Текст книги "Зеленые каникулы"

Автор книги: Карло Коберидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Вперед, лентяи!

Сейчас проходим двигатель. Пока требуется знать название деталей, как раз то, что я не люблю – заучивать на память. Разбирать и собирать будем на следующих уроках.

Преподаватель проверил по журналу присутствующих (зачем, не понимаю – никто тут не прогуливает) и говорит:

– Давайте к делу. Кто пойдет отвечать? – и почему-то устремил взгляд на меня.

Я пригнул голову.

– Ты, Бичиашвили, не рвешься отвечать, конечно. Ни тебя, ни Одикадзе вызывать нет смысла, вы ничего не учите и ничего не знаете, это так же ясно и точно, как смена дня и ночи. Так кто пойдет отвечать?

Вышел Анзор Кациашвили. Он всегда все знает. Учить-то он все назубок учит, а как трактор водить будет, не представляю. Хилый, щуплый, я его, как пушинку, подниму. Я и здоровее его, крепче и борьбой занимаюсь, не то что он, куда ему против меня! Если бы и я вроде него учебников из рук не выпускал – а он и в столовой, и в коридоре, и во дворе, и даже в спортзале читает, – учился бы не хуже.

Анзор подошел к двигателю и как затараторил:

– Это головка, это шатун, это входной клапан, это…

– Не спеши, не спеши, за тобой никто не гонится, – ласково остановил его преподаватель.

Анзор смутился, почесал затылок и продолжал, сначала медленно, а потом опять застрочил:

– Это поршень, это…

Преподаватель глянул в мою сторону:

– Слушай, Бичиашвили, слушай, может, хоть сейчас уразумеешь что-нибудь и запомнишь!

Все обернулись ко мне, будто первый раз видели! Я почувствовал: заливаюсь краской. Преподаватель меня тупицей считает, значит. Подумаешь, какой гений Анзор.

– Захочу, не хуже его буду знать… – выпалил я.

– Так что ж, не хочешь и потому не занимаешься? Как же думаешь трактористом стать? А может, уже не хочешь быть трактористом? Тогда скажи прямо, зачем зря место занимаешь?

Кто-то засмеялся. Я уставился в парту. Промолчал. Сказать было нечего. Со стыда и злости на себя я вовсе перестал слушать и слушать Анзора.

Всю перемену просидел в классе и думал… Почему я и тут плетусь в конце всех? А вдруг приедет отец, как объясню свои двойки? Химией? Все-таки почему я не могу заставить себя сесть за учебники? Жду, пока выставят из училища? А что делать тогда?

Вечером я собрался с духом и завел разговор с Зурабом. Признаться боялся, что он засмеет меня.

– Слушай, Зураб, я решил, как говорят, взяться за ум. У меня двоек больше, чем троек, – как бы не выставили из училища… Что я отцу скажу?..

– Могут выставить, – серьезно согласился Зураб. – Я тоже думаю, что надо подтянуться. Если моя мать узнает, как я учусь – у меня ж одни тройки, – опять сляжет.

– Они думают, что я тупица. Захочу, отличником буду.

– А я, думаешь, не могу, что ли! Просто лень.

– Сбросим лень!

– Сбросим! Давай расписание. – Зураб надкусил яблоко и засмеялся. – Прямо сейчас возьмемся за ум!

– Сейчас? – Я захлопал глазами. – Так сразу засесть за уроки?

– А чего откладывать! Сядем и, пока все не приготовим, не ляжем спать.

– Ладно, только не зевать и не дремать!

– Хорошо, согласен!

И мы взялись. И за ум и за учебники.

Больше недели удивляли мы преподавателей, сами просились отвечать и стали кандидатами в образцовые ученики.

Но все вечера проводить за учебниками, а на занятиях слушать внимательно, не отвлекаться было очень трудно. В конце концов я заявил Зурабу, что не собираюсь быть отличником, меня и тройки устраивают, лишь бы не выгнали из училища. Не могу я не спать, когда хочется, а вы уже знаете – поспать я люблю. Не могу же не развлекаться. А нам столько задают!.. Я готов учиться, но убиваться ради учебы – нет! Я съехал постепенно на тройки. А Зураб держался, он дал себе слово учиться на «хорошо», ради мамы не получать троек. И твердо держал слово – я ложился спать, а он все сидел за учебниками. Если б Зураб не подтягивал меня, я опять мог стать двоечником. А вообще было очень трудно, сами посудите: книгу в руки не брал раньше, а теперь сразу все одолеть! В душе злился даже на себя, что дал слово хорошо учиться.

