Текст книги "Том 19. Ночь лейтенанта Уилера [ Разящая наповал Долорес. Леди доступна. Ночь лейтенанта Уилера. Ловкач, Уилер!]"

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Глава 4

Когда я отчитался о проделанной работе, шериф Лейверс не выказал особого воодушевления.

– Вы полагаете, жена Майера врала насчет портрета? – проворчал он.

– Не знаю, – честно признался я. – Но могла бы и соврать. Здесь вообще появилось немало возможностей, и я хотел бы в них разобраться. Например, Кент Вернон. Он был любимцем Майера и отплатил ему тем, что сейчас в союзе с его компаньоном выступает против Майера и, вероятно, имеет интрижку с его женой. Но замечаете, шеф, как все закручено вокруг Хардейкра?

– Нет, – вызывающе заявил он.

– Жанин Майер говорит о своем портрете, который писал Хардейкр. Хэл Деккер, компаньон ее мужа, рекомендовал Майеру этого художника. Совпадение, которое не очень-то хорошо пахнет.

– А по-моему, Уилер, вы просто бесцельно перескакиваете с предмета на предмет, – холодно произнес Лейверс. – А я-то надеялся, вопреки всему, что у вас наконец-то будут факты, хоть мелкие, но факты. Вы понимаете, что именно я имею в виду? Что-нибудь, что можно было бы использовать в качестве доказательства!

– Что ж, поговорим о фактах, – подхватил я столь же холодно. – Вы уже получили ответ из лаборатории?

– Вот. – Он указал на стопку бумаг на столе.

– И что же?

– Ничего, что могло бы нам помочь.

– Просто груда мелочей, – заметил я не без яда. – Факт за фактом в полном беспорядке, а в итоге нуль.

Он сделал вид, будто не слышит:

– Что вы теперь намерены делать? Исследовать задницу на портрете?

Я долго зажигал сигарету, делая вид, будто я детектив из романа.

– Ваши слова о важности фактов очень воодушевляют меня, шеф. Однако вернемся к началу, как любила говорить одна моя знакомая блондинка… Могу я задать вам один вопрос?

Секунду он смотрел на меня с явным изумлением.

– Что вы крутите, Уилер?

– Кто был убит прошлой ночью? – решительно спросил я.

– Вы свихнулись, – беспомощно произнес шеф. – Но ладно, я вам отвечу, а потом уж выдам свидетельство о психической неполноценности. Прошлой ночью был убит художник Гилберт Хардейкр!

– Но откуда вы знаете, что это был именно Хардейкр?

– Что? – У шефа отвисла челюсть. – Что за чушь вы порете? То есть как откуда я знаю? Что за нелепый вопрос. Это ясно, потому что… потому что…

– Потому что я вам это сказал, так? – с удовлетворением подвел итоги я. – Теперь вы можете спросить меня, откуда я знаю, что это был именно Хардейкр, и я вам отвечу, что мне это сказала Белла Бертран.

– Погодите, погодите! – прорычал шеф. – Вы, стало быть, думаете, что единственное свидетельство о личности убитого дала нам красавица, рисующая орхидеи?

– Так оно и есть!

– Тогда сделайте что-нибудь с этим, Уилер, и побыстрее!

– Вы убедили меня в ценности даже самых мельчайших фактов, сэр, – вежливо сказал я. – Вы предоставляете мне карт-бланш?

– А разве вы и так не делаете все по-своему? – с горечью спросил он. – Ну, что вы мне еще можете сказать?

– Пошлите Полника в особняк Майеров, пусть проверит алиби миссис Майер на время убийства. Мне пришлось отложить этот вопрос. Майер утверждает, что она была дома, но беда в том, что его самого-то дома не было. Полник должен допросить горничную. Потом он может отвезти миссис Майер в морг, чтобы она опознала тело.

– Да, пожалуй, так и стоит действовать, – неохотно согласился шериф.

– Полник может проверить алиби Кента Вернона.

