Текст книги "Нам нельзя (СИ)"

Автор книги: Катя Вереск

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

И чего тетю Люду понесло сюда на ночь глядя? Значит, Настя догадалась и от обиды настучала ей. Вот же… стерлядь, кошмар какой-то. Одна радость – Женя теперь с ней точно говорить не будет. Может, даже уволит. Ни я, ни Галка этим опечалены не будем.

Что значило “переболел”? Значит, она уже знала о наших с Женей отношениях? Или о той влюбленности, которая была давно. А, значит, специально пыталась нас разлучить…

Но раз уже тетя Люда знает, надо рассказать маме. А этого я очень боялась. Я не могла ее понять, предугадать, как она отреагирует. Ведь когда я ее познакомила с бывшим мужем, он ей очень не понравился. Потом она сказала мне, что я достойна большего.

Я не думала, что мама считала Женю чем-то большим. И двоюродный брат… И я уже беременна.

Вот это шапито.

Через час дверь щелкнула, и вошел Женя. Я осторожно вышла в коридор и следила за ним, как за опасным зверем – как он закрывает дверь, устало стаскивает кеды.

Что он сейчас скажет?

Он повернулся ко мне и как-то странно, долго посмотрел. Я замерла, сцепив вспотевшие от волнения пальцы. Меня даже начало подташнивать…

Что он задумал?

– Я хотел сделать это позже, в другой обстановке, но… – сказал Женя, что-то ища в карманах куртки. Затем вытащил коробочку, обитую синим бархатом, открыл ее и встал на одно колено.

– Лина. Элина Николавна, ты выйдешь за меня замуж?

37 (обновление от 12.09)

Конечно, я сказала «да».

Я не могла понять, в какой сказке нахожусь, где очутилась. Любовь всей моей жизни сделал мне предложение. Он выбрал меня! Не маму, не Настю и не какую-нибудь модель с длинными ногами, а меня. Я видела это в его глазах. Я слышала это в его дыхании – что он мой. До самого конца.

Он уснул, а я все смотрела в жидкую городскую тьму, поглаживая живот.

Что если придется делать аборт? Какой ужас…

И все узнают… Хотя все и так уже знают, или скоро узнают, чего уж. Теперь я была готова отстаивать свое счастье, несмотря ни на что. Теперь я знала, что мне есть где укрыться, что мы с Женей – одно целое, одна команда, если можно так сказать.

Мы все переживем. Все сумеем.

Я наконец поверила, стала уверенной в собственном счастье.

С этими мыслями я уснула. Мне снились облака – мягкие, как пуховое одеяло, и белые, как только выпавший снег. Я бежала по ним, прыгала, отталкиваясь босыми ногами. Бух – разлетались ватные хлопья. Бух – приземлялась я и, не удержав равновесие, падала в податливую мягкость, раскинув руки.

А потом появился Женя, и мы полетели над Москвой, совсем как на картине Шагала. Одной рукой он держал меня за талию, вторую по-супермэнски вытянул перед собой. А под нами тянулись мокрые проспекты, и пустые спящие улицы, и кривые переулки. Квартиры, в которых еще не спали влюбленные, томные скверы с опавшей листвой и тихая Москва-река.

На следующее утро по дороге в школу я позвонила маме. Сказала, что зайду вечером в гости. Хорошо, папы не было, – он уехал в командировку.

Страшно было, конечно. Но я уже взрослый человек (в который раз повторила я себе), и моя жизнь – это моя жизнь, мои решения – только мои (тоже повторила, трясущимися пальцами набирая код на домофоне).

Поднявшись на восьмой этаж, я вышла и позвонила в железную родительскую дверь. Мама открыла, и меня окатил с детства знакомый жирный запах готовящихся блинов. Разувшись в тесном коридоре, я прошла на небольшую кухню и села на табурет. Это было мое место, сколько я себя помню. Сколько раз я приходила вот так и садилась, а мама ставила передо мной чай…

Смогу ли я прийти вот так вот снова, после нашего разговора? Я не знала.

– Как дела, Линок? – Мама налила чай и поставила его на стол. В моей кружке, желтой, с треснутой ручкой.

– Хорошо.

– Ты что-то какая-то бледная. Совсем школьники замучали?

Она ловко подцепила блинчик со сковороды, бросила его на стопку уже готовых и вылила на сковороду еще половник теста. Сковорода зашипела, масло зашкворчало.

– Нет, школьники хорошо себя ведут. – Я сделала глубокий вдох. – Мама, мне надо кое-что тебе сказать.

– Ммм? – Мама мельком глянула на меня через плечо.

– Ты лучше поставь сковороду, ладно?

Она нехотя послушалась и повернулась ко мне лицом.

– Что случилось?

А это было сложно. Куда сложнее, чем я представляла.

– Я встречаюсь с Женей. С нашим Женей. Мы уже месяц живем вместе.

– Ох, Лина-Лина… – Мама отложила прихватку, выключила конфорку и села напротив меня. На ее лице не было ни злости, ни шока. Она была так спокойна, будто уже давно обо всем знала.

