Текст книги "Дело о старинном портрете"

Автор книги: Катерина Врублевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Неожиданно раздалось утиное кряканье – это мальчишки нажали на резиновую грушу, находящуюся справа от руля автомобиля.

– Пойдем, Полин. Я отвезу тебя домой. – Доминик поднялся со скамьи. – Мне пора на бульвар Майо.

Обратный путь я перенесла значительно легче. То ли я уже привыкла к тряске, то ли дорога была лучше. Автомобиль быстро несся вниз по пологому склону холма, из-под колес летели комья грязи, а несколько собак бросились нас догонять, словно увидели огромную удирающую кошку. Я уже не обращала внимания на тряску и сажу, а наслаждалась удивительным ощущением скорости, когда горизонт мчится тебе навстречу и его не загораживает лошадиная задница…

Около дома нас ждал взволнованный Улисс. Из окон выглядывали привлеченные шумом автомобиля постояльцы.

– Полин, наконец-то! Где ты пропадаешь?! Я все выяснил! – бросился ко мне Улисс.

– Что ты выяснил?

Теперь я знаю, что обозначают пятна и линии на картине Андре! Это вход в катакомбы. На картине, которую рисовал Андре, показан путь в подземелье поверху – это дорога между публичным домом «Ла Гурдан» и театром «Ренессанс», а его сумасшедший приятель начертил план подземелий с входом из «Порт-Сен-Мартена». Надо срочно идти туда!

– Улисс, почему такая спешка? – спросил Плювинье, раздосадованный тем, что на его автомобиль швед не обратил ни малейшего внимания. – Эти катакомбы уже триста лет как выкопаны, неужели с ними что-то случится, если ты опоздаешь?

– Сара Бернар начала в театре ремонт. Когда я пришел, каменщики уже собирались замуровывать отверстие в фундаменте. Я еле упросил их повременить и прибежал за тобой, Полин. Пойдешь со мной?

– Ты еще спрашиваешь! Только переодену это измазанное платье. Подождешь?

– Не надо! Ты думаешь, в каменоломнях чище? Доминик, отвезешь нас на Большие бульвары?

Наконец-то Улисс заметил новейшее средство передвижения, но отнесся к нему так, будто ежедневно ездил в свою мастерскую на автомобиле.

Репортер, обрадованный тем, что в его услугах возникла необходимость, согласился нас довезти. Но поскольку сам торопился, скорость развил сумасшедшую.

Как было страшно! Автомобиль трясло и подбрасывало, нам вслед летели проклятья и оскорбления прохожих, а я сидела ни жива ни мертва и только прижимала к груди сумочку, в которой лежали пенсне, несколько франков и бальзам горничной Веры. Через двенадцать минут мы были на Больших бульварах, около театра «Ренессанс».

– Ты с нами? – крикнул взлохмаченный Улисс Доминику, спрыгивая с автомобиля и помогая мне сойти.

– Нет, мне нужно вернуть Эмилю машину, а потом я приду сюда и буду дожидаться вас тут. Удачи!

Автомобиль взревел, выпустил клуб черного дыма и исчез из виду.

Улисс взял меня за руку и потащил по театральным коридорам. Я не сопротивлялась, только зажала в горсти юбку, чтобы не споткнуться и не упасть.

– Послушай, Улисс, прежде чем мы полезем в какую-то дыру под землей, объясни толком, что происходит.

– Сейчас… – Он нырнул за пыльную портьеру, завернул за угол, и мы оказались перед стеной, в которой зияло отверстие высотой в аршин. Рядом были свалены кирпичи, неподалеку стояло ведро с известью. – Сейчас ты все поймешь. Я пришел в театр и увидел, что в нем идет ремонт. Пока переделка не затронула зал и сцену – рабочие занимаются складскими и подсобными помещениями, но времени у нас в обрез. Помнишь две перекрещивающиеся линии на картине, идущие от пятна с надписью «Ренессанс»? Скорее всего, они обозначают внутренние коридоры за сценой, а точка их пересечения, выделенная красной киноварью, – некое важное место. Я пошел по коридору, вышел к этой стене и увидел каменщиков, собирающихся заделывать отверстие. Насилу упросил их повременить и кинулся за тобой.