Шли дни, я совсем забыл про свое шутливое письмо в Плави. И вот однажды – у нас как раз физкультура была, мы во дворе играли в баскетбол – появился почтальон и громко крикнул:

– Кто из вас Бичиашвили! Письмо Бичиашвили!

Я вопросительно посмотрел на физкультурника – можно ли подойти к почтальону.

– Беги и скажи, что у нас для писем ящик висит, нечего орать на весь двор, срывать урок.

Я обещал – скажу, но не сказал: почтальон был старый человек, как я мог его обидеть! Глянул на конверт – письмо из Плави!

Стал читать.

«Гио!

Получив твое письмо, девочки собрались и стали выяснять, кто у нас лентяйка номер один. Решили, что я – по моей успеваемости, как ты догадываешься. А раз я оказалась «счастливицей», которой адресовал письмо мальчик, мне и вручили его. Я вскрыла, прочла и скажу прямо – нисколько не обрадовалась: если у лентяйки муж окажется лентяем, как бы с голоду не пришлось умереть! Ну ладно. Я понимаю, что ты шутишь. Девочки стали требовать, чтоб я им тоже прочла, но я не согласилась, хотя очень приставали. Представляешь, как бы насмехались они надо мной и дразнили потом! Я и так не знала, куда деться со стыда и обиды – не очень-то приятно, когда тебя открыто объявляют дурой, раз учишься хуже всех! Так что я одна знаю содержание твоего письма, и то, что я тебе сейчас пишу, тоже известно только мне. Я видела тебя, когда мы собирали кукурузу, ты мне, признаться, понравился. А кто я – ты не знаешь, если даже обратил на меня внимание, когда мы ломали кукурузу. Это очень хорошо: я смогу тебя видеть, а ты и не догадаешься, что это я, и имени моего ты тоже не знаешь. Я скоро увижу тебя, очень скоро. Смотри никому не уступай последнего места, «чемпион по лентяйству»! Хотя лучше бы ты не был лентяем!

Всего хорошего».

Я несколько раз перечитал письмо. Никакой подписи, даже число или месяц не указала моя «избранница».

– Чего улыбаешься? – спросил Зураб, когда я вернулся на баскетбольную площадку.

– Просто так!

– Без причины?

– Ну и что!

– Без причины знаешь кто улыбается? От кого письмо?

Не смог я скрыть, да и что было скрывать – от кого!

– Из Плави весточка.

Зураб удивленно заморгал.

– Ну да! От кого? Дай почитать!

Я протянул ему конверт.

Мой проступок

Шло общее собрание. Заместитель директора созвал. Из-за пустяка, вы даже не поверите! Директор уехал на неделю в Тбилиси, а то не было бы столько шума из-за ерунды, уверен – не такой он человек.

Слово взял комсорг училища.

– Гио Бичиашвили подал заявление о приеме в комсомол, но я лично сомневаюсь, достоин ли он. Учиться он стал лучше, это правда, двоек больше не получает, и мы считали, что если принять его в комсомол, то он серьезнее станет относиться к учебе, звание комсомольца обяжет, а способности у него есть. И вот такой проступок. Все вы знаете, что он натворил…

Я не сдержался, вскочил с места и выкрикнул:

– Ничего я не натворил!

Зал зашумел.

– Он еще оправдывается! – возмутился заместитель директора и зазвонил в колокольчик. – Тише! Тише, ребята!

Я не смотрел на него, но чувствовал – он уставился на меня.

– Бичиашвили, знай, покрывая виновного, ты усугубляешь свою вину! Вот уже третий день не можем тебе втолковать, что портить государственное имущество – все равно что расхищать, а ты заладил «не знаю кто»! Уверен, отлично знаешь, чей это поступок. Скажи хоть сейчас, не то поставлю вопрос о твоем исключении.

– Что сказать, раз не знаю? – Я поднялся с места.

– Говорить с тобой – воду толочь! – разозлился замдиректора. – Тебя не то что в комсомол принимать – в училище держать нельзя. Вернется директор и подпишет приказ о твоем исключении.

Похоже – не шутит. Только я выбрался на прямую дорогу – и уже сгоняют с нее? Как я стану собирать чемодан, прощаться с ребятами? Что скажу нашим, когда вернусь домой? Какими глазами посмотрю на них? Разве это дело! Если б я сразу принял вину на себя, наверняка не было бы столько шуму.

Замдиректора продолжал:

– Ну что молчишь? – Он оглядел зал. – А вы что скажете? Предлагаю исключить Гио Бичиашвили из училища. Что вы скажете?

Никто не проронил ни слова, все повернули ко мне головы и, по-моему, сочувствовали мне.

Интересно, что скажут ребята? Признаться, я больше всех хотел знать, как ко мне относятся. Я ждал.

Ждал и замдиректора, а потом, раз никто не поднялся с места, он повысил голос:

– Что вы, онемели?

Я засмеялся.

Тут уж замдиректора вскипел:

– Ты еще смеешься?! А может, и рад, что до срока окончишь учебу, раньше времени покинешь училище? На твоем месте более серьезный в петлю бы полез! А ты смеешься, смешно тебе! Смейся, смейся, посмотрим, как посмеешься, когда директор подпишет приказ!

И пошел, разбушевался!

– А что скажут, интересно, твои приятели Зураб Одикадзе и Ника Амбокадзе? – спросил он вдруг.

Ника Амбокадзе нерешительно встал.

– А что я могу сказать? Ничего!

Ребята вокруг засмеялись.

– Тихо! – В руке замдиректора зазвенел колокольчик. – Как ты считаешь, Амбокадзе, заслуживает Бичиашвили исключения?

Ника молчал. Видно было, колебался, не знал, что сказать.

Ну и кретин! Такой он, значит! Если б все училище выступило против меня, если б все потребовали – исключим Бичиашвили, и то бы меня так не обидело!

– Хватит! – сказал замдиректора и опустился на стул. – Можете расходиться. А тебе, Бичиашвили, советую сдать все коменданту и собраться в путь. Еще два-три дня потерпим, вернется директор – и прощай!

Ребята повскакивали с мест. Зураб вцепился Нике в глотку.

– Задушу, болван!

Ребята окружили их, еле вырвали Нику из рук Зураба.

Замдиректора стукнул кулаком по столу.

– Садитесь! Что это еще за драка на моих глазах? Одикадзе, ты тоже хочешь отправиться домой?

И тут открылась дверь и появился директор! Он остановился на пороге, оглядел напряженно притихший зал.

– Что случилось? Что здесь происходит?

– Мы разбирали дело Бичиашвили, решили исключить его, – сообщил ему секретарь комсомольской организации.

– Молодцы! – Директор нахмурился. – Сразу и под суд отдали бы! А мое мнение вас не интересует?

– Я не сомневался, что согласитесь с нашим решением, – смущенно ответил замдиректора.

Директор положил портфель на стул, обернулся к залу. Отыскал глазами меня и тихо спросил:

– Георгий, скажи честно – виноват?

Я вскочил с места:

– Ничего я не виноват!

– В самом деле, сынок?

– Клянусь матерью!

Поднялся смех. Директор тоже засмеялся, а замдиректора еще больше насупился и бросил:

– Товарищ Вахтанг, вам бы следовало сначала узнать, в чем он обвиняется.

– Знаю, я уже знаю! – Директор даже не повернул к нему головы. Потом взял со стула портфель и сказал: – Прошу не расходиться, я вернусь через несколько минут! Пошли, Георгий, ко мне…

Довольный Зураб подмигнул мне.

Ребята растерянно притихли.

Замдиректора смотрел на меня с удивлением…

– Ну-ка расскажи, как было, – сказал директор, когда мы вошли в его кабинет. – Ничего не скрывай.

Я знал, в кабинете никого, кроме нас, не было, и все-таки оглянулся.

Директор улыбнулся.

– Даю слово, тайна останется между нами. Веришь?

Я кивнул.

– Тогда признайся во всем.

– А вы только что сказали на собрании, будто всё знаете.

– Правильно, знаю, но услышать от тебя – совсем иное дело. – Он закурил и сел. – Садись, сынок.

– Я постою.

