Текст книги "Лондон бульвар"

Автор книги: Кен Бруен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

~~~

– НЕНАВИЖУ ГРЕБАНЫХ МОНАХИНЬ!

Нортон сплюнул при виде монахини, спешившей куда-то по тротуару.

В Эшмоул Истейт был женский монастырь.

Я сказал:

– Я думал, что у вас, ирландцев, есть религия.

Он хрюкнул, ГОВОРИТ:

– Что у нас есть, так это долгая память.

– Ну а если религии нет, нужно иметь Божье благословение.

Он посмотрел на меня:

– Господи, Митч, это чертовски круто.

– Но не оригинально. Это написал Дональд Роули, поэт.

Мы припарковались у многоэтажного дома. Нортон заявил:

– Ненавижу гребаных поэтов.

Мы вышли, Нортон перекинул через плечо спортивную сумку, посмотрел на меня:

– Нужно чё-нибудь?

– Нет, пойду, как говорится, чистым.

– В смысле, для защиты… биту бейсбольную, например? Там, куда идем, стихи не помогут.

– Нет. А что в сумке?..

Он зловеще улыбнулся, говорит:

– Средства поощрения.

Это было восемнадцатиэтажное здание. На входной двери домофон. Но уже весь раскуроченный. Мы толкнули дверь, прошли к лифту.

Нортон говорит:

– Постучи по дереву.

– Что?

– Ну лифт… Чтобы работал.

Лифт работал.

Весь расписанный граффити, он вонял мочой и отчаянием. Этот запах был мне очень хорошо знаком. А вам лучше его не знать.

Мы вышли на последнем этаже. Нортон сказал:

– Думай, что это гольф.

– Гольф?

– Ага, восемнадцать лунок.

Подошли к квартире, Нортон забарабанил в дверь. Вытащил маленькую красную записную книжку.

Дверь открылась, выглянул ребенок Нортон сказал:

– Мать позови.

Мать была индианкой и очень нервничала. Нортон сказал:

– Пора платить.

Она ушла в квартиру, вышла с пачкой денег, протянула. Нортон заглянул в книжку, пересчитал деньги, говорит:

– Немного не хватает.

Индианка сказала:

– Неделя очень тяжелая была…

Он ее перебил, повысил голос:

– Ты! Кончай горбатого лепить, на следующей неделе отдашь вдвое.

Она слишком быстро согласилась. Мы все трое знали, что денег у нее не будет.

Спустились на семнадцатый этаж. Я спросил:

– И что дальше? Они же увязают все сильней.

Нортон на ускорителе, чувство юмора в отключке, лыбится, говорит:

– Вот, ты ухватил самую суть. Со временем они отдают права на аренду.

– А потом?

– Да ты не беспокойся! У нас есть бригада специалистов по переселению.

– Так, дай-ка я догадаюсь. А потом вы все это пересдаете.

– В точку. Этим самым яппи, которые хотят, чтобы из окна было видно крикетное поле. У нас уже есть шесть квартир.

На следующих трех этажах история повторилась. Печальные женщины разных национальностей обещали продать свою жизнь. На двенадцатом этаже Нортон сказал:

– Эти испанские мерзавки ничего, кроме тоски, у меня не вызывают.

Открылась дверь, он вломился внутрь. Женщина закричала:

– Nada, nada, nada. [14]14
  Ничего, ничего, ничего! (исп.).


[Закрыть]

Нортон огляделся, говорит:

– Где он, где твой муж?

Распахнулась дверь в спальню, из нее выскочил мужчина в ярко-синих семейных трусах. Прошмыгнул мимо меня в коридор.

Нортон бросился за ним, как борзая, с улыбкой маньяка на лице.

У него сносило крышу.

Он схватил парня на лестнице, содрал с него трусы. Врезал ему несколько раз ладонью по заднице.

Затолкал в квартиру. Мужик заплакал, говорит:

– Забирай телевизор.

Нортон порылся в спортивной сумке, вытащил гвоздодер.

Подошел к телевизору и разбил экран вдребезги.

Сказал:

– Давай арендный договор.

Они дали.

На следующем этаже Нортон сказал:

– Надо отдохнуть.

Он весь вспотел.

Он уже почти до небес долетел, говорит:

– Помоги мне, Митч. Не жди, когда тебя попросят. Можешь присоединиться в любой момент.

