Текст книги "Зеленые каникулы"

Автор книги: Карло Коберидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Подумаешь – борьба!

Как-то так случилось, что я за три дня еще два раза виделся с Мзией. Я делал вид, что сержусь на нее, а сам, кажется, влюбился. Мзия потешалась надо мной, выражала сочувствие, притворно извинялась, что нарушила уговор, я уверял, что переживу, а сам все время думал о ней. И такое было чувство, будто я давно знаю эту смешливую девчонку. Она рассказала мне, что, когда получили мое письмо, вроде меня была лентяйкой из лентяек. Взяли и преподнесли письмо ей. «Если по справедливости, то оно предназначено тебе», – заявили ей девочки. Она всю ночь проплакала, бедняжка. И сказала себе: «Ладно, я покажу вам…» И скоро оказалась впереди многих. «Одно, – говорит, – было у меня на уме – учебники и учеба». Когда я получил от нее письмо, она уже на всех парах шла вперед.

Мы с Мзией еще несколько раз виделись. По-моему, она старается со мной увидеться. А я… Несколько дней назад мне и в голову не приходило, что я все время буду думать о какой-то девчонке… Спросить мою маму, так куда мне еще влюбляться – младенец я; зато бабушка не раз говорила, что любовь не разбирается в возрасте. Бабушка права.

Признаюсь зам, все жду не дождусь встречи с Мзией, а как увижусь с ней, не по себе мне потом – такое чувство, будто сбился с пути, потерял знакомую тропинку и не знаю, как быть дальше. А все потому, кажется, что Мзия подтрунивает надо мной. Она после училища собирается в институт, на заочное, буду, говорит, работать и учиться. Я сказал, что после армии – мне еще ведь в армию предстоит идти – тоже буду учиться дальше. Она высмеяла меня – тебе, говорит, лень не позволит!

Я уверяю ее, что захочу и буду хоть день и ночь заниматься, а она считает, что это только на словах, что нет у меня усидчивости. Мы заспорили, я сгоряча бухнул, что через месяц окажусь в числе первых, а она говорит: «Как же ты нарушишь свое решение оставаться чемпионом лентяев?» Что я мог сказать в ответ? Взял и ляпнул: «Сначала ты была достойна меня, а теперь мне придется стать достойным тебя. Ты что, думаешь, уступлю тебя кому-нибудь?»

Мзия долго смеялась, но я-то вижу, чувствую, что и она ко мне совсем даже неравнодушна.

Мы с ребятами бываем в Гори, девочки из Плави тоже приезжают туда, – ходим в кино, театр или куда-нибудь еще. А если неделю не вижу Мзии, то пишу ей. О чем пишу? Когда я думаю о Мзии, на душе у меня – как бывает ранним летним утром, когда солнечно, ветерок колышет пестрые цветы, поют-заливаются птицы и хочется бежать по росистой траве, прямо к восходящему солнцу. Так что вы поймете, о чем я писал Мзии…

Признаюсь вам и в другом: я опять засел за уроки, сижу с Зурабом над учебниками, но в голову с трудом что входит, в голове – Мзия. Зураб сердится, говорит, у тебя нет силы воли, и самолюбия нет – Мзия чуть не отличница, а ты все из троек не выберешься.

Ничего. Скоро у нас соревнование с учениками одной горийской школы по национальной борьбе, и я покажу, на что я способен…

Вот и настал день соревнования. Спортзал полон народу. Мы расклеили афиши по всей деревне – уже три дня оповещали они жителей Цихистави о соревновании по борьбе. И из Гори понаехали болельщики, зал еле вместил всех желающих, ребята из училища чуть снаружи не остались.

Девочки из Плави, наши болельщицы, уселись в первом ряду.

Мзия увидела меня, помахала рукой и окликнула:

– Иди сюда, Георгий!

Я тут же подбежал, мы поздоровались. Я волновался и был уже не рад, что Мзия тут. А вдруг не одолею своего соперника? Подошел наш преподаватель физкультуры и повел к весам – на глазах у всех ставили на весы, тщательно проверяли вес, даже граммы записывали – сто двадцать пять граммов! Ну ладно, сто, а что там – двадцать пять!..