Я никак не мог решить – говорить или нет.

– Значит, не доверяешь? – Он улыбнулся мне.

– Ладно. Скажу, как было. Мы играли во дворе в баскетбол, а когда кончили играть, мяч взял Угрехелидзе. Вошли в вестибюль, и тут Ника Амбокадзе вырвал у него мяч и как бросит ему в голову! Угрехелидзе увернулся, мяч угодил в Доску почета, на которой наши лучшие ученики. Стекло вдребезги. Они тут же смылись, а я взял мяч, хотел выйти, но тут в вестибюль вошел ваш заместитель. Спросил, кто разбил. Не знаю, говорю. Вот и все.

– Из-за этого решили исключить тебя?

– Ну это еще вопрос.

– Почему вопрос?!

– Из-за такого пустяка не исключают из училища.

– Ты прав. Пошли. – Он погасил окурок. – Просто решили припугнуть тебя.

– Нет, ваш заместитель в самом деле хотел исключить – злится, почему не предал я товарища.

Директор остановился в дверях и удивленно спросил:

– А если я скажу правду, обидишься?

– Не скажете.

– Почему?

– Вы дали слово, что разговор останется между нами.

– Да, ты прав, сынок, человек должен держать слово, ты прав.

Как только мы вошли в зал, сразу стало тихо.

– Ну как? – шепотом спросил меня Зураб, когда я снова сел рядом с ним.

Я поднял большой палец – хорошо, говорю.

Он просиял.

А директор начал:

– Я думаю, что не следовало поднимать столько шума из-за всего этого. Во всяком случае, Бичиашвили не заслуживает такого сурового наказания. Собрание окончено.

Я кинул взгляд на Амбокадзе: он опустил голову, чуть в колени не уткнулся здоровенный верзила.

Замдиректора встал и вышел из зала.

Ребята окружили меня, жали руку, довольные, что все так хорошо кончилось.

Амбокадзе, проходя мимо, замедлил шаг, хотел что-то сказать мне, но я повернулся к нему спиной.

Директор подозвал Зураба и повел нас обоих в свой кабинет.

Легенда о Горе раненых

– Как ты, сынок, как дела? – заботливо спросил директор Зураба.

– Хорошо.

– Мама как?

– Получше ей.

– Завтра пятница, после занятий можешь поехать домой повидать маму. Отпускаю до понедельника.

Зураб от радости даже поблагодарить не сумел.

Некоторое время мы сидели молча. Потом директор откинулся на спинку стула и с сожалением сказал:

– Да, неприятно, когда человек не ценит друга, трусит, ведет себя недостойно. Не верю, что такой способен на что-нибудь хорошее.

– Обидно мне… Никак не ожидал, что Ника поведет себя так, предал, можно сказать…

– Да, понимаю и хочу, чтобы ты навсегда запомнил этот случай, запомнил, как обидел тебя и возмутил недостойный поступок другого. Надеюсь, сам ты никогда не поступишь, как Амбокадзе и Угрехелидзе, а Ника задумается над своим поведением. Ребята осудили его, и он отлично понял это. Ему надо побороть в себе много нехороших черт, иначе не выйдет из него человека, не выйдет гражданина – всегда будет печься о себе, выгораживать себя, не думая о других, от такого человека никогда не будет пользы людям, такой человек и бесчестный поступок совершить может. Видите вон ту гору? И видите, конечно, не то что дерево, кустика на ней нет, колючий кустарник и то не растет на ее склонах.

Мы с Зурабом внимательно посмотрели на гору, хотя видели ее не впервые. При виде ее обнаженных склонов, охватывает непонятное чувство одиночества, тоски. Я несколько раз хотел подняться на вершину, но не решался, один, а охотников подняться со мной не нашлось.

– И разве только эта гора так оголена? – Директор снова устремил взгляд на гору. – Сколько других обнаженных, выжженных, склонов! Наши предки берегли лес, как себя самих. А теперь люди словно врагами леса стали: не только не берегут – вырубают бездумно, безжалостно да и пожарами уничтожают не так уж редко. Знаете, как называется эта гора?

– Нет, – сказал я.

Зураб тоже отрицательно покачал головой.

– Вы плохо знаете историю Грузии. Между прочим, судьба нашей страны часто зависела и от леса. Гора эта называется Горой раненых. Я был совсем маленьким, когда отец рассказал мне о ней, рассказал легенду о мужестве и подлости. В давние времена это было. Чужеземцы напали на страну, разрушали города, селения, вырубали виноградники и сады, жителей уничтожали. Кому-то удалось укрыться в лесу. Враг продвигался все дальше и достиг этих мест, и тут, в Цихистави, худо ему пришлось. Наши перерезали врагам путь и грянули нежданным громом. Те растерялись и стали удирать без оглядки – боялись минуту потерять. И вот какой-то трус, который сам не сражался, дрожа за свою шкуру, и глядел на все со стороны, решил извлечь выгоду. Завидовал он другим, завидовал не только чужому добру, но и чужому мужеству. И среди наших предков попадались иногда «нечеловеки». Смотрел этот змееныш, как отступает враг, и побежал вслед, нагнал и кричит: «Чего удираете, вас вон сколько, а за вами, оглянитесь, горстка людей!» Добился-таки он своего, чужеземцы снова устремились на наших. И пришлось тогда отступать нашим. Отбиваясь от вражеских полчищ, дошли они до этой горы, а она тогда была покрыта густым лесом. Женщины помогали братьям, отцам, мужьям, уносили раненых в лесную чащу, там перевязывали им раны. Жестокий был бой. Сто чужеземцев наступало на одного грузина. Погибли почти все – смерть во имя родины предпочли они бесславной жизни. А в лесу этом нашли спасение только раненые, те, кого вынесли с поля боя женщины. Предводитель врагов хотел пройти в лес, истребить и раненых, но был в его войске мудрец, который сказал: «Доблестного врага следует уважать. Люди, не жалея жизни, защищали родную землю – это люди чести, помни же и ты о человеческом достоинстве. Не так уж похвально добивать раненого».

И враги покинули пределы нашей земли. С тех пор гора эта называется Горой раненых, а бесчестного предателя родины потомки долгие годы вспоминали с презрением. Запомните и вы: бесчестие и трусость ведут к предательству.

Мзия

У нас дома уже две недели как прошел ртвели, Михо писал мне, а в Цихистави только начался сбор винограда.

Но нам сказали, что сначала будем снимать яблоки.

Ну, мы дружно взялись за дело, собираем яблоки, укладываем их бережно в ящики – не побились бы. Наполним ящики, наложим сверху сухой травы, упакуем – и на машины. Машины мчатся к заготпункту, увозят каши яблоки, а мы провожаем их взглядом и кричим вслед: где бы ни ели эти яблоки, пусть едят на здоровье!

Из Плави на подмогу нам опять приехали девочки – будущие трактористки. Они брали пример с нас, мы с них, и дело быстро продвигалось вперед.

Все училище занято было сбором яблок, кто-то даже пошутил: этак забудем, что учиться приехали!

Но мы не переживали – парты от нас не сбегут и учебники тоже. Наверстаем, выучим, что положено, а яблоням ждать некогда – налетит ветер посильнее, не то что яблок, но и листочка на них не останется. А битые яблоки до Тбилиси еле довезешь, где уж их на зиму хранить. Как же не спешить со сбором урожая?

Девочек мы встретили как старых знакомых, никто не смущался, все весело переговаривались, перекидывались шутками, посмеивались друг над другом. Ко мне девочки проявили повышенный интерес – открыто и исподтишка поглядывали на меня. Мне это льстило сначала, за шумной горячей работой я как-то позабыл про свое письмо в Плави, ответ на него, а потом вдруг понял, почему они проявляют ко мне интерес – разглядывают «чемпиона по лентяйству»! В дурацкое положение попал, нечего сказать! Я не знаю, которая из них мне ответила, а она следит за мной. И не одна она! Наверное, считают меня тронутым – разве станет нормальный хвастаться, что он лентяй! А что, если та, моя «избранница», еще кому-то прочла письмо, а та разболтала всем… Воображаю, как потешались… Настроение у меня испортилось, с удовольствием сбежал бы куда глаза глядят…

Все поют, шутят, я молча таскаю румяные яблоки, ни на кого не гляжу. Думаю, если понаблюдать за девочками, определю «счастливицу», которой досталось мое письмо, – она наверняка больше других наблюдает за мной.

Несколько дней подряд мы собирали яблоки.

К вечеру возвращались в училище, набрасывались на ужин и тут же ложились спать, только сон не сразу приходил даже ко мне! Перед глазами стояли яблони и румяные яблоки. Под подушку забирались приятные воспоминания и не давали уснуть.

В первый день вечером я не мог уснуть еще и потому, что все думал, как узнать, которая из девочек оказалась «достойной» меня, которая из них ответила мне. Если б попросить Зураба, он бы живо разведал, но я решил сам узнать.

А через несколько дней, когда мы уже собирали виноград, она сама проговорилась.

Я выносил из виноградника полные корзины к машине и, признаться, еле поспевал за девочками. И вскидывать на плечо, и нести приходилось медленно, чтобы кисти не падали на землю. А девочки будто нарочно накладывали винограду так, что грозди еле держались.

Подошел я очередной раз с пустой корзиной, а меня уже поджидала полная! Стал я и смотрю, не знаю, как быть.

– Что, устал? – спросила одна – ее Мзией звали.

– Да нет, надо поубавить, а то, пока донесу, половина на земле окажется.

– Придется помочь тебе!

И стала перекладывать грозди в пустую корзину. Переложила и пошла со мной к машине. Отошли мы от девочек, и вдруг она говорит насмешливо:

– А ты, оказывается, и работаешь так же хорошо, как учишься, Гио!

Я остановился. Посмотрел на нее внимательно – издевается?

– Откуда ты знаешь, как я учусь?

Она смутилась.

– Сам же писал, «чемпион по лентяйству».

– А чего насмехаешься, сама такая же!

– Извини – была! И представь, должна выразить тебе благодарность: после твоего письма потеряла право на такое звание.

– Отличницей стала?

– Не стала, может, и не стану, а тебя все равно уже «недостойна», если и не всех однокурсниц, то многих я обогнала!

– А я твердо решил не убиваться ради отметок, на тройках выеду, диплом тракториста все равно дадут. Люблю поспать…

– Смотри, проспишь все в жизни! А ты и трактор тоже на тройку водить будешь? Тогда и себя не прокормишь, а у тебя еще жена лентяйка будет.

Я промолчал. Ее насмешливый тон задел, отшучиваться уже не хотелось.

Объявили перерыв. Что ж, передохнем. Мы с Зурабом уединились между лозами, уселись на землю, я рассказал ему про разговор с Мзией.

– Ладно, брось переживать, ешь лучше виноград, – посоветовал Зураб.

– Не до винограда!

– Попробуй, как мед!

– Скажешь тоже – можно подумать ркацители или саперави [15]15
  Сорта винограда с тонкой кожицей, которые растут в Кахетии.


[Закрыть]предлагаешь! А правда, почему нет тут ни ркацители, ни саперави? – Я присмотрелся к лозам.

– Не растут, не приживаются!

– Кто тебе сказал?

– Я говорю.

– Очень ты знаешь! Просто за ними уход большой нужен, с ними хлопот много, а люди, видно, стараются делать, что полегче, все тяжелое на машину взваливают, а лозу растить машину еще не придумали.

– А я уверен, не приживаются тут ркацители и саперави.

– Ну почему, земля того же цвета, что у нас, – цвета золы. Насколько больше урожая дают ркацители и саперави! Развести бы тут наши сорта, разбогатеют люди!

– Думаешь, ты один умник? Другие и умнее тебя и понимают больше. Значит, не приживаются здесь ваши сорта, а то давно бы сообразили.

– Я попробую и, увидишь, докажу, что я прав.

– Попробуй, докажешь свою глупость.

– Посмотрим!

– Посмотрим, если, конечно, разрешат тебе пробовать!

– Почему не разрешат?

– Сам подумай, что тебе директор скажет: времени на учебу не хватает, на тройки еле тянешь, где ж тебе с лозой возиться! Не признаешься ведь, что лодыря гоняешь?

Я промолчал. Злость охватила. На себя, понятно. Все равно добьюсь своего, попрошу директора разрешить, дам слово, что буду учиться. Напишу отцу, пусть пришлет лозы для посадки…

Мимо нас прошла Мзия. Мне показалось, что она глянула на меня с жалостью.

Эх, невезучий я, надо же было именно Мзие, такой хорошенькой, оказаться самой ленивой!