Текст книги "История времен римских императорв от Августа до Константина. Том 1."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Если отношение Калигулы к евреям оставалось отстраненным, то этому способствовали некоторые обстоятельства, например, тот факт, что в Иудее евреи разрушили алтарь, посвященный Гаю нееврейскими жителями, и так решительно сопротивлялись плану Гая поставить в Иерусалимском храме свою статую, что он по совету своего друга Ирода Агриппы отказался от этого плана. Несмотря на все, нельзя говорить о врожденном антисемитизме Гая и о его ненависти к евреям.

Внешнеполитическая деятельность и военные мероприятия Калигулы в античных источниках выглядят чистым фарсом. Очевидно, что для сына Германика вопросом престижа и актом уважения к семейным традициями являлось новое наступление на германцев и, как когда-то для Цезаря, вторжение в Британию. Осенью 39 г.н.э. под личным руководством Калигулы был предпринят поход в правобережный рейнский регион. Позже военными операциями там руководил принцепс Гальба. При этом крупные стратегические цели преследовались так же мало, как и подобной экспедицией 40 г.н.э. Однако нельзя исключить, что она служила наведению дисциплины в совершенно разложившемся верхнегерманском войске или набору соединений для похода в Британию.

Как раз во время этой подготовительной фазы был раскрыт заговор против Калигулы, который организовал тогдашний командующий верхнегерманского войска Гней Корнелий Лентул Гетулик. В этом заговоре участвовало не только большое число сенаторов, но и Эмилий Лепид, сначала муж сестры Гая Друзиллы, а теперь любовник другой его сестры Агриппины. Гай разоблачил заговор, Гетулика и Лепида принудил к самоубийству, а обеих сестер выслал на Понтийский остров. Их собственность была продана с молотка зимой 39—40 г.н.э. в Лугдуне.

Никаких предпосылок для похода в Британию даже после этих событий не было. Сконцентрированное весной 40 г.н.э. у Ла-Манша войско было, правда, погружено на корабли, но флот удовольствовался одной демонстрацией силы и не был десантирован. Причины этому следует искать в недостаточной дипломатической подготовке.

По всей вероятности, надеялись воспользоваться внутренними раздорами в Британии, однако, видимо, в этот момент междоусобные войны утихли. Эти обстоятельства подразумевались в анекдотах о собирающих ракушки у Ла-Манша легионах. Единственным результатом экспедиции явилось строительство большого маяка у Булони.

По семейным традициям центром тяжести внешней политики Калигулы был северо-запад империи. На Востоке будучи связанным дружескими узами с эллинистическими клиентельными князьями, он вернулся к форме непрямого управления. На Балканах, в Малой Азии, Сирии и Палестине для его друзей были созданы эфемерные клиентельные государства. Так три сына Котиса получили Фракию, Малую Армению и Понт, Антиох Коммагенский получил трон на своей родине, Ирод Агриппа, внук Ирода Великого, получил титул царя и две старые иудейские тетрархии.

Как уже упоминалось, Калигула после болезни совершенно распоясался. Уже в 38 г.н.э. Макрон пал и был доведен до самоубийства, чем уничтожилось последнее напоминание о зависимости правителя от этого человека. Чтобы хоть немного покрыть лавинообразно растущие долги, был круто повернут административный руль. Новые налоги на транспорт и промысловые налоги выкачивали деньги не только у богатых. Всякого рода штрафы накладывались с единственной целью добраться до денег.

Полученные суммы растрачивались на бессмысленную роскошь, в которой утопал двор, особенно в Неапольском заливе. Там не было ничего невозможного: между Путиоли и Баули был сооружен понтонный мост, и никого не трогало, что поставка нужных для этого кораблей мешала подвозу зерна. Калигула в доспехах Александра Великого театрально проскакал по мосту в сопровождении гвардии и двора. Он появился снова на параконной упряжке вместе с парфянским князем.

Бремя его правления становилось все тяжелее. Калигула заставил окончить жизнь самоубийством многих сенаторов и своего приемного сына Тиберия Гемелла и снова ввел процессы об оскорблении величества. С таким-же пренебрежением он относился и к народу во время праздников и игр. Изменение порядка выборов в пользу народа было совершенно бессмысленным, потому граждане больше не могли исполнять предназначенными им функции.