– А вы-то, Уилер, что собираетесь предпринять, пока Полник будет так чертовски занят? – подозрительно спросил он.

– Я тоже кое-чем займусь, – быстро ответил я. – Во-первых, Хэл Деккер, он также может опознать Хардейкра.

Во-вторых, я намеревался хорошенько познакомиться с черным кружевным бельем и лазаньей, но решил, что нет никакой необходимости упоминать об этом именно сейчас.

– Ладно! – Лейверс кивнул. – Я сейчас же посылаю Полника, и, если этот труп не принадлежит Гилберту Хардейкру, вам несдобровать. То, что вы так легко доверились симпатичной художнице, будет достаточным доказательством вашего идиотизма. – Он с удовлетворением посмотрел на меня. – Даже новичок в нашем полицейском деле не способен на подобную глупость.

– Вы правы, – с чистым сердцем согласился я. – Даже окружной шериф не может быть таким тупицей.

С этими словами я поспешил покинуть кабинет. Аннабел Джексон рисовала на своем простеньком личике портрет другой, значительно более красивой женщины. Я присел на край стола.

– У вас сегодня свидание, мисс Джексон? – полюбопытствовал я.

– Со своей постелью! – отрезала она.

– О! – Я громко фыркнул.

– Я должна была хорошенько подумать, прежде чем полагаться на эту засоренную кухонную раковину, которая у вас вместо головы, – заявила она. – Так вот, я сегодня намерена пораньше лечь и как следует отоспаться. Завтра вечером мне понадобится все мое чувство юмора, и на это уйдет немало сил.

– Дело серьезное! – глухо откликнулся я.

– Вы говорили мне, будто изменились, – с милой улыбкой напомнила она мне. – Смотрите не изменитесь снова в обратную сторону!

Внешне все было как вчера – приятный многоэтажный дом в приятном районе. Я нажал кнопку звонка квартиры 4Б, предвкушая, как прекрасная русалка откроет дверь. Но вместо красавицы на порог выползло какое-то чудовище, нечто пресмыкающееся. Этот субъект выглядел так, будто всю жизнь только и делал, что удерживал свою студенистую массу в более или менее устойчивом положении. Росточка он был крохотного, но это с лихвой компенсировалось огромной головой, которая на его шее выглядела словно надувной шарик на палочке.

На голове в самых разных направлениях дыбилась копна светлых волос, а глаза были до невероятных размеров увеличены толстыми линзами очков в тяжелой светлой оправе.

– Вам что-нибудь нужно? – мягко пророкотало пресмыкающееся неожиданно глубоким басом.

– Беллу Бертран, – ответил я и прошел в мастерскую.

Она сидела на полу в позе йога. На мольберте все еще красовалось изображение вчерашней орхидеи. Белое свободное неглиже сменил почти невидимый купальник. На полу за ее спиной виднелась грубая деревянная рама. Кусок холста закрывал колено Беллы, она провела на нем несколько линий и резала с одного края ножницами.

– К черту все это! – Белла отбросила ножницы и, выпрямляя ноги, заметила меня.

– Привет, Белла, – поздоровался я. – Наверное, это ужасно, когда приходится резать собственные холсты.

– Привет, Эл, – произнесла она своим страстным голосом. – Я попросила бы тебя помочь мне, но этими ножницами и кусок масла не отрежешь. – Она поднялась. – Поймал какого-нибудь замечательного убийцу?

От вида ее загорелого тела у меня дух захватило. Две черные полоски лишь слегка прикрывали его на груди и на бедрах. На диафрагме красовалось большое пятно красной краски, должно быть не так давно оставленное ее же кистью. Длинные пряди темных волос падали на высокую гордую грудь.

– Так ты не изменил своего решения, Эл? – Ее голубые глаза заискрились весельем. – Ты по-прежнему горишь желанием сравнить наши задницы? Ты ведь для этого вернулся? Две задницы: моя и миссис Майер…

– Что это вы так врываетесь, черт вас дери, в чужую мастерскую? – Пресмыкающееся сердито сжало мой локоть и довольно резко развернуло меня под прямым углом.