– Только не отговаривай, ладно? У нас все серьезно, мы решили пожениться. Я… – Я сжала салфетку, набираясь сил для последнего удара. – Я беременна, мама.

– Понятно, – ровным тоном ответила мама. А меня понесло.

– И я очень боюсь, что он родится какой-то… с отклонениями, знаешь.

– Ага, – кивнула мама, почти не мигая.

– И хочу сделать анализ, амниоцентез. Мы же с Женькой двоюродные, вдруг что-то не так…

– Не надо делать никакой анализ, – мягко прервала меня мама.

Тут уже настала моя очередь глупо молчать и смотреть.

– В смысле? – наконец спросила я.

– С биологической точки зрения вы с Женей даже не родственники. Хороший ребеночек будет, я уверена.

Даже не… Что?!

– Как? – Я не могла поверить. – У нас же семейные фото везде!

Лежат в фотоальбомах – мы с Женей, два карапуза, валяемся на диване в одних пеленках. Он беззубо улыбается, а я задумчиво смотрю в камеру.

Мама печально кивнула.

– Люда очень долго не могла забеременеть, они с Андреем часто из-за этого скандалили, знаешь… Ну и в итоге он завел себе на стороне одну, молоденькую совсем. Люда потом узнала об этом, разводиться хотела, потом простила. А девочка родила, но собиралась отказаться от ребенка, вот они с ней и договорились. Они прямо из роддома Женьку забрали.

– Так почему молчали?

– Люда очень не хотела, чтобы кто-либо знал. Ты же знаешь, ее очень беспокоит мнение окружающих. – Мама вздохнула и развела руками. – Такая вот Санта-Барбара, Лина. Иногда жизнь оказывается похлеще сериалов.

Тетя Люда очень боялась, что все узнают правду. Что муж ей рога наставил и что родить не смогла… Еще бы, я бы тоже боялась.

– Понятно, – мрачно сказала я и насупилась. Теперь ясно, почему она так не хотела, чтобы Женька оставался у бабушки на даче, почему увезла его в Лондон. И почему была так недовольна сейчас, когда узнала, что мы вместе. «Я думала, что ты переболел», ага. Все теперь понятно.

Им перед соседями неудобно, а у нас с Женькой жизни искалечены.

Неужели тетя Люда настолько эгоистична? Думает только о себе, о своих планах на Женю, боится, что кто-то отберет ее прелесть. Это жестоко. Совсем не по-матерински.

– А Женька… – я развела руками. – Он в курсе?

Мама качнула головой.

– Они вроде собирались ему сказать на шестнадцатилетие, но, видимо, так и не решились. Если бы настоящая мать объявилась, может, и сказали бы, а так… Там уже Люда отправила его в Лондон учиться, и вроде как тему закрыли. – Мама задумчиво откусила блинчик. – Бабушка знает. Бабушка у нас все знает.

Бедный Женя. У меня сердце разрывалось, когда я думала о его реакции, когда он узнает. Он же почувствует себя преданным самыми близкими людьми… И не сказать ему я тоже не могу – правда рано или поздно откроется, и предательницей уже окажусь я.

Он должен знать.

Мне вдруг стало так грустно и больно, что я разрыдалась. Спрятала лицо в ладонях и согнулась над столом, а слезы сочились сквозь пальцы, капали в мою чашку чая.

– Мама… Мамочка, ну как же так?..

– Что? – всплеснула руками мама, неловко перебралась за мою часть стола и обняла меня. – Неужели ты не рада?

– Как же я вас всех ненавижу, мама… – сказала я, рыдая и смеясь одновременно. – Столько лет, столько лет…

Я не понимала, чего хочу больше: на всех обидеться или просто их убить. Секрет, тоже мне!

Если бы я знала… Если бы я знала! Столько лет я мучилась и стыдилась своего чувства!

– Как же так?

Мама гладила меня по голове. Медленно и легко, будто перышки приглаживала.

– Ничего, Линочка. Теперь все будет хорошо. Я очень за тебя рада. За вас обоих, и что это именно Женечка. Он – хороший мальчик.

Всхлипнув, я кивнула.

Он – самый лучший мальчик, которого могла подарить мне судьба.

Эпилог

Женя

Сегодня Лину опять тошнило. Она говорит, что все в порядке, но я вижу, как ей тяжело. Раньше не думал, что токсикоз – это такая жесть. Бедные тетки, как они это терпят?

Не знаю, как ей помочь. Похоже, единственное, что я могу сделать сейчас – это не мешаться под ногами и бегать за мороженым. Клубничным мороженым. Только клубника, только хардкор.

Есть одна вещь, одна тема, которая до сих пор лежит между нами. Лина не спрашивает, а я не знаю, как начать разговор. Как это сделать? Что сказать? «Я предал тебя, но не просто так»? «Я хотел тебя защитить»? Глупо, это же глупо и неправдоподобно.

Правда гораздо неприглядней.

Тогда, в шестнадцать, я боялся. За себя, за нее, за наше будущее. Боялся, что они все испортят. Они – все, кто нас окружал. Что они отравят Линке жизнь своими разговорами, осуждением, взглядами.

А она у нее одна.

Я не мог так поступить. Да и хотела ли она связать жизнь с кузеном? Даже сейчас, когда оказалось, что мы родственники только на бумаге, все равно смотрят косо. Не будешь же ходить и всем доказывать, что не олень. Больше хочется молча дать в табло, чтобы меньше лезли не в свое дело.

К тому же, мама узнала о наших с Линой поцелуях. Она капала корвалол, ела успокоительное, жаловалась на сердце, периодически падала в обмороки и говорила нам с отцом, что умрет от горя. А я не мог причинить боль той, которая меня вырастила. Мой долг, как сына, ее защищать, а не доводить до истерик.

Поэтому я решил подождать. Решил, что молчание все исправит. Что все забудется, исчезнет, растворится, как туман над рекой.

Тогда, перед объездом в Лондон, я решил, что так будет лучше. А уж если принял какое-то решение, то его придерживаюсь. Несу ответственность. С другой стороны, сейчас понимаю, что это была трусость. Закрыть глаза и представить, что проблемы нет. Что Лины нет. Что это, как не побег?

Если бы я знал, что на самом деле мы – не родня. Если бы я только знал… Я не сержусь на маму, нет, я обижен на нее за другое. Что она воспринимает меня, как вещь. Ее личную вещь.

Когда я увидел Лину на бабушкиной свадьбе… Не знаю, что со мной произошло. Внутри все перевернулось. Хотелось в тот же миг сгрести ее в охапку и целовать, сжимая в объятиях. Хотелось утащить ее в лес, как сделал бы какой-нибудь дикарь, и не отдавать никому.

Никогда.

Она моя – вот что я ясно понял в тот момент. Только моя, и мнение других людей уже не имело значения. Даже если эти люди меня воспитали. Единственное, чего я боялся – что не согласится сама Лина. Что не будет готова пойти до конца.

Поэтому, когда она ушла от меня на Галкиной свадьбе, я чуть с ума не сошел. Все казалось блеклым, плоским. Бессмысленным. Бухай-не бухай, выхода видно не было. Тогда, на палубе, я должен был ее утешить, успокоить, но понял это только потом, когда уже было поздно. А я, как дурак, разозлился и чуть все не сломал. Опять. Я же тоже хотел детей. Хотел приходить домой, и чтобы Лина ждала меня, и всю эту избитую ерунду, слыша о которой я раньше фыркал. Лина заполнила меня изнутри, я не мог не думать о ней.

Я видел только ее.

Я слышал только ее.

Иногда я подъезжал к ее дому и боялся подняться. Боялся показаться навязчивым, помешанным, хотя именно таким я себя и чувствовал.

Потому что она была моей. Она и есть моя, навсегда. Как половина тела, которую не отнять.

Наша свадьба была скромной. Мы подали заявление сразу после того, как я сделал предложение, и через полтора месяца уже расписались. Мать с отцом не пришли, многие мои друзья тоже отказались явиться. Некоторые даже удалили меня из друзей в соцсетях и не отвечали на звонки. Это не имело значения. Нам было достаточно тети с дядей, Гали с ее мужем, бабули с дядей Сашей и пары моих корешей. Леня даже не нюхал, по-моему, я впервые за пару лет видел его трезвым и в сознании. Андрей подарил нам путешествие на Мадагаскар и фирменную улыбку. «Летите, котики, давно пора», – так он сказал. Я и правда давно хотел туда слетать, но времени не хватало. Теперь пришлось, даты уже были проставлены в билетах. Мы посидели в пустом ресторане, заказывая еду из меню, обожрались от пуза, выпили шампанского и поехали на дачу.

Снег в саду лежал по колено, искрился на солнце и пылью падал с веток. Мы с дядей Сашей и Лининым папой расчистили дорожки и пятачок у беседки. Тетя Света и бабушка натопили дом, потом мы разожгли мангал и сделали шашлыки. Одевшись потеплее, сели на лавочки, с пластиковыми тарелками в руках. Лина пахла ванилью – почему-то именно этот запах я всегда чувствую от нее. С самых четырнадцати лет. Она пахнет, как свежая булочка, и внешне слегка на нее похожа: румяные щеки, пухлые розовые губы, округлая грудь.

Когда я прикладываю ухо к ее животу, мне кажется, я слышу стук второго сердца. Не могу поверить, что это все мое.

Ярко, по-зимнему светило солнце. Мы сидели на скамейке, накрывшись большим старым пуховиком. Лина рассказывала том, как ее провожали в школе. Как встретилась с коллегами в кафе, а они, все эти тетушки-учительницы, задарили ее пеленками, и сосками, и костюмчиками для новорожденного. Пакеты не влезали в багажник, я еле их утрамбовал. И зачем одной козявке столько тряпок? Непонятно.

Я думал об этом, обнимая Лину, грея ее своим телом. Слушал зимнюю лесную тишину.

А потом мы уехали в Лондон.

–

Вот и закончилась их история… Точнее, история Лины и Жени только началась, вместе они ушли в закат ))

Спасибо вам, что были с ними все это время!

Всем котика!