Учитывая все эти факты, правление Калигулы нужно понимать как патологический случай или как сведение эллинистической альтернативы к римско-италийской форме принципата. Современные попытки придать эксцессам Калигулы более глубокий смысл не убеждают. Скорее справедливо будет то, что высказал по этому поводу знаменитый пацифист и лауреат Нобелевской премии мира Людвиг Квидде в 1894 г. Он понимал это как образ «цезарианского безумия», монархической профессиональной болезни: «Ощущение неограниченной власти заставляет монарха забыть о рамках правового порядка: теоретическом обоснование этой власти как божественного права делает безумными мысли несчастного, который пагубным образом верит, что формы придворного этикета, а еще больше раболепное поклонение тех, кто близок к правителю, делают его выше всех людей, существом, возвышенным самой природой; из наблюдений над своим окружением он делает вывод, что вокруг него подлая, презренная толпа». Тот, кто прочел дальше эти упреки и характеристики, подумал, что речь идет не о Калигуле, а о молодом немецком кайзере Вильгельме II, на которого он намекал: «страсть к роскоши и расточительству», «громадные застройки и строительные проекты», «стремление к военным триумфам», «театральный внешний вид», «покорение мирового океана», «комедиантское поведение» и т. д.

После возвращения из британской экспедиции весной 40 г.н.э., а в принципе после раскрытия заговора Гетулика осенью 39 г.н.э. Калигула жил в постоянном страхе перед покушениями и одновременно в состоянии открытой войны с сенатом. Ему было совершенно ясно, что оппозиция сената принципиальна, и он не делал больше попыток с ним примириться. После раскрытия заговора, говорят, он перед сенатом ударил по своему мечу и воскликнул: «Я приду, приду, и он со мной вместе». А дальше он якобы открыто признался, что вернется в Рим только ради тех, кто этого желает, а именно ради всадников и римского народа, а для сената в будущем он не хочет быть ни гражданином, ни принцепсом.

Это открытое противостояние сенату частично объясняет попытка Калигулы укрепить свое положение правителя другими способами. В принципе здесь налицо такое его поведение, как позже в случае с Домицианом, когда было правилом, что принцепсы, которым не удалось сотрудничество с сенатом, вынуждены были осуществлять демократическое правление, и наоборот. Может быть, Калигула отказался от триумфа после германского похода, потому что не хотел принять от сената эти почести. Наконец, в его безумии можно было бы увидеть определенный метод, когда он будто бы вынашивал планы сделать сенатором своего любимого коня Инцината; в этом тоже, возможно, присутствовало намерение оскорбить сенат.

Очевидно, уже в течение 40 г.н.э. формировались различные оппозиционные группировки, решившие убрать Калигулу. Но само деяние выполнили несколько гвардейских трибунов и среди них не раз лично оскорбляемый Калигулой Кассий Гереа. Когда принцепс 24 января 41 г.н.э. в перерыве между играми возвращался по подземному переходу во дворец и при этом на секунду отошел от своих германских телохранителей, заговорщики убили его, и так закончилось правление этого на все способного садиста.

Хотя римский сенат после полудня 24 января почти непрерывно заседал, обсуждение не принесло никаких результатов. Естественно, вновь возродилась идеология свободы, вечером этого дня был дан пароль свобода. В остальном сенаторы не смогли договориться ни о немедленном восстановлении старой республиканской конституции, ни об общем кандидате на принципат. Тогда в последний раз на короткий срок представилась возможность возвращения к старому государственному устройству. Однако ситуация разрешилась в другом месте.

Преторианцы, обыскивающие дворец принцепса, обнаружили за занавесом Клавдия, дядю Калигулы, хромого сына старшего Друза. Само собой разумеется, этот нервный, боязливый человек находился в смертельной опасности, так как к этому времени заговорщики убили жену Калигулы Цезонию и его младшую дочь Друзиллу. Paздавались голоса, что нужно уничтожить весь дом Цезарей. Но преторианцы, нашедшие Клавдия, доставили его в свой лагерь, то есть в самое безопасное место. Какое значение Клавдий придавал своему спасительному аресту в преторианском лагере, видно уже по тому, что он через некоторое время приказал изобразить на монетах сюжет, напоминающий это событие.