Улисс вытащил из кармана свернутый в трубку план и ткнул пальцем в точку пересечения линий рядом со знакомым пятном.

Я вдруг вспомнила о крысах величиной с теленка, утащивших собаку лавочника, и мне стало не по себе.

– Страшно, Улисс. А вдруг там нечисть какая? Сожрут ведь.

Как угодно, – сухо ответил Улисс. – Я бегаю, разыскиваю, а ты сомневаешься. В конце концов, Андре был твоим другом, а не моим, и именно ты хотела найти его убийцу. Только получается, что ты хочешь это сделать чужими руками. А мне нужно, чтобы ко мне не цеплялись разные проходимцы и не мешали жить. Все, будь счастлива, мне пора.

Я была в отчаянии. У меня не хватало решимости полезть в эту дыру.

– Улисс, подожди, не уходи! Я не хотела тебя обидеть.

– Ты не обидела, просто я умываю руки и иду в полицию. Там нарисую портрет господина, который подходил ко мне в пивной, и сообщу, что меня шантажируют. А здесь пусть все замуровывают. Кому интересно, что нарисовал какой-то русский художник? Прощай!

В этот момент в коридоре появились рабочие-каменщики. За ними, чуть прихрамывая, шла худощавая дама лет пятидесяти в облегающем платье. Увидев ее, Улисс переменился в лице.

– Что здесь происходит? – строго спросила она.

– Мадам Бернар, позвольте представить вам мою спутницу, мадам Авилову, – сказал Улисс с таким благоговением, что мне стало неловко. – Она гостья из России и интересуется парижскими катакомбами. Вот, привел ее сюда, к вам.

Сара Бернар – я сразу узнала ее по описанию художника – скептически осмотрела мое платье, выпачканное в саже от автомобиля Плювинье, чуть поморщилась и надменно произнесла:

– В Париже множество входов в катакомбы. Отведите мадемуазель на площадь Данфер-Рошро. Оттуда совсем недалеко до Ротонды Берцовых Костей 4646
  Ротонда Берцовых Костей – круглый подземный зал в парижских катакомбах, имеющий великолепную акустику. (Прим. авт.)


[Закрыть], надеюсь, вам известно это место. Почему вам понадобился вход именно из моего театра?

– Позвольте мне сказать, мадам Бернар. Я счастлива видеть несравненную Сару Бернар! – воскликнула я, покривив душой лишь самую малость. – В Санкт-Петербурге о вас до сих пор ходят легенды. Признаться, самой мне не довелось побывать на спектакле с вашим участием, но мой отец не перестает вспоминать и восхищаться гениальной Сарой Бернар в роли Маргариты Готье. Он стоял на лютом морозе с красными тюльпанами, купленными на последние деньги, чтобы увидеть вас еще раз после спектакля.

Конечно же, я приврала и о красных тюльпанах, и о последних деньгах, но игра стоила свеч. Как только передо мной появилось препятствие в виде актрисы, мне сразу же страстно захотелось попасть в катакомбы.

– Кажется, я припоминаю вашего отца, любезная мадам Авилова, – улыбнулась актриса, и ее лицо смягчилось. Конечно же, она лукавила, но сделано это было с таким очарованием, что я невольно поддалась бы ему, если бы не знала, что разговариваю с самой гениальной лицедейкой нашего времени. – И все же, почему вас заинтересовал именно этот вход в катакомбы?

Каменщики, пришедшие вместе с ней, начали месить раствор и таскать кирпичи. Им не было дела до какой-то барыньки, желающей удовлетворить свою прихоть. Им надо было работать.

Земля ушла из-под ног, и я, не моргнув глазом, выпалила первое, что пришло в голову:

– По сведению моего друга, русского художника Андре Протасова, в непосредственной близости от вашего театра, мадам Бернар, выходит наружу слой минерала, чрезвычайно полезного для живописи. Он немного понимал в минералогии и вынес из катакомб образцы, чтобы показать их специалистам.

– Волконскоит 4747
  Волконскоит – окись хрома. Неяркая, но очень устойчивая зеленая краска. (Прим. авт.)


[Закрыть], – с серьезным видом добавил Улисс, поняв мою игру.

Актриса и вида не подала, что впервые слышит это название. Вместо этого она произнесла:

– Мне знаком этот художник. Такой высокий, светловолосый. Он помогал Альфонсу Мухе расписывать театр.

