Текст книги "Лондон бульвар"

Автор книги: Кен Бруен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

~~~

ДЖОРДАН ПИХНУЛ МЕНЯ ЛОКТЕМ, протянул кружку и сказал:

– Пей.

Я выпил.

Черт, вот это то, что надо. Все прямо запело кругом, а система моя стала почти новой. Джордан спросил:

– Что будешь делать с этим Керковяном?

– Найду его.

– Так.

Я замешкался, но он ждал. Я прибавил:

– Потом убью.

– Тебе будет нужна помощь.

– Это не твои разборки.

Он скрестил руки, сказал:

– Человек приходит на мою землю, вешает труп напротив моего окна, и ты думаешь, я подставлю другую щеку?

– А кто будет за актрисой присматривать, если нас обоих замочат?

– Я все предусмотрел.

Я поднялся, сказал:

– О'кей… поохотимся.

– У тебя есть оружие?

– Есть… а у тебя?

Он улыбнулся. В этой улыбке не было и тени веселья.

Я включил радио, чтобы побыстрее заснуть. «Дар Стрэйтс» что-то гитарили со словами про Дикси, полными угрозы. Хотелось верить, что этот Хренковян тоже слушает.

На следующий день Д жордан устроил проверку. С использованием моей машины. Он сказал:

– Подходи к машине так, будто что-то подозреваешь, заднее сиденье проверяй внимательно.

Я так и сделал. Попробовал открыть дверь, но она не открылась. Заглянул в окно. Рассмотрел только смятое одеяло на полу и пустые кресла. Я постучал по стеклу, одеяло откинулось, и появился Джордан. Я удивился:

– Как ты смог стать таким маленьким?

Он невесело улыбнулся:

– Годы службы.

– Не могу не спросить очевидное. Почему дверь не открылась?

– Это старая машина, открывается только передняя дверь.

– И он в это поверит?

– Лучше, чтобы поверил.

Прошло три ночи, прежде чем мы его нашли. Мы протралили Клэпхем, Стритхем, Стоквелл, Кеннингтон и наконец обнаружили его в клубе в Брикстоне. Я принес «глок». Я не знал, что пакует Джордан, но надеялся, что это что-то мощное. Мы припарковались, не доехав до клуба, в который зашел Керковян.

Джордан сказал:

– Отдай пистолет.

– Что?

– Он тебя обыщет.

– Угу.

– Не буду желать тебе удачи, потому что в этих делах нужны только слаженность и хорошие нервы.

– Ну а я бы не отказался от удачи, – сказал я.

Вышел из машины, добавил:

– Увидимся.

– Вряд ли ты меня увидишь.

У дверей клуба стоял вышибала с видом пригорюнившегося лавочника, который приготовился дать мне крепкого пинка. Говорит:

– Только для членов клуба.

– Сколько?

Он оглядел меня с головы до ног, оценил полученный результат и сказал:

– Двадцать пять.

Я отмусолил, сколько было сказано, спросил:

– Может, ты мне пригласительный дашь, или как?

– Я тебя запомню.

– Это обнадеживает.

Зашел. Зал забит под завязку. Брикстонская смесь

растаманов

          готов

                    трансвеститов

                              ирландцев

                    мелкой уголовной мрази

продажных копов.

Керковян сидел за угловым столиком, и с ним наш панк Я подумал: «Вот дерьмо».

Подошел к ним, говорю:

– Братаны.

Панк заухмылялся:

– Митчелл.

Керковян был в черном костюме, выглядел как цинично оттраханный Брайан Ферри. Говорит:

– Я много чего о тебе слышал.

У него был псевдоамериканский акцент. Как будто он насмотрелся самых плохих фильмов категории «Б». Зубы гнилые – наверное, со стоматологией в Восточной Европе плоховато. Поднялся, сказал:

– Я тебя угощаю.

– Не сейчас. Я слышал, ты меня ищешь.

– До тебя дошло, парень.

– Ну, у меня машина, прокатимся?

Панк говорит:

– С ума не сходи.

Я посмотрел на Керковяна:

– Ты ведь не боишься проехаться со мной, да?

Он широко улыбнулся, показал все свои гнилые коренные зубы. Я прибавил:

– У меня с собой ничего нет, можешь меня обыскать.

Он обыскал.

Это был обычный брикстонский клуб, никто даже глазом не повел.

Панк процедил:

– Что за урод.

Я сказал:

– Ну что, ты идешь?

– Ну, если мой новый друг тоже пойдет со мной.

Я пожал плечами. Вышел первым. Когда подходили к машине, сказал:

– Задняя дверь не работает.

Панк подскочил, заглянул внутрь через стекло и сказал:

– Там ничего нет.

Я сел за руль, панк рядом со мной уселся, Керковян рядом с ним примостился. Панк сказал:

– Где ты нашел эту кучу дерьма?

Как только я завел мотор, Джордан вскочил и набросил проволоку Керковяну на шею. Я двинул панку локтем в лицо и ударил его головой о приборную доску. Керковян цеплялся и метался, но Джордан сзади упирался коленом в кресло. Казалось, прошел целый час, Керковян обмяк, глаза его вылезли из орбит. Я сказал:

– Джордан… Джордан,отпусти его.

– С этой мразью надо быть очень осторожным.

– Черт, ты ему почти голову оторвал.

Джордан отпустил. Я завел машину и поехал оттуда к чертовой матери. Джордан сказал:

– Езжай в Холланд-парк.

Все переднее сиденье было залито кровью. Джордан набросил на сиденье одеяло. Я спросил:

– А что с пацаном делать?

– Копать поможет.

Начался сильный дождь и помог скрыть от любопытных глаз то, что находилось на переднем сиденье. Кровь лилась по моим ботинкам на тормозную педаль.

Когда мы подъехали к Холланд-парку, дождь совсем разбушевался. Я спросил:

– А как актриса?

– Она будет спать до середины дня.

– Ты уверен?

– Я сделал все, чтобы быть уверенным. Заезжай в гараж.

Я заехал.

Вышли из машины, Джордан извлек откуда-то непромокаемые плащи, сказал:

– Возьми тачку.

Потом перетащил панка и Керковяна в гараж. Панк начал приходить в себя. Джордан сказал:

– Вытащи всё у них из карманов.

У Керковяна я вытащил

«зиг-зауэр» сорок пятого калибра

бумажник

сигареты

стилет

клочок бумаги с телефонным номером.

Это был номер Ганта.

У панка я вытащил

«браунинг»

толстую пачку денег

ментоловые леденцы

презервативы

кокаин.

Джордан набрал в ведро воды и вылил ее на панка.

Тот что-то пробормотал, закашлялся, медленно открыл глаза. Выглядело для него все довольно кошмарно. Две фигуры в длинных брезентовых плащах, на улице буря и дождь, а рядом труп.

Панк посмотрел на меня, промямлил:

– Ты мне нос сломал.

Джордан сказал ему:

– Вставай, работать пора.

Панк с трудом поднялся на ноги, заныл:

– Что происходит?

Джордан сказал:

– Заткнись – и, возможно, останешься жив.

Он заткнулся.

Я спросил:

– Куда Керковяна положим?

– К вязу, куда он твоего друга пристроил.

Джордан пошарил на полке, нашел бутылку бренди, протянул мне. Я сделал приличный глоток, протянул бутылку панку.

Его так трясло, что он еле-еле ее удержал. Бренди потек у него по подбородку, потом по груди. Я сказал:

– Держи двумя руками.

Он чуть не захлебнулся, но что-то внутрь протолкнул. Я передал бутылку Джордану; он хлебнул немного. Панк посмотрел на меня, сказал:

– Не позволяйте ему убить меня, мистер Митчелл.

Мистер!

Я кивнул:

– Конечно нет.

Джордан:

– Помоги мне вытащить проволоку из горла.

Мы перевернули Керковяна на спину, голова его запрокинулась, из-под нижней губы показались зубы. Панк произнес что-то типа:

– А-хр-р-р…

И его вырвало.

На концах проволоки были приделаны две деревянные ручки. И выглядели они весьма потертыми. Я не хотел об этом думать. Каждый взялся за ручку, потянули. Проволока вышла гладко, но не так чтобы чисто. Джордан протер ее о костюм покойника. Потом выпрямился, отхаркнулся и плюнул на него. Сказал:

– Грузи!

И мы бросили тело в тачку. Джордан взял «зиг-зауэр», взвесил на руке. Я сказал:

– Это самый бесперебойный автоматический стрелок, какого ты видел в жизни.

Он направил на панка дуло, повел им слегка и сказал:

– Давай толкай.

Буря нарастала. Удары ливневых струй чувствовались даже через дождевик Панк еле-еле тащил тележку, но в конце концов мы всё же добрались до вяза. Джордан бросил на землю заступ и велел:

– Копай.

Панк вытер кровь и сопли с разбитого носа, спросил:

– Что, я?

– Ты.

Раскисшая от дождя земля облегчила работу панку, но он всё время оскальзывался и падал.

Джордан отдал мне фляжку, и я пил как сумасшедший.

Наконец могила была выкопана. Джордан наклонился над тачкой, достал из плаща кусачки и отрезал Керковяну мизинец.

Панк заскулил.

– Господи Иисусе, – выдохнул я.

Хруст кости прозвучал как пистолетный выстрел. Затем Джордан наклонил тачку, и тело упало в яму. Удар о землю был как всплеск в адовом котле.

Джордан протянул мне «зиг-зауэр».

– Что? – произнес я с недоумением.

Он посмотрел мне прямо в глаза, проговорил:

– Я заметил, что твоя речь засорена американизмами, так что… твой выстрел.

Панк понял, что сейчас произойдет, заблажил:

– О боже, мистер Митчелл, я никому ничего не скажу!..

Я выстрелил ему в лоб. Он немного постоял, покачался, потом упал в яму. Джордан взял лопату, начал закапывать могилу. Я не пошевелился, просто стоял там, под дождем, «зиг» дрожал у меня в руке.

Джордан выпрямился, сказал:

– Пойдем выпьем по чашке чая.

За кухонным столом, когда Джордан готовил чай, я сказал:

– Микки Спиллейн всегда заставлял своих персонажей пить виски, потому что не мог правильно написать название коньяка.

Джордан промолчал.

Мне было все равно.

Он поставил на стол дымящиеся чайники, спросил:

– Печенье?

– Это «Рич»?

– Всего лишь «Микадо».

– Тогда я пас.

Он достал из-под раковины бутылку «Гленливет», я говорю:

– У тебя что, повсюду бутылки рассованы?

– И не только бутылки.

– О!

Он отвинтил крышку, плеснул виски в чай.

Я отхлебнул. Почувствовал вкус чая, в который добавили виски.

Скрутил сигаретку, предложил Джордану. Он взял, я начал вторую. Зажег, и через минуту над нами уже висело облако. Я спросил:

– Джордан, почему тебя так назвали? Ведь не из-за бейсбола?

Он фыркнул, ответил:

– Мой отец родился на берегу Иордана.

– Я думал, ты венгр.

– Мы переехали.

– Ты когда-нибудь слышал эти строки:

 
Во мне столько гробов,
Как на старом кладбище…
 

Он затушил окурок, сказал:

– Еще ничего не кончилось.

– Боюсь, ты прав.

Я поднялся из-за стола:

– Мне нужно вздремнуть.

– Тебе это точно нужно.

ФИНАЛ ПЬЕСЫ

~~~

ДЖОРДАН ПОСЛАЛ ОТРЕЗАННЫЙ палец Ганту.

          Великолепно упакованный.

                    Позолоченная коробочка.

                              Хрустящая оберточная бумага.

                                        Красный бархатный бант.

Сказал мне:

– И жив был пальчик, да отписался…

Я сказал:

– Ты больной ублюдок.

Начал восстанавливать отношения с Эшлинг. Она сначала возражала, заставила меня поволноваться, потом согласилась. Мы встретились в пабе «Солнце и блеск» в Портобелло… Я купил новые ботинки. «Джи Пи Тод'з», клевая вещь. Стоят, поганцы, дорого, но ноги ой как благодарны.

Ботинки были желто-коричневые, я надел их с гэповскими брюками цвета хаки, кремовым свитером и пиджаком Гуччи. Выглядел вполне удобоваримо.

На Эшлинг было убойное черное платье. Я сказал:

– Платье убойное.

Она улыбнулась. Забрезжила надежда. Она сказала:

– Ты тоже неплохо выглядишь.

– Нравятся мои ботинки?

– «Балли»?

– Нет.

– Подделка?

– Ну это вряд ли.

– Ох, извини, я совсем забыла, что ты мужчина опытный и искушенный.

– Это не из «Симпатии к дьяволу»?

– Не знаю.

– Наверное, «Роллинги» эту вещь еще до твоего рождения спели.

Она проигнорировала мое замечание, спросила:

– Куда пойдем?

Я говорю:

– Хочешь поужинать?

– Я хочу тебя, и сильнее только ирландская печаль.

Такая штука с этими ирландцами: они всегда готовы с тобой поговорить, и говорят они неплохо. Но о чем они, черт возьми, говорят?

Никто не знает.

Эшлинг между тем продолжала:

– Есть такая мысль: давай возьмем видеокассету напрокат, закажем пиццу, и ты узнаешь, что скрывается под убойным платьем?

– А ничего, если я захочу сделать это прямо здесь, на улице?

Мы пошли к ней. И с той минуты, как мы вошли, Эшлинг все время находилась на мне.

Ее бедра двигались, как жернова, а рот связывал надеждой. Когда мы закончили, я выдохнул:

– А где же пицца?

Позже мы посмотрели фильм «Три цвета: Красный». Не могу сказать, что я там все понял. Эшлинг весь фильм проплакала. А долбаные субтитры я ненавижу. Она спросила:

– Тебе понравилось?

– Понравилось.

– Честно скажи, я не обижусь.

Потом, когда перебрался наверх, я сказал:

– Мне нравятся французские фильмы, есть в них что-то такое… je ne sais quoi. [39]39
  Не знаю что (фр.).


[Закрыть]

Она это восприняла

по-своему

как ей хотелось…

и отработала по-французски.

Сказала:

– О, я так счастлива, Митч, ты и по-французски говоришь.

Эту фразу я подхватил в тюряге. Один серийный насильник обычно орал ее, когда за ним приходили наши тюремные блюстители нравственности.

А случалось это раза по два в неделю. Я сказал:

– Конечно.

Она села, простыня упала, грудь обнажилась. О черт, я готов был вообще по-русски заговорить. Эшлинг сказала:

– Так здорово, это только часть трилогии. Мы еще посмотрим «Синий» и «Белый».

Я кивнул, полез за своим табачком и начал скручивать сигаретку. Эшлинг с интересом наблюдала. Я спросил:

– Хочешь?

– Ты мой наркотик.

Ух!

Наконец взялись за пиццу, на скорую руку разогретую в микроволновке. Когда она, кусок за куском, исчезла у меня во рту, Эшлинг спросила:

– Все аппетиты удовлетворены?

Я кивнул.

Тихо играло радио. Пели хорошие ребята.

Грэм Парсонс.

«Ковбой Джанкиз».

До того момента, пока Фил Коллинз не начал выть «Истинные цвета».

Эшлинг спросила:

– О чем ты думаешь?

Я знал ответ, сказал:

– О тебе, дорогая.

Она засмеялась, я добавил:

– И лампу включать не нужно, твои глаза любую комнату осветят.

– Дерьмовый разговор.

Тут радио вмешалось с песней Айрис Демент «Сегодня год, как умер мой отец».

Эшлинг заплакала. Я подвинулся, чтобы обнять ее, она отстранилась. И молчала до последней западающей в память ноты. Потом сказала:

– Мой отец был алкоголиком. Брат рассказывал, что в детстве я жила как олень под фарами мчащегося автомобиля. Я много лет билась, чтобы хоть вытянуть его из омута на мелкое место. И когда он умер, задыхаясь от выпитого, я была счастлива. В больнице они дали мне его личные вещи… Знаешь, что это было?

Я понятия не имел, сказал:

– Понятия не имею.

– Бойскаутский ремень и четки.

