Текст книги "Собрание сочинений. Том 13"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 58 страниц)

Ф. ЭНГЕЛЬС
САВОЙЯ И НИЦЦА

В то время как губернатор Шамбери определенно заявил, что король Сардинии никогда не имел в виду уступать Савойю Франции, мы имеем заверения английского министра иностранных дел, сделанные им в палате общин 2-го сего месяца, что прошлым летом граф Валевский от имени французского императора отказался от этого проекта. Однако эти заявления лорда Джона Рассела относятся к периоду, имевшему место несколько месяцев тому назад, и то, что тогда отрицалось, возможно, теперь почти уже свершилось. Конечно, трудно и даже невозможно поверить, чтобы движение в пользу присоединения к Франции, развивавшееся в последнее время среди населения Савойи, было чисто местного происхождения. По всей вероятности, оно разжигалось французскими агентами, а правительство короля Виктора-Эммануила санкционировало его или, по крайней мере, терпимо относилось к нему.

Савойя – провинция с полным и бесспорным преобладанием французской национальности, подобно западным кантонам Швейцарии. Народ говорит на южнофранцузском диалекте (провансальском или лимузинском), но литературный и официальный язык повсюду французский. Однако это вовсе не доказывает того, что савойяры желают быть присоединенными к Франции и особенно к бонапартистской Франции. Согласно заметкам одного германского офицера, который в январе 1859 г. совершил по этой стране поездку с военной целью, сторонники присоединения к Франции нигде не имеют какого-либо влияния, за исключением Шамбери и других городов Нижней Савойи, в то время как Верхняя Савойя, Морьен и Тарантез предпочитали бы остаться при своем теперешнем положении, а Шабле, Фосиньи и Женевэ – три северных округа – образовать новый кантон в составе Швейцарского союза. Тем не менее Савойя, будучи целиком французской, несомненно будет все больше и больше тяготеть к основному центру французской национальности и в конце концов присоединится к нему, так что это лишь вопрос времени.

С Ниццей дело обстоит иначе. Население графства Ницца также говорит на провансальском диалекте, но здесь литературный язык, образование, национальный дух – все итальянское. Североитальянский и южнофранцузский диалекты настолько близки друг другу, что почти невозможно сказать, где кончается один и где начинается другой. Даже говор Пьемонта и Ломбардии по своим флексиям является целиком провансальским, в то время как образование слов из латинских корней по существу такое же, как в итальянском языке. Требовать присоединения Ниццы, ссылаясь на этот говор, было бы невозможно, поэтому ее присоединения теперь требуют на основании ее предполагаемых симпатий к Франции, существование которых, впрочем, более чем проблематично. Несмотря на эти симпатии и на свои особый говор, Ницца – целиком итальянская провинция. Это убедительнее всего доказывается тем обстоятельством, что она дала par excellence {по преимуществу. Ред.} итальянского солдата Джузеппе Гарибальди. Представить себе Гарибальди французом было бы просто смешно.

Уступка обеих этих провинций с чисто финансовой точки зрения не нанесла бы большого ущерба Пьемонту. Савойя – бедная провинция, которая хотя и дает лучших солдат для сардинской армии, тем не менее никогда не покрывает расходов по своему собственному управлению. Финансовое положение Ниццы не намного лучше, и, кроме того, она представляет собой лишь маленькую полоску земли. Потеря, очевидно, была бы небольшая. Ниццу, хотя она является итальянской провинцией, можно было бы принести в жертву ради объединения Северной и Центральной Италии, а потеря иностранной провинции вроде Савойи могла бы даже считаться выгодной, поскольку это может способствовать объединению Италии. Но если подойти к вопросу с военной точки зрения, то дело представится в совершенно ином свете.

От Женевы до Ниццы нынешняя граница между Францией и Сардинией представляет собой почти прямую линию. Море на юге и нейтральная Швейцария на севере отрезают все пути к ней. В этом смысле в войне между Италией и Францией положение воюющих сторон было бы равным. Но и Савойя, и Ницца расположены за главным Альпийским хребтом, окружающим собственно Пьемонт обширным полукругом, и обе открыты в сторону Франции. Таким образом, в то время как на пограничной линии между Пьемонтом и Францией каждая сторона владеет одним склоном Альпийского хребта, в северной и южной частях границы Италия владеет обоими склонами хребта и потому целиком господствует над перевалами.

