Текст книги "История времен римских императорв от Августа до Константина. Том 1."

Автор книги: Карл Крист

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Что касается прозы, то здесь особого внимания заслуживают исторические труды августовской эпохи, особенно Тита Ливия, который родился в Падуе в 59 г. до н.э. (ум. в 17 г. н.э.). В отличие от Саллюстия (ум. в 35 г. до н.э.), историка кризиса Римской республики, и тех авторов, которые, как Азиний Поллион, с большой объективностью отобразили эру гражданских войн, Ливий сознательно уклонился от написания современной ему истории и обратился к традиционным формам римской анналистики, представив весь процесс римской истории.

Программа и понимание истории отражены в предисловии к произведению Ливия: «Создам ли я нечто стоящее труда, если опишу деяния народа римского от первых начал города, того твердо не знаю, да и знал бы, не решился бы сказать, ибо вижу – затея это и старая, и не необычная, коль скоро все новые писатели верят, что дано им либо в изложении событий приблизиться к истине, либо превзойти неискусную древность в умении писать. Но как бы то ни было, я найду радость в том, что и я, в меру своих сил, постарался увековечить подвиги первенствующего на земле народа и, если в столь великой толпе писателей слава моя не будет заметна, утешеньем мне будет знатность и величие тех, в чьей тени окажется мое имя. Сверх того, самый предмет требует трудов непомерных – ведь надо углубиться в минувшее более, чем на семьсот лет, ведь государство, начав с самого малого, так разрослось, что страдает уже от своей громадности; к тому же рассказ о первоначальных и близких к ним временам, не сомневаюсь, доставит немного удовольствия большинству читателей – они поспешат к событиям той недавней поры, когда силы народа уже могущественного истребляли сами себя; я же, напротив, и в том буду искать награды за свой труд, что, хоть на время – пока всеми мыслями устремлюсь туда, к старине, – отвлекусь от зрелищ бедствий, свидетелем которых столько лет было наше поколение, и освобожусь от забот, способных если не отклонить пишущего от истины, то смутить его душевный покой. Рассказы о событиях, предшествующих основанию Города и еще более ранних, приличны скорее твореньям поэтов, чем строгой истории, и того, что в них говорится я не намерен ни утверждать, ни опровергать. Древности простительно, мешая человеческое с божественным, возвеличивать начала городов; а если какому-нибудь народу позволительно освящать свое происхождение и возводить его к богам, то военная слава народа римского такова, что назови он самого Марса своим предком и отцом своего родоначальника, племена людские и это снесут с тем же покорством, с каким сносят власть Рима. Но подобным рассказам, как бы на них ни смотрели и что бы ни думали о них люди, я не придаю большой важности. Мне бы хотелось, чтобы каждый читатель в меру своих сил задумался над тем, какова была жизнь, каковы нравы, каким людям и какому образу действий – дома ли, на войне ли – обязана держава своим зарожденьем и ростом; пусть он далее последует мыслью за тем, как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах. В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамленьи величественного целого; здесь и для себя, и для государства ты найдешь чему подражать, здесь же – чего избегать: бесславные начала, бесславные концы». (Ливий.Т «История Рима от основания города». М., 1989, с. 9).

Ливий полностью следует древнеримским традициям. Благодаря ему оживают легенды о римских царях и героях Римской республики, образы Камилла, Цинцинната, Мения Агриппы и многих других. Не имеет смысла упрекать Ливия в том, что он не занимался критикой исторических источников, как это делается сейчас, не старался любой ценой быть оригинальным, что ему не хватало политического опыта, и он не разбирался в военных вопросах и, наконец, что недостаточно проблематилировал свой материал. Эти аспекты у Ливия отсутствуют. Для него основными были традиционные этические и моральные принципы подхода к истории и, прежде всего, осознание тождественности религии и политики. Прошлое Рима для Ливия было достойно подражания, в первую очередь, за свою религию. Она была основополагающей, как для характера и добродетели каждого отдельного человека, так и для норм права и политики всего римского народа.

