Текст книги "Мир без конца"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

– Ну брось, перестань, – заворковал Джоби. – Ты ведь не хочешь подпалить любимого папочку.

Он подошел ближе. Гвенда взбесилась. Как этот негодяй смеет говорить про любимого папочку? Мерзавец пытается ее продать! Вдруг очень захотелось ему врезать. Униженная дочь подскочила и с яростным воплем ткнула отцу горящее полено прямо в лицо.

Джоби отпрыгнул, но Гвенда, обезумев от бешенства, наступала. Громко залаял Скип. Отец, закрываясь руками, пытался отбиться, но его старшая дочь тоже была сильной и вновь ткнула пылающим поленом в лицо. Несчастный торговец завопил от боли, грязная борода вспыхнула, послышался отвратительный запах паленого мяса.

Иона обхватил Гвенду сзади, прижав руки к бокам. Девушка выронила полено. Пламя тут же расползлось по соломе на полу. Скип в ужасе выбежал из дома. Пленница извивалась, но удивительно сильный торговец шкурами оторвал ее от земли.

Вдруг в дверях появилась высокая фигура. Гвенда на мгновение увидела силуэт, который тут же исчез. Она почувствовала, как ее бросили на пол, и ненадолго потеряла сознание. Когда же пришла в себя, Иона, стоя на коленях, связывал ее руки веревкой.

Вновь появилась высокая фигура, и Гвенда узнала Вулфрика с большим дубовым ведром. Он быстро вылил воду на горящую солому, загасив пламя, затем перехватил ведро, размахнулся и ударил Иону по голове.

Хватка бродяги ослабла. Гвенда пошевелила запястьями, веревка поддалась. Вулфрик вновь замахнулся ведром и еще сильнее огрел Иону. Тот, закрыв глаза, рухнул на пол. Джоби рукавом сбил огонь с бороды, затем опустился на колени и завыл от боли. Молодой хозяин поднял потерявшего сознание торговца шкурами за шиворот.

– Это вообще кто?

– Его зовут Иона. Отец хотел меня ему продать.

Вулфрик поднял покупателя за пояс, поднес к передней двери и вышвырнул на улицу. Джоби застонал.

– Помоги. У меня лицо горит.

– Помочь, говоришь? Ты поджег мой дом, напал на мою батрачку и просишь помощи? Пошел вон!

Жалобно поскуливая, Джоби поднялся и заковылял к выходу. Гвенда прислушалась к себе и не нашла в душе никакого сострадания. Те остатки любви, которую она еще испытывала к отцу, он сегодня уничтожил. Теперь девушка лишь надеялась, что ей больше не придется с ним разговаривать. В заднюю дверь вошел Перкин со светильником.

– Что происходит? Вроде кто-то кричал.

Из-за спины выглядывала Аннет.

– Джоби приходил с каким-то разбойником, – ответил Вулфрик. – Они пытались увести Гвенду.

– Тебе, видать, досталось, – проворчал сосед.

– Да нет, ничего.

Молодой крестьянин спохватился, что еще держит ведро, и поставил его на пол. Аннет спросила:

– Ты поранился?

– Да нет.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Просто хочу спать.

Перкин и Аннет поняли намек и ушли. Судя по всему, шума больше никто не слышал. Вулфрик запер двери и посмотрел на Гвенду:

– Ты как?

– Трясет немного.

Она села на скамью и облокотилась на стол. Хозяин подошел к буфету.

– Выпей вина, подкрепись.

Вынул небольшой бочонок, поставил на стол и снял с полки две кружки. Гвенда насторожилась. Может, сейчас? Нужно собраться и действовать быстро. Вулфрик налил вина и понес бочонок обратно в буфет. У нее не больше двух секунд. Когда юноша встал к ней спиной, она сняла с шеи мешочек, на ощупь вытащила флакончик, трясущимися руками сорвала пробку и вылила содержимое ему в кружку.

