Текст книги "Я познала хаос (СИ)"
Автор книги: Катти Карпо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Дворецкий протягивает мне руку. С изумлением пялюсь на его бледную раскрытую ладонь. Он мог бы избежать контакта, его никто ни к чему не принуждает. Прикладываю свою далекую от чистоты ладошку к широкой чуть шершавой ладони Лиллоу. И внимательно смотрю в его карие глаза ‒ оттенок леденцов со вкусом ирисок. В них нет ни презрения, ни брезгливости. А я бы различила и то, и другое с первого раза. Как увидела это в глазах Теоте Стара. Мне известно, что значит быть мусором, падалью, дефектной продукцией.
Мужчина сжимает мою руку ‒ крепко и решительно. И снова ни намека на презрение.
‒ Какую комнату подготовить для юной госпожи? ‒ обращается он к Сэмюэлю, который наблюдает за нами с едва заметной улыбкой.
‒ Мы выберем вместе. Так ведь, Лето?
Отстраненно киваю.
Лиллоу не отпускает моей руки. И я понимаю, насколько контрастируют температуры наших ладоней. Не знаю, когда я успела замерзнуть, ‒ наверное, всему виной внезапное волнение. Теплая рука дворецкого греет мои холодные пальцы, и робость постепенно отступает. Вместе с тьмой Клоаки.
Тьме Клоаки здесь не место. Сияние этого окружения гонит ее прочь, осветляя меня изнутри. Дезинфицируя мои душу и разум.
Хочу рассказать обо всем Четыреста пятой. Про мою любовь. Про водопады. Про злобного мальчишку. Про фыркающего юриста. Про блестящие полы. Про дворецкого с леденцовыми глазами и большими теплыми руками.
‒ Господин, с возвращением. Распорядиться об обеде?
К нам присоединяется слегка запыхавшаяся женщина с пухлыми щечками и объемной буклей на макушке. Она напоминает вздутую сладкую фигурку, которую когда-то принесла Четыреста пятая с ярмарки. Та была выполнена из грязноватой сладкой ваты и попахивала сточными водами. Ее требовалось съесть, заткнув нос, а еще не забыть сплюнуть насекомых, затесавшихся в приторную полость.
‒ Через час, Марта. ‒ Сэмюэль кивает женщине и поворачивается ко мне. ‒ Познакомься, дитя. Наша незаменимая экономка. А это Лето.
‒ Юная госпожа. ‒ Марта лучезарно улыбается, а меня будто солнцем шарахает. ‒ Такая симпатичная!
Виви за моей спиной громко фыркает.
Но мне все равно. Краем глаза замечаю выглядывающую из-за угла девчонку примерно моего возраста ‒ уменьшенную копию Марты.
‒ Тамара! Иди поздоровайся! ‒ зовет экономка, активно взмахивая сразу двумя руками. ‒ Это моя доченька.
Замечаю, как глаза Тамары вспыхивают радостью, и вот она уже движется к нам, чуть косолапя и прямо на бегу поправляя подол сарафана. Но тут из-за спин взрослых выходит Виви. Увидев его, девчонка бледнеет, пищит и драпает в обратном направлении, игнорируя призывы матери.
Что ж, ее страх мне вполне понятен. Но я ни за что не стала бы так открыто отступать.
А этот мальчишка, видимо, ждет моего бегства. Вряд ли он хотя бы на секунду оторвал от меня свой до мерзости пристальный взгляд. Его созерцательные касания вызывают настойчивую щекотку на затылке и под лопатками.
Интересно, а если я и правда пущусь в бега, Виви будет торжествовать?
Или… бросится в погоню?
ГЛАВА 17. ИНАЯ ДРУГАЯ
Ласковое вчера
Стою посреди комнаты и стараюсь не дышать. Вокруг слишком чисто. Ощущение, что я могу испачкать окружающую атмосферу уюта одним лишь своим присутствием.
‒ Тебе не нравится комната, детонька? ‒ мягко спрашивает Марта, грузно присаживаясь передо мной на корточки. ‒ Хочешь другую?
‒ А… нет. ‒ Смущаюсь и отворачиваюсь к окну.
Комната великолепна. Сэмюэль, как и обещал, прошелся со мной по всему дому и показал каждую пустующую комнату, предлагая сделать выбор. А затем не уходил до тех пор, пока я не заверила его, что мне она действительно пришлась по вкусу.