К тому же вследствие недостаточно развитой торговли все дороги, ведущие через Альпы из Пьемонта во Францию, оказались в страшно запущенном состоянии, между тем как дорога через Монсени из Пьемонта в Савойю и дорога через Коль-ди-Тенду из Пьемонта в Ниццу являются главными путями европейской торговли и содержатся в полном порядке. В результате во всех войнах между Италией и Францией, – в тех случаях, когда нападающей стороной была Италия, – как Ницца, так и Савойя служили естественными операционными базами для вторжения во Францию, а когда нападающей стороной была Франция, ей приходилось завоевывать обе эти провинции, чтобы быть в состоянии вести наступление на трансальпийскую Италию. И хотя итальянцы не смогли бы удержать ни Ниццу, ни Савойю перед лицом численно превосходящей армии, все же эти провинции давали возможность заблаговременно сосредоточить итальянские силы на равнинах Пьемонта и таким образом служили гарантией от неожиданного нападения.

Если бы военные выгоды, вытекающие для Италии из обладания Савойей и Ниццей, ограничивались лишь этими позитивными выгодами, то провинциями этими все же можно было бы пожертвовать без какого-либо серьезного ущерба. Но наиболее значительными являются выгоды негативные. Представим себе, что Монблан, Монт-Изеран, Монсени и Коль-ди-Тенда являются Гигантскими каменными столбами, которыми обозначена граница Франции. В этом случае граница, вместо того чтобы представлять собой прямую линию, как теперь, окружила бы Пьемонт огромной дугой. Шамбери, Альбервиль, Мутье – пункты, где сходятся главные дороги, – были бы превращены во французские базы. Французы укрепили бы северный склон Монсени и охраняли бы его; аванпосты обеих стран встретились бы на вершинах этой горы, в двух переходах от Турина. На юге центром французских баз стала бы Ницца, а аванпосты расположились бы в Онелии, на расстоянии четырех переходов от Генуи. Таким образом, даже в мирное время французы находились бы у самых ворот двух крупнейших городов Северо-Западной Италии, и так как их территория почти окружила бы Пьемонт с трех сторон, они могли помешать сосредоточению итальянской армии в долине верхнего течения По. Всякая попытка сосредоточить итальянские силы к западу от Алессандрии подвергла бы их опасности быть атакованными раньше, чем будет завершено сосредоточение, другими словами, подвергла бы их опасности быть разбитыми по частям. Таким образом, центр обороны Пьемонта сразу же переместился бы из Турина в Алессандрию; иначе говоря, собственно Пьемонт потерял бы возможность серьезно обороняться и оказался бы со власти французов. Именно это Луи-Наполеон и называет

«свободной и благодарной Италией, которая будет обязана своей независимостью одной только Франции».

Обратившись к северу, мы увидим, что то, что для Италии является постоянной угрозой, для Швейцарии было бы смертельным ударом. Если Савойя станет французской, то вся Западная Швейцария, от Базеля до Большого Сен-Бернара, была бы со всех сторон окружена французской территорией и в случае войны ее нельзя было бы удержать ни одного дня. Это настолько очевидно, что Венский конгресс решил нейтрализовать как Северную Савойю, так и Швейцарию, и в случае войны предоставить Швейцарии право занять и оборонять этот район. Сардиния, незначительное государство с четырьмя миллионами жителей, не могла протестовать против такого решения, но может и захочет ли Франция допустить, чтобы часть ее территории была тем самым и военном отношении подчинена другому, и притом меньшему, государству? Сможет ли Швейцария в случае войны сделать попытку оккупировать и держать под своим военным контролем французскую провинцию? Конечно, нет. А в таком случае Франция могла бы в любой удобный для нее момент так же легко и спокойно присоединить и всю французскую Швейцарию – Бернскую Юру, Невшателъ, Во, Женеву и те части Фрибура и Вале, какие она сочтет целесообразным, – как Савойю и Ниццу; а вплоть до этого момента Швейцария находилась бы под столь сильным влиянием и контролем Франции, как если бы она была ее простым придатком. Что касается нейтралитета Швейцарии в случае войны, то он перестал бы существовать с самого момента ее объявления. Не может быть никакого нейтралитета, если великая и воинственная держава в любой момент в состоянии раздавить своего нейтрального соседа.

Этот с виду невинный план присоединения Савойи и Ниццы означает не что иное, как установление французского господства в Италии и Швейцарии, т. е. обеспечение господствующего положения Франции в Альпах. После того как будет осуществлен этот маленький план, много ли пройдет времени, прежде чем мы явимся свидетелями попытки установить господство Франции и на Рейне?