Фактически Клавдий стал кандидатом от преторианцев. После того, как он пообещал каждому гвардейцу по 15 000 сестерциев, они были готовы идти за него в огонь и в воду. Они провозгласили его императором и утром 25 января 41 г.н.э. устроили ему торжественное приветствие. Сенату ничего не оставалось, как признать этот свершившийся факт; в полдень консулы во главе делегации от сената отправились в преторианский лагерь и там приветствовали нового принцепса. С обеих сторон еще долгое время сохранялось большое недовольство по поводу такого развития событий.

Рис. Грат провозглашает Клавдия императором.

Тем временем Клавдий находился в крайне деликатном положении. Если он не хотел оставаться вне закона, то не мог так просто примириться с убийством Калигулы и его семьи. Он должен был либо полностью дистанцироваться от своего предшественника, либо отождествить себя с ним. После пафоса настроений свободы и, имея в виду покровителей заговорщиков, совершенно исключалась казнь всех участников заговора. Клавдий решился на целесообразный с его точки зрения компромисс. В присутствии всех сенаторов он вынес смертный приговор обоим трибунам, Кассию Херее и Лупу, причем не столько за убийство Калигулы, сколько за убийство его жены и дочери. Для остальных Клавдий объявил амнистию, правительственные меры Калигулы были официально признаны недействительными, а статуи убраны.

И в случае с Клавдием формы проявления принципата были следствием и выражением его личности. У родившегося в 10 г. до н.э. брата Германика Тиберия Клавдия Цезаря, таково его официальное имя, было несчастливое детство. Он был безобразен, постоянно болел, заикался и вел себя, как рассеянный путаник. Рядом с Красивым, вызывающим симпатии Германиком он казался паршивой овцой в семье. Его часто унижали в самой оскорбительной форме. Однако Август признавал по крайней мере его душевные качества, а Ливия ему покровительствовала. Поэтому позже он ее обожествил.

Наряду с некоторым слабоумием и неустойчивостью, которая проявлялась в прямо-таки животных формах, у Клавдия был серьезный интерес к наукам, особенно к истории и филологии. Правда, его литературные труды утрачены, это 20 книг этрусской истории, 8 книг истории Карфагена на греческом языке, 8 книг автобиографии, речь в защиту Цицерона и 41 книга об Августе. Примечательно, что историческими трудами он начал заниматься по совету Ливия и поэтому стал писать историю гражданской войны, начиная со смерти Цезаря. После того, как он написал две книги, показавшие, насколько беспристрастны были представления Клавдия о принципате, друзья отсоветовали ему писать дальше и уговорили начать историю с 27 г. до н.э., где Клавдий находился бы на более безопасной почве.

Свои филологические труды Клавдий воспринимал настолько серьезно, что уже будучи принцепсом решил внести изменения в принятый тогда алфавит. Замена дифтонга ае на архаический ai, как и введенные Клавдием буквы, не привились.

Научная и особенно историческая деятельность Клавдия не исчерпывалась этими экспериментами, и она была скорее просто причудой. Занятия пробудили в принцепсе размышления, знание римской истории и традиций привело к историческому взгляду на римскую политику, который проецировал события настоящего на общий исторический процесс. В характерном для него стиле Клавдий, например, обосновывает то, что он вступился за почетные привилегии для галльской знати: «Я прежде всего прошу о том, чтобы вы не отвергали эти мысли и не страшились этой меры, как будто она приведет к чему-то никогда не существовавшему, а лучше подумали, как когда-то в этом государстве осуществлялись нововведения и как с самого начала нашего государства в наше совместное существование вводились новые формы и представления... Ведь было новшеством, когда мой дед, Божественный Август, и мой дядя Тиберий Цезарь разрешили занять место в курии «цвету» всех колоний и городов, то есть уважаемым и богатым людям. Как? Разве италийский сенатор предпочтительнее сенатора из провинции? Я оправдаю эту часть моей деятельности как цензора и объясню, что я об этом думаю. А я думаю, что нельзя отказываться от провинциалов, имея в виду, что они способны увеличить авторитет курии».

Рис. Клавдий.

