Текст книги "Сад земных наслаждений"

Автор книги: Карузо Джачинта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

До Хертогенбоса долетало лишь приглушенное эхо сплетен, но было уже общеизвестно, что разум герцогини Бургундской мутится все больше.

– В городе наверняка устроят празднества, – продолжала Агнес. – Помните, как было красиво, когда справляли рождение второго сына герцога, Карла?

Агнес снова склонилась над вышиванием. И пока она вспоминала о придворных торжествах, на лице Алейт появилось горькое выражение. Она так и не сумела смириться с тем, что за двадцать пять лет счастливого брака у них не было детей. Муж никогда не упрекал ее, но Алейт в глубине души винила в бесплодии себя. Быть может, Господь наказал ее за то, что она нарушила волю семьи, когда вышла замуж за Йероена.

Речи Агнес разбудили ее тайные муки. Алейт вспомнилось высохшее дерево, похожее на человека, которое она только что видела в мастерской мужа. Иногда она чувствовала себя именно так – наполовину женщиной, наполовину пустой оболочкой, обреченной на то, чтобы сгореть дотла, не оставив следа. Понимая, что это просто смешно, она все же была очень недовольна Агнес за то, что та своей болтовней вызвала эту боль.

К счастью, именно в эту минуту Марго, любимая собачка Алейт, прыгнула к ней на колени и тем самым уберегла ни о чем не подозревавшую компаньонку от колких слов госпожи.

Марго была ее утешением. С ней Алейт чувствовала себя не такой одинокой. В долгие зимние месяцы собачка целыми днями сидела у хозяйки на коленях, свернувшись клубочком. Она следовала за своей госпожой повсюду, словно тень. Только в мастерскую мужа ей было запрещено входить – Йероен терпеть не мог собак. По этой же причине Алейт старалась открыто не выражать свою привязанность к Марго в его присутствии. Сдерживалась она и при Агнес. Не то чтобы Алейт боялась осуждения. Ее останавливали стыдливость и гордость. Она не хотела пересудов: дескать, она ведет себя так, потому что лоно ее бесплодно.

Снизу донесся пронзительный голос. Агнес бросила на госпожу короткий взгляд. Та продолжала невозмутимо гладить Марго. Обе женщины знали, кто это пришел к Йероену.

Когда муж работал над «Земным раем», ему понадобилась натурщица, чтобы написать Еву. Девушку звали Катарина, и она была прекрасна: белоснежная кожа, золотые волосы длиной до самых бедер. Она без стеснения демонстрировала свое чувственное тело, позируя обнаженной. Алейт, зная, что это Великий Магистр отправил се к мужу, сразу же подумала, что девушка принадлежит к секте адамитов. И не ошиблась: Катарина оказалась Сестрой Свободного Духа. А для Алейт это было все равно что женщина легкого поведения.

На протяжении всего времени, что Катарина позировала обнаженной в мастерской Йероена, Алейт пришлось бороться с ревностью и завистью, которые с каждым днем росли в ее душе. Натурщица была молода и красива, кроме того, если сплетни об адамитах – правда, то она познала многих мужчин. Если Йероен прежде и встречался с другими женщинами, то всегда делал это очень осторожно, так, что Алейт ни о чем не догадывалась. Она никогда не рассчитывала на то, что он будет хранить ей верность. Но ей не хотелось сплетен.

С Катариной все шло иначе, ведь дом и мастерская выходили на одну и ту же площадь и Алейт неизбежно приходилось сталкиваться с натурщицей. Казалось даже, что девушка намеренно попадается ей на глаза в доме. Вот и теперь она явилась сюда под предлогом того, что ищет Йероена, хотя прекрасно знала, что в это время он обычно работает в мастерской.

Алейт никогда ни с кем не делилась своими переживаниями, хотя и подозревала, что Агнес о чем-то догадывается. Но часы, которые Катарина проводила, закрывшись в мастерской с Йероеном, были для его жены настоящей пыткой. Когда наконец сеанс заканчивался, у Алейт вырывался вздох облегчения. А теперь все начиналось сначала: в то утро муж сообщил ей, что Катарина опять будет для него позировать. Девушка была нужна ему для новой картины – правой створки заказанного евреем триптиха, той, что изображала ад.