– Верно, он самый, – подтвердила я.

– А этот минерал имеет какую-либо практическую ценность? – спросила актриса.

– Несомненно, – кивнул Улисс. – Право на разработку будет принадлежать тому, кто нашел, а также тому, кто купил землю над раскопами.

Этот аргумент убедил мадам Бернар.

– Хорошо. – Она царственным жестом показала на каменщика. – Жан даст вам фонарь, фосфорную зажигалку и две пары высоких сапог. Но через четыре часа, до окончания рабочего дня, вы обязаны вернуться. Иначе следующая артель по незнанию попросту замурует вас в этих катакомбах.

Мадам Бернар повернулась и столь же царственной походкой удалилась.

Плотный, коренастый Жан в длинном кожаном фартуке принес нам сапоги и с пониманием посмотрел на меня, когда я отошла в укромный уголок, чтобы надеть их. Менять обувь в присутствии мужчин неприлично – подобное позволено наблюдать лишь приказчикам обувных лавок Конечно же, сапоги оказались для меня очень велики: поозиравшись по сторонам, я нашла кусок оберточной бумаги и принялась заталкивать его внутрь.

– Не нужно вам туда идти, мадемуазель, – со вздохом сказал Жан, когда я переобулась. – Не советую.

– Почему?

– Не женское это дело. Да и честному христианину туда тоже нечего соваться. Там дьяволова дыра, и охраняют ее тысячи черепов, составленные в пирамиду. Я сам видел. Страсть такая, что и словами не опишешь. Один русский спустился туда и пропал. Больше мы его не видели.

– Это был мой друг. И я должна узнать, что с ним произошло, чего бы мне это ни стоило.

– Жалко мне вас, мадемуазель. Вы такая молодая. Тот русский вошел туда тоже молодым, а вышел однажды дряхлым стариком. Я наблюдал за ним. Мы не первый месяц тут строим. А потом и вовсе сгинул. Не рискуйте, прошу вас, поберегите свою красоту.

– Спасибо на добром слове, Жан, но я все-таки спущусь. Мой спутник, мсье Тигенштет, позаботится обо мне.

Попросив Жана припрятать мои ботинки, я перекрестилась украдкой и протянула Улиссу руку. Он ободряюще подмигнул мне, взял фонарь, и мы вошли в катакомбы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Самые смелые и самые разумные

люди – это те, которые под любыми

благовидными предлогами

стараются не думать о смерти.

Поначалу идти было легко – высокие потолки, сухо, уклон оказался пологим. Фонарь освещал путь на три-четыре аршина вперед. Улисс чертил на стене стрелки предусмотрительно захваченным куском извести и посвистывал.

Вдруг вдоль стены метнулась тень. Я вскрикнула и отшатнулась.

– Тише, тише, Полин, – взял меня за руку Улисс. – Крысы – это, конечно, неприятно, но они ничего плохого нам не сделают. Не бойся, просто не обращай на них внимания. Сейчас мы дойдем до первой развилки, и там я посмотрю план.

Так в тишине и темноте мы шагали около десяти минут, пока не подошли к большому плоскому камню. За ним коридор разветвлялся на три рукава.

– Давай присядем, – предложил Улисс, и я с удовольствием опустилась на прохладную поверхность.

Улисс поставил фонарь на камень и развернул план.

– Где мы находимся? – спросила я.

Вот тут, – он показал мне трезубую вилку, на одном из концов которой был изображен череп. Это было художество старого алхимика – нарисованный углем оскал успел размазаться.

– Понятно. А куда надо прийти?

– Сюда, в это пятно ярко-желтого цвета. – На картине оно находилось в правом верхнем углу.

– Улисс, мне страшно. Мы не заблудимся?

– Не бойся, Полин. Мне не первый раз приходится путешествовать по катакомбам. И правило правой руки меня всегда выручало.

– Что это за правило?

– Проходя лабиринт, всегда держись правой стороны. Если попадешь в тупик, надо вернуться назад и идти по другому коридору, держась правой рукой стены. Тогда точно выберешься. Вставай, у нас мало времени.

Улисс помог мне подняться, и мы вошли в один из трех узких коридоров.