Потом сели оформлять протокол – представитель из районного комитета физкультуры, тренер наших противников, и еще какие-то были двое: физкультурник сказал, что они из редакции райгазеты и что один из них на четвертой странице даст отчет о сегодняшней встрече.

Скажите пожалуйста, двух корреспондентов прислали – как на первенство мира!

Мы надели спортивную форму, взяли в руки маленькие букетики цветов, и наш капитан Шота Хурошвили повел нас в зал под барабанный грохот, визг зурны и аплодисменты зрителей. Наши противники уже ждали нас в зале, выстроившись в линейку.

Директор училища произнес короткую приветственную речь. Их старший вытащил из кармана пиджака бумагу и целых пять минут старательно читал. Наконец мы преподнесли нашим гостям цветы и столпились в углу зала.

В двух последних весовых категориях встречи не было – некому было встречаться, поэтому в легком и полулегком весе встречались по две пары. Зал шумно захлопал, когда объявили об этом: еще бы, ведь настоящая борьба, если хотите знать, как раз между борцами легкого и полулегкого веса бывает! Схватка между ними – это всегда демонстрация разных необычных приемов.

Моим соперником был Заур Бедошвили – ученик девятого класса. Он держался так, словно уже пришлепнул меня к ковру.

Наши ребята пустили слух, что мы мало тренировались, и горийцы радовались, а наш тренер, если хотите знать, целых две недели духа перевести нам не давал.

– Не боишься? – спрашивает меня Зураб и, вижу, волнуется.

– По-моему, ты сам боишься!

– Скажешь тоже!..

Судьи из Гори заняли свои места. Загремели барабаны, завизжала зурна, потом главный судья поднял руку, и все утихло.

– Начинаем, товарищи, соревнование по грузинской национальной борьбе между учащимися 3-й средней школы Гори и профессионально-технического училища села Цихистави. В первом поединке – пара в легком весе. Из Гори – Ртвелиашвили, из Цихистави – Кациашвили.

Соперники и не подумали присмотреться друг к другу, прощупать силы, налетели друг на друга. Кациашвили схватил соперника за пояс и бросил его на лопатки, но ему не засчитали – за пределами мата оказались.

Зал зашумел: судья, дескать, путает.

Но наш директор встал с места, огляделся хмуро, и зал притих.

Схватились ребята второй раз, и гориец опять тут же оказался на ковре.

До меня еще три пары встретились и побеждали наши – один по очкам, двое одержали чистую победу.

Когда вызвали меня, я весь дрожал – впервые выступал публично и немного засомневался в своих силах, испугался: не лечь бы лопатками на ковер! Зураб выиграл бой и, снимая с себя чоху, предупредил:

– Струсишь – растянешься и без чужой помощи не подымешься!

Физкультурник похлопал меня по плечу:

– Ты один кахетинец среди нас, смотри не подведи своих земляков!

Когда я надел чоху и меня крепко затянули поясом, я увидел нашего директора, он сидел в первом ряду.

– Выступает пятая пара: из Гори – Бедошвили, из Цихистави – Бичиашвили.

Опять барабаны, зурна – и мы с Бедошвили подкрались друг к другу. Мы кружились по ковру, всё примерялись. Не прошло и двух минут, а мы устали от напряжения. Меня смущала Мзия, я боялся проиграть, опозориться у нее на глазах, а вообще-то что удивительного проиграть – не было еще такого спортсмена, который хоть раз не ушел бы с ковра с опущенной головой.

Если растянусь на ковре, Мзия сказать мне ничего не скажет, но про себя все же подумает: не мог, так чего выходил на ковер, никто не заставлял. Ничего он не умеет, ни на что, видно, не способен.

– Не бойся, наступай! – услышал я голос Хурошвили.

Соперник ухватил меня за туловище и оторвал от ковра. Ему засчитали два очка, а меня охватила злость.