С большой силой убеждения Ливий противопоставлял просветленное, гармоничное прошлое настоящему, которое характеризуется терзаниями, развитием крайнего насилия, роскошью и алчностью, падением нравов и произволом, пренебрежением к старой религии. Ливий испытывал чувство глубокого разочарования, когда начал писать 142 книги своей истории «От основания Рима», охватывавших период с IX века до н.э.

Бесполезно рассуждать о содержании и достоинствах утерянных исторических книг Ливия. Совершенно очевидно, что его произведение было созвучно усилиям Августа, но удивительно, что он не рисует в безнадежно мрачных тонах настоящее и будущее. Когда он подчеркивает большое значение согласия граждан, прославляет власть, благоразумие и самоограничение, идеализирует обычаи предков, напоминает о значении традиционной религии, он действует в интересах новой системы. Не в меньшей степени это относится к той непрерывности и целостности римской истории, которая, по мнению Ливия, полностью соответствует формуле «возрожденная республика».

Конец гражданских войн и новая систематизация римского господства при Августе способствовали возникновению целого ряда произведений различного литературного жанра, которые описывают более ранние события или подводят итоги, руководствуясь современными им знаниями. Значительным добавлением к книгам Ливия служит исторический труд Помпея Трога, который происходил из знатной галльской семьи. Он написал 44 книги, в настоящее время утерянные, но их содержание пересказывается у Юстина (III в.н.э.) в «Истории Филипп», важнейшем дополнении к Ливию, потому что он внешнюю историю Рима понимает во всемирно-исторической концепции, структурно воспринимает как следствие развития мировых империй, воплотившихся в Римской империи августовской эпохи.

При ретроспективном взгляде на целый ряд классических латинских авторов кажется, что они являлись идеальными «подготовителями» августовского принципата. Самыми известными подобные связи были у Цицерона. У него встречаются некоторые формулировки и оценки, которые позже оказались свойственными августовской идеологии. При этом не нужно забывать, что цицероновский принцепс выполняет узко ограниченные функции в рамках законной традиционной Республики, и что сам Цицерон глубоко ошибался по поводу истинных намерений Октавиана.

Как широки были реставрационные тенденции в области морали, философии и религии, на которых строилась духовная ориентация, законодательство о нравах и региональная политика Августа, мы узнаем из энциклопедического, к сожалению, сохранившегося только в отрывках и мало известного сегодня произведения Марка Теренция Варрона (116—27 гг. до н.э.). Его состоящий из 41 книги труд «Древние сказания о делах человеческих и божественных» посвящен Цезарю. Варрон подробно рассказывает о частных, государственных и религиозных древностях Рима. Вплоть до Августина эта книга оставалась арсеналом античных знаний, которые были оценены по стоическим критериям. Августовские поэты, особенно Овидий, почерпнули большую часть сведений у Варрона. Гораздо скромнее вклад появившихся в 37 г. до н.э. трех книг «О сельском хозяйстве» – специальное сельскохозяйственное произведение в форме диалогов. От других языковедческих и литературоведческих книг Варрона, от его сатир, исторических диалогов остались только фрагменты, остальные произведения известны только по названиям.

Судьбу, подобную историческим трудам Помпея Трога, имело также большое философско-антикварное собрание сочинений вольноотпущенника Марка Веррия Флакка о значении слов. Это был составленный по алфавиту толковый словарь, который давал не только точное описание значений слов, но и разъяснял архаические значения многих старых римских обычаев и нравов. Авторитет создателя «О значении слов» был так велик, что Август назначил его воспитателем своих приемных сыновей, Гая и Луция Цезарей.

Инвентаризация и научная систематизация, – кроме сугубо конкретных практических военных и политических целей, – были задачами, которые поставил себе Марк Агриппа при разработке большой карты мира с важными пояснениями. Эта карта содержала большое количество сведений о расстояниях и прочих данных, позже использованных в географических трудах. Большое значение, прежде всего в Средневековье и в эпоху Ренессанса, приобрели те 10 книг «Об архитектуре», которые Витрувий посвятил Августу. В них великий практик собрал все знания своего времени о планировке городов, об архитектуре, возведении общественных и частных зданий в различных местностях, о водопроводах, часах и изготовлении станков.