Вулфрик повернулся, когда девушка надевала мешочек обратно на шею. Гвенда поправила платье, будто приводя себя в порядок. Будучи настоящим мужчиной, хозяин дома ничего не заметил и уселся напротив. Она подняла кружку:

– Ты меня спас. Спасибо.

– У тебя руки трясутся. Ужас какой-то.

Выпили. Гвенда думала, когда подействует зелье. Вулфрик добавил:

– Это ты меня спасла – тем, что помогаешь на поле. Я тебя должен поблагодарить.

Выпили еще.

– Не знаю, что хуже, – покачала головой батрачка. – И меть такого отца, как мой, или, как ты, не иметь вовсе.

– Мне тебя очень жаль, – задумчиво отозвался Вулфрик. – У меня по крайней мере хорошие воспоминания о родителях. – Юноша допил вино. – Вообще-то я не пью вина, мне не нравится, когда все начинает кружиться, но сейчас здорово.

Гвенда внимательно наблюдала за ним. Мэтти Знахарка говорила, что испивший зелья должен в нее влюбиться. И точно, скоро Вулфрик начал смотреть на нее, как будто видел впервые, и через какое-то время улыбнулся:

– Знаешь, у тебя такое милое лицо. Доброе-доброе.

Теперь нужно по-женски, по-хитрому его соблазнить. Но Гвенда с ужасом поймала себя на том, что совершенно не знает, как это делается. Женщины, подобные Аннет, только тем и занимаются. Однако, вспомнив, как соседка жеманно улыбается, поправляет волосы, хлопает глазами, поняла, что не будет и пытаться. Так глупо.

– Ты добрый, – произнесла она, пытаясь выиграть время. – Но в твоем лице есть что-то еще.

– Что?

– Сила. Та сила, что исходит не от крепких мускулов, а от решительности.

– Сегодня я действительно чувствую себя сильным, – усмехнулся молодой землепашец. – Ты сказала, что никто не в состоянии перекопать двадцать акров. Сейчас мне кажется, я смог бы.

Девушка накрыла его руку своей.

– Отдохни. Копать успеется.

Он посмотрел на ее маленькую руку на своей большой ладони.

– У нас кожа разного цвета, – удивился Вулфрик, будто сделав открытие. – Смотри, у тебя смуглая, а у меня розовая.

– Разная кожа, разные волосы, разные глаза. Интересно, на кого был бы похож наш ребенок?

При этой мысли Вулфрик улыбнулся. Затем до него дошел смысл ее странных слов, и юноша посерьезнел. Наверно, если бы Гвенда не так напряженно пыталась понять его отношение к ней, внезапная перемена показалась бы ей смешной. Вулфрик медленно произнес:

– У нас не будет детей. – И убрал руку.

– Не будем об этом, – отчаянно выпалила влюбленная.

– Тебе не хочется иногда?.. – Он запнулся.

– Чего?

– Тебе не хочется иногда, чтобы мир был не таким, какой есть?

Гвенда встала, обошла стол и остановилась перед юношей.

– Нет, не хочется. Мы одни, на дворе ночь. Ты можешь делать все, что хочешь. Все. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Все.

Молодой хозяин ответил на ее взгляд, и девушка, почувствовав себя победительницей, увидела в его лице желание. Да, для этого потребовалось зелье, но результат был несомненным. Сейчас ничего на свете Вулфрик не хотел так, как ее.

И все-таки он сидел неподвижно. Гвенда взяла его руку и поднесла к губам. Он не сопротивлялся. Влюбленная положила его руку себе на грудь, показавшуюся под крупной ладонью совсем маленькой. Рот Вулфрика приоткрылся, юноша тяжело задышал. Гвенда наклонилась, не сомневаясь, что возлюбленный сейчас ее поцелует, но он не пошевелился.

Тогда она встала, быстро стянула платье через голову, бросила на пол и встала перед ним совсем нагая. Молодой человек смотрел на нее, широко раскрыв глаза и рот, словно стал свидетелем какого-то чуда. Гвенда еще раз взяла руку Вулфрика, но того вдруг парализовала нерешительность. Он хотел ее, но помнил Аннет. Гвенда могла вертеть им словно куклой всю ночь, может быть, даже взять его бездеятельное тело, но это ничего не изменит. Нужно, чтобы парень начал действовать. Она наклонилась:

– Поцелуй меня. Пожалуйста.