В отличие от Калигулы, а позже от Нерона, у Клавдия было собственное представление об основных чертах его политики и принципата. Консервативный реформатор, который где только мог ссылался на пример божественного Августа, убедительно стилизовал свое правление. Так как у него не было никакой военной квалификации, он распорядился прославить на монетах деяния своего отца Друза Старшего и таким образом еще раз напомнить о подвигах своей семьи в борьбе против германцев. Позже появились и его собственные успехи в Британии. В остальном лозунги этого принципата были скорее сдержанными: наряду с миром Августа, подчеркивалась свобода Августа, как демонстративный отказ от произвола прошлого. Такими понятиями, как Церера, надежда и постоянство, на первый план выдвигались общечеловеческие ценности, как программа доброй воли. Такой метод во всяком случае был более правдоподобным, чем изображение заикающегося и хромого человека в образе Юпитера с орлом, как его показывает с пафосом огромных размеров статуя в Ланувии.

Хотя Клавдий и прилагал большие старания, хотя многие из его начинаний были убедительными, гуманными и разумными, его внешний вид производил смешное впечатление, и его окружение постоянно опасалось неловких сцен. Он никогда не обладал силой воздействия, твердостью и авторитетом. Лучшим средством для устранения всех сомнений в пригодности Клавдия было усиление внешнеполитической и военной деятельности. Важнейшим результатом этих новых инициатив явилось вторжение в Британию.

Вероятно, за этим решением скрывались различные мотивы: наряду с честолюбием Клавдия, желание следовать традициям Цезаря и заставить забыть жалкий балаган Калигулы, цель заключалась в том, чтобы завладеть этим последним большим бастионом кельтства и религии друидов. Возможно, к этому также побудили и ложные представления о топографии, полезных ископаемых и экономических возможностях острова и, наконец, намерение предотвратить создание милитаризованной зоны на Ла-Манше и защитить галлов от проникновения кельтов из Британии. Как бы там ни было, в Риме началась дискуссия, стоит ли вообще затевать это дорогостоящее мероприятие.

Для британцев короткие походы Цезаря в 55 и 54 г. до н.э. были лишь эпизодами; в эпоху Августа римское влияние опиралось прежде всего на клиентельных царей. При этом политическая обстановка на острове менялась очень быстро. Особенно значительной к этому времени была власть Кунобелина, который управлял Эссексом, долиной по среднему течению Темзы и частью Кента. В 10 г.н.э. он перенес свою столицу в Камулодун (Колхестер) и выпустил большое количество монет. Археологические находки в зоне его власти и из соседних районов, а именно: серебряная посуда, стеклянные и глиняные изделия, украшения, товары ремесленного производства и сосуды для питья – свидетельствуют об оживленной римской торговле с местной аристократией.

После того, как к началу сороковых годов Кунобелин умер, его сыновья Тогодуми и Каратак продолжили нападения на соседей. Они так притеснили потомка царя атребатов Коммия Верику, что он в конце концов обратился к Клавдию. В этом не было ничего необычного, так как британские аристократы часто обращались за помощью к римским, но на этот раз обращение Верики вызвало римскую интервенцию. Клавдий провел большую подготовку к вторжению 43 г.н.э. Под командованием бывшего легата Паннонии Авла Плавтия у Ла-Манша наготове стояло четыре легиона. После некоторых беспорядков, вызванных страхом войск перед этим рискованным мероприятием, римская армия, усиленная галльскими и фракийскими вспомогательными группировками в составе около 40 000 человек, переправилась тремя эшелонами из Гесориакума.

Высадка прошла благополучно, Рутупии стали британской военной базой римлян. У Медвея произошло первое сражение, в котором погиб Тогодумн, а его войска в беспорядке отошли на север. Брат Тогодумна Каратак убежал на запад и на протяжении многих лет был опасным  противником на фланге римского предмостного укрепления. После того, как римские войска дошли до Темзы, Плавтий прекратил продвижение и ждал там прибытия Клавдия, который на 16 дней взял на себя главнокомандование и таким образом смог пожать плоды успеха. Под номинальным руководством Клавдия римские войска взяли Камулодун и покорили предводителя соседних племен Празутага, князя живущих в Суссексе регнов, который когда-то получил титул царя и легата Августа. После блестящего завершения похода Клавдий вернулся в Рим, отпраздновал триумф, дал своему сыну имя Британник и был удостоен триумфальной арки на Марсовом поле.