– И какая же роль отведена в аду той, что подарила свое лицо Еве? – спросила Алейт мужа с оттенком злости.

– Я должен написать женщину, которая воплотит все пороки, связанные с азартными играми, и ту, что послужит символом тщеславия. Катарина идеально подходит для обоих случаев, – спокойно ответил муж.

– Но ведь человек, который посмотрит на картину, узнает в этих женщинах Еву из «Земного рая». Разве это правильно, что у добра и зла одно и то же лицо?

– Именно это я и хочу изобразить: Еву, изгнанную из рая и грешную.

– И надолго тебе понадобится Катарина? – не удержалась Алейт.

Муж пожал плечами:

– Не знаю.

– Она начнет позировать с сегодняшнего дня? – Алейт была уже не в силах сдерживать ревность.

– Я приступлю к работе только летом и пригласил Катарину, чтобы обговорить условия. Она начнет позировать мне, как только я вернусь из поездки.

Упоминание о предстоящем путешествии в Венецию положило конец расспросам. Йероен отправился в мастерскую, так как ждал еврея. Больше им не представилось случая вернуться к разговору.

6

На следующее утро, когда я собирался выходить из дома, позвонила Ребекка.

– Голландская полиция разыскала брата Яна Хасельхоффа.

– Хорошо, – ответил я торопливо. Было уже довольно поздно, и я не хотел опаздывать на самолет. – Запишите адрес. Поговорим об этом в аэропорту.

На другом конце провода раздался вздох.

– Сэр, боюсь, нет никакой необходимости лететь в Голландию.

Я был озадачен.

– Почему?

– Брат Хасельхоффа в Лондоне.

На сей раз пришла моя очередь вздыхать.

– Кто сообщил ему об исчезновении Яна?

Ребекка помедлила.

– Он в Лондоне по другой причине.

Когда Ребекка вот так по чуть-чуть начинала цедить сведения, словно капли драгоценного шотландского виски, я выходил из себя.

– Проклятие! Вы расскажете хоть что-нибудь, или мне умолять вас на коленях?

Ребекка снова глубоко вздохнула.

– Ханк Хасельхофф – антиквар. Он приехал в Лондон на аукцион старинных книг. Он прибыл сюда неделю назад и остановился в гостинице на Кэдоган-сквер.

Я решил отправиться туда немедленно. Один.

– А вы поезжайте в участок, сержант. И не забудьте привезти информацию о Босхе – ту, что я просил.

Я прочел только первую главу «Алейт», поскольку накануне вечером мне позвонила Сьюзан, одна из трех женщин, с которыми я встречался. Очень красивая, элегантная, стройная, она всегда, даже зимой, носила потрясающие туфельки, которые подчеркивали изящество ее ножек. Сьюзан работала помощницей шеф-повара в шикарном ресторане в Мейфэре. По воскресеньям заведение было закрыто, она частенько приходила ко мне на несколько часов заняться безумным сексом.

Так что я отложил в сторону рукопись и предался общению со Сьюзан. И все же мне было любопытно узнать, что случилось дальше. Рассказ меня заинтересовал, особенно секта адамитов с ее запретными ритуалами. Полагаю, точно так же она поразила воображение Джули Бонем и Яна Хасельхоффа.

Ребекка нервно кашлянула.

– Есть одна проблема, сэр. Материалы не готовы.

Я ушам своим не поверил. Что случилось с легендарной работоспособностью мисс Фригидность? Может, она начинала сдавать, как часто бывает с нами, простыми смертными? С тех пор как я ее знаю, она впервые не справилась с заданием.

– Почему? – спросил я грубо, поддавшись искушению немного поддеть Ребекку.

– Литература, посвященная Босху, огромна, но вчера было воскресенье и библиотеки не работали. Я займусь подбором материалов сегодня.

– А Интернет?