Его губы были совсем близко. Дальше она не двинется: объект воздыханий должен сам преодолеть это расстояние. И вдруг Вулфрик убрал руку, отвернулся и встал:

– Это скверно.

И Гвенда поняла, что проиграла. На глазах ее выступили слезы. Девушка подняла платье с пола и прикрыла наготу.

– Прости, – продолжил он. – Мне нельзя было ничего этого делать. Я тебя обманул. Я был жесток.

«Да нет, – подумала Гвенда, – жестока была я. Это я тебя обманула. Но ты оказался слишком сильным. Слишком верным, слишком преданным. Ты для меня слишком хорош». Но вслух ничего не сказала.

Вулфрик, все еще старательно отводя глаза, проговорил:

– Иди в коровник. Спи. Утром все будет иначе. Может, как-то наладится.

Она выбежала в заднюю дверь, забыв о том, что не одета. Светила луна, но видеть девушку никто не мог, да ей было все равно. Через несколько секунд отвергнутая влюбленная очутилась в коровнике.

В одной стороне деревянного сарая находился сеновал, где Гвенда соорудила себе постель. Взобралась по лестнице и бросилась ничком на солому; ей было так гадко, что она не замечала острых травинок, царапающих голую кожу. От горечи и стыда девушка зарыдала.

Немного успокоившись, Гвенда встала, надела платье и завернулась в одеяло, как вдруг во дворе послышались шаги. Выглянув в щель сарая, в свете почти полной луны она ясно увидела Вулфрика. Тот подошел к двери коровника, и сердце ее подпрыгнуло. Может, не все еще потеряно. Но, постояв немного, молодой хозяин прошагал к дому, развернулся у заднего входа, снова подошел к коровнику, потом опять направился к дому.

Гвенда наблюдала, как он ходит взад-вперед, сердце ее тяжело билось, но сама не двигалась. Пошла на все, чтобы помочь ему. Последний шаг Вулфрик должен сделать сам.

Юноша остановился у задней двери. В лунном свете четко вырисовывался его силуэт – серебристый луч высветил широкоплечую фигуру с головы до пят. Девушка увидела, как возлюбленный просунул руку в штаны. Гвенда знала зачем: заставала за этим занятием старшего брата. Смотрела, как Вулфрик, такой красивый при луне, попусту растрачивает силы на что-то очень далекое от любви, и почувствовала, что сердце ее разбилось.

20

Годвин начал борьбу с Карлом Слепым в воскресенье накануне Дня святого Адольфа, в честь которого в Кингсбриджском соборе ежегодно проходила особая служба. Торжественная процессия монахов во главе с аббатом обносила мощи святого по церкви, вознося молитвы о ниспослании богатого урожая.

В обязанности ризничего входила подготовка собора к службе: расставить свечи, отложить необходимое количество ладана, закрепить хоругви. Ему помогали послушники и служки, в частности Филемон. В День святого Адольфа нужен был второй, передвижной алтарь с искусной резьбой, который устанавливали на небольшом деревянном помосте. Занимаясь делами, Годвин с беспокойством обдумывал сложившуюся ситуацию. Теперь, когда он убедил Томаса выдвинуть свою кандидатуру, нужно устранить противников. С Карлом разделаться легко, однако лучше все же проявить осторожность – интриган вовсе не хотел выставить себя бессердечным.

Он поставил передвижной алтарь на востоке средокрестия, разместил по бокам два серебряных, с позолотой, подсвечника, а в центре укрепил золотое распятие, украшенное драгоценными камнями с деревянной частичкой Креста Господня в основании. Подлинный крест, на котором был распят Иисус, был чудесным образом обретен тысячу лет назад матерью императора Константина Еленой, и частички реликвии нашли пристанище во многих церквях по всей Европе. Украшая алтарь, Годвин увидел мать Сесилию и оторвался от работы.