– Он полагает, детка, что он лейтенант полиции, – остроумно заметила Белла. – И он прав. Позволь тебе представить лейтенанта Эла Уилера.

– Да? – Толстые стекла очков уставились на меня с подозрением.

– Эл, познакомься с моим другом, – как ни в чем не бывало продолжала Белла, – Ламберт Пирс.

– Белла несколько преуменьшает степень нашей близости, – с неприятной улыбкой поправил Пирс. – Она не подходит под определение «друг».

– А под определение «знакомый»? – еще неприятнее улыбнулся ему я.

– Ламми! – холодно бросила Белла. – Во-первых, не озадачивай человека своими очками, а во-вторых, не трать на все эти глупости столько сил, ладно?

– Ладно! – Он глубоко вздохнул. – А вы интересный экземпляр, лейтенант. Для полицейского главное мышцы – ведь так?

– Чем вы еще занимаетесь, кроме того, что оскорбляете людей? – спросил я.

– Так уж случилось, что я писатель, – произнес он ледяным тоном. – Я, видите ли, один из тех странных типов, которых называют интеллектуалами и которых вы не в состоянии понять.

– Расскажи ему о своем романе, Ламми, – заговорила Белла с мягкой настойчивостью. – Это его потрясет.

– Если только я отыщу необходимые слова для того, чтобы он меня понял, – с сомнением заметил Пирс. – Вы когда-нибудь читали книги, лейтенант?

– Вы имеете в виду книги без картинок? – уточнил я. – А зачем их вообще читают?

Он погрузил пальцы в заросли волос и задумчиво почесал макушку. Затем тяжело потянул носом и посмотрел на Беллу.

– Это становится забавным, – сказал он, обращаясь только к ней своим прекрасно поставленным глубоким басом, так не соответствующим его внешности. – Лейтенант издевается надо мной. Мы имеем здесь редкостную птицу: полицейского с претензиями на интеллект!

– Нет, ты все же расскажи ему о своем романе! – настойчиво попросила Белла. – Это его позабавит.

– Ты находишь мою работу настолько забавной? – Стекла в упор уставились на Беллу. – Ты полагаешь, он в состоянии оценить твое, наше остроумие? Тебе нужно то, что у тебя было с Гилом, то, земное, так скоро?

– Тогда оставь его в покое, – твердо сказала она. – Сиди в своем углу и молчи!

Он повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо. Я увидел его глаза, огромные и рассеянные, за толстыми стеклами очков.

– Проза – умирающий вид литературы, лейтенант, особенно романы. И на то имеются причины. Может быть, попытаетесь угадать какие?

– Люди перестали покупать подобные книги, – предположил я.

– Остроумно. – Уголки его рта дрогнули. – Роман умирает, лейтенант, потому что он лишился своего основного предмета – человека! Моя проза основывается на совершенно новой концепции.

– Я слышал о не-книгах, которые пытаются рассказать о человеке, – заметил я. – А вы? Вы пишете о не-человеке?

– Моей книге нечего делать с людьми, – холодно ответил он. – Нечего!

– Тогда о чем же она?

– О разложении! – провозгласил он. – Жизненный цикл болота – от начала развития до последнего этапа разложения.

– Наверно, это будет что-то длинное? – с беспокойством спросил я.

– Пока написано триста тысяч слов, – с гордостью заявил он. – И я еще не дошел до описания основ ползучего разложения.

– Это будет настоящее легкое чтение, – сказала Белла. – Никаких абзацев, никаких диалогов. Триста тысяч слов, разбитых на три главы, – шанс для замшелого читателя!

Пока она говорила, я разглядывал глаза Пирса под толстыми стеклами. Они оба ждали моей реакции на сказанное, а у меня было тягостное ощущение, что просто вот так сразу рассмеяться ну никак нельзя, они могут обидеться!

– Вас это все не удивляет, лейтенант? – с подозрением спросил он после довольно длительной паузы.