Она взяла корочку от пиццы, бросила, потом сказала:

– Четки я в реку выкинула.

– А ремень оставила?

– Это было всё его наследие.

– Черт, у тебя острый язык, ты об этом знаешь?

Она улыбнулась, спросила:

– Хочешь услышать глупость?

– Что?

– Натуральную глупость.

– Ну…

– Все говорят сегодня о Новой Женщине. Которая не хочет ничего традиционного. Только мужа, дом и детей.

Я промолчал. Потянулся за выпивкой. Эшлинг сказала:

– Я хочу тебя.

Склонилась надо мной, оседлала и занялась любовью.

Я не возражал. После окончания сказала:

– Ну вот, разве я не была бы дурой, если бы этого не сделала?

– Точно была бы.

Я себя дураком не чувствовал. Весь следующий день я провел с ней. Сходили на рынок в Портобелло, посмеялись над барахлом, которое там продают. Съездили в Вест-Энд и сфотографировались в развлекательном центре Трокадеро. Странно, но фотка получилась хорошая. Эшлинг выглядела молодой и радостной, а я… я выглядел так, будто рад, что она именно такая. И я действительно был этому рад.

Когда я вернулся в Холланд-парк, часы били полночь. Свет в доме не горел. Я навестил актрису, прикоснулся рукой к ее щеке, она произнесла:

– М… м…

Но не проснулась.

Ни следа Джордана.

Пошел к себе, открыл пиво. На меня накатила тупая усталость, которая бывает только тогда, когда тебе хорошо. Я это даже не пытался понять, пока не утратил. Любил ли я Эшлинг? Абсолютно точно было одно: она заставляла меня ощущать себя тем человеком, каким я когда-то надеялся стать.

Выпил, пиво было холодное, приятное. Разделся и лег в постель. Господи, как я вымотался. Вытянул ноги. Коснулся пальцами чего-то мокрого и мгновенно их отдернул. Выскочил из кровати, содрогаясь от ужаса. Сорвал покрывало. Там лежал комок запекшейся крови. Я видел, но не мог понять, что я вижу. Присмотрелся – это была голова собаки. Щенка Бриони… как, мать его, звали… Бартли? Бартли-Джек.

Слышали когда-нибудь, как Долорес Кин поет песню «Каледонец»?

А вот я тогда услышал.

Не знаю почему.

Когда я выскочил из этой ужасной постели, песня начала колотиться в моем мозгу.

Я понял, что схожу с ума.

Потом почувствовал, что меня схватили за плечи, а потом – сильный шлепок по лицу. Я сказал:

– Эй, по лицу бить не надо.

Джордан сказал:

– Ты кричал, нам не нужно, чтобы мадам проснулась.

– Господь не мог позволить, чтобы такое произошло.

Он подошел к кровати, бормоча что-то по-венгерски.

Наверное, что-то вроде «чтоб я сдох». Я сказал:

– Это собака моей сестры.

– Почему мы еще здесь? Пошли.

Мы взяли дождевики и пушки, сели в мою машину. Движения на улицах почти не было, и мы проехали город минут за тридцать. Бриони жила в доме на Пэкхем-роуд. Все ее драмы разыгрывались не на виду.

Во всех окнах горел свет. Джордан спросил:

– Ты с главного входа или со двора?

– С главного.

«Глок» был у меня в правом кармане. Дверь была раскрыта настежь.

Я ее прикрыл. Прошел на цыпочках в гостиную. Бриони сидела в кресле, вся в крови. Я чуть не задохнулся, пока не понял, что это была кровь собаки, тело которой она держала на руках.

Бриони отрешенно смотрела перед собой. Я позвал:

– Бри?

– О, привет.

Я зашел в комнату, подошел к Бри и спросил:

– Ты в порядке, детка?

– Посмотри, что они сделали с моим крохой.

– Кто сделал?

– Я не знаю. Я пришла домой и нашла его в своей кровати. Где же его голова, Митч?

В комнату вошел Джордан. Я сказал:

– Бри, это мой друг Джордан.

– О, привет, Джордан, хотите чаю?

Он покачал головой. Я сказал:

– Бри, давай я возьму Бартли-Джека.

– О'кей.