– Как мне стало известно, граф Роланд пришел в сознание. Слава Богу.

– Аминь, – отозвалась аббатиса. – Милорда так долго мучила лихорадка, что мы опасались за его жизнь. Вероятно, в мозг после несчастья попал какой-то дурной сок. Граф нес полнейшую бессмыслицу. А этим утром проснулся и заговорил разумно.

– Вы его исцелили.

– Его исцелил Господь.

– И все-таки он должен быть вам благодарен.

Настоятельница улыбнулась:

– Вы еще так молоды, брат Годвин. Позже поймете, что сильные мира сего никогда никого не благодарят, принимая все как должное.

Ее снисходительность взбесила монаха, но он не показал этого.

– Ну, как бы то ни было, мы наконец можем провести выборы аббата.

– И кто победит?

– Десять монахов твердо намерены голосовать за Карла, и только семь за Томаса. С голосами самих кандидатов получается одиннадцать к восьми, шестеро еще не определились.

– Значит, выйти может по-всякому.

– Но Карл сильнее. Томасу может потребоваться ваша поддержка, мать Сесилия.

– У меня нет права голоса.

– Однако есть влияние. Если бы вы заявили, что монастырь нуждается в более строгом контроле и реформировании и что Томас лучше подходит на роль настоятеля, у некоторых отпали бы сомнения.

– Мне не следует принимать чью-либо сторону.

– Вероятно, вы правы, но можно сказать, что если монахи не научатся как следует обращаться с деньгами, вы больше не станете им помогать. Что же в этом плохого?

Шустрые глаза настоятельницы блеснули: не так-то легко ею вертеть.

– Но это все равно что поддержать Томаса.

– Да.

– Я строго нейтральна и с радостью буду работать с любым человеком, которого изберут монахи. Это мое последнее слово, брат.

Монах почтительно склонил голову:

– Я, разумеется, уважаю ваше решение.

Кивнув, мать-настоятельница ушла. Годвин остался доволен. Ризничий и не ожидал, что Сесилия открыто поддержит Томаса. Она консервативна. Все считают, что она за Карла. Но теперь заговорщик имеет полное право говорить, что ее устроит любой. Таким образом, Слепой лишился молчаливой поддержки настоятельницы. Может, она и разозлится, узнав, как истолковали ее слова, но опровергнуть их не сможет. «Все-таки я умен, – думал интриган, – кому как не мне стать аббатом».

Однако для победы над Карлом нейтрализации Сесилии недостаточно, хоть она и полезна. Целесообразно продемонстрировать монахам, как неумело Слепой будет ими руководить. Ризничий с нетерпением ждал, надеясь, что такая возможность представится ему сегодня.

Карл и Симеон тоже находились в соборе, готовясь к службе. Карл, исполняющий обязанности аббата, пойдет во главе процессии с ковчегом из золота и слоновой кости, где хранятся мощи святого. Его мог повести казначей и правая рука старца – Симеон, но Годвин видел, как слепец считает шаги, чтобы пройти самому. На прихожан производило впечатление, когда Карл двигался уверенно; это казалось небольшим чудом.

Процессия всегда начиналась в восточной части собора, где под главным алтарем хранилась реликвия. Аббат отопрет дверцы алтаря, вынет мощи, пронесет по северному приделу мимо алтаря, обойдет по периметру северный рукав трансепта, вернется к средокрестию, пройдет по западной части собора, снова окажется в средокрестии, поднимется на две ступени и поместит мощи на передвижной алтарь, который как раз готовит Годвин. Там мощи святого Адольфа будут покоиться в течение всей службы, чтобы их могли видеть прихожане.