– Разумеется, там я искала в первую очередь, но мало что нашла. Я распечатала самое интересное, но думаю, нужно сходить в библиотеку и достать побольше информации.

– Хорошо, – сказал я, выдержав долгую паузу. Мне безумно нравилось обращаться с Ребеккой так, словно я делаю ей одолжение. – Продолжайте поиски, но завтра на моем письменном столе должно быть что-нибудь об этом проклятом Босхе.

– Можете на меня положиться, сэр.

Ханк Хасельхофф оказался человеком элегантным и привлекательным. Черные волосы, черные глаза, черный костюм от Армани. Ботинки были тоже итальянские и стоили целое состояние. На запястье красовались золотые часы «Ролекс». Воплощение богатства и уверенности в себе. Ханк Хасельхофф выслушал меня с выражением вежливого удивления – по-видимому, ему не было известно об исчезновении брата – и некоторой долей раздражения – я остановил его, как раз когда он собирался вызвать такси.

Мы отправились беседовать в гостиную отеля.

– К сожалению, – сказал Ханк Хасельхофф с легким иностранным акцентом, – я не смогу надолго задержаться.

Мы уселись друг против друга.

– Я коллекционер, – продолжал он. – Этим утром у меня назначена встреча с владельцем двух редких французских книг семнадцатого века, которые я намереваюсь приобрести. Мне бы не хотелось опаздывать.

– А мне сказали, что вы антиквар.

– И это тоже. Французские книги, если мне удастся их заполучить, пополнят мою личную коллекцию. Так зачем вам понадобилось меня видеть?

– Чтобы поговорить о вашем брате, Яне.

Ханк Хасельхофф помрачнел:

– У него неприятности?

– Он пропал.

– Что значит – пропал? Ян работает в Суссексе. Он официант в доме режиссера-параноика, который живет взаперти и того же требует от своей прислуги. Может, поэтому вы его и не нашли.

– Несколько дней назад домоправительница Дэвида Торки заявила об исчезновении вашего брата, имевшем место двадцать первого апреля. В тот день у него был выходной. Ян покинул поместье Торки, как всегда в свободные дни, но вечером туда не вернулся. Он пропал и ничего с собой не взял: ни кошелька, ни документов, ни одежды.

Ханк Хасельхофф резко встал и подошел к окну. Казалось, его поразила новость об исчезновении брата.

– Вы уже неделю в Лондоне, – сказал я. – Почему вы до сих пор не связались с Яном?

Ханк Хасельхофф обернулся ко мне:

– В последнее время у нас испортились отношения.

– Вы поссорились?

Он кивнул.

– Из-за чего?

– Я не хотел, чтобы он работал у этого сумасшедшего. Я даже звонить ему не мог, потому что телефонный номер дома держался в секрете, а сотовые служащим Торки заводить нельзя. Так что Ян всегда сам звонил мне из автомата, когда уходил из поместья, но нечасто. Иногда он неделями не объявлялся.

Пол, второй официант, совершенно по-другому говорил об отношениях между двумя братьями. По его словам, Ян Хасельхофф часто звонил брату в Голландию.

– Когда вы в последний раз разговаривали?

Ханк снова сел.

– Больше месяца назад.

– Брат знал, что вы собираетесь приехать в Лондон?

– Да, но мы все равно не смогли бы встретиться, потому что ему запрещено покидать дом Торки, а я не имел права туда приехать, потому что поместье закрыто для посещений.

– Вы могли бы встретиться где-нибудь за пределами дома. Ведь у вашего брата были выходные.

– Он всегда говорил, что у него в неделю всего полдня свободных. Но дело даже не в этом. Мы поссорились во время последнего разговора.

Он замолчал и уставился на носки своих очень блестящих итальянских ботинок.

– Ваш брат часто покидал поместье Торки и ездил на выходные во Францию.

Он резко поднял на меня глаза.

– Это что еще за новости?

– У Яна была девушка, англичанка, она работала горничной в одном замке в Савойе. Вы об этом не знали?

– Он никогда не говорил мне об этой девушке. Может, Ян сейчас у нее?

– К сожалению, нет, потому что Джули Бонем убили.