Он проглотил таблетку ускорителя, запил банкой «Булла», спросил:

– Хочешь перепихнуться?

– Сейчас?

– Конечно. Некоторые готовы дать вместо того, чтобы платить.

– Наверное, нет. А что, полицию никто не вызывает?

– Оглянись вокруг, ты думаешь, полиция сюда поедет?

Я скрутил сигаретку, закурил, спрашиваю:

– А дети? Это тебя не беспокоит?

– Им пора начинать учиться. Крепче будут.

Он пренебрежительно посмотрел на мою самокрутку, заметил:

– Кончай курить это дерьмо. Сейчас ты уже в другой лиге.

Я пожал плечами:

– Мне нравится.

Он достал пачку «Данхилла», самые дорогие, закурил, говорит:

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

Он оглянулся, как будто нас подслушивали. В доме стоял ужасный шум.

Хлопали двери

кричали люди

плакали дети —

и все это под аккомпанемент рэпа.

– Как там было, в тюрьме?..

Я чуть не сказал: «Как здесь».

Но подумал о Томе Каконисе, американском авторе криминальных романов, который великолепно понимал тюрьму. Он писал:

«Назовите это джунглями, зазеркальем, королевством социопатов, графством ярости, где предательство является нормой, разрушаются моральные устои и жалость неведома или давно забыта. О, назовите это трубой, бьющей вас по хребту, ручкой от швабры в вашей заднице, каблуком на ваших ребрах. Это значит, что вы совершенно одиноки. И некому вас защитить».

Я не сказал этого Нортону. Я сказал:

– В основном скучно было.

– Да?

– Но это ничего.

Он допил, смял банку, бросил ее вниз. Она летела, ударяясь о каждую ступеньку. Я слышал, как она тарахтит, словно удаляющийся би-винг. [15]15
  Би-винг – боевой космический корабль в кинофильме «Звездные войны».


[Закрыть]

На девятом этаже мы попали в зону турбулентности. Нортон повторял свой номер с темнокожей женщиной, когда вышел ее муж и с размаху заехал ему кулаком в висок.

Потом двинул на меня. Он был большим и сильным. Но и только. Он не был мерзавцем.

Мерзавцем был я. Я уклонился от удара и тут же врезал ему по яйцам. Он начал падать, и я локтем двинул ему по затылку.

Потом поставил Нортона на ноги; он хотел запинать черного до крови. Я оттащил его, сказал:

– Может, хватит на сегодня?

Он согласился:

– Уже почти закончили. С восьмого этажа – пусто.

Спустились вниз на лифте. Нортон потер голову, сказал:

– Я был не прав, когда о стихах говорил.

– Что?

– Когда говорил, что они ни на что не годятся. Как ты того парня завалил – это, блин, поэзия.

Я направился к фургону, Нортон сказал:

– Пошли, здесь бар за углом, я угощаю.

В баре он предложил:

– Мы же рабочие ребята, давай закажем по паре виски с пивом.

– Как хочешь.

Бармену сказали, чтобы принес пару пинт и скотч на закуску.

Наступило время ланча. Блюдо дня – сосиски с картофельным пюре. Пахло хорошо, было почти уютно. Мы заняли столик в глубине зала, Нортон сказал:

– Slàinte.

– И тебе того же.

После скотча мы размякли. Нортон считал наличку, выписывал столбиком цифры в своей книжке. Когда он писал, то повторял цифры, беззвучно шевеля губами. Потом собрал деньги, перетянул пачку резинкой. Бросил мне через стол:

– Твоя доля.

– Господи, Билли, я на столько не наработал.

– Еще успеешь, Митч, поверь мне.

Когда мы ехали мимо Овала, я снова заметил блондина. Он входил в бар «Игроки в крикет». Я попросил Нортона остановиться. Он спросил:

– Что случилось?

– Хочу последить за преследователем.

– Какой в этом смысл?

– Никакого.

Я вылез, перешел дорогу, нырнул в паб. Мужчина сидел у стойки, спиной ко мне. Я дружески шлепнул его по спине, сказал:

– Угадай, кто это.

Он чуть в обморок не упал. Я заметил, что он взял маленькую светлого. Дал ему минутку собраться с мыслями. Он говорит:

– Я знаю, что сделал ошибку, когда вернулся.

Я отхлебнул из его стакана, сказал:

– Да это моча.

Он посмотрел на дверь, я улыбнулся. Он сказал:

– Я Энтони Трент.

– Ты сказал так, будто это для меня что-то значит. Для меня это ни хрена не значит.

– Ох, извините, конечно… Я жил в вашей квартире прежде, до того, как она стала…

– А теперь ты чего хочешь?

– Просто забрать кое-какие вещи…

Я еще хлебнул его из его стакана, спросил:

– А чего ты так быстро смылся?

– Я слишком много задолжал мистеру Нортону.

– Много – это сколько?

– Десять штук.

– Поэтому ты соскочил?

– У мистера Нортона крутые друзья.

Он внимательно меня разглядывал, и я спросил:

– Что?

– Мне кажется, на вас один из моих свитеров. Не отжимайте его в стиральной машине.

– Слушай, Энтони, это печальная история, но она станет еще печальнее, если ты будешь меня преследовать.

– Да, конечно… Я понимаю. Так я могу забрать вещи из квартиры?

Минуту подумав, я ответил:

– Нет.

Шлюха не помогла. Я все никак не мог выбросить Лилиан Палмер из головы. Мне казалось… что? Что я запал на старую кошелку? Вернись к реальности!

Но отрицай, не отрицай, а ее всезнающая улыбочка возвращалась снова и снова. Лилиан Палмер знала, что она меня завела. И желание взять, изнасиловать ее ломилось обратно, как я его ни гнал.

Я позвонил Бриони, спросил, не хочет ли она со мной пообедать. Она спросила:

– Ты сам готовишь?

– Конечно. Как насчет мяса во фритюре?

– О Митч, я вегетарианка.

Естественно.

– Тогда как насчет чего-нибудь вегетарианского во фритюре?

– Чудесно, Митч. Мне принести вино?

Мне показалось, она сказала «вину». Я продиктовал ей адрес, и она сказала:

– Бедный Митч, это, наверное, ужасная однокомнатная дыра?

– Вроде того.

– Я принесу цветы, чтобы ее украсить.

Такая мысль мне была не по душе, я сказал:

– Надеюсь, ты не станешь их красть?

Молчание.

– Бри?

– Я буду хорошо себя вести, Митч.

– О'кей.

– Фрэнку нравится, когда я хорошо себя веду.

– Да… хорошо… приходи в восемь.

Когда нарисовалось восемь, квартира стала совершенно уютной. Кастрюли на плите, замечательный запах из кухни, стол накрыт. Я открыл бутылку вина, налил в стакан. Вкус был горьковатый, мне понравилось. С выпивкой мне нужно быть осторожней. Мой тюремный срок с нею связан самым непосредственным образом.

Когда я пью виски, меня переклинивает. Я четко помню тот день. Нортон и я накрыли одного перца, который был нам должен три штуки.

Каждому.

Я самозабвенно напивался. Даже Нортон сказал:

– Господи, Митч, ты давай полегче.

Я не дал.

А про вечер того дня я ничего не помню.

Говорят, что я поругался с каким-то парнем. Мы выскочили на улицу.

Нортон за нами.

Он сумел оттащить меня от парня, чтобы я не забил его до смерти, да и то в последний момент.

И я получил три года.

Значит, судьба. Самое интересное, что руки у меня были абсолютно целы.

Даже кожа на костяшках не содрана. Я сказал про это адвокату, который вел мое дело. Он ответил:

– Ты ногами работал.

Да уж.

Мужчины в тюрьме находят самые разные способы, чтобы скоротать ночь.

Это может быть

паленый вискарь

петушок

клей.

Что касается меня, я весь день упражнялся, и к ночи мое тело выдыхалось. Некоторые молились, но потихоньку. Я повторял мантру из книги Брюса Чэтвина «Тропы песен». Вот так.

– И увижу я Храмы Будды на острове Ява. Я буду сидеть с саддху на погребальных полях Бенареса. Я буду курить гашиш в Кабуле и работать в кибуце.

Обычно это срабатывало.

В дверь позвонили. Я открыл – Бри. На ней были черный брючный костюм и розовый свитер. Она протянула мне громадный букет цветов. Я сказал:

– Проходи.

Когда Бри увидела квартиру, она выдохнула:

– Ух ты, это великолепно!

Налил ей немного вина, она пригубила, сказала:

– Вино с транквилизатором?

– Кхм…

– Хочется расслабиться, но чтобы крыша не ехала.

Звучало это многообещающе, но неправдоподобно. Она села, говорит:

– Я к тебе перееду.

– Что?

Она громко засмеялась. У нее был хороший смех, глубокий, с едва уловимой истерической ноткой. Сказала:

– Не бойся Митч, шучу.

– Нормально.

Я пошел посмотреть, как там наша еда. Все вроде было в ажуре.

Бри крикнула:

– Так хорошо пахнет, Митч!

Я сказал:

– Будет готово через десять минут, что скажешь?

– Прекрасно.

Когда я вернулся, она расставляла цветы. Я сел, скрутил папироску. Бри спросила:

– Тебе не кажется, что я изменилась?

– А… нет… Кажется, ты в порядке.

– Я прохожу курс лечения.

– Это же здорово, правда?

Она наклонила голову и сказала:

– Я никогда больше не буду говорить о Фрэнке.

Я хотел сказать: «Слава тебе, Господи», – но сказал просто:

– О'кей.

Она прошлась по квартире, зашла в спальню. Я услышал, как она открыла шкаф. Когда вернулась, сказала:

– Ты точно в полном порядке, Митч.

– Настоящая торжествующая наглость.

– Что?

– Так книга Дерека Рэймонда называется.

– Кого?

– Да не важно.

Она налила себе еще вина, показала на книги:

– Ты все это собираешься прочесть?

– Есть такой план.

Внезапно лицо ее стало печальным. Я сказал:

– Бри, я хочу их прочитать. Мне это нравится.

Она тряхнула головой, вздохнула:

– Так жалко.

– Чего?

– Что у тебя не будет времени.

– О чем ты, Бри?

– Там, на вечеринке, один человек сказал, что ты на свободе и шести месяцев не протянешь.

Я попытался ее подбодрить:

– Я легко это все прочитаю за шесть месяцев.

Не сработало.

– Я не хочу, чтобы ты опять попал в тюрьму.

Я подошел, обнял ее, сказал:

– Ну, брось. Обратно я не собираюсь.

– Обещаешь?

– Обещаю. У меня есть постоянная работа.

– Мне без тебя очень плохо, Митч.

– Давай поедим… Так что ты говоришь?

Еда была отменная. Я приготовил чесночный хлеб и грибы с чесноком.

Они ей больше всего понравились. Я открыл еще одну бутылку вина, и мы начали трескать. Тушеные овощи были так себе, но и они проскочили. Бри спросила:

– А что у тебя за работа?

Я ей рассказал. Когда я упомянул имя Лилиан, она сказала:

– Я слышала о ней. Она была лучшей Бланш Дюбуа [16]16
  Бланш Дюбуа – персонаж пьесы Теннесси Уильямса «Трамвай „Желание“» (1947).


[Закрыть]из всех, которые когда-либо играли в Вест-Энде.

Каждый раз, как мне казалось, что я хорошо ее знаю, Бри меня удивляла. Я спросил:

– А ты откуда знаешь?

– Я люблю театр. Ты с ней спишь?

– Что? Господи, Бри, она старше меня.

Бри посмотрела на меня, говорит:

– Как она выглядит?

– Ну, как Джина Роулендс, совсем неплохо.

– Значит, ты будешь с ней спать?

На десерт были

греческий йогурт

чизкейк

торт «Черный лес».

Я спросил:

– Чего больше хочется?

– Всего.

И она не шутила.

Потом я пошел варить кофе. Сварил, принес на подносе. Поднос был с портретом леди Ди, и я знал, что Бри это понравится. Она свернулась клубком на диване и тихо похрапывала. Я поднял ее и отнес в мою комнату. Накрыл пуховым одеялом, посмотрел на нее немного, сказал:

– Спи спокойно, сестренка.

Решил не убирать со стола. Сел в кресло, включил телевизор, приглушил звук Показывали «Полицию Нью-Йорка», Дэнис Франц попеременно уничтожал хот-доги и преступников. Выключил. Смотреть кино о копах я был не в настроении. Даже про детектива Сиповица.

Полчаса спустя начал подкрадываться виски. Просачиваясь и пошептывая на краю моего сознания. Если начать сейчас, я прикончу бутылку… легко. Вскочил, схватил пиджак и решил, что лучше будет прогуляться.

Да.