– Нет, – произнес я и со смутным чувством удивления ощутил, что это правда. – Вы занимаетесь тем, что считаете важным, поэтому вы должны делать это. Тот факт, что это важно для вас, – достаточное основание для того, чтобы этим заниматься. Поэтому вы должны писать роман о болоте, а Белла должна продолжать рисовать одну и ту же орхидею, пока не почувствует, что ухватила самую ее суть.

– Ты слышала? – Он с торжествующим видом повернулся к ней. – Перед нами чудо: полицейский, умеющий думать.

Угрюмое выражение появилось в глазах у Беллы. Она наклонилась и зажала холст ножницами.

– Удивительно! – Она презрительно улыбнулась и принялась энергично кромсать холст.

– Бедная Белла… – Пирс весело хихикнул. – Такое непонимание. Такая невозможность доказать, что твой ум контролирует твое тело!

Белла вздрогнула. Кончик ножниц проткнул холст.

– Черт! – воскликнула Белла. – Посмотри, что ты наделал, крокодил несчастный!

Я почувствовал, что атмосфера накаляется, и поспешил заговорить о деле:

– Если можно, не ссорьтесь, пока я здесь, ладно? Я пришел, чтобы кое о чем спросить вас, а пока получаю лишь неправильные ответы.

– Вы пришли поговорить о покойном неоплаканном Хардейкре, лейтенант? – прозвучал густой голос Пирса. – О ростовщике от искусства и соблазнителе простушек? Что ж, чудесно. Такой разговор доставит мне удовольствие.

Белла Бертран бросила холст и ножницы и растянулась на старинной кушетке, подложив руки под голову. Грудь ее приподнялась, и я подумал, что один вздох – и тонкая полоска купальника просто лопнет по шву. Чтобы подавить эту тревожную мысль, я снова перевел взгляд на лицо мистера Пирса и закурил сигарету.

– Вы собирались пообедать вечером с покойным Хардейкром, – обратился я к Пирсу. – В ящике стола мы нашли и вашу записку.

– Он платил за обед, а я выслушивал его тошнотворную болтовню о том, что он считал искусством. Этот человек раздражал меня. При жизни я презирал его, теперь я ему завидую.

– Почему? – осторожно спросил я.

– Глупый потасканный сердцеед и вдруг – наивысший триумф подлинного художника. – Пирс отчаянно потряс головой. – Нет, лейтенант, это несправедливо. Он умер настоящим художником! Несправедливо!

– Ламми! – Белла напряженно глядела на потолок прямо перед собой. – Довольно. Отправляйся домой в свое болото, хорошо?

– Я никогда не задерживаюсь, когда пытаются подавить мою индивидуальность, детка, – весело произнес Пирс. – Мы сегодня удачно пошутили, да и прежде шутили неплохо. Жаль, лейтенант не в состоянии всего этого оценить.

– Мы все тошнотворны, Ламми, но ты самый тошнотворный, – сурово сказала она. – Ступай и галлюцинируй где-нибудь в другом месте. На сегодня я уже усвоила все сумасшедшие идеи, в которых нуждалась.

– Теперь ты их мне возвращаешь, детка, – удовлетворенно заметил Пирс. – Ты получила свое собственное болото, но это уже совсем не смешно. С одной стороны – орхидея, с другой – плоть. Кровь льется и там и здесь. Все сливается в одну сладко-смердящую разлагающуюся массу, потому что…

– Вон! – взвизгнула она. – Еще одно слово, Ламми, и ты увидишь, что будет!

– И что же будет, детка?

– Я разобью твои очки, – прошипела она. – Потом затащу в туалет и запру!

Его голова судорожно дернулась. Он поспешно выбежал из комнаты.

Белла поднялась с кушетки и распахнула дверь в гостиную. Ягодицы ее дразняще покачивались.

– После всего этого мне надо выпить, – сказала она. – А тебе?

– Виски? – с надеждой спросил я. – Со льдом и каплей содовой?