Ризничий прошел в южный придел к алтарю, чтобы посмотреть, как продвигаются строительные работы. Хоть Элфрик и прогнал Мерфина, но предложенный им на диво простой метод использовался. Вместо дорогостоящей деревянной опалубки, поддерживавшей каменную кладку до высыхания строительного раствора, камням не давали упасть наброшенные сверху простые веревки с грузом на концах. Однако так нельзя возводить ребра. Там длинные каменные плитки должны линейно примыкать одна к другой, и для свода опалубку делать придется, но все-таки Мерфин сэкономил аббатству кучу денег.

Годвин признавал талант подмастерья, но предпочитал работать с Элфриком, это проще: надежное орудие, всегда под рукой, никогда не подведет. А у Мерфина свои цели.

Карл с Симеоном ушли. Собор готов к службе. Ризничий отослал всех помощников, кроме Филемона, который подметал пол в средокрестии, и на какое-то время монах и служка остались вдвоем. Годвин обязан использовать этот шанс. Смутные догадки вдруг выкристаллизовались в четкий план. Он помедлил – риск огромен, – но решился и подозвал Филемона:

– Ну-ка выдвини помост вперед на один ярд, быстро.

Основную часть времени Годвин воспринимал собор как место работы: помещение, которое нужно благоустраивать, здание, которое нужно поддерживать в хорошем состоянии, источник доходов и одновременно статья расходов. Но в такие дни, как сегодня, он словно впервые видел его величие. Мерцающие свечи отражались в золоте подсвечников, монахи в облачениях скользили между древними каменными колоннами, голоса певчих взмывали к высоким сводам. Ничего удивительного, что сотни горожан просто замерли.

Во главе процессии шел Карл. Под пение хора он открыл склеп под главным алтарем и на ощупь достал ковчег. Подняв его высоко над головой, слепец пошел по собору – сама святость, белобородый, незрячий. Захлопнется ли ловушка? Это так просто; Годвину казалось даже, что слишком просто. Шагая в нескольких шагах позади Карла, он кусал губы, стараясь успокоиться.

Прихожан охватил священный ужас. Ризничий не уставал поражаться, как легко манипулировать людьми. Они не могли видеть мощи, а если бы увидели, то не отличили бы их от любых других человеческих останков. Но драгоценный роскошный ковчег, гулкое эхо торжественного пения, единообразные монашеские облачения, гигантские колонны и теряющиеся в сумраке своды, превращавшие всех в карликов, внушали трепет.

Годвин во все глаза наблюдал за Карлом. Подойдя точно под центр западной арки северного придела, слепой резко повернул влево. Симеон внимательно следил, чтобы в случае чего направить старца, но в этом не было необходимости. Хорошо: чем увереннее помощник Антония идет сейчас, тем больше вероятности, что он споткнется в решающий момент.

Считая шаги, Карл дошел точно до продольной оси центрального нефа и, вновь повернув, направился прямо к алтарю. Пение прекратилось, и процессия продолжала путь в торжественной тишине.

Это, наверно, как брести по темноте, думал Годвин. Слепой проделывал этот путь несколько раз в год всю жизнь. Теперь он возглавляет процессию и должен нервничать, но старик выглядел спокойным, лишь едва заметно шевелил губами – считал шаги. Однако Годвин позаботился о том, чтобы спутать ему карты. Опозорится ли Карл? Или нет?

По мере приближения процессии прихожане благоговейно пятились назад. Они знали, что прикосновение к ковчегу может сотворить чудо, но верили также, что любое неуважение к реликвии аукнется роковыми последствиями. Духи усопших витают над своим прахом в ожидании судного дня, и праведники из их числа обладают почти неограниченными возможностями благотворить живым и карать их.

В голове Годвина пронеслось, что святой Адольф может разгневаться на него за то, что сейчас произойдет в Кингсбриджском соборе. Монах содрогнулся от страха, но принялся уговаривать себя, что действует во благо аббатства, где хранятся мощи, и что всеведущий святой, умеющий читать в людских сердцах, увидит его правоту.

Приблизившись к алтарю, Карл замедлил шаги, но не изменил их выверенной длины. Честолюбец затаил дыхание. Поднявшись на ступень, которая, по его подсчетам, должна была привести к помосту, где стоял алтарь, Карл замер. Ризничий завороженно смотрел, боясь, что в самый последний момент, не дай Бог, случится непредвиденное и произойдут какие-нибудь изменения в ритуале.