Подобные тенденции к систематизации просматриваются также в некоторых греческих произведениях той эпохи. Для греков времен Полибия (род. около 200 г. до н.э.) было неоспоримо всемирно-историческое значение Рима. Именно благодаря Полибию восхождение Рима к мировому господству отождествлялось с формированием единого исторического процесса всей Ойкумены. Однако при всем восхищении римской конституцией и римским могуществом у него, как и позже у греческого философа-стоика Посидония из Апамен (135—51 гг. до н.э.), который продолжил его труд, встречаются критические замечания по поводу римского «падения нравов», и эта концепция полностью соответствовала взглядам римских политиков.

Насущным потребностям в систематизации старых изолированных исторических сведений соответствовала во времена Цезаря деятельность Диодора из сицилийского Агириона. Его «Историческая библиотека» охватывает древние предания и являет собой сплав греческой, сицилийской и римской истории. Правда, в совокупности это произведение с научной точки зрения не совсем соответствует взыскательным критериям: многие обвиняли его в некритической компиляции.

Издавна выдающиеся греческие авторы окружали римских полководцев, сопровождали их в походах, давали советы и прославляли их деяния, например, Посидоний и Феофан Митиленский, воспевшие подвиги Помпея. Поэтому греческие литераторы были вовлечены в гражданские войны и попали в щекотливое положение, когда Октавиан для борьбы с Антонием призвал на помощь италийские традиции. Только после победы над Антонием и Клеопатрой стала преобладать интеграционная политика для всего греческого. Вскоре после этого в Риме поселились Дионисий Галикарнасский, Страбон, Тимаген, Крисагор и многие другие знаменитые греческие писатели, такие, как Николай Дамасский, предпочитали творить на родине, но часто создавали произведения, приносившие дополнительный блеск культуре новой политической системы.

При этом показательно, что классические формы греческой литературы – эпос, трагедия, комедия – больше не появлялись. В августовскую эпоху вместо них на греческом языке появились исторические, географические произведения, поэзия малых форм, которую можно причислить к придворной поэзии. Сомнительно, изучали ли представители знатных римских семей 20 книг «Римской археологии» греческого ритора Дионисия Галикарнасского, как надеялся их автор. Скорее это эффектное по стилю произведение соответствовало потребностям грекоязычных жителей, черпавших в нем сведения о мало известных им римских традициях перед I Пунической войной.

Описанные выше характерные черты были свойственны и для утерянных произведений ритора, историка и этнографа Тимагена Александрийского, а также для монументальной географии Страбона (род. в 64—63 г. до н.э.). Как и у Полибия, эта география была предназначена для практических потребностей правящего слоя (не случайно, что Страбон был тесно связан с Элием Галлом, вторым префектом Египта, и сопровождал его в походах). Та же тенденция просматривается в мировой истории в 144 книгах, которую написал советник и дипломат царя Ирода I Николай Дамасский, человек, пользовавшийся особой симпатией Августа и написавший его биографию, которая опиралась на факты из автобиографии самого Августа.

Было бы ошибкой считать греческих авторов августовской эпохи только приспособившимися усердными посредниками августовской культурной политики. Ритор Тимаген, например, дошел почти до разрыва с Августом и примкнул к клиентеле независимого Азиния Поллиона; другие авторы были вовлечены в конфликты дома принцепса, когда Тиберий, Гай Цезарь, а позже Германик находились на Востоке. Однако гораздо важнее подобных отношений является тот факт, что греческие авторы принимали реальность укрепившейся империи. Этим самым они вступали на тот путь, который во II в. н.э. привел Диона из Прузы, Элия Аристида, и прежде всего Плутарха, к историческому синтезу греческой и латинской культур.

Труды греческих авторов августовской эпохи были столь значительными, что их воздействие не уступало воздействию латинских поэтов и прозаиков. Эти произведения, независимо от времени их написания и больших отличий между самими авторами, вкупе с сохранившимися памятниками августовской литературы и искусства создавали представление о внутренней целостности этой эпохи и о классичности ее произведений высокого художественного уровня. С другой стороны, они стали центральным фактором европейской духовной истории, как это доказывает даже беглый взгляд на ее культурные ценности. «Ангельски чистый Вергилий», как называл его Гете, соответствовал не только христианским оценкам, как и Августин. Для Данте он был примером для подражания и постоянным спутником. Европейский эпос Ариосто, Тассо, Мильтона и Клопштока не мыслим без Вергилия. Поэтические новолатинские произведения не лишены его влияния равным образом, как и поэзия Ронсара и Гесснера.

Шиллер перевел главу о Дидоне из «Энеиды». Как сам Вергилий долго находился под влиянием Гомера, так и он нашел в XX в, своих почитателей в лице Т.Геккера, Р.А.Шредера, Т.Манна, Т.С.Эллиота, Р.Борхадта и Г.Броха.

Такое же воздействие оказал и Гораций, который быстро превратился в автора, изучаемого в школах, Его влияние было велико еще в каролингскую эпоху, его изречения записывались. Оды Горация являются истоком лирики гуманистов, для французской классики он стал как стилистическим, так и нравственным идеалом. Немецкая классика тоже высоко оценила его творчество. Произведения Горация переводили Виланд и Клопшток, а Гердер их интерпретировал. Даже Ницше и Брехт находилась под влиянием Горация.

Тибулл долго находился в забвении, пока его снова не открыли гуманисты. Он тоже нашел своих почитателей: Руссо, поэты Гетингенской группы: Мерике, Леопарди и Кирдуччи, Такая же судьба постигла и стихи Проперция, которые вернул из забвения только Петрарка. Его произведения очаровали Гете и Эзру Поунда. А вот Овидий всегда оставался известным. Его произведения обнаружены во многих монастырях. Сублимированная рождественская служба навеяна «Искусством любви», а большой гимн в честь церковного года следует примеру «Фаст». Любовная лирика Овидия вдохновляла миннезингеров, трубадуров и поэтов барокко. XX в. снова открыл его в качестве примера поэта в изгнании.

В прозе с августовскими поэтами может конкурировать только Ливий. Его произведения быстро распространились в различных изданиях. В средние века он был мало популярен, но в эпоху гуманизма снова достиг канонического уровня. Этому способствовал Макиавелли, который в своих «Рассуждениях о первой декаде Ливия» обращается к нему, а также Данте, назвавший его тем, «кто никогда не ошибается». В Европе веками представления об истории Римской республики соответствуют историческому полотну Ливия. Однако с развитием «критики источников», начиная с Нибура, установилось некоторое дистанцированное отношение, которое не могли преодолеть ни Штифтер, ни старания современных исследователей Ливия.

В I в. до н.э. значительно возросли политические функции римского искусства. Реалистические бюсты римских аристократов демонстрировали семейные традиции и утверждали представителей древних родов в их общественном ранге. Большие дома римских ведущих политиков поражали воображение общественности своей воистину величественной архитектурой, а изображения и надписи на монетах служили инструментом политической пропаганды. Подобно латинскому языку, который в том веке достиг своего совершенства, вводя при этом новые элементы политической фразеологии, возросло и политическое содержание римского искусства. При этом нельзя не учитывать, что здания и памятники Рима производили впечатление на гораздо больший круг людей, чем безупречные литературные произведения.

Однако было бы несправедливо измерять исключительно в политических масштабах все произведения искусства, в каждом искать идеологическую подоплеку, все постройки августовской эпохи считать только результатом августовской «строительной политики» или влияния политической ситуации. Нужно сознавать, что многие виды искусства, например, настенная живопись, ваяние, бытовые постройки, на которые не действовал или действовал частично знаменитый «дух эпохи», носили черты местных традиций, не говоря уж о самобытности различных жанровых стилей.

Упор на этот факт важен потому, что дальше не будет речи ни о систематической антикварной инвентаризации августовского искусства, ни об оценке важнейших шедевров. В первую очередь следует показать взаимосвязь между искусством, политикой и идеологией августовской эпохи на таких примерах, где очевидно личное влияние Августа или по крайней мере вероятно. Это влияние вне всяких сомнений прослеживается, с одной стороны, в удивительной стилизации изображений Августа, а с другой – в концепции и смысловом содержании основных августовских построек и, наконец, в типологии и оформлении монет.