– У меня есть бурбон, но льда нет, – уныло призналась Белла. – Хочешь?

– Не думаю, но спасибо за предложение, – откровенно сказал я.

– Черт с тобой. – Она приостановилась. – А как насчет кофе? Он уже готов, остается только разлить в чашки.

– Звучит убедительно. Особенно если черный без сахара.

– Ты молодец. Выбрал то единственное, что имеется.

Она прошла на кухню и через минуту вернулась с подносом.

– Садись на диван, – указала она. – Если все время будешь стоять, сотрешь себе ноги, прежде чем узнаешь, что же на самом деле произошло.

Я послушно сел. Она поставила поднос на трехногий столик и присела рядом. Ее очаровательное круглое бедро потерлось о мое.

– Ты похож на богиню мщения у греков, ее звали Немезида. – Белла налила мне кофе. – Задавай свои глупые вопросы, лейтенант, я понимаю, что у меня нет возможности избежать их.

– Расскажи мне о Гилберте Хардейкре, – просто попросил я. – Что он был за человек?

– Пожалуй, на этот вопрос я не смогу ответить. – Ее глаза насмешливо блеснули. – Конечно, у меня были с ним отношения, плотские, земные, те самые, на которые так громко намекал этот ползучий Ламми. – Она помолчала. – Но я не думаю, что могу сказать, каким человеком был Гил, потому что я никогда не сближалась с ним настолько, чтобы узнать его близко. Мне было скучно общаться с ним.

– Да? – спросил я озадаченно.

– Мы все в чем-то нуждаемся, Эл, – произнесла она насмешливо и чуть смущенно. – Гил помогал мне удовлетворять некоторые мои потребности. В нем была какая-то грубая телесная привлекательность. И это было очень удобно, ведь он жил напротив. Мне даже туфли не надо было надевать, чтобы пойти к нему в любое время, когда мне этого хотелось.

– Когда ты познакомилась с ним?

– В тот день, когда он переехал в эту свою новую мастерскую. Он зашел ко мне попросить что-нибудь выпить и сразу заговорил о том совпадении, что вот два художника будут жить напротив друг друга. Он понял меня. Бросив взгляд на мою орхидею, он признал, что я действительно талантлива, а у него, мол, весьма скромное дарование, и потому он берет всего тысячу долларов за каждый портрет и работает больше, чем это возможно. Я застыла минут на пятнадцать, больше я не могла вынести. Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я выключила свет, но он продолжал говорить. Однако после этого первого раза у нас установились определенные отношения и он уже не пытался трепаться.

– Что ты думаешь о его работе?

Она глотнула кофе и выразительно пожала плечами:

– Я ведь ни одной из них не видела. Единственная работа, о которой он говорил, портрет этой куклы Майер. Холст на мольберте всегда был прикрыт. Он считал, что это дурная примета, если кто-то увидит его незавершенную картину.

– Кого-нибудь, кроме Жанин Майер, ты встречала в его квартире?

– Пару раз он упоминал о какой-то компании и просил меня на это время не заходить к нему. Он ведь был приезжий, знакомых у него было немного. Одного я, впрочем, встречала несколько раз. Этакий косматый медведь, из тех, которые полагают, будто верх утонченности – это называть тебя красоткой и щипать до синяков. Он занимался нефтью.

– Джордж Майер?

– Нет.

– Хэл Деккер?

– Да, так его звали. Они с Гилом были большими друзьями.

– А Ламберт Пирс? Кажется, он тоже считался другом Хардейкра?

– Я познакомила их, – устало произнесла Белла. – Ламми настоял на этом еще в тот, первый раз, я тогда забыла запереть дверь, и он прошел прямо в спальню. Кажется, у них сложились странные отношения. Гилу было приятно превосходить Ламми в смысле телесной силы и красоты, а Ламми зато превосходил его интеллектуально.

– Расскажи мне подробнее о Пирсе, – попросил я.

– Он пресмыкающееся, – заявила она убежденно. – Но это ты и сам уже знаешь. Он льстит и пробуждает в тебе инстинкт жалости, как хромая собака. Только он еще хуже, чем самая жалкая собака. У него квартира этажом ниже. Однажды он пришел, остановился посреди комнаты и смотрел на меня. Я не могла понять, что ему нужно, чтобы его просто погладили по голове или еще что-то. Я пошла на компромисс и приготовила ему кофе. И он стал здесь обычным непременным гостем еще прежде, чем я это осознала.

– Ты не уставала от него?

– Иногда. И тогда я начинала вопить, заслышав на лестнице его шаги. Ламми не обижается ни на какие слова или поступки. Единственное, чем его можно обидеть, – грубым физическим воздействием. Он это чует. Он знает точно. Вот и сегодня – он сбежал потому, что понял: я не шучу.

– Чем он зарабатывает на жизнь? – спросил я.

– Разве ты не слушал, о чем я говорю? – Ее брови удивленно приподнялись.

– Он не может зарабатывать на жизнь своей писаниной, – проговорил я убежденно. – На что же он живет?

– Я никогда не думала об этом, – заметила она безразлично. – Он часто берет у меня деньги на мелкие расходы и никогда не возвращает. Но это не имеет значения. Может, у него богатая тетушка.

– А может, он контрабандой достает кровь для вечеринок вампиров. Если бы это так и оказалось, я бы не был особенно удивлен. А теперь последний вопрос. Как ты полагаешь, между Жанин Майер и Хардейкром могли быть такие же отношения, как между ним и тобой?

– Я полагаю, что любые другие отношения не могли бы привести к столь точному воспроизведению ее задницы. – Белла захлебнулась смехом. – А если серьезно, то я не знаю, Эл. Возможно. Обычно Гил держал себя как неотразимый любовник, мимо которого ни одна женщина не может пройти спокойно. Ему понадобилась целая неделя для того, чтобы понять, что в тот, первый день в моей квартире не я, а он стал невинной жертвой.

– Да, – тяжело выговорил я.

– Что-то ты не выглядишь особо веселым, Эл, хотя я и ответила на множество твоих вопросов.

– Что-то странное есть во всем этом деле, – задумчиво проговорил я. – У меня таких раньше не было.

– Что же?

– Вот кого-то убивают, и ты начинаешь задавать вопросы людям, которые его знали, даже тем, которых ты подозреваешь в убийстве. Ясно, ты ожидаешь получить некоторое количество лжи в их ответах. Но прежде мне никогда не приходилось встречать столько подозреваемых, которые бы лгали так много и так последовательно. Что бы это могло значить, например, с точки зрения морали?..

– По-твоему, и я лгу? – холодно спросила она.

– Думаю, да.

– Благодарю вас, лейтенант Уилер!

– Ты когда-нибудь встречала хоть одного человека, который говорил бы о себе абсолютную правду? – Я улыбнулся и поднялся с дивана.

– Пожалуй, нет. – Она говорила все тем же холодным тоном.

– Спасибо за кофе.

Она позволила мне дойти до двери, прежде чем позвала: «Эл». Нежный соблазнительный голос ее обещал так много, что я невольно обернулся.

Белла снова лежала на кушетке, подложив руки под голову. Две бело-розовые полоски заменили черные. Через секунду я понял, что она сбросила купальник – и верх и низ. Она улыбалась мне с ленивой уверенностью акулы.

– Как ты полагаешь, Эл, могут между нами возникнуть какие-то отношения? – спросила она полусонным голосом.

– Конечно, – согласился я. – Но, откровенно говоря, мне бы это не доставило удовольствия.

– Что? – Ее глаза недоверчиво расширились.

– Я думаю, эти отношения хороши лишь тогда, когда приносят радость обоим, – сказал я. – А для тебя, милая, это сейчас всего лишь средство прийти в себя. И я не хочу принимать в этом участия.

Она посмотрела на меня и вздрогнула.

– Ты что-то знаешь? – прошептала она.