Написано Ф. Энгельсом около 30 января 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5874, 21 февраля 1860 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Ф. ЭНГЕЛЬС
ВОЙНА С МАВРАМИ

Так как первый, а может быть и последний акт испанской войны в Марокко в настоящее время закончен и так как прибыли все подробные официальные сообщения, мы еще раз можем вернуться к этому вопросу.

1 января испанская армия покинула позиции у Сеуты с целью повести наступление на Тетуан, отстоящий всего на расстоянии в 21 милю. Хотя маршал О'Доннель ни разу не был серьезно атакован или остановлен неприятелем, ему понадобилось не менее месяца, чтобы вывести свои войска на подступы к этому городу. Отсутствие дорог и необходимые предосторожности не являются достаточным оправданием для такой неслыханной медлительности; ясно также, что испанцы не использовали полностью своего господства на море. Не может служить оправданием и то, что им приходилось прокладывать дорогу для тяжелой артиллерии и обоза с продовольствием. Одно и другое можно было перевезти главным образом на судах, в то время как армия, снабженная продовольствием на неделю и не имеющая при себе иных орудий, кроме горной артиллерии (перевозимой на мулах), могла бы достигнуть господствующих над Тетуаном высот самое большее в пять дней и соединиться с дивизией Риоса, которой тогда, как и три недели спустя, ничто не могло бы помешать высадиться у устья реки Вахад-эль-Джелу. Сражение, имевшее место 4 февраля, могло бы произойти 6 или 7 января и, вероятно, при еще более благоприятных для испанцев условиях; таким образом, были бы сохранены тысячи людей, выбывших из строя в связи с болезнями, и 8 января Тетуан мог быть взят.

Такое утверждение может показаться смелым. Конечно, О'Доннелю, не менее, чем любому из его солдат, хотелось достичь Тетуана; он проявил храбрость, осторожность, хладнокровие и прочие качества солдата. Если ему понадобился месяц, чтобы появиться у Тетуана, каким образом мог бы он сделать то же самое в одну неделю? О'Доннель мог привести свои войска двумя путями. Во-первых, он мог избрать главным образом сухопутные коммуникации, а судами пользоваться исключительно как вспомогательным средством. Именно так он и поступил. Он организовал регулярную транспортировку провианта и боевых припасов по суше, а армию снабдил большим количеством полевой артиллерии, состоящей из двенадцатифунтовых орудий. Его армия должна была в случае необходимости быть совершенно независимой от флота; последнему предназначалось служить лишь второй линией коммуникации с Сеутой, полезной, но отнюдь не обязательной. Этот план потребовал, разумеется, организации огромного обоза, а наличие обоза сделало необходимым прокладку дороги. Так была потеряна неделя на прокладку дороги от занимаемой позиции до берега моря; и почти на каждом шагу вся колонна – армия, обоз и все прочее – останавливалась, пока строился новый участок дороги для продвижения на следующий день. Таким образом, продолжительность перехода измерялась длиной участка дороги, который могли прокладывать изо дня в день испанские инженерные войска; а длина эта, по-видимому, составляла в среднем около полумили в день. Так, самый способ, избранный для перевозки продовольствия, вызывал необходимость колоссального увеличения обоза, ибо, само собой разумеется, чем дольше армия оставалась в пути, тем больше она потребляла продовольствия. Тем не менее, когда примерно 18 января шторм заставил пароходы отойти от берега, армии пришлось голодать, и это в непосредственной близости от своей базы в Сеуте; еще один день шторма, и одной трети армии пришлось бы возвращаться, чтобы доставить провиант для оставшихся двух третей. Таким-то образом маршал О'Доннель заставлял 18000 испанцев прогуливаться в течение целого месяца вдоль африканского берега, делая по две трети мили в день. Раз эта система снабжения армии была принята, то никакая сила в мире не могла бы сколько-нибудь значительно сократить продолжительность этого ни с чем не сравнимого похода. Но не было ли вообще ошибкой принятие этой системы?

