Текст книги "Сад земных наслаждений"

Автор книги: Карузо Джачинта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

И получала вознаграждение. Изобретательно. В наше-то время у нее, наверное, не было отбоя от клиентов.

– А когда она открыла свой сайт?

– Если мне не изменяет память, прошлым летом.

Госпожа Блисс сказала, что Джули Бонем ушла из «Симпсонз» именно летом. Следовательно, она открыла сайт после того, как уволилась.

– Кто знал об этой новой профессии Джули Бонем?

– По словам Яна, они об этом ни с кем не говорили.

– Но вам он все рассказал. Почему?

– Чтобы убедить меня после нашей ссоры в том, что его афера с Торки – эпизодический момент. Ян собирался присоединиться к Джули в ее работе. Он заставил меня поклясться, что я никому ничего не скажу. Вот почему сегодня утром я умолчал об этом. Но потом понял, что это может оказаться важным, и пришел к вам. – Хасельхофф сделал паузу. – Вам следует знать еще кое-что. Должность Джули во Франции была всего лишь прикрытием. На самом деле она работала там, чтобы шпионить за кем-то для своего клиента.

Так вот почему Джули Бонем продолжала работать горничной даже после того, как открыла свой сайт!

– Вам известно имя клиента?

– Я знаю только, что девушка работала в его доме.

Потрясающе. Значит, Люк Шару тоже соврал. Никакая Джули Бонем была не горничная. Писатель нанял ее, чтобы за кем-то шпионить. А учитывая, что Джули Бонем специализировалась на интернет-изменах, этим кем-то могла быть только жена Шару. Из эгоистических соображений я мысленно поздравил себя с тем, что Лора Кисс наставляла мужу рога.

Однако откровения Ханка Хасельхоффа смущали меня, потому что я не знал, как увязать их со всем остальным. До сих пор я винил в смерти Джули Бонем Тау с его сектой. На него указывало очень многое. Я ждал только, когда Ребекка внедрится в секту и соберет изобличающие Тау доказательства. И тут выясняется, что Люк Шару нанял детектива, чтобы уличить жену в виртуальной измене, и им оказалась Джули Бонем, которую потом задушили, а после разрезали на куски электропилой.

Придется пересмотреть свои соображения насчет писателя. Мне не терпелось услышать, что он скажет по этому поводу. Кроме того, меня интересовали подробности предполагаемой виртуальной измены Лоры Кисс. Странно, что ей нравится секс по Интернету.

Как только Ханк Хасельхофф ушел, я велел Николзу узнать лондонский адрес Шару. Если писатель еще в городе, я немедленно отправлюсь к нему. Если нет, сяду завтра на первый же рейс до Женевы.

Ожидая, пока Николз сообщит мне адрес, я надумал позвонить Бренде. Мне нужна была компания на вечер, а она отлично подходила для того, чтобы расслабиться. Я был уже готов набрать номер ее мобильного, как вдруг услышал стук в дверь. И сразу же узнал характерную манеру моего сержанта заявлять о своем приходе. Ни с чем не спутаешь: громкий стук, а за ним – тихий.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась Ребекка. Я отложил телефон и сказал с иронией:

– Вижу, вы быстро поправились!

– Могу я войти, сэр? – Она смерила меня ледяным взглядом.

Я кивнул.

Ребекка осторожно двинулась вперед и остановилась перед моим столом.

– Есть кое-какие новости. – Голос ее звучал неуверенно. – Себастьян Тус – это не Тау, – произнесла она на одном дыхании.

– Но ведь он пришел на встречу с вами, – заметил я.

– Если вы снова прослушаете запись, то обратите внимание: он ни разу не сказал, что он и есть Тау.

– Так кто же он тогда?

– Посланец. Тау только что отправил мне электронное письмо, в котором все объяснил. Я распечатала его и сразу же пришла показать вам.

Ребекка протянула мне лист бумаги. Когда я брал его, наши пальцы соприкоснулись. Она резко отдернула руку. Мне тут же вспомнилось их затянувшееся рукопожатие с Себастьяном Тусом.

Да, с Себастьяном Тусом. Если он не Тау, то кто он, черт возьми, такой? Или, лучше сказать, кто же тогда Тау, если не Себастьян Тус?

Я прочел письмо.

«Милая Ребекка!

Наконец-то я узнал твое имя. Я привык называть тебя Клубникой, и мне немного жаль, что я больше не буду этого делать. Но Ребекка – очень красивое имя, и я рад, что тебя зовут именно так. Еще я был счастлив узнать, что ты красивее, чем я представлял себе. Ты будешь прекрасно выглядеть в ампуле, где свершится алхимия любви. Мой посланец сообщил мне, что твои волосы блестят, как золото. А глаза у тебя словно бархатные. Я весь дрожу, так мне не терпится увидеть тебя. Но мне придется дождаться, когда все будет готово. Ты снова встретишься с моим посланцем, он передаст тебе инструкции. Как ты уже знаешь, его зовут Себастьян. А вот своего имени я пока не могу тебе открыть. Но мы скоро встретимся, и все будет прекрасно».

Я заглянул в глаза своему сержанту:

– Вижу, у вас с этим субъектом весьма доверительные отношения. – «Милая Ребекка» меня ошеломило. Да она какая угодно, но только не «милая». – Полагаю, говоря, что ему придется дожидаться, пока все будет готово, он намекает на живую картину, – продолжил я. – Тау в таком восторге от ваших блестящих светлых волос и бархатных глаз. И я вижу, вас совсем не напрягает перспектива сидеть вместе с ним голой в этой ампуле?

Я подначивал Ребекку и с огромным удовольствием наблюдал за ее смущением.

– Не думаю, что его место – в ампуле, – ответила она сухо. – Тау сказал, что является реинкарнацией Великого Магистра. А его Босх в «Саду земных наслаждений» изобразил в пещере Пифагора.

Я помнил, что Великий Магистр был единственным одетым персонажем на картине, но ничего не знал о пещере Пифагора.

– Аристотель считал, что есть три категории существ, наделенных разумом, – объяснила Ребекка, – Бог, человек и люди, подобные Пифагору, то есть учителя. Великий Магистр Братьев и Сестер Свободного Духа принадлежал к последним. Потому и велел изобразить себя у входа в пещеру: учитель, встречающий своих учеников у порога рая.

– Я читал что-то подобное в рукописи.

– В предпоследней главе Алейт ван дер Меервенне сочла это святотатством: поступая так, Великий Магистр ставит себя на один уровень с Богом.

– Значит, если я правильно уяснил, место Тау – на пороге пещеры. Но почему он послал вместо себя Себастьяна Туса?

Ребекка пожала плечами:

– Он говорит, что пока не может открыть мне, кто он, но скоро сделает это. Честно говоря, сэр, когда я встретилась с Тусом, то сразу заподозрила неладное. Он вел себя не так, как во время общения в чате. У него совсем другой лексикон и образ мыслей.

– Поэтому вы и стали задавать ему вопросы о чате?

– Я хотела выяснить, что не так. Но он сменил тему разговора.

– А те слова по-гэльски? Что они означали?

– Тус сказал «eilean», «остров», говоря об Арране. Я ответила «inch», это тоже переводится как «остров».

– Откуда такие познания в гэльском?

– У Себастьяна Туса?

– Нет, у вас.

– Я шотландка.

– Стало быть, вы сказали Тусу правду.

– Да, но моя семья родом с острова Скай.

Я хотел было спросить, живут ли там по-прежнему ее родные, но тут вошел Николз. Он раздобыл лондонский адрес Люка Шару. Писатель жил на Говер-стрит, в Блумсбери, недалеко от «Диллонз», одного из лучших книжных магазинов в Лондоне. По словам Николза, Шару в городе не было.

Я распрощался с планами на вечер в обществе Бренды и велел Ребекке сопровождать меня.

В квартире на Говер-стрит не оказалось никого, кроме мажордома. Тот объяснил нам, что хозяин вернется поздно вечером, поскольку занят продвижением своей новой книги. Точнее, Шару упоминал о чем-то таком, когда мы встретились на приеме в галерее Уайтчепел. Я попросил номер сотового телефона писателя, но мажордом ответил, что его хозяин терпеть не может мобильники. Тогда я поинтересовался, где находится Лора Кисс, и мне сообщили, что она не вернется, так как отправилась за город на уик-энд, к друзьям. Зато хотя бы она могла терпеть мобильники, и я стал счастливым обладателем ее номера.

Я позвонил ей, но аппарат был отключен. Так что пришлось ждать в роскошной гостиной Шару в обществе Ребекки, еще более хмурой, чем обычно.

В девять часов скука и голод пересилили, я сдался и отправился домой, оставив Ребекку у станции метро – предложение подвезти было моим сержантом грубо отвергнуто. Остаток вечера я дочитывал рукопись, время от времени набирая номер Лоры Кисс. Ее телефон был по-прежнему отключен.

15

Алейт

Хергогенбос, июнь 1505 года

Алейт снова отправила служанку посмотреть, потушена ли плита. Конечно, все эти предосторожности излишни, но ведь бдительность никогда не помешает. Она слишком хорошо помнила пожар 13 июня 1463 года, полностью уничтоживший город. Они с Йероеном были детьми, но им никогда не забыть столпы огня, дома, сгоравшие вместе с людьми, отблески пламени в горячем небе, заметные даже из соседних городов.

В те дни она часто думала о пожаре. Может быть, ад именно таков: поглощающий все огненный дождь, от которого нет спасения. Алейт очень боялась такого ада и все время только и делала, что молилась. Молилась до обморока, стоя на коленях на голом полу в своей комнате. Она даже стала носить власяницу, от которой постоянно зудела кожа на бедре, но Алейт и этого была мало. Она должна страдать еще больше, должна испытывать сильную физическую боль, чтобы искупить свой грех.

Бичевать себя ивовыми розгами не получится, потому что трудно будет прятать следы от мужа. Поэтому по размышлении Алейт пришло в голову наносить себе небольшие ожоги. Она брала очень маленькие камешки, разогревала их на огне и прикладывала к рукам, к ногам, стараясь как можно дольше выдерживать боль. И, мучая себя, она просила Всевышнего не посылать к ней больше призрак Агнес, который каждую ночь являлся ей во сне.

Накануне Алейт увидела девушку в клубке извивающихся змей и проснулась, крича от ужаса. А еще прежде Агнес приснилась ей в роли черноволосой невесты, изображенной на картине «Сад земных наслаждений» рядом с евреем.

С тех пор как полотно вернулось к своему законному владельцу, оно тоже часто снилось Алейт, и сон был всякий раз один и тот же: голые фигуры начинали безумную пляску, а потом совокуплялись в безудержной оргии. Она просыпалась в поту, все еще видя перед собой непристойные образы, сердце сильно билось в груди, и ею овладевала странная тревога, мешавшая снова уснуть. И тогда Алейт вспоминала о Катарине, прекрасной и чувственной Катарине, которая жила в доме еврея, быть может, спала в его постели и так хорошо знала цену плотским наслаждениям. Отдавалась ли она и Йероену тоже? Этот вопрос мучил Алейт уже давно, и она не могла успокоиться при мысли о том, что не получит ответа.

Вернулась служанка и заверила ее, что печь погашена. Алейт выпроводила ее и стала готовиться к посещению мастерской. Йероен начал новую картину, и ей было любопытно посмотреть.

Она решила не брать с собой в те дни приболевшую госпожу ван Осс, в том числе и для того, чтобы не раздражать мужа. Он стал сторониться компаньонки как чумы. Собачку Марго Алейт тоже оставила дома и в новом платье из алого бархата, слишком элегантном для посещения мастерской, прошла через рыночную площадь.

В мастерской ее встретил самый талантливый ученик мужа, юноша из Гента, которого иной раз приглашали в дом. Но вскоре появился Йероен и проводил жену в свое ателье.

– Ну и?.. – спросила она, не видя картины на мольберте.

Муж нахмурился:

– Я все уничтожил. – И указал на холст в углу, покрытый побелкой, которую он использовал в качестве основы.

– Почему?

– Великий Магистр хочет, чтобы я создал триптих о муках святого Антония в пустыне. Набросок, что я приготовил, не годился.

Алейт вздрогнула, когда муж упомянул еврея.

– Я не знала, что это он заказал тебе новую картину.

Йероен промолчал.

– Ты еще не окончил святого Иоанна, а он уже поручает тебе следующую работу, – заметила она раздраженно.

– Разумеется, тут нет ничего страшного. Ты ведь знаешь, я привык писать несколько картин одновременно.

– Он хотя бы платит тебе?

– Это ведь тоже не важно. – Муж взглянул на нее с удивлением. – Я работаю, потому что люблю свое дело, а не из-за денег. То, что я получаю за картины – скорее, символическая плата.

Алейт почувствовала, как кровь прилила ей к голове. Она была не в силах сдержаться:

– Конечно, ведь мое приданое обеспечивает тебе вполне удобную жизнь.

Удивление в лице Йероена сменилось негодованием. Он поджал губы и собрался уходить.

– Я так страдаю. – Она попыталась загладить сказанное. Это была их первая ссора за долгие годы совместной жизни, и она потрясла Алейт не меньше, чем мужа. – Я сама не знаю, что говорю. Прошу тебя, прости.

Йероен продолжал злиться, но вскоре обернулся и посмотрел на Алейт.

– Мне правда очень тяжело, – пробормотала она, встретившись с ним взглядом. – Я не знаю, что на меня нашло.

Муж подал ей руку.

– Забудем об этом, – промолвил он, провожая жену за порог мастерской.

Алейт вернулась домой с ощущением, что их жизнь уже не будет прежней. Йероен, казалось, не затаил на нее обиды за несправедливые слова, но он стал еще более молчаливым и отстраненным, чем обычно.

Она не пыталась объясняться. Вместо этого она старалась заполнить несмолкаемой болтовней тягостные паузы, все чаще возникавшие во время их беседы. Часто в качестве темы для разговора она выбирала безумные выходки королевы Хуаны.

Они были у всех на устах. Король Филипп хотел помешать жене сделать своего отца, Фердинанда Арагонского, регентом принадлежавшего ей Кастильского королевства. Хуана, поняв, что муж держит ее пленницей, вызвала с докладом первого министра. Он очень боялся королевы и ее странностей, а потому взял с собой графа де Френуа. В итоге она закатила оглушительный скандал, а бедняге графу и подавно не поздоровилось: Хуана сорвала с него парик и пинками выгнала прочь.

Йероен сказал, что все это глупости. Он считал, что бедная королева вовсе не безумна, а бесчисленные истории о ней всего лишь сплетни. Кроме того, Хуана была уже в пятый раз беременна. Не это ли лучшее доказательство тому, что у королевской четы все благополучно?

Однако Алейт была не согласна с мужем. Даже если Хуана и не безумна, вопреки тому, что болтают вокруг, в любом случае она несчастная, одинокая женщина. С королевой плохо обходятся, дурно за ней ухаживают, даже одежда у нее ветхая. Говорят, жены дворцовых слуг живут лучше.

Прошло лето, наступила осень. Пятнадцатого сентября королева родила пятого ребенка, девочку, которой дали имя Мария. Не было ни празднеств, ни торжественных процессий; событие обошли молчанием.

Йероен закончил триптих, посвященный святому Антонию, и отдал его еврею. Алейт так и не захотела взглянуть на полотно. За все то время, что муж писал его, она ни разу не показалась в мастерской. Под предлогом жары она провела лето взаперти, в доме, предаваясь молитве вместе с госпожой ван Осс. Теперь компаньонка вызывала у Алейт большую симпатию, потому что поддерживала хозяйку в ее слабостях. Ван Осс больше не удивлялась тому, что она исступленно моет руки и постоянно проверяет, погашен ли огонь. Компаньонка даже видела власяницу, которую госпожа носила на бедре, и это открытие ее только обрадовало. Она считала благородную Алейт ван дер Меервенне набожной христианкой, верной предписаниям церкви и соблюдающей заповеди.

Одобрение компаньонки было приятно ее госпоже. Уже давно никто не выказывал ей своего уважения. Муж после той ссоры стал избегать Алейт, и ей пришлось смириться с его учтивым равнодушием.

Через несколько недель после того, как триптих был отдан заказчику, она решила, что настал момент снова показаться в мастерской. Алейт не хотела, чтобы ее длительное отсутствие вызвало сплетни.

Однажды утром, когда дул легкий северный ветер и воздух казался чистым и свежим, она надела одно из своих лучших платьев и отправилась через рыночную площадь.

Йероен нахмурился, увидев жену, и это ее встревожило. Быть может, в мастерской еврей? Алейт тут же захотелось развернуться и пойти обратно. Но в последнее время муж и без того считал ее странной, и это бегство только укрепило бы его подозрение.

Так что, с трудом сглотнув слюну, Алейт двинулась навстречу Йероену с натужной улыбкой на губах.

– Я рад, что ты вышла из дома. – Муж неподвижно стоял на пороге мастерской, словно был не расположен впускать жену.

– Быть может, я не вовремя?

Йероен отошел в сторону и дал ей войти. Он выглядел усталым и подавленным.

– К сожалению, момент неподходящий. Я только что устроил головомойку одному из подмастерьев и до сих пор вне себя от ярости.

Алейт недоверчиво посмотрела на него. Муж славился своим терпением в обращении с учениками. Услышать из уст Йероена, что он вне себя от ярости, – вот это была новость!

– А что он сделал?

– Он по небрежности чуть не поджег мастерскую и едва не уничтожил святого Христофора, которого я сейчас пишу.

Алейт инстинктивно вздрогнула. Она боялась огня и пожаров.

– Быть может, мне лучше прийти в другой раз.

– Как хочешь, – отозвался муж, и его ответ показался ей пощечиной. Йероен не сделал ни малейшей попытки удержать ее. Он как будто, наоборот, хотел, чтобы она ушла.

Удрученная, Алейт снова прошла через рыночную площадь и вернулась домой. Остаток утра она провела у окна своей комнаты, откуда видна была дверь мастерской. Она подозревала, что муж там не один или ждет посетителя и не желает, чтобы жена видела, кого именно.

Однако ее страхи оказались беспочвенными. Йероен не принимал гостей, и никто не выходил из мастерской через ту дверь.

Тем не менее в последующие дни Алейт все более и более убеждалась: муж что-то от нее скрывает. Он был напряжен, рассеян, избегал любого общества, особенно ее. Она подождала несколько дней, потом попыталась выяснить, в чем дело, но Йероен отвечал, по обыкновению, уклончиво.

Тогда Алейт окончательно укрепилась в своих подозрениях: творится неладное. Но что? Она мучилась сутками, но ей ничего не удавалось узнать. Алейт уже собиралась вернуться к привычному образу жизни, как вдруг однажды госпожа ван Осс, придя домой из собора, куда она ходила слушать репетицию хора, сообщила ей потрясающую новость. Тогда Алейт поняла, что же так гложет мужа.

В городе, по словам взволнованной компаньонки, только об этом и говорят: Якоб ван Алмангин отказался от католичества и вернулся к еврейской вере.

Это известие принесло Алейт огромное облегчение. Значит, она никогда не ошибалась насчет еврея. Он был отступник, расчетливый лицемер, человек-флюгер, готовый перейти с одной стороны на другую ради собственной выгоды. Муж был слеп, доверяя ему.

Она с тревогой ждала возвращения Йероена домой, чтобы бросить ему в лицо: «Я же тебе говорила!» – но ее ждало разочарование. Муж пришел очень поздно, еще более мрачный, чем всегда, и, не сказав ни слова, заперся в комнате для чтения.

С тех пор как Алейт заболела, они спали порознь, поэтому она так и не узнала, во сколько он лег, а наутро он ушел из дома прежде, чем она проснулась. Так что ей оставалось только дожидаться вечера. Однако муж снова вернулся поздно и в черном настроении, отказался от ужина и заперся в своей комнате.

На следующий день повторилось то же самое, и Алейт уже не знала, что и думать. Госпожа ван Осс начала задавать вопросы, слуги тоже любопытничали по поводу странного поведения хозяина.

К счастью, на пятый день Йероен все-таки сел за общий стол. Атмосфера была не слишком приятной. Алейт чувствовала себя напряженной, а госпожа ван Осс только и делала, что украдкой поглядывала на чудаковатого мужа хозяйки. Так или иначе, вечер прошел, и дом ван Акенов, казалось, вернулся к нормальному существованию.

С течением времени Алейт пришлось отказаться от своего плана взять реванш: было ясно, что муж не потерпит ни малейшего упоминания об этом человеке, которого он так почитал, как божество. Обращение еврея в прежнюю веру осталось черным пятном в их жизни, и они не сказали друг другу ни единого слова об этом до самой смерти.

Йероен снова с головой ушел в работу, и казалось, будто Великого Магистра Братьев и Сестер Свободного Духа никогда не существовало. Муж продолжал писать картины, насушенные чудовищами и демонами, изображения ада и рая, триптихи, посвященные святым, но ни на одном из них Алейт больше не нашла женской фигуры, походившей чертами на Катарину. Словно прекрасной чувственной натурщицы никогда не было на свете.

Сама она внешне как будто вернулась к спокойной жизни, которую вела до появления еврея. Но ничто уже не будет как прежде для благородной Алейт ван дер Меервенне, почтенной и добропорядочной жены Йероена ван Акена, художника, который подписывал свои картины именем Босх.

(Вверяю его тебе, позаботься о нем.)