Ханк Хасельхофф не сразу понял смысл моих слов и какое-то время смотрел на меня в замешательстве. А потом закрыл лицо руками.

– Вы думаете, это Ян ее убил? – сказал он тихо.

Я не ответил. А вместо этого спросил, правда ли, что его брат увлекался искусством.

Хасельхофф отнял руки от лица.

– Ян? Вы шутите? Да он просто ненавидел искусство и все, что с ним связано.

– По словам его бывшей работодательницы, госпожи Блисс, живя в Лондоне, Ян постоянно ходил в Национальную галерею.

Ханк покачал головой:

– Мне это кажется, мягко говоря, невероятным. Учитывая специфику моей работы, нам часто представлялся случай поговорить об искусстве, и, уверяю вас, Ян всегда с отвращением избегал таких бесед.

– Вы гораздо старше своего брата, – заметил я.

– Да, на восемнадцать лет, Яну было всего десять месяцев, когда наших родителей сбила машина. Они оба умерли мгновенно. Нас приютила сестра отца, она, в сущности, и вырастила Яна. Она умерла в прошлом году.

– Почему ваш брат уехал из Голландии?

– Сначала ему просто захотелось новых впечатлений, а потом так здесь понравилось, что он решил остаться.

– Ян рассказывал вам о своих друзьях, о том, как он жил?

– Нет, теперь мне кажется, что я мало знаю о его здешней жизни. До Суссекса он снимал квартиру вместе с одним молодым человеком, неким Клайвом, но больше мне ничего не известно.

– А подруги?

– Об этом я знаю еще меньше. Ян – интроверт. В сердечных делах он очень скрытен.

Настало время для вопроса о Камасутре. Выслушав то, что; нам рассказал Пол, Ханк Хасельхофф громко расхохотался.

– Мне кажется, все это – вздор, – сказал он. – Брат терпеть не мог учебу. Пусть даже его интересовала Камасутра – а кто не листал одну из этих книжек, их же полно на каждом шагу. Но чтобы Ян именно изучал Камасутру как священный текст… Нет, в это я не могу поверить.

– Его увлечение Библией вы тоже считаете вздором?

На лице Ханка Хасельхоффа изобразилось недоумение.

– Вы хотите сказать, Ян молился или что-то в этом роде?

Я рассказал ему о содержимом компьютера брата: файлы об Иоахиме Флорском и средневековой ясновидящей, зашифрованные электронные письма с цитатами из Книги Бытия, таинственный «huis der liefde», «Дом любви».

Мой собеседник был обескуражен. Он сказал, что его брат никогда не интересовался религией. Судя по всему, даже не верил в Бога.

Оставалось прояснить последний момент.

– Ян был настоящий профи в бильярде, – сказал я. – Для вас и это новость?

– Это я научил его играть. У Яна здорово получалось. – Ханк помолчал. – И что теперь? – спросил он наконец, глядя мне в глаза. – Вы его арестуете?

Я сказал, не отводя взгляда:

– Пока что имя вашего брата занесено лишь в список пропавших.

«А не в список подследственных», – закончил я фразу про себя. Но это только потому, что мы его еще не нашли. Если Ян Хасельхофф, конечно, еще жив, а не окончил свои дни также, как Джули Бонем.

Когда я вернулся в участок, Ребекка сообщила мне, что нашла ту горничную, которую Джули Бонем заменила в доме Шару. Девушка подтвердила, что место изначально предназначалось ей.

А вот от Николза не было никаких новостей: ему так и не удалось обнаружить следов пребывания Джули Бонем в Шотландии.

– Возможно, ее убили где-нибудь в другом месте, потом труп довезли на корабле до шотландских берегов и уже там бросили в воду? – проговорила Ребекка.

– Возможно, – ответил я рассеянно. Мысли мои были заняты другим неотложным делом: нужно было сообщить в Интерпол об исчезновении Яна Хасельхоффа и его вероятной причастности к убийству Джули Бонем. Молодой человек мог скрыться за границей, например, на родине, в Голландии, там было проще всего спрятаться.

– Вас разыскивала Дженнифер Логан, сэр, она много раз звонила, – продолжала Ребекка холодно. – Просила передать, что ей срочно нужно с вами поговорить.

Мне стоило большого труда не броситься сразу же к телефону. Логан наверняка собиралась обсудить прием в галерее Уайтчепел. А там я горячо надеялся встретить Лору Кисс. Я не забыл о ней. Прекрасная жена французского писателя виделась мне во всех эротических фантазиях.

Я спокойно набрал номер мобильника Логан. Ребекка была занята – скрепляла какие-то бумаги, – но я знал, что краем глаза она внимательно следит за мной.

Логан сразу же сняла трубку и после обычного обмена любезностями, вместо того чтобы заговорить о приеме, осыпала меня градом вопросов насчет убийства с отрезанной головой. Наплела что-то про журналистское расследование, порученное ей главным редактором.

Мне очень хотелось послать Логан к черту, но я не мог. Пока она не приведет меня на прием, где я снова увижу Лору Кисс. А потому, уклонившись от большинства вопросов, я ответил на остальные как можно более расплывчато и отделался от журналистки. Но сначала напомнил ей о нашей договоренности.

– Когда назначен прием? – спросил я с деланным равнодушием. Эта мерзавка явно решила держать меня в подвешенном состоянии, не сообщая точную дату.

– О, Николас, – произнесла она с притворным огорчением, – я не помню. Нужно найти приглашение, а оно валяется среди горы бумаг на моем письменном столе. Во всяком случае, на этой неделе. Я перезвоню тебе позже и сообщу.

«Да уж конечно, куда ты денешься?!» Я был в ярости. Она пользуется ситуацией, чтобы изводить меня своими звонками. Ни малейшего желания отвечать на них у меня не было, и я велел Ребекке выяснить, на какой день назначен прием по случаю юбилея галереи Уайтчепел.

Она подчинилась с откровенной неохотой. Чувствуя себя виноватым из-за того, что пользовался служебными полномочиями в личных целях, я решил немного пройтись. Погода стояла хорошая, и мне захотелось перекусить на свежем воздухе.

Вернувшись в кабинет, я нашел на столе записку, в которой острым почерком Ребекки было выведено: «Прием в галерее Уайтчепел – 4 мая, 21.00». Рядом лежал лист бумаги, озаглавленный: «Жизнь художника Иеронима Босха».

И вот что я прочел:

«Иероним Ван Акен, художник, подписывавший свои картины именем Босх, родился в городе Хертогенбосе, известном также как Буа-ле-Дюк. Сейчас он находится на территории Голландии, но во времена художника это был один из четырех крупнейших центров герцогства Брабант, владения герцогов Бургундских.

Герцогство Бургундское состояло из семнадцати провинций и занимало территорию части современной Франции, Бельгии и Голландии. Правил им герцог Филипп Красивый. По отцу он принадлежал к династии Габсбургов, одной из наиболее могущественных монарших династий Европы на протяжении Средневековья и Нового времени. Он был сыном Максимилиана I, будущего императора Священной Римской империи, и Марии Бургундской, наследницы владений Бургундского дома.

В 1495 году, в возрасте восемнадцати лет, герцог взял в жены дочь испанских монархов Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, которая осталась в истории под именем Хуаны Безумной. Их брак был очень неспокойным и продлился одиннадцать лет, вплоть до смерти герцога в 1506 году.

В Брабанте существовала постоянная угроза наводнений. В ноябре 1421 года разлив Рейна смел с лица земли 35 деревень, в результате погибли сто тысяч человек. Поэтому неистовство водной стихии – весьма актуальная тема в голландском искусстве. Босх тоже обращался к ней. Он создал триптих „Потоп“, сегодня хранящийся в музее Роттердама.

Точных данных о дате рождения художника нет, ученые сходятся в том, что это произошло между 1450 и 1460 годами, по одной из версий – 2 ноября 1453 года. Документов о его семье сохранилось довольно много. Имя деда, Яна ван Акена, известного художника, появляется в архивах Хертогенбоса в 1423–1424 годах. С уверенностью можно сказать, что он был родом из Ахена – его фамилия означает „из Ахена“.