Если бы Тетуан представлял собой город, удаленный от берега моря не на четыре, а на двадцать одну милю, то, разумеется, иного выбора не было бы. В своих экспедициях в глубь Алжира французы встретились с такими же трудностями и преодолевали их теми же способами, правда, с большей энергией и быстротой. В Индии и Афганистане англичане избегли этих хлопот благодаря тому, что сравнительно легко находили вьючных животных и корм для них в этих странах; артиллерия их была легкая, не требовавшая хороших дорог, ибо кампании проводились только в сухое время года, когда армия может передвигаться и без дорог. Но одним лишь испанцам и маршалу О'Доннелю выпало на долю в течение целого месяца вести армию вдоль морского берега и за все это время покрыть огромное расстояние в 21 милю!

Все это показывает, что как практика, так и теория в испанской армии являются весьма устарелыми. С флотом из пароходов и парусных судов, постоянно находящимся на виду у армии, этот поход представляет собой нечто совершенно смехотворное, а солдаты, выведенные из строя в продолжение этого похода холерой и дизентерией, оказались жертвами предрассудков и бездарности. Построенная инженерными войсками дорога фактически не обеспечивала связи с Сеутой, ибо испанцы владели ею только там, где им случалось расположить свой лагерь. В тылу же мавры в любой день могли сделать ее непроходимой. Чтобы доставить известие или препроводить обратно в Сеуту транспорт, требовалась, по крайней мере, дивизия в 5000 человек. В течение всего похода связь с этим городом поддерживалась только пароходами. И при всем этом продовольствие, которое армия имела при себе, было настолько недостаточным, что не прошло и двадцати дней, как армия оказалась на грани голода и была спасена только запасами флота. Для чего же в таком случае вообще было строить эту дорогу? Для артиллерии? Но ведь испанцы, должно быть, наверняка знали, что у мавров не было полевой артиллерии и что их собственные нарезные горные пушки превосходили все, что неприятель мог им противопоставить. Зачем же в таком случае было тащить с собой всю эту артиллерию, если она целиком могла быть доставлена морем из Сеуты в Сан-Мартин (в устье Вахад-эль-Джелу, или реки Тетуан) за каких-нибудь несколько часов? На всякий случай армию могла бы сопровождать одна батарея полевых орудий, и испанская артиллерия, по-видимому, очень уж неуклюжа, если ее не могли передвигать по любой местности со скоростью 5 миль в день.

Как доказала высадка дивизии Риоса у Сан-Мартина, испанцы обладают количеством судов, достаточным для перевозки одновременно по крайней мере одной дивизии. Если бы наступление производилось английскими или французскими войсками, то нет сомнения, что эта дивизия была бы немедленно высажена у Сан-Мартина, после того как из Сеуты было бы произведено несколько демонстраций, чтобы привлечь внимание мавров к этому пункту. Такая дивизия, численностью в 5000 человек, расположенная за легкими полевыми укреплениями, которые можно было возвести в течение одной ночи, могла бы безбоязненно ожидать атаки любого количества мавров. Но в случае благоприятной погоды можно было бы высаживать ежедневно по одной дивизии, и таким образом армия могла бы быть сосредоточена у Тетуана в шесть или восемь дней. Допустим, что О'Доннель не желал подвергать атаке одну из своих дивизий, оторванную от остальной армии в продолжение трех или четырех дней: его войска состояли из молодых солдат, еще не привыкших к войне, и ему нельзя ставить в упрек, что он не стал на этот путь.

Но он несомненно мог бы сделать следующее. Снабдив каждого солдата пайком на неделю, захватив всю свою горную артиллерию, а быть может, и одну батарею полевых орудий и столько запасов, сколько можно было погрузить на вьючных мулов и лошадей, он мог бы двинуться от Сеуты и как можно скорее достигнуть Тетуана. Даже принимая во внимание все трудности, 8 миль в день – это, конечно, довольно мало. Но даже при скорости движения, скажем, в 5 миль продолжительность похода составила бы четыре дня. Допустим, два дня уйдет на бои, хотя плохи должны быть победы, которые не приносят выигрыша пяти миль пространства. В общем это составило бы шесть дней, включая все задержки из-за погоды, ибо армия без обоза, конечно, может делать четыре или пять миль в день почти при любой погоде. Таким образом, армия достигла бы равнины у Тетуана до того, как израсходовала бы взятую с собой провизию; на случай необходимости имелись паровые суда, которые могли во время похода снабжать ее провизией, что они в действительности и делали. Характер местности или условия погоды в Марокко не хуже, чем в Алжире, а ведь французы в Алжире делали гораздо большие переходы в самый разгар зимы, притом значительно углубившись в горы и не имея пароходов, которые бы поддерживали и– снабжали их. Появившись на высотах Монте-Негро и овладев перевалом, ведущим к Тетуану, можно было иметь обеспеченную связь с флотом по Сан-Мартинской дороге, причем море явилось бы операционной базой. Итак, немного смелости, и период, в течение которого армия не имела бы иной операционной базы, кроме себя самой, сократился бы с одного месяца до одной недели, и поэтому наиболее смелый из двух планов был бы также наиболее надежным, ибо чем страшнее были мавры, тем опаснее становился медленный марш О'Доннеля. А если бы армия понесла поражение на пути к Тетуану, то ей было бы гораздо легче отступить, чем в том случае, если бы она была обременена обозом и полевой артиллерией.