Я пригнулся, уперся руками в колени и уставился на противника. А он кружит вокруг. Потом опять попробовал ухватить меня. Я не дался. Он попытался сделать подножку. Ногу я высвободить не смог, но приподнял его и заработал два очка. Счет сравнялся: два – два, но если и дальше так пойдет, победу присудят ему – за активность. Сообразив это, я перешел в атаку, обманул Бедошвили, сделал подсечку и запросто заработал еще очко. Наши радостно вопили. Еще одно усилие, сказал я себе. Через минуту мой противник лежал на ковре. Я одержал победу.

И сразу утихли зурна и барабан. Зрители захлопали. Теперь я слышал только веселые возгласы девочек.

Первым обнял меня Зураб, потом Ника – наверное, решил: самое подходящее время помириться со мной. Ну так и вышло, в конце концов нельзя вечно быть в ссоре.

После нас еще три пары выходили на ковер. Мы выиграли все встречи, но победа Ники была особенной: не успели ударить в барабаны, не успел зурнач надуть щеки и подуть в свою зурну, как Ника подхватил соперника и тут же уложил на лопатки. Смех и аплодисменты смешались.

Одним словом, горийцы потерпели позорное поражение – ни одного очка не дали им набрать. Директор училища даже шутя извинился перед ними – негостеприимно, говорит, вас приняли.

Подошла Мзия, поздравила и сказала:

– Теперь все ясно, умственные способности у тебя хуже физических. Был бы просто лентяем – и борьбой не занимался.

Представляете! Выходит, и она меня тупицей считает… А тут еще наш директор ошарашил меня:

– Спасибо, Гио, защитил честь училища! Но что мне твоему отцу сказать – он звонил уже два раза, спрашивал, как ты учишься. Я особенно расстраивать его не стал, думал, втянешься, серьезнее начнешь относиться к учебе, а сейчас вот подумал, что тебе лучше заняться спортом. Трактористом ты, как видно, не хочешь быть. Что скажешь? Подумай над этим.

Уйти из училища?! И никогда не увидеть больше Мзию? Нет, нет…

Я опустил голову, не ответил, но решил…

Вы и сами догадываетесь, что я решил. Есть у меня сила воли, и умственные способности тоже. Мзия убедится в этом.

Зима

Зима подкралась незаметно. Долго моросил дождь, потом к каплям дождя примешались снежинки, развезло кругом, потом подморозило, выпал иней, задул холодный ветер, и окна в училище закрыли. И тут по-настоящему повалил снег. Мы и до этого ходили в пальто, а как увидели снег, еще больше стали кутаться.

Гора раненых вся побелела, а далекие вершины и склоны затерялись в белом тумане, за завесой снежинок.

В снежной тишине резко, отчетливо звучали наши голоса и гул машин и тракторов.

По утрам лежали в постели сколько можно было и, высунув из-под одеяла руки, листали потрепанные страницы учебника.

В училище центральное отопление, это, конечно, очень удобно и хорошо, но с пылающим очагом у нас дома и нашим камином, в котором потрескивают поленья и весело гудит огонь, все равно не сравню.

Здесь, в районе Гори, зима много холоднее, чем у нас, в Алазанской долине: чуть не все время дует колючий ветер, гнутся деревья и ежатся воробьи. И снег под ногами скрипит здесь совсем по-другому, но все равно зима везде одинаково белая и одинаково приносит радость – можно закидывать друг друга снежками, устраивать игры…

Зураб часто бывает в своей деревне, навещает родных, а когда возвращается и привозит всякую всячину, тогда я чувствую тепло рук и моей матери.

Зима помогала мне: непривычный холод заставлял больше времени проводить в комнате, читальном зале, уткнувшись в учебники и тетрадки. По воскресеньям мы ездим в Гори; из Плави приезжают девочки, мы встречаемся с ними и вместе проводим время, находим развлечения.

Пройдет год с лишним, я окончу училище, и хорошо окончу – поборол-таки лень. Через год буду трактористом. Куда направят, там и буду работать и минуты колебаться не стану. Я вспашу бескрайнюю долину, буду пахать и днем и ночью при свете фар. А потом зашелестит, заколышется пшеница…

Мама часто говорила мне: некоторые потому растут бездельниками пустоголовыми, что все им достается без труда и забот – даром, как воздух. Я докажу тебе, мама, что я не отношусь к их числу.