У Яна ван Акена было пятеро сыновей, один из них – отец Иеронима, Антоний. Он и двое его братьев стали художниками. Так что живописи Иероним учился в семье. Однако чтобы отличаться от брата Госсена, унаследовавшего мастерскую отца, решил именовать себя Иеронимусом (или Хиеронимусом, именно так он подписывал свои картины) Босхом, использовав в качестве псевдонима последний слог названия родного города.

Почти все имеющиеся у историков скудные сведения о жизни Босха почерпнуты из архивов Братства Богоматери – религиозной организации Хертогенбоса, посвященной культу Девы Марии. В 1480 году художник впервые упомянут в документах как женатый человек. Брак с Алейт ван дер Меервенне, богатой аристократкой из Хертогенбоса, вероятно, был заключен в 1478 году.

В качестве приданого за женой он получил кое-какие земельные владения расположенной неподалеку деревни Ойрсхот и возможность восхождения по социальной лестнице, доступ в замкнутое высшее общество Хертогенбоса.

Босх был членом Братства Богоматери, которое занималось благотворительностью и организацией религиозных празднеств. Между 1483 и 1498 годами имя художника появляется в многочисленных финансовых документах, где он упоминается как супруг и представитель интересов Алейт ван дер Меервенне. Босх даже вступает в конфликт с тестем в сфере имущественных интересов. В тот же период, судя по записям, художник становится одним из самых щедрых жертвователей города.

С 1488 года Босх упоминается в документах Братства как „почтенный“ – свидетельство того, что он к тому времени занял влиятельное положение. Примерно тогда же он приобрел дом на рыночной площади Хертогенбоса, а несколькими годами позже открыл там мастерскую.

Братство Богоматери избрало своей эмблемой белого лебедя. Каждый год один из наиболее уважаемых членов организации устраивал так называемый Пир Лебедя, и в 1498 году этой чести был удостоен художник.

Немногие записи фиксируют выполнение Босхом некоторых работ, например, роспись витража храма или изготовление канделябра. Последнее документальное свидетельство относится к 9 августа 1516 года, дню торжественных похорон художника».

Я пошел к Ребекке, чтобы выяснить, откуда она достала эту информацию. Судя по тому, что я прочел, художник вел спокойную жизнь, деля свое время между женой, мастерской и Братством. Эта ровная, лишенная потрясений жизнь плохо вязалась с тревожными картинами Босха. И почему в материалах не упоминался Великий Магистр Братства Свободного Духа?

Ребекка беседовала по телефону у себя в кабинете, но, едва увидев меня, резко оборвала разговор. Я искренне удивился. Даже если это был личный звонок, я не давал ей повода так внезапно его заканчивать.

– Я не хотел беспокоить вас, сержант, – сказал я, внимательно глядя на Ребекку. Казалось, моя напарница была смущена, как будто я застал ее, когда она ковыряла в носу. – Я нашел вот это у себя на столе. – Я показал ей листок бумаги. – Кто это составил и каков источник информации?

Ребекка тем временем взяла себя в руки.

– Это составила я, сэр, – проговорила она своим всегдашним металлическим голосом. – Подытожила сведения, найденные в Интернете.

– А почему там не упоминается Великий Магистр и его секта?

Она помедлила.

– Я решила пока что опустить этот момент, потому что взаимоотношения между Великим Магистром и Босхом очень противоречивы, и мне потребуется провести дополнительные изыскания.

– Не понимаю.

Ребекка помолчала еще немного.

– Ученые разделились во мнениях по вопросу о том, какую роль играл Великий Магистр в жизни и работе Босха. В том числе потому, что об этом сохранилось очень мало данных. – Она на некоторое время погрузилась в свои мысли, а после спросила, пристально взглянув на меня: – Вы прочли рукопись?

– Только первую главу.

Ребекка отвела глаза и промолчала.

– А что такое? – Я достаточно хорошо знал ее, чтобы понять: раз она ведет себя так уклончиво, значит, что-то от меня скрывает.

– Я не хочу испортить вам сюрприз, сэр.

Я собрался было возразить, но у меня зазвонил мобильник. На экране высветился номер Сьюзан. Пришлось выйти из комнаты, чтобы ответить – не хотел, чтобы Ребекка слышала наш разговор. Случай выяснить, что она имела в виду, был упущен. Однако я пообещал себе дочитать «Алейт» в тот же вечер. Слова Ребекки подстегнули мое любопытство.

Но я позабыл о своих благих намерениях, как только перешагнул порог дома. На автоответчике было сообщение от Арабеллы. Она требовала меня к себе вечером.

Арабелла работала биржевым брокером и из всех моих женщин меньше других была ко мне привязана. Мы встречались примерно раз в две недели. Стоило ей свистнуть, и я бежал к ней как собачка, потому что Арабелла в постели умела очень многое.

Я остался ночевать у нее. И утром приполз на работу совершенно вымотанный. Мы не только трахались как одержимые, но еще и пили как лошади.

Ребекка встретила меня удивительной новостью. Накануне она послала агента в Национальную галерею с фотографией Яна Хасельхоффа. Выяснилось, что молодого человека в музее хорошо знали, потому что он страдал, как называют это психиатры, «синдромом Рубенса». А именно, нашего голландца застали, когда он занимался сексом в зале музея.

То, что произведения искусства эротически стимулируют людей, – ни для кого не секрет. Я пару раз испытывал этот эффект на себе и до сих пор храню приятные воспоминания. Так что меня очень позабавил рассказ Ребекки, бесстрастно поведавшей мне о любовных приключениях Яна Хасельхоффа и юной блондинки перед «Венерой у зеркала» Веласкеса. Досадное происшествие имело место прошлым летом и было увековечено телекамерами внутреннего наблюдения.

В заключение Ребекка сказала, что я, если хочу, могу сходить в музей и посмотреть видео. Но только завтра, так как первого мая музеи закрыты.

Конечно, хочу. Я бы с удовольствием посмотрел запись вместе с ней, но моя напарница не горела энтузиазмом.

На видео Хасельхофф сидел на скамейке перед «Венерой у зеркала», на коленях у него разместилась блондинка с длинными волосами. Лица ее видно не было. Они трахались – в этом не возникало никаких сомнений. Посетителей в зале было немного, но кто-то заметил, что происходит на скамейке, и обратил на это внимание охранника.

Ай да молодец этот юный Хасельхофф! Я был просто в восторге. Заниматься сексом на скамейке посреди зала, в котором практически негде спрятаться, – тут нужно мужество. Я однажды проделал нечто подобное в углу египетского зала Британского музея. Да, среди мумий, но они хотя бы скрывали меня от любопытных взглядов. Я ведь не эксгибиционист: мне нравится заниматься сексом в необычных условиях, но вся прелесть именно в том, чтобы тебя при этом никто не видел.

– Вы думаете, эта девушка – Джули Бонем? – спросила Ребекка.

Мы сидели в кабинете начальника охраны Национальной галереи. Он сообщил нам, что Яна Хасельхоффа уже не в первый раз заставали в музее с расстегнутой ширинкой. За месяц до выступления перед картиной Веласкеса его застукали, когда он прелюбодействовал – именно это слово использовал начальник охраны – в женском туалете с девушкой-блондинкой.

– Возможно, она, – ответил я Ребекке. – В то время они уже были вместе, если, конечно, Хасельхофф не встречался одновременно с другими женщинами.

Затем я спросил у начальника охраны, была ли с Хасельхоффом оба раза одна и та же девушка. Тот ответил утвердительно и предложил мне поговорить с охранником, который вмешался в происходившее в зале. Я сразу же велел позвать его.

Охранник, мужчина предпенсионного возраста, долго негодовал по поводу людей, осквернявших священные залы музея подобными гнусностями.