До сегодняшнего дня сохранилось около 250 изображений Августа, своеобразный рекорд количества изображений принцепса. Но многочисленные, в большинстве своем мраморные, изображения не отражают процесса изменений оригинала. По новым археологическим данным (П.Цанкер), они сводятся к нескольким основным типам: самые ранние изображения Октавиана до 30 г. до н.э., которые совмещают в себе элементы изображений греческих правителей и индивидуальные черты молодого Октавиана. Появившийся около 27 г. до н.э. «тип головы» присутствует почти на двух третях сохранившихся портретов Августа. На них по всем канонам классического греческого искусства в идеализированной форме отражены величие и достоинство в соответствии с эстетикой Поликлета, но при сохранении характерных черт оригинала. Известная статуя Августа в панцире из Примапорты является самым известным примером этого типа портрета. Наконец, существует так называемый побочный тип, как на бюсте с венком из дубовых листьев в Капитолийском музее. На нем сильнее проступают индивидуальные черты.

Безжалостный веризм, который отличал римские портреты во времена Цезаря, сознательно отвергнут, портрет принцепса сильно стилизован. Изображения молодого человека уже носят черты ранней зрелости, серьезности и честолюбия, которые предвосхитили изображения более позднего Августа. Несмотря на эту тенденцию, отсутствует монотонность автоматических копий: статуя в Примапорте изображает сугубо невоенного человека волевым полководцем, победоносным, уверенным в себе императором, другая же статуя, изображающая Августа во время жертвоприношений, являет собой достойный почитания образец римского благочестия.

Бюсты и статуи представителей дома принцепса уже при Августе получили широкое распространение по всей империи. Впечатляющее скульптурное отображение обычаев и деяний предков особенно ярко представлено в мраморной статуе в полный рост неизвестного римского аристократа вместе со своими предками. Эта статуя сейчас находится во дворце Консерватории. Она тоже принадлежит к августовской эпохе.

Более полувековое политическое влияние Августа и огромные средства, доставшиеся ему после аннексии Египта, позволили ему стать одним из величайших строителей истории. Не случайно, что именно этой деятельности он отводит большое место в своей автобиографии, многочисленные упоминания о больших зданиях, реставрациях и улучшениях говорят сами за себя. Много раз Август подчеркивает, что он обновил или достроил старые монументальные здания, не называя их своим именем. Несмотря на большой личный вклад, Август хотел казаться скромным, сдержанным, отвергающим всякие почести принцепсом.

Сначала даже здесь Октавиан принял эстафету от Цезаря, прежде всего закончил начатое Цезарем строительство курии Юлия и торжественно открыл ее в 29 г. до н.э. вместе с храмом Божественного Юлия. Параллельно он построил на Палатине (мы упоминаем только крупные постройки) храмы Аполлона, Дианы и Благочестия. Комплекс на Палатине, кроме храмов, включает колоннады, греческую и латинскую библиотеку, а также жилой дом самого Августа с удивительно хорошо сохранившейся настенной росписью, которая только в последние десятилетия была освобождена от позднейших наслоений. Демонстративное отождествление Октавиана с Аполлоном не было совпадением. После Акция Аполлон стал богом победы, молодости и успеха, а также мудрости и мира, новым личным божеством Августа, которое теперь рассматривалось, как идея старого, а ныне политизированного бога.

Рис. Алтарь Мира Августа. Рим.

Когда строительство на Палатине было закончено, Август воздвиг в северной части Марсова Поля другое величественное здание, кроме всего прочего имевшее и политическое значение. После длительной пропаганды, дискредитировавшей Антония и Клеопару, как представителей восточных традиций и норм, постройка монументального мавзолея  стала символом тесной связи дома Юлиев с самим Римом. Давно разграбленный, разрушенный монумент, имеющий когда-то на нескольких этажах склепы для Августа, его семьи, а также для Марцелла и Агриппы, и в котором хоронили всех римских принцепсов вплоть до Нервы, производит глубочайшее впечатление, такое же, как и раньше производил на современников. Позже у его входа и на опорах высекли «Деяния Божественного Августа», фундаментальное повествование о достижениях первого принцепса. Могильный холм высотой около 45 метром и диаметром в 87 метров превосходит по размерам все надгробные памятники римских аристократов. Глубокая символика, заложенная в нем, стала очевидной совсем недавно, когда была обнаружена долго не обращавшая на себя внимание связь мавзолея с двумя другими замечательными сооружениями той эпохи – с алтарем и солярием Августа.

Точная хронология многих августовских построек или спорна или окончательно не выяснена. Но дата алтаря Августа известна точно. Римский сенат постановил начать строительство 4 июля 13 г. до н.э. после возвращения Августа из Испании и Галлии, а 30 января 9 г. до н.э., в день рождения Ливии он был торжественно открыт. По сравнению с большими алтарями эллинистической эпохи, такими, как Пергамонский алтарь размером 36×34 м, размеры римского алтаря Мира выглядят очень скромно. Его окружность составляет 11×10 м, само строение покоится на подиуме высотой 1,30 м. С исторической точки зрения его архитектонические особенности значат гораздо меньше, чем тематика изречений украшавшего его барельефа.

Рис. Мавзолей Августа.

Внешние стены алтаря Мира украшены искусно расположенными орнаментами из вьющихся растений, классической меандрической полосой, а также процессией из двух групп. К этой процессии мы еще вернемся. В отличие от смыкающихся колонн длинных стен, поля рядом с двумя дверями сооружения украшены отдельными рельефными композициями, которые расположены как бы изолированно, но вместе дополняют друг друга: на фронтальной части изображено жертвоприношение Энея в Лавинии, а также близнецы Ромул и Рем, то есть центральные элементы римских мифов и традиций, на задней стороне находится символическое изображение Рима, покоящееся на оружии, и украшенная всеми атрибутами мира и благополучия Италия.

Из всех декоративных элементов алтаря мира Августа зрителя больше всего поражает процессия жертвоприношений. Она понуждает его делать попытки идентификации изображенных людей, а также впечатляет целостностью и реалистичностью этой композиции. Изображение процессии принцепса и его родственников, всего дома принцепса, магистратов, жрецов и исполнителей жертвоприношения не нужно воспринимать, как отражение конкретного исторического события. Вне всякого сомнения это выражение широко распространенной династической пропаганды в пользу дома принцепса, а также выражение того благочестия Августа, которому был обязан алтарь Мира. Характерно, что из всех изображенных людей с полной уверенностью можно узнать только Августа.

Подобно стилизации изображений Августа, для художественного оформления этого сооружения характерна связь и взаимопроникновение римско-италийских и греческих форм и традиций. Совершенно очевидно, что процессия алтаря Мира является подражанием панафинской процессии Парфенона, а общее архитектоническое решение «цитирует» афинский алтарь двенадцати богам. Специфическим для августовского монумента является также объединение исторических реалий с элементами мифов и абстракций, обращает на себя внимание взаимопроникновение, как в малом, так и в большом, структурных и декоративных элементов. Мы видим здесь общее явление августовского искусства, которое барельефы и вьющиеся растения алтаря Мира характеризуют не меньше, чем сцены на драгоценных серебряных сосудах той эпохи.

Связь исторической реальности и идеальной программы, которую демонстрирует эта жемчужина августовской идеологии мира, современники почувствовали и в другом отношении. Когда строительство закончилось, была «усмирена» Испания, позор поражения Лоллия в 16 г. до н.э. был смыт, Альпы перешли под контроль римлян, внутри Империи и в самом Риме 10 лет спустя после тяжелого кризиса 23 года до н.э. наконец воцарилась, по всей видимости, длительная стабилизация. Как и полтора десятилетия тому назад, римские граждане и сенат имели все основания торжественно приветствовать алтарь Мира Августа. Однако когда он был закончен и художники работали над его аллегорическим барельефом, изображающим идею мира, в Германии развернулись крупные наступательные операции. Катастрофы и испытания для всей августовской системы и для ее идеологии, которые повлекли за собой события в Германии, не были предусмотрены при торжественном открытии алтаря Мира.

Рис. Мавзолейный обелиск Алтаря Мира. Реконструкция.

Примерно в 90 метрах от алтаря Мира Августа был воздвигнут 30-метровый обелиск, который во время строительства алтаря доставили из Египта в Рим ценой невероятных усилий. Он олицетворял аннексию Египта в 30 г. до н.э., но, неся на себе шар, служил одновременно отбрасывателем тени для огромных солнечных часов и календаря, линии которых имели длину около 400 м. По оценке его исследователя Е.Бухнера, это были самые большие часы и самый большой календарь всех времен. Новые археологические исследования показали, что сооружения солярия, часов и алтаря Мира было приурочено к дню зачатия и рождения Августа: «Какая символика! В день рождения императора ... тень с утра до вечера движется вдоль прямой, как стрела приблизительно в 150 м, линии равноденствия прямо до середины алтаря Мира; это как бы проводит прямую линию от рождения этого человека к миру и демонстрирует, что он рожден для мира.

Эту тень отбрасывает шар, и он является как бы небесным и земным шаром, символом власти над миром, который теперь покорен. Шар установлен на обелиске, памятнике победы над Египтом (и Марком Антонием). На линии вращения Козерога, линии зачатия императора, начинает всходить солнце. Таким образом, с Августа – и это зримо демонстрирует солярий и алтарь Мира – начинается новый день и новый год: новая эра, а именно эра мира со всеми его достижениями – изобилием, богатством и счастьем. Это сооружение является своего рода гороскопом нового повелителя, огромным своим размером указывающим на космическую связь» (Бухнер.Е. «Солнечные часы Августа». Майнц, 1982).

Третий комплекс, форум Августа, подобно сооружениям на Палатине, алтарю Мира, мавзолею и солярию Августа, подтверждает политическую функцию августовского искусства. Тридцатиметровая пожарная стена защищала густонаселенный квартал Субура от частых пожаров. Она окружает площадь в 90×125 м, на которой находится пятнадцатиметровый храм Марса—Мстителя, по его бокам расположены колонные залы около 100 метров в длину и 13 м в ширину. В этих колонных залах помещена целая галерея статуй, на одной стороне выдающихся представителей дома Юлиев от Энея до Цезаря, а на другой – великих людей Рима от Ромула до конца Республики.

В отличие от Римского Форума, большого общественного центра римских граждан, форум Августа имеет единую концепцию и задуман, как монументальное, репрезентативное обрамление официальных зданий римского) государства. Здесь сенат решал вопросы войны и мира, здесь встречали иноземных государей, здесь приносили жертвы римские чиновники перед отъездом в свои провинции, здесь вносились в военные списки достигшие совершеннолетия представители древних римских семей. Но реставрация и связь римской и юлиевской традиций последовательно и систематически сводилась к самому Августу. От Энея и Ромула, Венеры и Марса, Фортуны и Ромы, и от многих других статуй и изображений, украшающих храм и портики, соединительные линии ведут к Августу, который на законченном во 2 г. до н.э. форуме был изображен, как триумфатор, на квадриге, и к тому же был удостоин высокого звания отца отечества.

В области архитектуры и скульптуры Август начал с выполнения традиционных обязанностей, актов демонстративного благочестия и с многочисленных реставрационных работ, которые служили ему для легитимизации собственной власти. Восстановление храмов и святынь, расширение и обновление общественных зданий, систематическое оживление традиций, обычаев и достижений предков служило интересам укрепления новой политической системы. Чем сильнее она укреплялась, тем больше проявлялись элементы специфически августовской программы.

При этом типично, что стилизация и аллегория, с одной стороны, и систематизация установления взаимосвязей с другой, приобретали все большее значение. Сознательно стилизовался не только портрет принцепса, но сообщения об исторических и военных достижениях, например, чрезвычайно незначительный компромисс с парфянами в 20 г. до н.э. был торжественно отмечен, как триумф. Причем Август в оригинальной манере выставлял на всеобщее обозрение свои достижения еще и тем, что рядом с ним размещались фасты – перечень всех римских консулов и триумфаторов от самого начала до Августа.