Буду работать и учиться! И меня будут считать на селе человеком.

Весна

О наступлении весны оповестили не ласточки. Сначала вдоль плетней вытянулись к солнышку травинки, за ними последовали подснежники – рассыпались по склонам, и за подснежниками вырвались из земли фиалки.

В виноградниках раздались ритмичные звуки – это обстругивали подпорки для лоз.

И на занятия, в гаражи и мастерские, мы ходим без пальто.

Значит, пришла весна.

И солнце разом подобрало снег, который, я уже думал, навеки покрыл землю, а недели через две оно обратило в пар лужи и обсушило землю. Настала весна.

Нам объявили, что пришло время проверить наши знания, настал час подпустить нас к трактору, посмотреть, как мы с ним поладим.

Ребята радовались, а я почему-то испугался. Сам не знаю, почему меня охватил страх – страх первого шага, когда сомневаешься в своих силах, в себе, боишься не справиться!

Потом-то я узнал, что такое чувство страха опасно, может привести к беде. Но побороть себя я не мог и решил увильнуть от занятий в поле.

Когда трактор вышел в поле, мы потянулись за ним. Ребята весело шумели, а у меня вид был мрачный, я сам чувствовал это. Ну прямо ужас какой-то обуял при мысли, что придется вести трактор!

Когда преподаватель выкликнул мою фамилию, проверяя по журналу, все ли мы тут, я сказал, что плохо чувствую себя, и отпросился с урока.

Преподаватель строго поглядел на меня и сказал:

– Заберись сначала на трактор, поведи его!

Я растерялся. Что было делать? Я медленно забрался на трактор. Включил даже скорость, тронул его с места! Трактор шел, и вдруг штурвал перестал меня слушаться. А может, руки не слушались? Трактор несся к канаве.

Преподаватель был рядом. Молчал, будто ничего особенного не происходит.

Ребята закричали, зашумели.

Наконец я повернул трактор, сам не знаю как, и удивился даже. И только тут, когда я справился с ним, преподаватель заговорил:

– Останови.

Я нажал – думал, что на тормоз, оказалось – включил скорость.

Трактор рванулся вперед.

Не ухвати преподаватель руль, мы наверняка врезались бы в яблони, росшие с края поля.

Когда я сходил с трактора, преподаватель сказал мне тихо, так, чтобы не слышали другие:

– Знания у тебя нетвердые и решительности мало, а решительность значит вдвое больше силы.

Я вспыхнул.

– Что с тобой было? – спросил Зураб, когда я сошел.

– Ничего особенного, – ответил за меня преподаватель. – Я нарочно включил вторую скорость, хотел посмотреть, как он поступит.

Помните про мой разговор с Зурабом про ркацители и саперави, я уверял, что эти сорта винограда и тут приживутся, а Зураб не соглашался, и мы побились об заклад? Я рассказал об этом директору и попросил разрешить посадить лозы. Потом написал отцу, попросил прислать «всего пятьдесят годовалых лоз» саперави и ркацители поровну и сообщал, конечно, про наш спор. Послал он мне лозы с дядей Гурамом (он часто бывает и у нас в деревне и меня не забывает). Все ребята нашего курса помогали мне копать землю, сажать их, ставить подпорки.

Все мы с нетерпением ждали весны – увидеть, прижились ли саженцы.

Посмотрим, чем закончится мой спор с Зурабом!

Мнения ребят разделились, но большинство на моей стороне. Через год должен быть первый урожай. Правда, меня здесь уже не будет в ту осень – ртвели я встречу дома, в Кахетии. Но перед отъездом увижу, как вылупятся виноградинки на гроздьях. В конце концов, вернусь сюда осенью; должен же я буду иногда наведываться в училище – я уже свыкся со всем здесь… Прирос к училищу душой.

Родные меня не забывают, не только дядя Гурам, но и сестра моя, студентка, два раза приезжала из Тбилиси, а от Михо раз в неделю получаю письмо. Представьте, и Гела научился писать – по две страницы заполняет. Самые интересные письма – от Джумбера, о всяких городских новостях.

Я часто думаю, кто же здесь в училище друг-приятель моего отца, но так и не могу догадаться. Все преподаватели одинаково относятся ко мне. Директор? Однажды мне так досталось за то, что я из Гори чуть не в полночь вернулся…

Через несколько дней я поеду домой – на неделю, погляжу, что там творит весна. Наверно, и там помогла набухнуть почкам, и там накинула на землю белый пар, заставила запеть птиц, а лозу «пустить слезу».

Отец, наверно, уже вскапывает огород…

Вот и прошли эти несколько дней, и я уже дома, в деревне. Какими радостными криками встретила меня бабушка, какие навернулись слезы у мамы, как обрадовался Михо и как заулыбался мой угрюмый отец, это вы легко вообразите себе – знакомая картина для всех и везде, так зачем мне описывать ее. Соседи оглядели меня и заявили, что я возмужал.

Семь месяцев не видел я родных и свою деревню. Не нагляжусь никак, не наговорюсь. Радость захлестнула меня, но всю первую ночь дома почему-то снилось училище.

И пища и вода здесь не кажутся мне уже самыми вкусными.

А из окна не видно Горы раненых, и, представьте, не хватает мне ее.

Отец разговаривает со мной как со взрослым.

За столом он не курит больше нервно одну сигарету за другой, не зная «что со мной делать». У мамы не навертываются больше слезы отчаяния. И бабушка не пилит меня больше, не твердит: «Да открой ты книгу, загляни в нее, негодник!»

Весна в наших местах показалась мне все-таки особенной, как-то по-новому почувствовал я ее, может, потому, что наполнила воспоминаниями детства. И тут, дома, я в первый раз обратил внимание, как заливаются дрозды. Раньше мне казалось, они трещат, и виделись желторотые птенцы в гнездах, а теперь я услышал пение и почему-то вспомнилась Мзия.

Я лежал в постели – только проснулся, в окно врывалось пение дроздов, проникало прямо в душу.

Из кухни доносился разговор.

– Тебе смешно, конечно! – горячилась мама.

– Не вижу, из-за чего переживать! – Отец сдержанно засмеялся.

– Ну что с тобой говорить!

Интересно, из-за чего они спорят?

– Тысячу раз объяснял тебе, но ты не понимаешь. Разве я виноват? – уже серьезно говорит отец.

– Что тут понимать! Не успел подрасти, а уже с девочкой переписывается!

Ого! Пропал я!.. В день отъезда от Мзии письмо получил и забыл оставить его в общежитии, вспомнил уже в автобусе. Сунул в карман брюк – не мог же выбросить! Мама, наверное, собиралась стирать их и вывернула карманы. Все, конец мне теперь, если не заступится отец! Хорошо, что Михо спит, не слышит этого разговора, не то по всему свету разнесет.

– Но я не вижу в этом ничего худого!

– Не хочешь видеть! Что он еще смыслит в жизни?

– Мал он еще, что он может разуметь!

– Вот и ты говоришь – мал еще! Правильно – он ребенок, так куда ему влюбляться?

– Любовь не разбирается в годах. Пускай любит, что тут особенного? Любовь – самое благородное чувство, она толкает человека на хорошие поступки, а потом…

– Хватит! – оборвала мама. – Каким сам был ветреным, таким и сын у тебя растет! И как это он весь в тебя пошел!

– А в кого же он должен был пойти! – смеется отец. – Лучше пусть пораньше узнает, что такое семья, жизнь. Не видишь, теперь ребята рано начинают взрослеть. Я приветствую любовь Гио, – медленно произнес отец.

– А ты знаешь, кто такая эта девочка?

– А я при чем? Кто любит ее, тот, наверное, знает.

– О господи, с ума меня сведете!

– Дай перечту письмо.

– Так понравилось, что наизусть собираешься заучить?

Некоторое время было тихо.

– Прекрасное письмо! – сказал немного погодя отец. И размечтался: – Почитать бы ответ Гио!

– Он с тобой очень считается, попроси, специально для тебя вторично напишет – память у него отличная, все вспомнит.

– Знай, и любовь помогла ему исправиться, образумиться. Мы, взрослые, плохо понимаем значение любви, так пугаемся, когда наши дети влюбляются, словно второй всемирный потоп им грозит. Забываем, что любовь порождает много доброго, хорошего.

– Ладно, работать не собираешься, не идешь на виноградник?

– Нет, сегодня не собираюсь. Столько времени Гио не видел, не разговаривал с ним. Сегодняшний день проведу с сыном. Разве не видишь, как он изменился! Присмотрюсь к нему, может, пойму, с чего качалась в нем перемена.

– С любви, конечно!

– Зря смеешься. Любовь тоже, но и что-то другое… Схожу, пока ребята спят, на огород, вчера не успел вскопать, перекопаю, а то мать из дома выгонит! – Отец засмеялся. – Видишь, я взрослый, всю Европу прошел во время войны, а перед мамой ребенком себя чувствую – и робею перед ней, и побаиваюсь. Ну я пошел. А где, кстати, мать?

– Пошла взять из инкубатора сто цыплят…

– Не могла мне сказать!

– Не хочет беспокоить тебя по пустякам.

Я не сразу сообразил, что отец пройдет через нашу комнату, и не успел притвориться спящим – глаза закрыл, но руки были в таком нелепом положении, в каком даже не вздремнешь.

Отец вошел в комнату, всмотрелся в меня. Потом приблизился к моей постели, склонился.

– Ты не спал, Гио?

Я открыл глаза.

Он приложил палец к губам.

– Ты ничего не слышал, хорошо?

Я тоже приложил палец к губам.

Он поцеловал меня в лоб, подмигнул и вышел на цыпочках.

Немного погодя я тоже встал, оделся и, не умываясь, спустился во двор. Я взял из сарая лопату и пошел помогать отцу. Мы вскапывали землю под помидоры, под петрушку, салат и лук.

– Мне теперь все нипочем! – шутит отец. – Взрослый мужчина стал плечом к плечу со мной – буду звезды с неба хватать!

– Как будто не так!

– А ты по-настоящему копать научился, вижу! Комья выворачиваешь и разрыхляешь!

– Чего тут было учиться!

– Чего учиться?! Думаешь, землю перекопать – дело простое, пустяковое? А вот послушай, что я тебе скажу. Ты когда-нибудь слыхал, чтобы пели песню, когда копают? Подумай, не отвечай сразу.

– А чего думать, не поют.

– А я вот прочел в книге, что и, вскапывая землю, крестьяне поют песню. Хотел бы я знать, где автор услыхал ее.

– А почему не поют? Потому что, когда копаешь, назад идешь?

– Нет, просто весь организм сильно напрягается, особенно грудь, сам видишь, как сгибаешься, всем телом наваливаешься на черенок, дышать и то тяжело.

– Давай попробуем петь!

– Давай начинай ты.

 
Я точу тебя, точу, мой серп,
Мой серп, орудие мое…
 

– Хватит, хватит! Кто ж так поет!

– Совсем забыл, что мне нельзя петь при других! А может, выдержишь? Ну как, продолжать? Я же не виноват, что у меня ни слуха, ни голоса!

– Ладно, продолжай.

Я запел, отец подпевал. Прокопали мы немного с песней и чуть с ног не повалились – начали задыхаться, пот градом полил. Я остановился, навалился грудью на черенок лопаты, отираю пот со лба.

– Ну, что скажешь? – смеется отец, тоже утирая пот.

– А то, что нельзя петь, когда копаешь землю.

С веранды на нас удивленно взирали Михо и мама: чего это мы песню жнецов запели с лопатами в руках?