Продвижение О'Доннеля через Монте-Негро, которые он прошел, почти не встретив сопротивления, вполне гармонировало с его прежней медлительностью. Здесь он тоже строил и укреплял редуты, словно против него стояла самая лучшая регулярная армия. Таким образом, была потеряна целая неделя, хотя против такого противника было бы достаточно простых полевых окопов; он не мог ожидать артиллерийского нападения силами, равными шести его горным пушкам, поэтому для постройки такого лагеря было бы достаточно нескольких дней. Наконец, 4-го он атаковал укрепленный лагерь своего противника. По-видимому, испанцы в этом бою вели себя отлично; о качестве тактических мероприятий судить мы не можем, ибо немногочисленные корреспонденты в испанском лагере в интересах картинного описания и в угоду чрезмерному энтузиазму опускают все сухие военные подробности. Как пишет корреспондент лондонского «Times»: что толку описывать вам участок местности, который вы должны посмотреть сами, чтобы судить о его характере. Мавры были полностью разгромлены, и на следующий день Тетуан сдался.

Этим заканчивается первый акт кампании, и если император Марокко {Сиди-Мухаммед. Ред.} не будет слишком упрямиться, то этим, весьма возможно, закончится также и вся война. Однако трудности, с которыми до сих пор столкнулись испанцы, – трудности, усугублявшиеся их способом ведения войны, – показывают, что если Марокко выдержит до конца, то испанцам предстоит весьма нелегкая работа. Дело не в сопротивлении мавританских иррегулярных войск, которые никогда не смогут нанести поражение дисциплинированным войскам, пока последние держатся вместе и получают продовольствие; дело в неразвитости страны, в невозможности завоевать что-либо, кроме городов, и получать продовольствие и фураж даже из этих последних; армию необходимо будет рассредоточить на большое количество мелких постов, которых все же не может быть достаточно, чтобы поддерживать беспрепятственное и регулярное сообщение между захваченными городами, причем эти посты можно будет снабжать продовольствием только в том случае, если большая часть сил будет сопровождать транспорты по бездорожной местности через кольцо постоянно появляющихся на пути отрядов мавританских стрелков. Всем известно, каково было французам в первые пять или шесть лет их завоевательной войны в Африке снабжать продовольствием даже такие города, как Блида и Медея, не говоря уже о пунктах, более отдаленных от берега. Принимая во внимание, что климатические условия быстро изнуряют европейские армии, шесть или двенадцать месяцев подобной войны будут не шуточным делом для такой страны, как Испания.

Если война будет продолжаться, в первую очередь наступление будет развернуто, конечно, на Танжер. Путь из Тетуана в Танжер идет через горный перевал, а затем вниз по долине реки. Все это внутренние районы страны, поблизости нет пароходов для подвоза запасов, нет также и дорог. Расстояние равно приблизительно 26 милям. Сколько времени понадобится маршалу О'Доннелю, чтобы пройти это расстояние, и сколько солдат должен он будет оставить в Тетуане? Передают, что он сказал, будто для удержания за собой этого города понадобится 20000 человек, но это, конечно, сильно преувеличено. Имея 10000 человек в самом городе и в окрестностях бригаду в укрепленном лагере у Сан-Мартина, этот пункт будет в достаточной степени в безопасности; такая группа всегда могла бы принять бой и достаточными силами отразить любое наступление мавров. Танжер можно взять бомбардировкой с моря и с моря же ввести в пего гарнизон. То же самое можно сказать о Лараше, Сале и Могадоре. Но если испанцы намереваются действовать таким образом, то зачем было предпринимать длительный поход на Тетуан? Достоверно одно: если Марокко продержится еще год, то, чтобы принудить его к миру, испанцам придется еще многому поучиться в военном деле.

Написано Ф. Энгельсом в начале февраля 1860 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5896, 17 марта 1860 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского