби передумал. Он решил отвести нас туда, где ограбил двух мертвецов, правда, старина?

Отец не мог говорить, но кивнул. Воин отпустил его, избитый упал на колени, кашляя и плюясь. Ливрейный посмотрел на остальных.

– А ребенок, который видел драку?..

Гвенда закричала:

– Нет!

Мужчина довольно кивнул:

– Судя по всему, эта девчонка, похожая на крысу.

Гвенда бросилась к матери.

– Мария, Матерь Божья, спаси моего ребенка, – вырвалось у той.

Двухцветный схватил Гвенду за руку и грубо оттащил от матери. Девочка заплакала. Воин прикрикнул:

– Заткнись, или тебе достанется, как и твоему мерзкому отцу. – Гвенда стиснула зубы, чтобы не кричать. – Вставай, Джоби. – Желто-зеленый поднял отца на ноги. – Приведи себя в порядок, придется прокатиться.

Второй воин прихватил одежду и оружие. Когда мужчины выходили из таверны, мать громко крикнула:

– Делайте все, что они говорят!

Люди королевы были верхом. Гвенду посадил перед собой старший, а отец сел ко второму. Джоби не переставая стонал, поэтому дорогу показывала Гвенда; теперь она не путалась – ведь проделала ее дважды. Ехали быстро, но все-таки, когда добрались до поляны, уже стемнело. Младший держал Гвенду и отца, а главный вытаскивал тела товарищей из кустов.

– Этот Томас неплохо дерется, если убил и Гарри, и Альфреда, – пробурчал двухцветный, осматривая мертвецов.

Гвенда поняла, что ливрейные ничего не знают о других детях. Она призналась бы, что была не одна и что одного убил Ральф, но от страха не могла говорить.

– Лэнгли почти отрезал Альфреду голову. – Старший повернулся и посмотрел на Гвенду. – А о письме они говорили?

– Не знаю! – с трудом ответила девочка. – Я закрыла глаза, мне было очень страшно; я не слышала, о чем говорили! Это правда, я бы сказала, если бы знала.

– Все равно: даже если они отняли письмо, Лэнгли потом его забрал, – сказал старший товарищу. Воин осмотрел деревья на поляне, как будто письмо могло висеть между жухлых листьев. – Наверно, оно сейчас при нем, в аббатстве, где мы до него не доберемся, – святое место.

Второй заметил:

– По крайней мере теперь сможем рассказать, как было дело, и забрать тела для христианского погребения.

Вдруг отец вырвался из рук державшего его воина и бросился по поляне. Двухцветный ринулся было за ним, но старший остановил:

– Пусти, чего его сейчас убивать?

Гвенда тихонько заплакала.

– А девчонка? – спросил младший.

Гвенда была уверена, что ее сейчас убьют. Сквозь слезы ничего не видела, а из-за рыданий не могла даже попросить пощады. Умрет и попадет в ад. Вот и все.

– Отпусти ее, – махнул рукой старший. – Меня мать родила не для того, чтобы убивать маленьких девочек.

Младший оттолкнул нищенку. Она споткнулась, упала, затем встала, вытерла глаза и побрела прочь.

– Давай беги, – крикнул вслед младший. – Тебе сегодня повезло!

Керис не могла уснуть. Встала с постели и прошла в мамину комнату. Отец сидел на табурете, неотрывно глядя на неподвижную фигуру в кровати. Глаза больной были закрыты, влажное от пота лицо блестело при свечах, она тяжело дышала. Девочка взяла белую, холодную-холодную руку, пытаясь ее отогреть, и спросила:

– Зачем у нее брали кровь?

– Считается, что болезнь иногда происходит от избытка одного из соков, и ее надеются выгнать вместе с кровью.

– Но лучше не стало.

– Нет, стало хуже.

На глазах у Керис показались слезы.

– Тогда зачем же ты разрешил им это сделать?

– Священники и монахи изучают древних философов. Они знают лучше, чем я.

– Не верю.

– Очень трудно решить, во что верить, лютик.

– Если бы я была врачом, делала бы только то, что помогает.

Эдмунд, не слушая, пристальнее всмотрелся в жену. Сунул руку под одеяло и положил ее на грудь, прямо под сердце. Его большая ладонь образовала на одеяле бугорок. Он слегка поперхнулся, затем прижал руку крепче. Несколько мгновений Суконщик не шевелился, затем закрыл глаза и, не убирая руки, стал заваливаться вперед, пока не очутился на коленях, уперевшись высоким лбом в ногу больной.

Керис поняла, что он плачет. Ничего страшнее девочка в жизни не видела; это куда хуже, чем смотреть в лесу, как убивают людей. Дети могут плакать, женщины могут плакать, могут плакать даже слабые и беспомощные мужчины, но отец не плакал никогда. У нее было такое чувство, что миру пришел конец. Нужно чем-то помочь. Суконщица положила мамину холодную неподвижную руку на одеяло, вернулась к себе и потрясла за плечо спяшую Алису.

– Вставай! – Та не двинулась. – Папа плачет.

Сестра села в кровати.

– Не может быть.

– Вставай!

Алиса слезла с кровати. Керис взяла ее за руку, и обе пошли в мамину комнату. Отец стоял, глядя на застывшее лицо на подушке, лицо его было мокрым от слез. Алиса в ужасе уставилась на него. Керис прошептала:

– Я же тебе говорила.

С другой стороны кровати стояла тетка Петронилла. Эдмунд увидел девочек, подошел к ним, обнял и притянул к себе.

– Ваша мама отлетела к ангелам. Молитесь за ее душу.

– Будьте славными девочками, – добавила Петронилла. – Отныне я буду вашей мамой.

Керис утерла слезы и посмотрела на тетку.

– Нет, не будешь.