Затем Слепой уверенно шагнул и наткнулся на передвижной алтарь, оказавшийся на ярд ближе ожидаемого. В тишине раздался глухой удар туфли по полому деревянному возвышению. От неожиданности и испуга старик громко вскрикнул, инерция вынесла его вперед. Годвин возликовал, но лишь на мгновение, затем заговорщика охватил беспредельный ужас.

Симеон бросился поддержать Карла, но слишком поздно. Ковчег выскользнул у того из рук, и толпа ахнула. Драгоценный ларец упал на каменный пол, от удара крышка открылась, и останки святого высыпались. Слепой навалился на тяжелый резной деревянный алтарь, столкнул с помоста, и драгоценная утварь и свечи тоже посыпались на пол. Интриган замер от страха. Это было намного хуже, чем планировалось. Череп прокатился по полу к ногам Годвина.

План сработал – слишком удачно. Ризничий хотел, чтобы Карл упал и все увидели, как слепец беспомощен, но вовсе не собирался осквернять мощи. Онемев от ужаса, виновник происшествия не мог отвести взгляда от черепа на полу. Пустые глазницы, казалось, тоже смотрели на молодого монаха с осуждением. Какая же чудовищная кара ждет его? Сможет ли когда-нибудь загладить эту вину? Но поскольку несчастье не стало для него неожиданным, он пришел в себя раньше остальных. Встав над мощами, Годвин воздел руки и попытался перекричать гул:

– Все на колени! Молиться!

Стоящие впереди опустились на колени, за ними быстро последовали остальные. Нечистый помыслами церковник начал знакомую молитву, к нему присоединились монахи и монахини. Когда пение заполнило собор, заговорщик поднял ковчег, который, судя по всему, не пострадал, затем медленно, торжественно обеими руками взял череп. От страха руки его дрожали, но ризничий удержал святыню. Не прерывая молитвы, поднес череп к ковчегу и поместил на подкладку. Заметив, что Карл пытается встать, Годвин кивнул двум монахиням:

– Проводите помощника аббата в госпиталь. Брат Симеон, мать Сесилия, вы не пойдете с ним?

Он поднял еще один фрагмент останков. Содрогаясь в душе, Годвин сознавал, что больше Карла несет ответственность за случившееся, но его намерения были чисты, и монах все еще надеялся умилостивить святого. В то же время он понимал, что его действия должны произвести самое благоприятное впечатление на присутствующих: в тяжелейшую минуту он все взял на себя – истинный вождь. Однако нельзя, чтобы минута эта затянулась. Нужно скорее собрать останки.

– Брат Томас, брат Теодорик, идите сюда, помогите мне.

Филемон выступил вперед, но Годвин махнул ему рукой: служка не монах, а только принявшие постриг дерзают дотрагиваться до мощей.

Хромая и опираясь на Симеона и Сесилию, Карл вышел из собора, и Годвин остался бесспорным хозяином положения. Подозвав Филемона и служку Ото, он велел им привести в порядок алтарь. Те поставили его на помост. Ото подобрал подсвечники, а Филемон – украшенное драгоценными камнями распятие. Служки почтительно поставили все на алтарь и принялись собирать свечи.

Наконец все фрагменты останков оказались в ковчеге. Годвин опустил крышку, но плотно она не прижималась. Закрыв ее как мог, ризничий торжественно поставил ковчег на алтарь и тут вспомнил, что духовным лидером аббатства – пока – должен быть не он, а Томас. Взял книгу, которую нес Симеон, и передал своему помощнику. Тот сразу все понял, открыл книгу, нашел нужную страницу и начал читать. Монахи и монахини выстроились по обе стороны алтаря, и получилось, что Томас их вел.

Кое-как закончили службу.

Едва выйдя из собора, Годвин опять затрясся. Чуть не случилась катастрофа, но, кажется, все-таки обошлось.