Рис. Римская Британия.

Авл Плавтий, назначенный первым наместником новой провинции Британия, от предмостного укрепления на юго-востоке острова продолжил наступление на север, северо-восток и юго-запад. На севере римское войско продвинулось до Линкольна, где был разбит лагерь легионов Линд. Оттуда римляне установили контакты с царицей бригантов Картимандуей. Эти контакты вскоре принесли успех. Вторая колонна предприняла продвижение на северо-запад в земли мелданов, третья колонна под командованием Веспасиана продвинулась на юго-восток, захватив остров Вектис, и заняла более 20 укреплений, вероятно, в области Дорсет и Вильшир. Возможно, тогда римлянами было разрушено большое укрепление Майден Кастл.

Следующий наместник провинции Публий Осторий Скапула, который управлял островом с 47 по 52 гг. н.э., обеспечил в военном отношении занятый римлянами регион по линии Фосс-Уэй и укрепил фланги легионерскими лагерями Глевум Глочестер и Линд Линкольн. На западе римской сферы влияния, наоборот, начались волнения, так как сын Кунобелина Каратак сумел развязать войну против римлян сначала у силуров на юго-востоке, потом у ордовиков на северо-западе Уэльса. В землях ордовиков он, наконец, решился на открытое сражение. Когда же после него бежал к Картимандуе, она в 51 г. выдала его римлянам.

Римская оккупация Британии прошла относительно быстро. Римляне воспользовались не только преимуществом своего совершенного технического аппарата, но и противоречиями и ссорами среди британских племен, которые, возможно, недооценивали угрожающую им опасность и не смогли своевременно объединиться для совместной защиты от римлян. Даже упорное сопротивление отдельных групп и предводителей не смогло ничего изменить в ходе дальнейшей римской оккупации. Преобразование занятых земель в провинцию показывало, что этот регион надолго останется под управлением римской администрации. Для ее утверждения и расширения Рим десятилетиями должен был выкладывать огромные суммы.

Британия и Германия при римском господстве являлись сообщающимися сосудами, присоединенными к галльской активной зоне. Наступления там и здесь повлекли за собой строго оборонительную политику, так как военные возможности были всегда ограничены. Концентрация римских войск в Британии влекла за собой ограниченную военную активность в Германии, сводившуюся к сохранению достигнутого военного положения. Для римских полководцев такая сдерживающая стратегия являлась разочарованием, особенно для Домиция Корбулона, одного из способнейших полководцев того времени, который руководил тогда римскими военными операциями на нижнем Рейне.

Корбулон подавил восстание фризов, потеснил от моря совершающих набеги хавков и уже был близок к тому, чтобы снова стабилизировать римское господство к востоку от нижнего Рейна, когда в 47 г.н.э. получил приказ прекратить операции и вернуться на рейнскую базу. Этим самым была подведена черта указаниям Тиберия Германику, что способствовало продолжению освобождения правобережных Рейнских областей от Северного моря до Тавна.

В предполье Майнца, наоборот, в Таунусе и Веттерау соорудили по правому берегу Рейна большие предмостные укрепления, хатты были отброшены, римские форпосты у Висбадена, где Плиний Старший использовал горячие источники, усилены и защищены. В землях маттиаков римские войска еще раньше проводили военные операции, которые свидетельствовали о том, как целеустремленно римские полководцы стремились к экономическому использованию своих военных округов. Тацит сообщает, что Курций Руф, командовавший в 47 г.н.э. верхнегерманскими легионами на землях маттиаков в нижнем Лане у Эмса, «построил рудник для разработки сереброносных жил. Добыча в нем была незначительной и скоро иссякла. Копать водоотводные рвы и производить под землею работы, тяжелые и на поверхности, не говоря уж об изнурительности труда, было сопряжено для легионеров также с материальным ущербом» (Тацит К. «Анналы». СПб., 1993, XI, 20).