~~~

КАМЮ СКАЗАЛ: «НЕТ такого несчастья, которое нельзя преодолеть с помощью смеха».

Ага, смех да еще бейсбольная бита помогут тебе на пути от Клэпхема до Овала.

Я думал примерно так: «Пойду проведаю Джои, продавца „Биг Ишью“, и потреплюсь с ним».

На Стоквелл стоял парень с плакатом. Парень был в длинном, почти до самой земли, брезентовом плаще. Такие плащи отлично идут в комплекте с лошадью.

На плакате было написано:

НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО

Я как раз проходил мимо, и парень улыбнулся широкой беззубой улыбкой. Я сказал:

– Хороший совет.

Он огрызнулся:

– Пошел ты…

Когда я подошел к Овалу, Джои не было. На его месте стоял парнишка лет двадцати, продавал газеты. Я спросил:

– А что случилось с Джои?

Он ответил:

– Всегда что-нибудь случается.

Я схватил его за рубашку, услышал, как отлетела пуговица.

Сказал:

– Ты мне, блин, не хами.

– Он здорово расшибся.

– Что?

– Честно, босс! Два пацана из Кеннингтона его сильно отделали.

– Где он сейчас?

– В больнице Святого Фомы. Он очень плох.

Я отпустил парня, сказал:

– Ты тут особо не расслабляйся. Это место Джои.

Парнишка посмотрел на свою разорванную рубашку, сказал:

– Ты мне рубаху порвал. Не надо было этого делать.

– Все претензии к Камю.

– Это еще кто?

Я тормознул такси, велел отвезти меня в больницу. В регистратуре я сто пятьдесят раз обломался, прежде чем смог найти Джои. Он был в десятой палате. Плохое предзнаменование.

Когда я туда поднялся, путь мне преградила дежурная медсестра.

– Он не в состоянии принимать посетителей, – сказала она.

Проходивший мимо доктор остановился, спросил:

– В чем дело?

На нагрудном значке надпись: «Доктор Р. Пател».

Дежурная ему объяснила, он сказал:

– А, это парень с «Биг Ишью». Все в порядке, я об этом позабочусь.

Повернулся ко мне, прибавил:

– Конечно, если вы родственник..

– Родственник?

– Ну, скажем, брат.

Я посмотрел ему в глаза. Никогда не видел таких добрых глаз.

Теперь увидел. Кивнул:

– Конечно, я его брат.

– Джои в очень плохом состоянии.

– Вы считаете… он может умереть?

– Думаю, в ближайшие двадцать четыре часа.

Я протянул руку, сказал:

– Спасибо, доктор.

– Пожалуйста.

В палате было тихо. Кровать Джои была около двери. Когда будут выносить тело, много шума не наделают. Я подошел. Выглядел он очень плохо. Под глазами синяки, кровоподтеки по всему лицу, губы порваны. Над левой рукой капельница. Я взял его за правую.

Он открыл глаза. Сказал:

– Митч.

Попытался улыбнуться:

– Тебе на меня лучше не смотреть.

– Ты их знаешь?

– Да, два пацана из предместья. Они здесь живут неподалеку. Лет по пятнадцать… один на Бекхэма похож. И ногами бьет, как он. Другой – черный.

Он закрыл глаза, проговорил:

– Морфий у них забористый.

– Хорошо загрузило?

– Если бы у меня был такой на Овале, я стал бы продавцом месяца.

– Еще станешь, приятель.

Он опять открыл глаза, сказал:

– Не хочу умирать, Митч.

– Эй, брось.

– Могу я тебя кое о чем попросить, Митч?

– О чем угодно.

– Не позволяй им меня кремировать. Терпеть не могу огонь…

Он ненадолго отключился.

Я придвинул стул, но его руку не выпустил.

Во рту у меня пересохло – наверное, из-за вина.

Подошла сиделка, спросила:

– Вам что-нибудь принести?

– Чаю, пожалуйста.

Она вернулась, сказала:

– Есть только кофе.

– Отлично, спасибо.

Вкус у кофе был как у чая, в который налили касторки. Курить хотелось страшно, но отойти я не мог. Прошло два часа. Джои пришел в себя, увидел, что я на месте, опять закрыл глаза.

Около пяти утра он сказал:

– Митч?

– Я здесь, приятель.

– Мне снилась красная роза… Что это значит?

А хрен его знает. Я сказал:

– Скоро весна придет.

– Я люблю весну, – сказал Джои.

Потом добавил:

– У меня ноги такие холодные.

Я подвинулся к краю кровати, сунул руки под одеяло.

Ноги у него были как лед.

Я начал растирать их, сказал:

– Я принесу тебе термоноски, Джои. Они и на Овале пригодятся.

Я растирал ему ноги, пока не почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был доктор.

– Он скончался, – сказал он.

Я прекратил растирать Джои ноги.