Я взял у нее из рук окровавленное тельце щенка. Оно было еще теплым. У меня крыша начала съезжать.

Джордан сказал:

– Я приведу в порядок твою сестру.

Он помог ей встать из кресла, взял ее за руку. Зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал истерическое хихиканье.

Я бросился к двери, Джордан перехватил меня, спросил:

– Ты куда?

– Это Гант.

– И что?

– Я убью этого ублюдка.

Он повернул меня лицом к себе, сказал:

– Подумай хорошенько. Тебе нужно застать его врасплох. У него есть семья?

– Дочь, школьница.

– Мы нанесем удар во время завтрака.

– После того как дочь уйдет в школу?

– Это как ты пожелаешь.

– Как Бриони?

– Спит. Я дал ей успокоительное.

– Кто ты, на хрен, такой, мобильная аптека?

Он улыбнулся:

– В том числе.

Джордан вышел на полчаса, вернулся с пакетом, сказал:

– Это поможет переждать ночь.

– Надо же. Ты быстрее, чем пуля.

Он криво усмехнулся. Достал упаковку «Бада», багет, ветчину, помидоры, соленые огурцы, банку майонеза.

Я спросил:

– Где ты достал это дерьмо?

– Это же Пэкхем.

Нет комментариев.

После нескольких банок пива я изрек:

– Мэтт Скаддер у Лоуренса Блока сказал: «Мало ли что зима – оденься потеплее и иди».

Доедая французскую булку, Джордан спросил:

– И что это значит?

– Не знаю, но мне нравится.

Мы разработали план удара по Ганту. Точнее сказать, мы рассмотрели различные варианты.

Отвергали

меняли

сходились на чем-то.

Джордан сказал:

– О'кей. Это хорошо. Надо сделать так, чтобы это выглядело, как будто сорвалась крупная сделка с наркотиками.

– Как?

Он порылся в пакете, выложил

шприцы

герыч

и другие причиндалы

на стол.

Я сказал:

– Это же моя походная аптечка!

– Я знаю, – кивнул Джордан.

Я встал:

– Ты копался в моей комнате?

– Каждый день.

– Урод, ты во что играешь?

Он спросил:

– Слышал когда-нибудь про Энтони де Мелло? [40]40
  Энтони де Мелло (1931–1987) – священник ордена иезуитов, психотерапевт. Стал широко известен своими лекциями и книгами о духовности.


[Закрыть]Конечно нет. Ты прочел кучу дрянных детективов – и уверен, что знаешь жизнь.

Он не сказал: «Ты идиот!»

Но в воздухе это висело.

О да!

Он продолжил:

– Де Мелло сказал, что девяносто процентов людей спят. И никогда не просыпаются. Когда было Венгерское восстание?

– Это что, телевикторина? На хрена мне сдалось Венгерское восстание?

Voilà.Ты даже не знаешь, что лежит в основе любого детектива. Cherchez la femme. [41]41
  Ищите женщину (фр.).


[Закрыть]Я вырос в окружении мужчин, которые были порядочными, сострадательными людьми. Они должны были выслеживать и уничтожать детоубийц. И занимаясь этим, они постепенно превращались в зверей, оборачивались камнем. Они никогда не улыбались.

Я понятия не имел, где такое могло происходить, сказал:

– Понятия не имею, где такое могло происходить.

Он достал из сумки несколько таблеток, положил их на ручку кресла, сказал:

– Де Мелло рассказал испанскую историю о цыплятах. Орлиное яйцо попало в курятник. Куры высидели его и оставили птенца как своего. Орленок научился копаться в земле в поисках пищи и рос как все. Однажды он увидел пролетавшую мимо величественную птицу. Ему объяснили, что это самое великолепное из всех земных созданий. Он продолжил копаться в земле в поисках пищи, дожил до старости и умер, веруя в то, что он курица.

Я пожал плечами:

– Очень глубоко.

Он промолчал, поэтому я сказал:

– Давай расскажу тебе историю из одного дрянного детектива, который я прочитал. Гарри Крюз! [42]42
  Гарри Крюз (р. 1935) – современный американский романист, драматург, эссеист.