Теперь идти стало намного труднее. Штольня резко пошла вниз, под ногами начало хлюпать, похолодало. Улисс не забывал чертить на стенах стрелки и еще дважды сверялся с планом. Мы поворачивали то налево, то направо, иногда приходилось преодолевать небольшие груды щебня, осыпавшегося с потолка. В общем, я окончательно потеряла счет времени.

За очередным поворотом Улисс поднял фонарь, и я обмерла от страха: на меня смотрели сотни пустых глазниц и щерились безгубые рты.

– Что это? – зажмурилась я. – Боже мой, я никуда больше не пойду, я хочу назад! Я боюсь!

– Бояться надо живых, Полин. – Улисс обнял меня и легонько прижал к себе. – От этих костей вреда не больше, чем от чурок для растопки камина. Ты только посмотри. Это же просто кучи скелетов, наваленных друг на друга.

Собравшись с духом, я приоткрыла сначала один глаз, потом другой и остолбенела – передо мной были сложенные из черепов пирамиды с гранями из берцовых костей. А еще черепа были вмурованы в стену. Приглядевшись, я поняла, что это настоящие барельефы, изображающие распятия, четки и кубки для причастия.

– Эти картины создали могильщики, перетаскивавшие останки умерших от чумы. Надо же было что-то придумать, чтобы не сойти с ума от такой работенки. Вот и получился оссуарий, – сказал Улисс.

– Что получился? – пролепетала я.

– Оссуарий. Так древние римляне называли вместилища для костей покойников. Они складывали останки предков в керамические горшки, а потом поклонялись им.

– Горшкам?

– Нет, предкам в горшках.

У меня закружилась голова, и я чуть пошатнулась.

– А давно была чума?

– В средние века. Потом, при Людовике Шестнадцатом, обыватели, жившие вокруг «Чрева Парижа», стали роптать.

– «Чрево Парижа» – это парижский рынок? Я читала о нем у писателя Золя.

– Верно, – кивнул Улисс. Он соорудил из кучи щебня и камня нечто вроде табуретки и усадил меня на нее. – Но дело не столько в «Чреве Парижа», сколько в Кладбище праведников около рынка. На это кладбище в течение тысячи лет свозили мертвых. Ты себе представляешь, Полин, тысячу лет в одно и то же место сваливаются трупы! Там же уже земли не осталось – одна органика! Вокруг стоял смрад от гниющих останков, люди болели, умирали и в результате пополняли собой груду костей.

– И что, ничего нельзя было сделать? Рынок рядом с кладбищем – это же прямой путь к эпидемиям! Разве властям не было до этого никакого дела?

Улисс покачал головой.

– Полин, Париж не всегда был таким, каким ты его видишь сейчас: с широкими цветущими бульварами, просторными площадями, красивыми домами. Такому Парижу всего полвека – только при префекте бароне Османе началось крупное строительство. А до этого в Париже были узкие улочки, куда прямо из окон выплескивались помои и нечистоты, и люди не имели никакого понятия об элементарных правилах гигиены.

– Какой ужас! – воскликнула я. – Мне бы не хотелось жить в те времена.

– Как ты думаешь, почему стали так популярны знаменитые французские духи? По простой причине: нужно было перебивать чем-то вонь от смердящих трупов и нечистот, вываленных на улицу.

– Улисс, неужели это правда?

– Именно так, сударыня. Когда из каменоломен вырубили камни для строительства зданий Парижа, в опустевших штольнях закипела своя жизнь: там обосновались клошары, не имевшие собственного жилья, контрабандисты; там воры прятали награбленное, а убийцы – тела своих жертв. И вот Государственный Совет решил положить этому конец, но… помешала революция. А за революцией последовала резня, потом еще одна, и еще… Изобретение мэтра Гильотена действовало бесперебойно, а свежие обезглавленные трупы свозились сюда, в катакомбы. Тут нашли свой последний приют не только князья и герцоги, но и великие граждане свободной Франции – Робеспьер, Дантон и другие.

– Улисс, да ты республиканец! – удивилась я.

– А что в этом плохого? По крайней мере, люди верили в идеалы, лелеяли мысль о свободе, равенстве и братстве…

Что не мешало им отправлять на гильотину тысячи своих собратьев, – оборвала я его. – Ты еще «Марсельезу» здесь спой. Самое место. Ведь, как ты сказал, именно тут находятся останки Дантона и Робеспьера.