Самое главное, теперь они были теплые.

Доктор сказал:

– Пройдемте ко мне в кабинет.

Я прошел.

Он закрыл дверь, предложил:

– Если хотите, можете курить.

– Спасибо, я покурю.

Он полистал бумаги, сказал:

– Городской совет позаботится о похоронах.

– Вы имеете в виду кремацию.

– Это обычная процедура.

– Нет, не надо. Я сам все организую.

Доктор покачал головой:

– Разве это разумно? Понимаете, участок земли в Лондоне сейчас так же дорог, как место для парковки, разве что размером поменьше.

– Он с юго-востока Лондона, там ему и оставаться.

– Очень хорошо. Вам нужно подписать кое-какие бумаги.

Я докурил и говорю:

– Большое спасибо за помощь.

– Не за что.

Мы обменялись рукопожатиями. Когда выходил, понял, что устал как проклятый. Взял такси, попросил довезти до Клэпхема. Водитель посмотрел на меня в зеркало, сказал:

– Тяжелая ночь, приятель?

– Это ты точно подметил.

Много позже я наткнулся на стихотворение Энн Кеннеди, под названием «Правила похорон».

Там была такая строчка: «Не хочу быть сожженным, а одежду мою вы в мешок положите и пошлите домой».

А заканчивалось так:

 
Говорили, что это Джои
Все время приносит розы,
Но точно ли так – неизвестно.
Схороните меня вы в земле,
Чтоб когда-нибудь смог я воскреснуть.
 

Я открыл входную дверь и сразу почувствовал запах домашней выпечки. На кухне Бри что-то готовила. Она крикнула:

– Подожди минутку.

Я плюхнулся в кресло, совершенно разбитый. Почувствовал запах кофе, и запах был хороший. Как всегда. Бри внесла поднос. На нем были

апельсиновый сок

кофе

тосты

брауни.

Брауни?

Она показала на них, спросила:

– Знаешь, что это такое?

– Кхм…

– Астральные кексы, булочки с травкой. Я научилась их делать в Амстердаме. Ешь медленно – они как будто взрываются в голове.

Я съел немного тостов, запил кофе, задался вопросом, нужно ли мне, чтобы моя голова взорвалась. Посмотрел на Бри:

– А ты сама будешь?

– О нет, Митч, с таблетками их лучше не смешивать.

Я подумал: «Какого черта?»

Осторожно откусил. Сладко. Сказал себе: если что и поимею, так только аллергию от сахара. Бри спросила:

– Грабить ходил?

– Что?

– Ну, я знаю, грабители работают по ночам.

– Господи, Бри, я не грабитель… У меня есть нормальная работа.

Она на это не купилась, сказала:

– Я не против, чтобы ты грабил, но только так, чтобы тебя не поймали.

Я съел еще один астральный кекс. Бри спросила:

– А до тюрьмы ты преступными делами занимался?

Я не мог это отрицать.

Чтобы отвлечь внимание, рассказал ей о Джои, даже про розу рассказал.

Бри спросила:

– Он тоже был грабителем?

Я почти терпение потерял, сказал:

– Что ты заладила это дерьмо – грабитель, грабитель.Не могла бы ты – пожалуйста– перестать употреблять это слово?

– Пойти с тобой на похороны?

– О… Конечно. Было бы хорошо.

– А что мне надеть, Митч?

– Ну… Что-нибудь черное, я думаю.

Она захлопала в ладоши:

– Я взяла одну вещь «Шанель» в «Селфриджиз», но еще ее не надевала.

Стараясь подавить сарказм, я сказал:

– Взяла?..

– Ты сам просил не говорить о кражах.

Я проглотил кекс.

Потом у меня поехала крыша.

Джаз.

Я слышал джаз. Оркестр Дюка Эллингтона играл «Атласную куклу».

Черт, откуда всё это взялось? Я знаю, что не спал, но и в сознании не был. Я хотел двигаться, но чувствовал себя слишком вялым. Смутно, краем глаза, я с трудом видел Бри: она расплывалась. Но это были пустяки. Жизненно важно было только одно – узнаю ли я следующую мелодию? Билли Холлидей. Ее песенка «Наша любовь останется здесь». Потом зазвучала другая музыка, и я стал Брюсом Спрингстином с его «Темнотой на краю города». Потом я был усилителем, разносящим все в щепки. Я чувствовал, как все вырубалось. Попытался свернуться клубком, потом заснул.

По крайней мере, так мне показалось.