Два громадных окна впускают в помещение столько света, что в первые несколько минут это меня даже пугает. Я словно крыса из канализации, которую внезапно распластали на открытой, залитой солнечным светом площадке. Стены выполнены в нежных светло-зеленых тонах. На полу ‒ мягчайший из ковров. Большущая застеленная мягким белым покрывалом кровать, кажется, может уместить весь наш приют. А в светло-зеленые подушки так и хочется уткнуться лицом.
А шкафчик? Да это целый склад! А та кушетка у стены? А громадный стол и куча полок для книг?! И… и… и…
Даже мысленно задыхаюсь от восторга.
‒ Может, там разместим игровой уголок? ‒ задумчиво предлагает мне Марта, кивая на пустую стену напротив кровати. ‒ Накидаем пуфиков и подушек? Как тебе?
‒ Игровой?
‒ Да… ‒ Экономка зажимает мою руку между своими ладонями. ‒ Расставим игрушки. Какие только захочешь. Кукольный домик? Хочешь?
‒ Кукольный?..
Мой ступор вводит Марту в замешательство.
‒ Не нравятся куклы? Ой, милая, прости меня. Сколько тебе лет? Ты выглядишь очень маленькой.
‒ Двенадцать.
‒ Ох, моей Тамарочке чуть больше, но она все еще обожает куколки. И этот чудесный домик, который подарил господин Люминэ! А ты… что тебе нравится?
Молчу, потому что мне нечего сказать.
‒ Может, ты уже взрослая для куколок? ‒ растеряно спрашивает Марта. ‒ Хочешь чего-то конкретного? Скажи мне, и мы обязательно что-нибудь придумаем.
Чего мне хочется? Игрушки?
У меня никогда не было игрушек. Да и до игр ли тем, кто проводит время в тщетных попытках сохранить себя самого в Клоаке? Не жить, но существовать.
Однако Четыреста пятая всегда пыталась меня развеселить. И даже делала эти нелепые фигурки из проволоки и деревянных обрубков. Они быстро ржавели и гнили, а потом от них жутко воняло. Мне не хотелось с ними расставаться, так что Четыреста пятой приходилось силой отбирать их и выкидывать. Зато потом она подолгу обнимала меня, чтобы я не ревела.
Только вот зря она насчет моих слез беспокоилась. Они высыхали еще на подходе.
Поджимаю губы и смотрю в ясные глаза экономки. Она по-прежнему ждет ответа ‒ со всей ответственностью и терпением.
Пожалуй, меня осчастливит любая вещь, подаренная Сэмюэлем. Только вот слишком смущает говорить об этом вслух.
‒ А давай озадачим господина Люминэ, ‒ заговорщицким тоном предлагает мне Марта. ‒ Пусть сделает сюрприз.
Не знаю почему, но хочется обнять эту женщину. Странно. Мне никогда не нравились телесные контакты.
Осторожно киваю.
‒ Давай сделаю тебе ванну с пеной? ‒ Марта пару раз хлопает в ладоши. У нее такой вид, словно она от этой идеи в большем восторге, чем та, кому предстоит искупаться. ‒ И запустим туда резиновых уточек! С каким ароматом пенку хочешь? А шампунь? Клубника? Манго? Персик?
Голова идет кругом. Мое лицо парализует. Помню только вонь сточных вод.
‒ Давай я сама выберу на первый раз, хорошо? ‒ замечая диссонанс моих чувств, предлагает Марта. ‒ А попозже уже определишься со своими вкусовыми предпочтениями.
С облегчением киваю. Все эти попытки предложить мне альтернативу и возможность выбора утомили меня даже больше, чем первое путешествие на чудо-автомобиле.
Сжимаю кулачками грязное платье. Сдуваю сальный локон со щеки.
Неужели все и правда изменится? Я уже… другая?
Краем глаза замечаю движение за приоткрытыми дверными створками моей новой комнаты. Вряд ли кто-либо вообще заметил это шевеление, но я-то родом из Клоаки ‒ места, где темнота господствует все возможные часы жизни. Так что мое восприятие острее, чем у тех, что привыкли к свету и благам.
Кто-то таится там, в темноте коридора.
‒ Я вижу тебя, ‒ говорю громко и пристально всматриваюсь во тьму щели.
‒ Что? ‒ Марта вздрагивает от моего голоса.
‒ Нет… ‒ Вслушиваюсь в легкий топот удаляющихся ног. ‒ Ничего.
* * *
Мое воспитание ни к черту. Мало того, что слюноотделение включается на полную, пока я возбужденно занюхиваю емкость с пронзительно сладким фруктовым гелем, так Марте еще и приходится врубать свою прыткость на максимум, чтобы предотвратить запихивание куска ароматного цветастого мыла в пасть малолетней невежи. Да, в первый же день пребывания в обители Спасителя я едва не сожрала пару мыльно-рыльных принадлежностей из хозяйских запасов.
Мое оправдание: они же так вкусно пахли!
‒ Скоро будем кушать! ‒ паникуя, уверяет меня Марта и отодвигает подальше предмет, похожий на пирожное в глазури. ‒ Потерпи, милая.
Кажется, я позорю Четыреста пятую. Так и представляю, как она будет хохотать, когда узнает, какой недотепой я себя здесь выставляю.
Сколько тонн грязи от меня уже отвалилось? Понятия не имею и, разглядывая себя в зеркале, никак не могу отыскать прежнюю смердящую замарашку.
Ух ты, а у меня, оказывается, бледная кожа. И волосы кудрявятся. А нос вообще уменьшился по размеру! Наверное, на нем пряталась сотня слоев засохшего грязевого месива. И пахнет от меня… как от сахарной ваты, пожалуй. Но не той, что с насекомыми. А вкусной. Сладкой.
Ловлю себя на том, что нюхаю собственное запястье. Тут же замечаю взгляд Марты и быстро прячу руки за спину. Веду себя до крайности неприлично, но отчего-то растет уверенность, что экономка не станет насмехаться над моими неловкостью и любопытством.
‒ Красотуля, ‒ с довольным видом оценивает Марта, поправляя кружево на подоле моего новенького платьица, спускающегося чуть ниже колен.
Его оттенок ‒ сочной листвы, освещенной солнцем, ‒ нравится мне просто до безумия. Главное, сохранить целость лица, а то от моей широченной улыбки оно вот-вот треснет.
‒ И волосики такие мягкие-мягкие. ‒ Марта с удовольствием размещает мои локоны, пышущие ароматом несъедобных шампуней, по моим плечам и гладит ладошкой объемные волны, покрывающие мою спину. ‒ Маленькая красавица.
Вряд ли я когда-нибудь устану восхищаться восхитительной способностью Марты восхищаться кем-то или чем-то. Восхитительное восхищение. Пожалуй, меня подкупает искренность, которая сопровождает все ее похвалы и улыбки.
‒ Спустимся к обеду? ‒ Экономка аккуратно тянет меня за пальчики, приглашая выйти из комнаты. ‒ Уверена, господин Люминэ хотел бы взглянуть на твое преображение.
‒ Правда? ‒ Сердце устремляется прямиком в небеса.
Хочу, желаю, нет ‒ жажду показать себя моему Сияющему Спасителю. Мечтаю увидеть в его медовых глазах восхищение. Но в то же время безумно боюсь, что он скривится и скажет, что подобная одежда мне не подходит, что замарашка из Клоаки недостойна роскоши и должна быть возвращена в мерзостный край, что погрязает в болоте отчаяния – далеко-далеко, за Стеной. И достойна она разве что компании канализационных крыс…
‒ Детонька?
Марта обеспокоенно всматривается в выражение моего лица. Видимо, я слишком глубоко ушла в дебри собственных страхов.
‒ Что-то болит?
‒ Нет. ‒ Качаю головой. ‒ Можно… идти.
‒ Отлично. ‒ Марта мигом приободряется и бодро шмыгает за дверь в коридор. ‒ Мы просто обязаны похвастаться такой милатой. Господин Люминэ точно оценит. И юному господину тоже наверняка понравится.
Меня будто отрезвляющей молнией бьют по макушке. Присутствие Виви портит очарование моих мечтаний. Он ведь такой… неприятный и отталкивающий. Этот мальчишка разительно отличается от темных личностей, что снуют по улицам Клоаки. Они мерзки и отвратительны, однако их гнусь я могу стерпеть ‒ хотя бы как часть фона моей повседневности.
Но Виви… Мерзок по-своему. Я ощущаю это где-то глубоко в сознании, на уровне беспринципной интуиции. Как загнутый коготь, пронзивший мягкую плоть. Как хищник, пригвождающий жертву к месту одной лишь силой своего голода. Как разборчивый смерч, точно знающий какую крепость он желает снести своей непреодолимой мощью.
Ассоциативный парадокс.
Этому сопляку всего ничего. Малявка. Кроха. Карапуз.
Ему бы добытые козявки подсчитывать да погремушки ломать.
А не…
Внушать трепет.
На первом этаже мы с Мартой натыкаемся на Лиллоу. Дворецкий внимательно оглядывается меня, наклоняется, осторожно берет меня за руку и мягко и манерно касается ее губами.
‒ Очаровательно, юная госпожа. ‒ Он дарит мне улыбку.
Сияние, громада помещений, роскошность обстановки и дружелюбие людей, ‒ постепенно все это пьянит мое сознание. Погружение в эйфорию ‒ наверное, не то состояние, которое я могу себе позволить. Ведь до сих пор моя вера в то, что происходящее со мной ‒ реальность, чрезвычайно слаба.
Кажется, пошевелюсь чуть сильнее, и сон рассеется. И мне останется довольствоваться единственным теплом, которое я могу себе позволить. Добротой Четыреста пятой.
‒ Прекрасно, Лето.
Вздрагиваю и стремительно оборачиваюсь.
И тону в этой чарующей эйфории ‒ без сомнений и без сожалений.
Сэмюэль стоит у входа в огромный зал, прислонившись спиной к стене. Такой красивый. Такой бесподобный. Такой сверкающий.
‒ Ты прекрасна, Лето.
Щек касается жар. В груди зарождается что-то трепещущее, щекочущее изнутри, рвущееся наружу. Медленно бреду прямо к Сэмюэлю.
Ближе. Еще ближе.
На его губах сохраняется улыбка. Добрая. Очаровательная.
Хочу ее себе. Хочу его себе. Чтобы он гладил меня по волосам снова и снова. И улыбался опять и опять.
Теперь мне не вынести его равнодушия. Страшусь быть отвергнутой.
Если я подойду вплотную, может, он обнимет меня? Если приближусь еще чуть-чуть…
Кто-то вцепляется в запястье и грубо разворачивает меня в противоположную от Сэмюэля сторону. Да еще с такой силой, что мои, ‒ наверное, в первый раз в этой никчемной жизни, ‒ чистые волосы, взлетают ввысь и опадают мягким шлейфом, как только я замираю, снедаемая противоречивыми чувствами.
Виви. Белая рубашонка, белые брючки, белые волосы.
Такому бы воплощать все лучшие черты ангельского создания, но быть демоненком ему, похоже, больше по вкусу.
‒ Что-о? ‒ Не могу противиться желанию шипеть. Он испортил мне отличнейший шанс произвести впечатление на Сэмюэля, и теперь я чудом сдерживаюсь, чтобы не кинуться на него и не искусать. ‒ Ч-чего тебе?
А Виви даже не удосуживается мне ответить. Сжимает мое запястье, будто дотошный паразит и парализует меня золотом своих отвратных проникновенных глаз.
‒ Ч-что?.. ‒ Еще тише спрашиваю я, едва удерживаясь от желания начать вырываться и дико орать.
Мальчишка прищуривается и едва заметно кривится.
‒ Фу, ‒ произносит он еле слышно. Только для меня.
Его отборное презрение. Персонально для меня.
Виви отпускает мое запястье, и я тут же отпрыгиваю назад, будто вспугнутый дикий зверек.
Он хочет подраться, да? Подраться, да? Подраться?..
Моя спина упирается во что-то твердое, и чьи-то руки скользят по моим плечам. Сэмюэль приобнимает меня, и я срываюсь с края пропасти в нежные потоки сладкой эйфории.
‒ Прекрати, Вацлав, ‒ просит он, хмуро глядя на сына. ‒ Ты слишком груб. Будь сдержаннее.
Плевать на малявку. Хочу, чтобы эти объятия стали моей вечностью.
Моим смыслом. Что же я делала раньше? Как жила?
Но даже в этом благодатном тепле меня пробирает дрожь. От взгляда Виви никуда не деться.
Мерзко, мерзко, мерзко.
Смерч давно знает чего хочет. Смерч лишь только начинает наращивать свою мощь.
Смерч жаждет сровнять с землей одну-единственную крепость…
ГЛАВА 18. ЗЕМЛИ АДСКОГО ПЕКЛА
Дикое сегодня
Первое, что вижу, придя в себя, ‒ мертвенно бледное лицо Такеши с нашлепкой пластыря на выпуклости носа. Он нависает надо мной, сжимая в руке с десяток подозрительных приборчиков и упаковок, щупает мой пульс и выглядит при этом как свихнувшийся ученый над раскопанной могилой своего будущего экспериментального образца.
‒ Еще не сдохла, ‒ хриплю я и отпихиваю врачишку от себя коленом.
‒ О, хорошо. ‒ Такеши поспешно прячет свои врачебные аксессуары в одну из многочисленных сумок и нервно потирает ушибленную грудь. ‒ Периодическая потеря сознания – это, в общем-то, не так страшно. Организм все еще пытается приспособиться к внешним нагрузкам.
‒ Да, да, бла, бла, ‒ ворчу я и упираюсь локтями в сиденье, чтобы подняться.
‒ Может, где-нибудь припарковаться? ‒ предлагает Рашель, ловя мой взгляд в зеркале заднего вида.
Тео, устроившийся впереди, оглядывается через плечо и обеспокоенно наблюдает за моим барахтаньем.
‒ Не надо. ‒ Забрасываю ноги на колени Такеши и вцепляюсь в сиденье, чтобы одним рывком поднять свое немощное тело. Наверное, Тео успел уже всех проинструктировать, что я терпеть не могу стороннюю помощь, когда сама едва стою на ногах. Поэтому-то мне и предоставляют возможность самостоятельно подняться. Весьма благодарна ему за предусмотрительность. Сейчас я бы точно вышла из себя, если тот же Такеши попробовал бы придержать меня за руку или еще как-то оказать помощь. ‒ Мое функционирование налажено. Двигаем дальше.
‒ Лето, нужно отслеживать твое состояние, чтобы вовремя принять меры в случае осложнений, ‒ говорит Тео. ‒ Пожалуйста, не молчи, если вдруг почувствуешь себя плохо.
‒ Лады, ‒ легко соглашаюсь я и, неловко дернув ногой, вмазываю голой пяткой по щеке Такеши. Вот это, честно говоря, случайность. Хотя получилось забавно. Тело чуть ниже поясницы слегка окоченело, и, кажется, скоро какая-нибудь конечность снова откажет. ‒ Обещаю, буду орать громко и протяжно.
От моих шевелений подол сарафана задирается почти до нижнего белья. А пиджак, одолженный Тео, сползает на пол автомобиля.
Отвратно. Мерзко чувствовать себя такой слабой.
Принять вертикальное положение не хватает сил. Остаюсь в наполовину лежачем положении и, повернув голову, натыкаюсь на взгляд Рашеля.
‒ Смотри на дорогу, мальчик, ‒ раздражено бросает Тео и ударяет кулаком по водительскому сиденью.
Такеши поспешно поправляет края моего сарафана и на свой страх и риск все-таки помогает мне нормально сесть на сиденье.
Сверлю взглядом затылок Рашеля. Меланхолично рассматриваю чуть покрасневшее ухо и хвостик волос, лежащий на правом плече. По всей видимости, мое состояние улучшается, потому что тот факт, что красивый парень пялился на мои оголенные ноги, мне жутко нравится. Типа самооценка до небес взлетает и далее по списку.
Но жаль, конечно, омрачают эту радость объективно оцененные реалии жестокого настоящего. Вряд ли Рашель рассматривал меня, потому что я вся такая из себя привлекательная. Нет. Ноги у меня тощие, коленные чашечки выпирают по-страшному, а на бедрах ясно вырисовывается синева и четко видны следы от игл. Короче, попялиться на результат чье-то неудавшегося эксперимента ‒ покромсанное мяско на ножках ‒ неплохая такая забава. Не виню его.
Хотя и обидно… Но все равно виноват не Рашель, а этот… моральный извращенец.
Чтоб тебя Виви!
Рассматриваю наружный пейзаж. Пока я наслаждалась своим обморочным состоянием, мы успели выехать загород. Возможно, за годы моего отсутствия в мире живых многое кардинально поменялось, но я более чем уверена, что движемся мы вовсе не в поместье Люминэ.
‒ Тео. ‒ Наклоняюсь вперед и касаюсь плеча юриста. ‒ Куда мы едем?
‒ В поместье Люминэ. ‒ Тео замечает мое замешательство и спешит объяснить: ‒ Да, Вацлав распорядился о строительстве нового сразу после смерти Сэмюэля и переехал немедленно после окончания.
‒ Что с нашим старым домом?
‒ Он по-прежнему в собственности Вацлава. И сейчас пустует.
В горле стоит ком. Сколько же воспоминаний связано с той уютной обителью, что я привыкла считать своим убежищем. Несомненно, эти чувства формировались скорее от присутствия Сэмюэля в моей жизни, нежели от реальной радости обретения дома… Нет, не так. Люди, что находились рядом, заботились обо мне и научили ценить себя, ‒ тоже причина того, что прошлое я способна вспомнить с теплотой. И именно Сэмюэль познакомил меня с ними и подарил это ни с чем несравнимое ощущение защищенности.
Как теперь жить? Без моего Сияющего Спасителя?
Виви собирается ввергнуть меня в пучины ада? Его изощренность восхищает. Столько ухищрений, нарушений закона и объявление войны самой смерти, чтобы только вернуть меня. И для чего? Продемонстрировать как сильно он меня ненавидит, но уже используя силу и власть своего нынешнего положения «императора жизни»? Он даже трупом меня признал, чтобы задницу свою отбеленную прикрыть.
Поверить не могу, что в наши детские годы умудрилась настолько сильно выбесить его. Да я неподражаема! Только вот, похоже, придется теперь отвечать за поступки прошлого. Тем более что у меня нет никакого желания приносить Виви извинения.
За что извиняться? Хоть бы объяснил. Придурок. Между прочим, он тоже не сладенькой вафелькой был. Так что считаю, мы в расчете. Однако Виви, судя по творящемуся сейчас сумасшествию, иного мнения.
Что ж, потащит меня в адское пекло, я цепану его за белобрысую шевелюру и утащу за собой. Вместе веселее, да, братишка?
* * *
Невероятно.
Как ни стараюсь, а вернуть отпавшую челюсть на место просто не могу. Мы только что проехали высокие ажурные ворота и теперь движемся по широкому мосту, по краям которого располагаются сверкающие в дневном свете ограждения. Где-то далеко внизу раскинулась обширная система сосудов из быстрых речных потоков, окруженная сочной цветущей зеленью и раскидистыми деревьями, а слева и справа от моста толщу воздуха рвут своей мощью громадные водопады.
Влепляюсь носом в стекло, как когда-то в детстве. Но зрелище, ныне представшее перед моими глазами, не идет ни в какое сравнение с тем, что я видела на территории старого поместья.
Здесь все такое… мощное. Этот вид захватывает мой дух даже против моего желания. Природа и водопады… о, черт же… Захлебываюсь в собственном учащенном дыхании и вцепляюсь в ткань сарафана, тщетно стараясь унять восторженно бьющееся сердце.
‒ И как тебе? ‒ откашлявшись, интересуется Тео. В его интонациях плохо скрытая смешинка.
Медлю с ответом и украдкой гляжу на Такеши. Вот кто точно не скрывает восторга. Врачишка, открыв рот, прижимает ладони к щекам и крутит головой во все стороны. Озвучиваю в голове его предполагаемые мысли: «Офигеть! Офигеть! Офигеть!»
‒ Лето? ‒ Тео ворочается, сдвигает ремень безопасности и поворачивается ко мне. ‒ Так как тебе?
Ошалеть.
‒ Нормальненько так, ‒ бурчу я, поджимая губы, и, уже отворачиваясь, слышу, как мужчина усмехается.
Дом, к которому подкатывает наш автомобиль, тоже значительно отличается от того, к которому я привыкла с самого детства. Он в два, нет, даже в три раза больше, и красуется многочисленными пристроями и террасами, которые, однако, не утяжеляют общую картину, а с какой-то мастерской органичностью вписываются в образ, словно неотъемлемые детали, и вроде бы даже добавляют архитектуре изящности.
Выбираюсь из автомобиля раньше других и на несколько секунд замираю, любуясь роскошью садов, в пределах которых мы очутились, как только съехали с моста.
Этот Ад, мать вашу, слишком сладок. Дайте мне сожрать еще стекла, чтобы я не тешила себя пустыми грезами.
‒ Погоди, не спеши. ‒ Тео хватается за мой локоть, чтобы предотвратить мою преждевременную активность. ‒ Такеши, живее. Чего копаешься?
‒ Да, да, иду, ‒ пыхтит врачишка и тянет за собой свой объемный багаж. ‒ Тут красотища. Дух захватывает.
‒ Никогда здесь не был? ‒ снисходительно уточняет Тео и приосанивается, похоже, для того, чтобы подчеркнуть привилегированность своего положения. Уж он-то здесь частый гость, даже не сомневаюсь. ‒ И это не вершина айсберга. В общем, не помри от великолепия этих мест.
Нервно переминаюсь с ноги на ногу. Мне не терпится узнать, кто из моих знакомых все еще служит роду Люминэ. Кто остался с Виви? Тамара уж точно сделала отсюда ноги на полной скорости. При мне она еще жила в прежнем доме, но уже тогда рассказывала о своем желании открыть уютную кафешку где-нибудь на окраине города ‒ ближе к природе. Получилось ли у нее? Где она сейчас? Хочу встретиться и расспросить ее обо всем.
‒ Куда собрался?
Оглядываюсь, реагируя на грубые тональности Тео. Юрист, не отпуская меня, преграждает дорогу Рашелю.
‒ Я хотел помочь. ‒ Парень послушно останавливается.
‒ Достаточно. Насчет тебя еще не поступало четких указаний, но скажи «спасибо» госпоже Квин. Благодаря ей ты все еще стоишь здесь, а не валяешься связанным в какой-нибудь низине.
Левая бровь Рашеля дергается, но в остальном его лицо остается непроницаемым. Он даже умудряется как-то сохранить легкую улыбку на губах. И это при такой прямой угрозе.
‒ Связанным? ‒ криво улыбаясь, повторяю я и округляю глаза. ‒ Значит, Виви ‒ псих в конечной стадии кондиции?
Последний вопрос задаю почти шепотом. Мало ли, вдруг и меня захотят связать и куда-нибудь выкинуть. Впрочем, после всего того, что со мной сотворил Виви, любая угроза кажется цветочками.
‒ А то ты не знала. ‒ Тео хмурится и топает вперед, буксируя меня за собой. ‒ Стой тут, мальчик. К тебе сейчас подойдут, а дальше ‒ по ситуации.
Оглядываюсь через плечо. Рашель поднимает руку и неловко машет мне. А мальчик неплохо так смотрится на фоне цветущего кустарника. Мне жизненно необходимо пообщаться с Тамарой. Хочу, как и прежде, потрындеть о красавчиках и всяких смущающих вещичках.
Но…
Эти уютные вечера и девичьи разговорчики в прошлом. Все вокруг изменилось. И только я осталась прежней. Словно уникальное ископаемое, сбежавшее из музейной темницы.
‒ Рад был познакомиться, Лето! ‒ доносится до меня голос Рашеля. ‒ То есть, госпожа Квин!.. И спасибо вам!
‒ Вот надоеда. Никакой почтительности, ‒ бурчит Тео.
Мы мигом преодолеваем ступени, ведущие к входной двери. Он открывает одну из створок и запихивает меня внутрь дома.
‒ Кто должен подойти к Рашелю? ‒ с подозрением спрашиваю я, активно сопротивляясь запихиванию. ‒ Не хочу для него неприятностей. Он мне понравился.
‒ Только не вздумай это ляпнуть при Вацлаве. ‒ Тео закатывает глаза и проходится разраженным взглядом по Такеши, терпеливо ожидающем при входе окончания процесса моего запихивания в дом.
‒ Почему? ‒ заинтересовываюсь не на шутку.
‒ Не спрашивай, а. ‒ Тео лохматит себе шевелюру на макушке и досадливо цыкает. ‒ Просто попробуй хотя бы немного фильтровать свою речь, когда будешь общаться с Вацлавом.
Так и не ответил на вопрос. Ну и ладно. Я и так знаю примерный ответ. Виви вполне способен поиздеваться над теми, к кому я проявлю интерес, чисто для того, чтобы позлить меня. И унизить. Он та еще тварь.
Наконец позволяю протолкнуть себя дальше – в предполагаемую прихожую ‒ и застываю на месте. Воистину огромный зал. У стен ‒ уйма кадок с растениями. А вокруг все выполнено в белоснежных и золотистых тонах с добавлением светлого бежа. От интерьера прямо разит уютом, и я безумно сержусь на себя за то, что вся эта дразнящая чудесность производит на меня такое раздражающее впечатление.
Задрав голову, удрученно пялюсь в высокий потолок, а затем со вздохом смотрю вперед. И тут же упираюсь взглядом в седовласого мужчину в черном фраке. Предполагаю, он стоит здесь с момента нашего прибытия, но я слишком увлеклась рассматриванием интерьера и попросту его не заметила. К тому же он совсем не шевелился.
Всматриваюсь в посеребренные усы мужчины. Тот глядит на меня в ответ. На его лице ‒ растерянность. Пара секунд безмолвного изучения друг друга, и тот неожиданно для меня вдруг расплывается в широчайшей улыбке.
‒ Юная госпожа, ‒ с легкой хрипотцой произносит он.
А вот сейчас я этого душку узнаю. И, прошу, кто-нибудь срочно остановите меня.
Но никто меня не останавливает. Пожалуй, проблема в том, что непредсказуемость моего характера и телодвижений возвращаются в стандартный график моей жизнедеятельности.
Возвращаясь к настоящему, несусь на всех порах к мужчине во фраке и набрасываюсь на него с объятиями. Он охает, но с готовностью обнимает меня в ответ.
‒ Лиллоу!! ‒ восторженно воплю я и повисаю на его шее.
Наш дворецкий ‒ тот самый, что в первую встречу не побрезговал поприветствовать грязную замарашку и поздороваться с ней за руку, ‒ за эти годы заметно постарел, однако не утратил своей завидной уникальной силушки, некогда помогавшей раскидывать в разные углы комнаты двух цапающихся детишек: злобненького Иммора и злобненькую девчонку из Клоаки.
Любого другого старикана в его возрасте моя атака любви и обожания точно бы сбила с ног. Но Лиллоу устоял. Да еще успел погладить меня по волосам, еще раз крепко обнять и разок покрутить на месте.
‒ Кхем… ‒ Лиллоу быстренько серьезнеет и бросает взгляд на Такеши и Тео, которые тактично делают вид, что пропустили все нежности. ‒ Добро пожаловать, господа. И юная госпожа… ‒ Его лицом завладевают новые эмоции. ‒ Поверить не могу, что вы вновь стоите здесь, передо мной. Вы вернулись. Вернулись домой.
‒ Да… Я вернулась, ‒ порывисто соглашаюсь и только позже понимаю, что это противоречит моей недавней уверенности в том, что у меня больше не осталось дома.
‒ И правда. Словно чудо. И ни капли не изменились. ‒ Лиллоу встряхивает головой, чтобы, по всей видимости, вернуться к своему образу трудолюбивого дворецкого.
Честно признаться, я рада, что он поддался своим чувствам и показал, что искренне рад моему возвращению. Мне и правда необходимо что-то эдакое… Подтверждение того, что я не зря воскресла. Меня и правда кто-то ждал и надеялся на лучшее.
‒ Я бы выпила воды.
Чрезмерный уют чужого дома странно давит на меня. Словно требует полюбить себя.
«Не может быть, что я не понравлюсь тебе. Я идеален в наивысшей степени. Проникнись моей идеальностью и полюби меня», ‒ настаивают стены и гладкий пол под ногами.
‒ Прошу сюда. ‒ Лиллоу указывает на приоткрытые двери справа от входа.
Устремляюсь вперед первой, чтобы как-то скинуть наваждение домогающихся моей любви стен.
Почти достигаю дверных створок. И резко останавливаюсь, заметив с той стороны у самого выхода чей-то силуэт.
Мальчик. Всего в каких-то двух метрах.
Он тоже застывает и вперивается в меня взглядом.
Ему лет двенадцать-тринадцать. «Изящный» ‒ это первая характеристика, которая приходит мне в голову, пока я отстраненно рассматриваю его белую рубашку, брюки в крупную светло-голубую клетку и ‒ неожиданно ‒ голубые мягкие домашние балетки с маленькими пушистыми помпонами на мысках.
Медленно перевожу взгляд выше ‒ по снежно-белой коже и останавливаюсь на миловидном лице. Очень красивый. Еще бы ‒ для Иммора. Белые прямые волосы без намека на челку спускаются чуть ниже ушей, а верхняя губа поблескивает нежной розоватостью, как у дорогих коллекционных кукол.
Ладно, отлично, это я могу стерпеть.
Но большущие глазищи сопляка вовсе не сияют золотом, как положено глазам благородных Иммора.
Они… небесно-голубые.
Как мои.
ГЛАВА 19. ПОМОГИ ДЫШАТЬ
Удушающее сегодня
Мне нравится вон тот большущий горшок слева ‒ с лохматым цветочным кустом. Во-первых, он стоит ближе всего ко мне. Во-вторых, подсознание уже пришло к компромиссу с желудком, и оба согласились, что мне стоит выблевать свою дневную порцию жидкого обеда именно туда.
Делаю малюсенький шаг в сторону горшка, который наметила для будущего жертвоприношения. Мальчишка поворачивает голову по ходу моего движения. Его брови чуть подрагивают, как и уголки губ, ‒ реакция на каждое мое шевеление. Дыхание мальчишки учащается, а сжатые кулаки прижимаются к бедрам с такой силой, что на ткани брюк образуются складки.
Горшочек, иди сюда.
Медленно отступаю и шумно сглатываю. Черт, мне срочно нужен этот долбанный цветочный горшок!