– Не сердись, Полин. Если ты отдохнула, давай двигаться дальше, а то мы тут в спорах и так много времени потеряли, – примирительно ответил он. – Смотри, мы уже приближаемся к цели.

Но мы еще долго карабкались по мокрым, склизким камням. Два раза мы попадали в тупик и выходили из него по правилу правой руки; один раз я оступилась и упала в лужу; Улиссу на голову спланировала летучая мышь, и я, превозмогая отвращение, вытаскивала дрожащее животное из его длинных, спутанных волос. И при всех обстоятельствах он не забывал отмечать на стенах направление нашего движения.

В какой-то момент мне послышались шаги. Я остановилась, и мы долго прислушивались к шорохам в катакомбах. Потом мой спутник сказал, что меня сбила с толку капель.

Дальше нам пришлось двигаться чуть ли не на четвереньках. Я старалась не думать, под какой толщей земли мы находимся, – иначе просто умерла бы от страха. К горлу подступала тошнота, сердце колотилось, как сумасшедшее, а Улисс все подталкивал меня к темному проему высотой не более двух-трех локтей.

– Я не могу, Улисс, я боюсь! У меня клаустрофобия! – Я вспомнила слово, которое когда-то услышала от Лазаря Петровича. Он всегда так говорил, выходя из кладовки с пыльными папками, которую приспособил под архив судебных документов.

– Не бойся. Полезу первым, а ты за мной.

Только он собрался лезть в узкий проем, как вдруг остановился.

– Полин, посмотри, что это?

Улисс поднял с земли сложенный вчетверо клочок бумаги, заляпанный грязью и пометом летучих мышей, развернул его, и я вскрикнула – узнала свое письмо к Андрею.

– Дай его мне! – мой голос предательски задрожал. – Это я написала. Улисс, Андре подает нам знак!

У меня в руках оказался пустой надорванный конверт, но и этого было достаточно, чтобы возродить во мне надежду: мы шли по следам Андрея, и вот-вот я узнаю, что стало причиной его гибели.

– Лезь! – решительно сказала я Улиссу. – Я за тобой.

Было страшно. Я оказалась в полной темноте, так как фонарь Улисс проталкивал впереди себя и закрывал собой его свет, но я ползла вперед, не думая, как буду возвращаться.

Наконец лаз расширился, можно было уже встать на четвереньки, потом сделать несколько шагов, согнувшись, и наконец тоннель закончился.

– Обопрись на мою руку, Полин, – предложил Улисс.

– Где мы? – спросила я.

– В какой-то пещере, внутренней полости. Я сейчас посвечу, посмотрим, что тут есть.

– Полость, полость… – задумалась я, и тут меня осенило: – Каверна! Так вот о какой каверне он говорил!

– Кто говорил?

– Жан-Люк, приятель Андре, старый колдун и алхимик, который теперь в клинике для душевнобольных. Это он исчертил картину Андре так, что получился план.

Улисс присвистнул:

– Интересно… Я думал, что эту карту нарисовал Андре. Но если это дело рук алхимика, то он обладает острым умом и отменной памятью. Зачем его держат в сумасшедшем доме?

– Он там скорбит…

– Понятно.

Улисс поднял фонарь повыше, и я заметила на стенах факелы. Показав на них моему спутнику, я предложила их зажечь. Всего в пещере оказалось около двадцати факелов. Вскоре она озарилась ярким светом.

– Что-то в этом роде я и предполагал, – пробормотал Улисс, выйдя на середину пещеры.

– Боже мой! – воскликнула я.

Пещера была разделена на две части. В одной половине стоял грубо сколоченный стол, уставленный колбами, ретортами, и штативами с пробирками. Под столом оказались большая спиртовка и змеевик Возле стены грудой лежали старые одеяла.

В другой половине пещеры я увидела картины. Большие и маленькие, натянутые на подрамники и свернутые в трубку, – их было достаточно много, я насчитала около двух дюжин. Я взяла одну из картин – портрет девушки. «Франсуа Буше», – прочитала я подпись в углу. Другие картины, такие же старые, с потрескавшейся краской, были подписаны не менее известными именами: Ватто и Шарден.

– Что это, Улисс? Я ничего не понимаю. Подобные картины я видела в галерее Кервадека и даже купила одну из них – одалиску Энгра. А теперь я нахожу такие же картины тут, среди камней и реторт. Уж не зря ли я потратила пять тысяч франков?

– Есть два ответа, – подумав, сказал он и взял одну из картин, чтобы лучше ее рассмотреть. – Либо это фальшивка, картины приносили сюда в пещеру и искусственно старили с помощью химических реактивов, либо, наоборот, картины подлинные, но ворованные, а химия нужна была только для реставрации. Смотри, Полин, какие они старые и потрескавшиеся. Наверняка хранились где-нибудь на чердаках и в подвалах.

– Если картины подлинные, зачем лезть с ними глубоко под землю, чтобы реставрировать? Неужели нельзя устроить лабораторию в обычном доме, чтобы приводить их в порядок? И старить фальшивые картины можно там же. Зачем рисковать жизнью, лазать по жутким пещерам? Что-то тут не сходится, Улисс.

– Посмотрю, что в этих колбах, – вместо ответа сказал он и принялся исследовать стол с химическими реактивами. – Насколько мне известно, для старения картин используют соли лития и обработку специальными парами. От них трескается новая краска, и картина приобретает нужный вид.

– Откуда ты это знаешь?

– Я ведь не всегда был художником, Полин. Несколько лет я учился у профессора Нильсона в Упсальском университете – изучал сернистые и хлористые соединения мышьяка, потом занимался редкими землями.

– Ты еще и путешественник?

– Нет, – засмеялся Улисс. – Редкоземельными называются элементы, редко встречающиеся в земной коре. Сейчас их соединения называют солями, а полстолетия назад было принято название «земли». Это скандий, иттрий, лантан… Многие элементы были открыты в Швеции учителем моего профессора – Йенсом Якобом Берцелиусом. Поначалу я так увлекся химией, что мне хотелось встать вровень с гигантами. Но потом… – он осекся и посмотрел на меня. – Вижу, Полин, я совсем заморочил тебе голову. Ты меня совсем не слушаешь…

– Я поняла! – воскликнула я и схватила его за руку.

– Что ты поняла?

– Мне Мона, танцовщица из кабаре, рассказывала, что Жан-Люк говорил с Андре о покупке каких-то земель. Я еще удивилась, откуда у них на это деньги, а оказывается, они хотели приобрести препараты для химических опытов! Теперь понятно. А в колбах эти самые земли? – спросила я, увидев жидкость винного цвета.

– Раствор перманганата калия, но не это меня интересует, а вот что. – Улисс взял раскрытый фолиант, лежавший рядом со штативом, и протянул мне: – Прочитай, мне трудно разобрать старофранцузскую вязь.

Водя пальцем по строчкам, я прочитала: «Возьми философской ртути три унции и прокали ее. Возродится Зеленый Лев, но не прекращай прокаливание, как бы он ни рычал на тебя. Получишь Красного Льва. Добавь унцию кислого виноградного спирта и нагрей, получишь сахар и флегму. От них отойдет горючая вода – пригорелоуксусный спирт и, наконец, явится Черный Дракон. Дай ему укусить свой хвост, и он вновь превратится в Зеленого Льва. Так происходит вечный круговорот из двух начал: мужского без крыльев внизу и крылатого женского наверху. Это сера и меркурий, сырость и теплота, солнце и луна…»

– Улисс, что это? Я ничего не понимаю.

– Все давным-давно известно. – Он махнул рукой и присел на кадку с зеленоватой землей. – Философской ртутью алхимики называли свинец, Зеленый Лев – это массикот, или желтая окись свинца. Красный Лев – красный сурик, сахар – ацетат свинца, если я не ошибаюсь, флегма – кристаллизационная вода, а то, что в книге называется пригорелоуксусным спиртом, – ацетон. После всех манипуляций в реторте остается свинец, который можно прокаливать еще раз. Вот тебе и дракон, кусающий себя за хвост. Обычная химическая реакция. К реставрации картин не имеет никакого отношения.

– Значит, тут не старили картины химическим способом?

– Конечно, нет. Скорее, здесь по старинным рецептам изготовляли краски. – Улисс улыбнулся и щелкнул пальцами. – Или вот еще догадка: искали философский камень. Чтобы обрести вечную молодость и превратить свинец в золото. Ты что выбираешь, Полин?