– За двадцать лет службы я многое повидал, – сказал он, качая головой. – Но чтобы такое… Когда меня попросили призвать к порядку молодых людей, которые занимаются любовью на скамейке, я ушам своим не поверил. Подумал, что неправильно понял. Но потом увидел все собственными глазами. – Он снова покачал головой. – На ней даже не было трусиков.

Ребекка смерила охранника ледяным взглядом, словно он сказал что-то обидное в адрес женщин. Те, с которыми я встречаюсь, часто не носят нижнего белья, чтобы сильнее меня возбуждать. Но вообще-то женщинам свойственно носить трусики. А у Ребекки, например, они отлиты из железа. Короче, ее возмущенный взгляд меня очень удивил.

Однако поразило меня и еще кое-что. Откуда охранник мог узнать, что на девушке нет трусиков? Я спросил его об этом, он коротко ответил, что на ней была очень короткая юбка. Когда девушку стаскивали с колен молодого человека, юбка приподнялась, и на мгновение все присутствующие смогли увидеть женские прелести блондинки.

– Почему вы не вызвали полицию? – спросил я у начальника охраны.

– Чтобы избежать нежелательной огласки. Представляете, что бы началось, если б об этом узнала пресса?!

– Вы могли бы по крайней мере установить личности нарушителей.

– Они оба раза говорили, что у них нет при себе документов. А обыскивать посетителей мы, конечно же, не можем. Мы просто выгнали их и запретили возвращаться.

– Похоже, эти двое вас не послушались. Через месяц после того, как их застали в туалете, занялись тем же самым на скамейке.

Начальник охраны развел руками, словно признаваясь в своем бессилии.

Прежде чем покинуть музей, мы с Ребеккой отправились взглянуть на единственную выставленную там работу Босха – «Увенчание терновым венцом». Я был разочарован: никаких тебе чудовищ.

Когда мы вернулись в участок, Ребекка сказала, что хочет, со мной поговорить. Удивительно, ведь обычно слова из нее приходилось вытягивать силой. Я даже встревожился – кто знает, чего можно ожидать от Ребекки. Она вела себя так странно, что казалась способной на все, от пострига в монахини до кругосветного путешествия на воздушном шаре.

Я пригласил напарницу в свой кабинет и приготовился к худшему.

Поначалу она повела себя очень осторожно. Заявила, что, возможно, придает слишком много значения маловажному обстоятельству и что рассказывает мне обо всем только для очистки совести, и так далее. Но стоило мне попросить, чтобы она перестала ходить вокруг да около, Ребекка сдалась и на одном дыхании выложила нелепую историю, словно хотела освободиться от нее.

По вечерам, перед сном, моя напарница обычно сидела в чатах. Это якобы помогает ей расслабиться и заснуть. Признаюсь, я едва не поддался искушению и не посоветовал ей совсем другое средство расслабиться и заснуть.

Когда мы начали расследование, Босх вызвал любопытство Ребекки, и она стала заходить в чат, где обсуждали художника. Поначалу это была обычная болтовня людей, увлекающихся искусством и эзотерикой. Последние считают Босха едва ли не мифической фигурой, поскольку его картины полны скрытых символов. А потом Ребекка познакомилась с посетителем чата, который называл себя Тау.

– Тау? – повторил я недоуменно.

– Да, как буква греческого алфавита. В картах таро она означает совершенство, а также избавление от дьявольских искушений.

– Кто вам это сказал?

– Сам Тау. Он выбрал это имя, потому что такой символ присутствует на картине Босха «Искушение святого Антония».

Ребекка продолжила рассказ. Тау постепенно стал проявлять к ней все большую симпатию. Пока что ничего странного я не услышал. Большая часть людей, сидящих в чатах, заходят туда, чтобы познакомиться с кем-нибудь. Бедняга Тау тоже попытал счастья, не зная, что ему, на беду, попалась девушка, не заинтересованная в сексе.

– Позвольте полюбопытствовать, сержант Уэнстон, – сказал я с насмешливой улыбкой, – а каким именем вы пользуетесь, когда беседуете с Тау?

Ребекка отвела глаза и произнесла такое, от чего я буквально застыл, раскрыв рот.