[Закрыть]Такая комичная южная готика…

Джордан поднял руку, сказал:

– Не сомневаюсь, ты никогда не слышал притчу о свинье.

– О чем… о какой, мать ее, свинье?

– Как говорилось в одной… не пытайтесь научить свинью петь. Это будет пустой тратой вашего времени и только рассердит свинью. Приношу свои извинения за то, что поверил, будто ты можешь петь.

Бриони вскрикнула, отвлекая нас от того, к чему этот разговор мог нас привести.

Сестра спала, но неспокойно. Я покачал ее на руках, и она затихла. Я сам немного вздремнул, и мне снились

безголовые свиньи

летающие цыплята

и

бессловесные трупы.

Проснулся, когда Джордан тронул меня за руку и сказал:

– Нам пора идти.

Протянул мне кофе и таблетку. Я взял то и другое. Бриони крепко спала, и я поцеловал ее в лоб. Джордан наблюдал за нами, выражение его лица понять было невозможно.

Я сказал:

– Только мертвые знают Бруклин.

Так назывался роман Томаса Бойла. Возможно, Джордан и не хотел ничего знать о криминальном чтиве, но это совсем не значило, что он о нем не услышит.

Мы надели дождевики, тихо обсуждая наш план. В пальцах на ногах и руках у меня стало покалывать. Адреналин закрутил рукоятку. Я спросил:

– Что, черт возьми, со мной творится?

– Ты сейчас воспрянешь.

– Что?

– Скажем так: я переключил твою скорость.

– Амфетамин?

– Что-то вроде.

Занялся рассвет. Джордан сказал:

– Я не знал, что у твоей сестры есть ребенок.

– У нее нет ребенка.

– Там целый гардероб забит детской одеждой.

– Что? Ты и ее комнату обшмонал?

– Сила привычки.

Ускоритель щипал мне глаза и расширял зрачки. Джордан проверил «зиг-зауэр». Я спросил:

– Нравится этот калибр?

– Девять миллиметров? Конечно.

Мы вышли из дома. Стену подпирал дворник.

Перекур.

На его тележке висел радиоприемник, «АББА» исполняла песню «У меня есть мечта».

Дворник сказал:

– Привет, мужики.

Ирландец.

Я сказал ему:

– Ничего себе погодка.

Он кивнул:

– Если небеса не подпортят.

Джордан дал по газам, и мы уехали. Я думал о Гарри Крюзе и его интервью, которое он взял у Чарли Бронсона.

Бронсон тогда сказал:

Нет никаких причин, чтобы не иметь друзей.

Скорее наоборот. Но я думаю, что друзей не следует заводить до тех пор, пока не захочешь делиться с ними временем.

А свое время я не отдаю никому.

До дома Ганта доехали минут за двадцать. Если можно так сказать, я был на последней скорости. Было почти восемь. Моя система начала испытывать перегрузку. Ноги и руки зудели, множество готовых взорваться мыслей прыгали в моей голове, как резиновые шарики.

Вдоль улицы стояли деревья.

Джордан сказал:

– Это бульвар.

– Гребаный лондонский бульвар, – уточнил я.

По улице медленно ехал школьный автобус.

Джордан спросил:

– Читал когда-нибудь «Встречи с замечательными людьми»?

– С отчаявшимися людьми… да.

Он пропустил мое замечание мимо ушей, следя за автобусом, продолжил:

– Наслаждаться творениями

Гурджиева

          Успенского

                    Шиванды

                    Йоганды

          Блаватской

Бэйли…

…а потом оставить божественный свет и вернуться во мрак.

Меня так и подмывало добавить к списку ливерпульскую четверку, но я побоялся, что он меня пристрелит. В доме Ганта открылась парадная дверь, на крыльце появилась женщина, державшая за руку девочку. Она поправила ранец, оправила на девочке пальто, наконец, обняла ее. Женщина наблюдала за отъезжающим автобусом с отсутствующим выражением на лице. Потом зашла обратно в дом. Джордан сказал:

– Идем.

Пока шли, он спросил:

– Через переднюю дверь или через заднюю?

Я угрюмо ухмыльнулся и сглотнул.