От факелов воздух в пещере нагрелся. Я взглянула на Улисса и обмерла: его лицо покрывала мелкая сеточка морщин, складки, идущие от носа к губам, углубились и потемнели. Он и раньше выглядел не вполне здоровым человеком, а сейчас мне показалось, что Улисс мгновенно постарел лет на десять.

– Что-то я устал, жарко тут и пить хочется. – Он потер лоб и вздохнул. – Надо возвращаться. Возьмем по картине, а наверху рассмотрим их внимательнее. Потом надо будет прийти сюда с полицией и все как следует обыскать.

Я достала из сумочки коробку с бальзамом и принялась втирать его в лицо и руки. Страшно было подумать, что и я теперь выгляжу так же. Я предложила бальзам Улиссу, но он только отмахнулся и полез в тоннель.

Мы не проползли и половины пути, когда раздался страшный грохот. На меня посыпались песок и мелкие камешки. Я вся сжалась и замерла, ожидая обвала. Но этого не произошло. Я попробовала продвинуться вперед и наткнулась на сапоги Улисса. Он не двигался.

– Улисс, Улисс, почему ты не ползешь вперед? Что случилось? – Я теребила его за ногу, но он не отвечал.

Мне стало страшно. Я поползла назад и снова оказалась в пещере. Времени на размышления не оставалось. Я решила: что бы ни произошло, надо вытащить Улисса из этой дыры. Набравшись смелости, я вновь полезла в тоннель, доползла до Улисса и принялась тянуть его за ноги. Мои усилия увенчались успехом, и вскоре я втащила его в пещеру.

Улисс был мертв. Во лбу его зияла страшная рана, лицо заливала кровь. Я истошно закричала и в ужасе заметалась по пещере, сшибая картины и опрокидывая колбы с растворами. Потом меня долго рвало и трясло от страха. Боже мой! Я на очереди! Сейчас убьют и меня. Что же делать? Как спастись? Есть ли выход из этого каменного мешка? Вытащив Улисса, я дала понять убийце, что знаю о его существовании, и, более того, открыла ему путь в пещеру.

Самообладание далось мне с неимоверным трудом. «Хватит паниковать, Аполлинария! Возьми немедленно себя в руки!» – приказала я себе и стала двигать тяжелую кадку с рудой к проему. Откуда только силы взялись?! Приподняв непосильно тяжелую кадку, я закупорила ею проход. Потом оттащила бездыханное тело Улисса за алхимический стол, накрыла его валявшейся поблизости рогожкой и принялась искать что-нибудь тяжелое, чтобы использовать в качестве оружия. И, кажется, нашла! Это был латунный пестик из ступки.

Присев на землю около проема, я стала прислушиваться к звукам, доносившимся снаружи. Было тихо, как в могиле. Иногда мне слышалось какое-то царапанье, но я относила эти звуки к шуму в голове. Факелы догорали, воздух прогрелся еще сильнее, и все больше хотелось пить. Фонарь я прикрутила так, что он еле светил. У меня не было спичек, поэтому тушить его было нельзя – не зажгу, если понадобится.

Итак, я в западне, из которой нет спасения. Сколько мне еще тут придется сидеть? Может, там, наверху, выход из катакомб уже замуровали? Скоро наступит кромешная тьма. А где-то в лабиринте катакомб меня поджидает убийца.

Постепенно страх притупился, и я начала размышлять о том, что произошло. Как ни крути, а оказалась я в такой ситуации по своей вине, из-за своего безмерного любопытства и самоуверенности. Ну не лезут девушки и дамы из благородных семей в подобные авантюры. А я сама недавно пыталась убедить министра иностранных дел в том, что женщины ни в чем не уступают мужчинам. Еще восхищалась Мэй Шелдон 4848
  Американка Мэй Шелдон по прозвищу Леди Босс, исследовательница Восточной Африки, в 1892 году стала членом Британского Королевского географического общества. (Прим. авт.)


[Закрыть]! Вот это леди! Она не спасовала бы перед препятствиями.

Не поворачиваясь спиной ко входу, я встала, подошла к столу и обнаружила под ним оловянную бутыль с наклейкой «Aqua destillata» 4949
  Aqua destillata (лат.) – дистиллированная вода.