Монахи вошли в аркаду, и стройная процессия распалась. Братья принялись возбужденно обсуждать случившееся. Ризничий прислонился к колонне, пытаясь взять себя в руки и одновременно прислушиваясь. Кто-то сказал, что осквернение реликвии – дурной знак: Бог не хочет, чтобы Карл был аббатом. Именно этого и добивался честолюбец. Но к его ужасу, большинство сочувствовали Карлу. Этого молодой монах вовсе не хотел. Он понял, что, вызвав жалость к Слепому, невольно дал ему преимущество.

Ризничий собрался с духом и поспешил в госпиталь. Ему нужно встретиться с Карлом, пока тот не оправился и не понял, что монахи на его стороне.

Помощник аббата сидел на кровати: рука на перевязи, на голове повязка, бледен, потрясен, каждые несколько секунд лицо его нервно подергивалось. Подле него разместился Симеон, который с неприязнью посмотрел на Годвина и процедил:

– Я полагаю, вы довольны.

Тот пропустил шпильку мимо ушей.

– Брат Карл, вы будете рады узнать, что мощи святого поместили на место с гимнами и молитвами. Святой, несомненно, простит нас за эту трагическую случайность.

Слепой покачал головой:

– Случайностей не бывает. Все предопределено Господом.

Годвин приободрился. Пока все хорошо. Но Симеон думал о том же и попытался остановить Карла:

– Не горячитесь, брат.

– Это знак, – покачал головой старик. – Господь не хочет, чтобы я стал аббатом.

Именно на это ризничий и надеялся.

– Глупости. – Казначей взял кружку, что стояла на столе возле кровати – наверняка теплое вино с медом, лекарство матери Сесилии от большинства болезней, – и вставил ее в руки Карлу: – Выпейте.

Помощник аббата отпил, но продолжал упорствовать:

– Грех отмахиваться от подобного знамения.

– Бывает, что знамения не сразу поддаются толкованию, – возразил Симеон.

– Может, оно и гак. Но даже если вы правы, проголосуют ли братья за аббата, который не в состоянии пронести мощи святого, не осрамившись?

Годвин вмешался:

– А может быть, как раз наоборот, может быть, сочувствие привлечет к вам сердца братьев.

Симеон бросил на него недоуменный взгляд. Бедный казначей просто не мог вообразить, что Годвин, этот адвокат дьявола, пытается добиться от Карла не одних горестных сомнений, а недвусмысленного отказа. Как и надеялся ризничий, Слепой принялся спорить:

– Аббатом должен стать человек, в котором братья видят мудрого водителя, которого уважают, а не жалеют. – В его голосе слышалось горькое убеждение в том, что он уже не годится на эту роль.

– Конечно, разумно, – согласился Годвин с притворной неохотой, словно признание вырвали у него силой, и, решив рискнуть, добавил: – Но возможно, Симеон прав и вам следует отложить окончательное решение до выздоровления.

– Я совершенно здоров. – Карл не хотел показаться в глазах Годвина слабым. – Ничего страшного со мной не случилось. Завтра буду себя чувствовать так же, как и сегодня. Я не стану выставлять свою кандидатуру на выборы аббата.

Именно этих слов ждал Годвин. Молодой монах быстро встал и из опасения, что выдаст свое торжество, почтительно склонил голову.

– Вы, как всегда, ясно выражаете ваши мысли, брат Карл. Я передам ваши пожелания остальным монахам.

Симеон открыл было рот, но в комнату вошла мать Сесилия.

– Граф Роланд хочет видеть помощника аббата. Он угрожает встать с постели, но ему нельзя двигаться – рана, возможно, еще не совсем затянулась. Но брату Карлу тоже нельзя…

Ризничий посмотрел на казначея и произнес:

– Мы идем.

Монахи вышли на лестницу. Годвин ликовал. Карл даже не понял, что его просто уничтожили, и по собственной воле выбыл из состязания. Остался один Томас, а Томаса можно устранить в любой момент. Все складывалось поразительно удачно – пока.