И на юге верхнегерманского региона укрепление, использование и окончательная организация были основными приоритетами стратегии и политики Клавдия. Недалеко от легионерского лагеря Виндонисса к югу от истока реки Дунай построили крепость, а на севере рейнской территории одновременно образовали римское поселение. Вдоль Дуная возникла целая цепь крепостей, под защитой которых находился Норик. Эта область между реками Инн, Драу и Дунай до сих пор управлялась только префектами, а теперь была преобразована в прокуратурскую провинцию с наместником из всаднического сословия. Наряду с этим благодаря системному преобразованию в пограничной зоне римская власть в Германии опиралась на клиентельных царей. Так, по просьбе хеттов в 47 г.н.э. вернулся на родину Италик, выросший в Риме сын брата Арминия Флава. Его сопровождал небольшой штаб советников и большие денежные средства. Все это было сделано для упрочения римского влияния на бывших противников. Правда, эксперимент имел ограниченный успех.

Вторым центром тяжести внешней политики Клавдия сделалась Мавритания. Там еще при Калигуле был устранен последний царь этой страны Птолемей, на что население отреагировало крупным восстанием. Римский легат Светоний Паулин подавил его в 42 г.н.э. и стал первым римским полководцем, проникшим в Атлас, не усмирив однако полукочевые, трудноуловимые мавританские племена. Страна была разделена на две провинции – Мавритания Тингитата на западе и Цезарейская Мавритания на востоке.

Остальные внешнеполитические инициативы этого принципата являлись второстепенными. Например, в Боспорском царстве был посажен на престол римский вассал Котис. Чтобы поддержать его, римские войска перешли Дон. Столкновения с парфянами из-за Армении продолжались. Правда, удалось почти десять лет удерживать в Армении римского клиентельного правителя, но в конце правления Клавдия страна опять попала под парфянское влияние, что означало начало новой борьбы.

Если подвести итоги внешнеполитической деятельности принципата при Клавдии, то к империи были присоединены шесть новых провинций. Причем, три из них – Британия и обе Мавритании – явились новыми приобретениями, а три остальных Линия и Фракия (43 г.н.э.) и Иудея (44 г.н.э.) до этого зависели от Рима, а теперь получили статус римских провинций. Не является совпадением, что эти события, которые однозначно свидетельствуют об успехах Клавдия, падают на первые годы его правления, когда он больше, чем когда-либо, нуждался в поддержке и утверждении своей власти.

В этом же направлении проявляется другая особенность Клавдия: по традиции римского государственного права, принцепс, под ауспициями которого сражались римские войска, имел право лично праздновать их успехи. Ни один принцепс столь бездумно не использовал эту традицию, как совершенно невоенный Клавдий, который получил не менее 27 императорских провозглашений, тогда как несравненно более активный и сведущий в военном деле Тиберий всего лишь восемь. В этом случае, как и во всех остальных, речь шла о том, чтобы любой ценой продемонстрировать свои успехи.

Если в военной политике Клавдий использовал достижения своих полководцев и советников, то во внутренней гораздо труднее различить, где были инициативы принцепса, а где его советников. В новейших исследованиях преобладает тенденция делать акцент на влияние вольноотпущенников Клавдия на его правление. Один из лучших знатоков истории управления империи Ганс-Георг Пфлаум так выразил свое суждение на этот счет: «Было бы правильнее говорить о правлении «фаворитов Клавдия», чем возлагать ответственность на этого полуидиота за те меры, которые были предприняты при его правлении».

Проблема важна потому, что круг лиц администрации Клавдия состоял, не как было принято, из представителей ведущего слоя, а из специалистов, даже не пользовавшихся полным римским гражданским правом. Это произошло потому, что личное управление империей еще не полностью оформилось. Так как количество срочных решений в процессе консолидации новой системы резко возросло, принцепс не имел другого выбора, кроме как привлечь к управлению большое количество специалистов и доверить им соответствующее государственное ведомство.

Сначала наместники Римской республики пошли по тому же пути, чтобы исправно выполнять свои обязанности. Длительное влияние квалифицированных вольноотпущенников существовало еще при первом принцепсе.

Однако при Клавдии их влияние достигло трудно вообразимых ранее размеров. Важнейшие из этих секретарей известны по именам: Нарцисс, ведавший делопроизводством главы кабинета и выполнявший все официальные распоряжения, выдвинулся на первый план еще во время британской экспедиции. Римские легионы, почувствовав, что человек играл ведущую роль, приветствовали его возгласами «ура, сатурналии», что напоминало о карнавальных шествиях. Благодаря полновластию принцепса он устоял даже во времена опасных кризисов.