После завтрака голова кругом пошла от вопросов. Больше всех расспрашивала бабушка. Все ей хотелось знать: какие ребята со мной учатся, не хулиганят ли, не сбивают ли меня с пути, и какой в том районе климат, не было ли засухи, не побило ли градом виноград – в наших краях это часто бывает. Михо слушал нас и со смеху покатывался. А что было смешного? Наконец отец меня вызволил, предложил пойти с ним на виноградник, помочь ему подрезать. Я обрадовался – научусь подрезать лозу, мне ведь ухаживать за моими лозами в Цихистави. И только наточили мы садовые ножи, как послышался голос Гелы – окликал меня с дороги, звал и меня и отца. Мы поспешили к воротам и увидели Гелу возле маленького автобуса – он указывал кому-то на наш дом.

– Встречайте гостей, видите, целый автобус приехал!

– А чего орешь, отворил бы ворота, впустил их! – сказал я.

Отец разглядывал приникшие к стеклам лица и явно не находил знакомых, и от этого вид у него был немного растерянный. Конечно, он все же приглашал их в дом.

– Пожалуйте, прошу в дом.

– Спасибо, спешим, мы проездом, – улыбаясь ответил водитель.

Я залез в автобус, оглядел там всех, но тоже не обнаружил знакомых. Все смотрят на меня, улыбаются, а я чувствую – краснею.

– Пожалуйста, проходите!

Думаю, не зря же они остановились у нашего дома?

И тут вынырнул вдруг откуда-то в самом конце автобуса Зураб! И хохочет. Я подлетел к нему, мы обнялись.

– Ну что, разыграл тебя!

– Ничего себе шутка!

Кругом засмеялись.

– Пап, это Зураб! – крикнул я отцу и подвел к нему Зураба.

Отец поцеловал его в лоб и опять пригласил всех в дом – в автобусе оказались родные и родственники Зураба. Они ехали в соседнее село к двоюродному брату Зураба на свадьбу. Поэтому и торопились, не хотели даже сходить с автобуса, но мы уговорили их в конце концов.

– Дети наши дружат, – сказал отец, – должны же и мы познакомиться, – и настоял на своем.

Погостили у нас часок и уехали, обещав на обратном пути по-настоящему оценить наше хлебосольство.

Когда мы прощались с ними, Зураб сказал мне вдруг:

– Слушай, Гио, не хотел тебе говорить, знаю, расстроишься, но лучше скажу, все равно узнаешь: Гиго Хибулури из нашей группы трактор вел, не сумел вовремя остановить и наехал на твой опытный участок, примял твои лозы, прямо с землей сровнял!

Автобус тронулся. Я стоял растерянный. Меня будто пришибли. Столько труда вложил, столько возился с лозами, такие надежды возлагал – и вот все прахом! Вернусь в Цихистави и так изобью этого Гиго Хибулури, всю жизнь меня помнить будет, а там пускай хоть исключают.

И решил тут же ехать.

– Что случилось? – спросил отец.

– Трактором проехались по моим саженцам. Я должен ехать.

– Как подсказывает сердце, так и поступай.

Мама ворча уложила мои вещи в чемодан. Михо расстроился – раз сто протер очки за полчаса от волнения, а бабушка на отца рассердилась: зачем отпускает меня так скоро, наглядеться как следует на меня не успела.

– Дело требует, надо ему ехать. – объяснил отец, но бабушка заявила, что ее любовь ко мне тоже кое-что значит.

Когда я сел в автобус, отец сказал мне:

– Молодец, сынок, теперь я вижу, что ты в самом деле посерьезнел. И учителя довольны тобой. Я часто разговариваю по телефону с вашим директором, знаю, как у тебя дела… Привет Мзии, – и улыбнулся лукаво.

Я промолчал.

Уже в Тбилиси, садясь в горийский поезд, я сообразил, что Зураб разыграл меня: ведь мой опытный виноградник весь между яблонями! Никакой трактор туда не мог заехать! Как же я сразу не вспомнил об этом!

Возвращаться обратно домой я все же не стал, все равно через два дня надо быть в училище. Родных повидал, а в училище меня уже тянуло как домой.

Поезд подъезжал к Гори, в сумерках весеннего вечера виднелись очертания Горийской крепости…