Граф лежал на спине с толстой повязкой на голове и тем не менее по-прежнему производил впечатление сильного мира сего. Вероятно, его навестил цирюльник, так как Ширинг был гладко выбрит, а черные волосы, не закрытые повязкой, аккуратно причесаны. Раненого одели в короткую красную тунику и новые штаны со штанинами, согласно моде, разных цветов – красного и желтого. Даже в постели воин не пожелал расстаться с кинжалом на поясе и невысокими кожаными башмаками. Рядом стоял сын Уильям с женой Филиппой. Молодой писарь, отец Джером, сидел за письменным столом, держа наготове перо и воск для печатей. Предельно ясно: граф вернулся к своим обязанностям.

– Это помощник аббата? – спросил Роланд четко, громко.

Заговорщик оказался расторопнее Симеона и ответил первым:

– Помощник аббата Карл пострадал при падении и находится здесь же, в госпитале, милорд. Я ризничий, Годвин, а со мной казначей Симеон. Мы благодарим Бога за ваше чудесное исцеление, ибо он направил руку вылечивших вас монахов.

– Проломленную голову вылечил цирюльник, – отрезал Ширинг. – Благодарите его.

Поскольку раненый лежал на спине и смотрел в потолок, Годвин не мог видеть его глаза, но у него создалось впечатление, что лицо графа словно застыло. Может, ранение привело к необратимым последствиям? Ризничий спросил:

– Нуждаетесь ли вы в чем-либо?

– Если да, вы скоро об этом узнаете. Л теперь слушайте. Моя племянница Марджери выходит замуж за младшего сына Монмаута Роджера. Полагаю, вам об этом известно.

– Да.

В памяти Годвина высветилось: Марджери, задрав белые ноги, лежит на спине в этой самой комнате со своим кузеном Ричардом, епископом Кингсбриджа.

– Свадьбу отложили из-за моего недомогания.

Неправда, размышлял молодой монах. Мост рухнул всего месяц назад. А правда, вероятно, состоит в том, что граф хочет проверить, не пошатнулась ли после всей этой истории его власть, является ли он еще силой, достойной альянса с графом Монмаутом. Роланд продолжал:

– Свадьба состоится в Кингсбриджском соборе через три недели.

Строго говоря, в данной ситуации полагалось просить, а не приказывать, и новоизбранный настоятель вполне мог возмутиться подобным высокомерием, но аббата здесь не было. Да и никакой причины для отказа Годвин не видел.

– Хорошо, милорд. Я приготовлю все необходимое.

– К свадьбе новый аббат должен приступить к своим обязанностям, – продолжил Роланд.

Симеон засопел от изумления. Годвин быстро прикинул, что спешка ему только на руку.

– Разумеется, – поклонился он. – У нас было два кандидата, но сегодня помощник аббата Карл снял свою кандидатуру, и остался только брат Томас, помощник ризничего. Мы проведем выборы, как только вы этого пожелаете.

Он не мог поверить в удачу. Казначей, даже не особенно скрывая уныние, все же попытался сказать:

– Позвольте…

Но Роланд перебил:

– Я не хочу Томаса.

А вот этого Годвин не ожидал. Симеон ухмыльнулся, обрадовавшись, что в последний момент все резко изменилось. Ризничий пробормотал:

– Но, милорд…

– Вызовите из обители Святого Иоанна-в-Лесу моего родима, Савла Белую Голову, – вновь перебил граф.

У Годвина в сердце шевельнулась змея. Савл его ровесник. Послушниками они дружили, затем вместе отправились в Оксфорд, однако разошлись. Савл стал куда набожнее собрата. Впоследствии Белую Голову назначили настоятелем отдаленной обители Святого Иоанна. Он очень серьезно относится к монашеской добродетели смирения и ни за что не будет бороться за власть. Но Савл жив, благочестив, и его все любят.

– Как можно скорее, – закончил Роланд. – Я назначу его аббатом Кингсбриджа.