[Закрыть]. Пить теплую безвкусную воду, отдающую жестью, было противно, но она кое-как утолила жажду, и я принялась рассматривать картины.

Какая-то мысль крутилась у меня в голове, но мне никак не удавалось ухватить ее за хвост. И вдруг меня словно пронзило – я вспомнила слова Улисса о купленном мною эскизе Энгра: «Ты все же сделала удачное приобретение. И сможешь рассказывать своим гостям, чем эскиз Энгра отличается от большой картины, – вот тут парча другой расцветки, и у одалиски нос поменьше».

Покрывало, на котором лежала одалиска, было из той самой золоченой парчи с песлийским узором, которую Андрей принес из мебельной мастерской своего отца. Абсурд в том, что у Энгра на парче от генеральши Мордвиновой лежит одалиска, похожая на меня! Тогда получается, что я купила не Энгра, а подделку, написанную Андреем и, вполне вероятно, состаренную здесь, в этой пещере. Выходит, во всем виноват Кервадек! А я ему поверила! Боже, как я глупа! Он заставлял Андрея рисовать копии, а Жан-Люка Лермита старить их химическим способом. Затем продавал их за большие деньги, а когда Андрею надоело это делать, то Кервадек убил его. Потом он пришел за картинами в мансарду и наткнулся на нас. Сесиль и девушку-соседку убили лишь потому, что они оказались свидетельницами преступления. Опасность также подстерегала меня и Плювинье. А теперь и Улисс пал жертвой Кервадека.

Вдруг кадка с рудой задрожала и начала раскачиваться. Факелы уже потухли, прикрученный фитиль от лампы почти не давал света, и я с трудом различала в темноте выход из пещеры. Крепко сжав в руке тяжелый пестик, я прислушалась к стуку, доносившемуся из тоннеля. Прижавшись к стене, я приготовилась дать отпор. Будь что будет!

Кадка с рудой сдвинулась, посыпалась земля, и я услышала приглушенный голос: «Полин…». Мужчина не успел договорить, так как пестик со всего размаху обрушился ему на голову. От моего удара непрошеный гость ввалился в пещеру и замер, растянувшись на глиняном полу.

Я спряталась за стол алхимика. Кажется, я убила человека.

– Николя, где вы? Я иду за вами! – раздался знакомый голос.

– Кто тут?

– Полин, ты здесь? Жива? Это я, Доминик.

Затеплив фонарь, я подняла его над поверженным противником и с ужасом обнаружила, что приложила пестиком по лбу не подлого Кервадека, а Николая Ивановича Аршинова.

В проеме разлился свет и показался репортер. В руке у него был фонарь. Я отпрянула, закрыв глаза рукой.

– Что с тобой, Полин? Ты в порядке?

– Со мной все ладно, а вот он… – Я показала на лежавшего Аршинова. Тот издал слабый стон.

– Он упал?

– Я бы так не сказала. Это я ударила мсье Аршинова пестиком по голове. Надеюсь, не сильно.

– Ты не убила его? – Репортер принялся поднимать Аршинова. Потом осмотрелся по сторонам и спросил: – А где Улисс? Он ушел, а тебя оставил здесь одну?

– Улисс убит, Доминик.

– Что?! – Он резко выпрямился, и несчастный Николай Иванович вновь повалился на землю. От вторичного падения он пришел в себя, схватился за голову и застонал.

– Как это случилось? – спросил Доминик Мы решили выйти отсюда. Улисс полез первым, потом раздался шум, и, когда я втащила его за ноги обратно в пещеру, у него зияла дыра во лбу.

– Ты знаешь, кто его убил?

– Если бы я знала, – вздохнула я. – Я боялась нос высунуть. Потом немного пришла в себя и взяла вот этот пестик для самозащиты. Когда Николай Иванович появился в пещере, я подумала, что это убийца за мной лезет, и ударила его по голове.

– А где тело Улисса?

– Вон там. Я оттащила его в сторону.

Аршинов и Плювинье подошли к телу и откинули рогожку. Потом Доминик внимательно посмотрел на меня и произнес:

– Полин, мы не видели никого, пока шли сюда. Ты ничего не путаешь?