К роме Нарцисса, к этому кругу принадлежал Палладий, финансовый секретарь. Из остальных глав ведомств известны также Полибий, который руководил архивом и составил научную документацию, и Каллист, обрабатывавший прошения. Все эти люди организовали в своих ведомствах бесперебойную работу аппарата управления, который уже потому доказал свою квалификацию, что функционировал эффективно, хотя его глава – принцепс становился все более психически неуравновешенным.

Основные черты создания управленческого аппарата напоминают практику эллинистических монархий, где тоже проявлялись подобные тенденции по совершенствованию центрального управления. Ведомственный фанатизм, который имманентно присутствовал в таких институтах, прослеживается и в аппарате Клавдия: в 53 г.н.э. Палладий настоял на том, чтобы тогдашние управляющие финансами получили собственную юрисдикцию и благодаря этому могли проводить связанные с ведомством судебные процессы и самостоятельно налагать штрафы.

Есть основания предполагать, что в этой сфере компетенции вольноотпущенников были значительными. Но были и такие секторы, где требовалось непосредственное личное вмешательство принцепса. Это относилось прежде всего к большой сфере правосудия и к другим основным вопросам внутренней политики, к сотрудничеству с сенатом и к основным положениям гражданско-правовой политики.

Античные источники единодушно свидетельствуют, что правосудие Клавдия было чрезвычайно энергичным. Причину этой сложной и неустанной юрисдикции нужно искать не в страсти принцепса, а в первую очередь, в резком росте дел и в возможности «апеллировать» к принцепсу в случае несогласия с решением суда первой инстанции. Вообще правосудие Клавдия отличается ярко выраженной гуманной направленностью. Так, в начале своего правления он отменил процессы по оскорблению величества, ограничил вознаграждение доносчикам до 10 000 сестерциев и заставил обвинителей нести личную ответственность за неявку в суд. Они в этом случае сами подвергались преследованию за ложное обвинение. Больные рабы в случае оставления без помощи становились свободными.

Если правосудие Клавдия, несмотря на убедительные меры, подвергалось критике, то эта критика была направлена в первую очередь против нового, введенного Клавдием судопроизводства, которое называли судопроизводством в спальне. На самом деле речь шла ни о чем другом, как об образовании «императорского суда», который существовал наряду с прежним квесторским и сенаторским судопроизводством. Это ни в коем случае не было чистым произволом, так как принцепс выбрал 20 сенаторов в качестве советников, которые помогали ему в принятии решений. Процесс однако не был открытым и вызывал большие подозрения.

Клавдий разными способами старался побудить сенат к активному и конструктивному сотрудничеству. Он не только повысил значение заседаний сената, требуя при этом строго обязательного присутствия, но хотел также поднять уровень самих заседаний. На Берлинском папирусе записана речь Клавдия, которую принцепс произнес в связи с юридическими реформами сената: «Если вы примите эти предложения, отцы сенаторы, значит, это совпадает с вашими убеждениями. Если не примете, тогда вы найдете альтернативы или сейчас, или после размышлении, имея в виду, что не забудете, что вы должны быть готовы высказать свое мнение, когда вас вызовут на заседание сената. Трудно согласуется с достоинством сената, когда выдвинутый на пост консул, как собственное мнение, слово в слово повторяет отчет другого консула, а тот говорит только: «Я согласен». А после заседания собрание объявляет: «Мы это обсуждали».

Но этот призыв не принес никаких результатов. Отношения между принцепсом и сенатом, которые с самого начала не были безоблачными, оставались неудовлетворительными. Они еще больше осложнились участием многих сенаторов в возвышении в 42 г.н.э. Камилла Скрибониана.

Стремление Клавдия и его сотрудников к инвентаризации привело в 47—48 г.н.э. к возобновлению цензуры. Перепись жителей, которую тогда провел Клавдий, показала, что число полноправных римских граждан по всей империи составляет шесть миллионов. Наряду с этим были патриции и всадники. Значение 47 г.н.э., года восьмисотлетия города Рима, было подчеркнуто новыми секулярными играми.