Текст книги "Немецкая идеология"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 52 страниц)
Достаточно будет нескольких примеров, чтобы показать, что господин Грюн остается верен себе и в этом отделе.
Он переводит на стр. 437 – 444 несколько выдержек из политико-экономических рассуждений Прудона о том, что собственность невозможна, и под конец восклицает:
«К этой критике собственности, являющейся полным ее разложением, нам нечего прибавить! Мы не собираемся писать здесь новую критику, которая снова устранила бы равенство производства, разрозненность равных работников. Я уже выше сделал необходимые намеки, остальное» (т.е. то, на что господин Грюн не намекнул) «выяснится при создании нового общества, при установлении истинных отношений владения» (стр. 444).
Так господин Грюн старается увильнуть от рассмотрения политико-экономических взглядов Прудона, пытаясь в то же время возвыситься над ними. Все доказательства Прудона ошибочны, но господин Грюн увидит эти ошибки лишь тогда, когда это будет показано другими.
Замечания о Прудоне, сделанные в «Святом семействе», а именно, что Прудон критикует политическую экономию с политико-экономической, а право с юридической точки зрения, – господин Грюн просто списал. Однако он так мало понял [в чем тут дело, что пропустил самую суть, – утверждение, что Прудон выдвигает против практики юристов и экономистов их иллюзии – и в порядке пояснения приведенного положения изрекает совершенно бессмысленные фразы].
Самое важное в книге Прудона «О создании порядка в человечестве» {385}, это – его dialectique sérielle [499]499
– сериальная диалектика. Ред.
[Закрыть], попытка дать метод мышления, который на место самостоятельных мыслей поставил бы процессмышления. Прудон, исходя из французской точки зрения, ищет диалектику, подобную той, которую действительно дал Гегель. Родство с Гегелем имеется здесь, таким образом, реально, а не по фантастической аналогии. И поэтому здесь было бы не трудно дать критику прудоновской диалектики тому, кто уже справился с критикой гегелевской диалектики. Но от «истинных социалистов» никак нельзя было этого требовать, раз даже философ Фейербах, которого они причислили к своим, не сумел этого сделать. Господин Грюн пытается увильнуть от своей задачи поистине забавным способом. Как раз там, где он должен был бы пустить в ход свою тяжелую немецкую артиллерию, он выкидывает неприличное коленце. Заполнив несколько страниц переводами из Прудона, он вдруг заявляет с широковещательной беллетристической captatio benevolentiae [500]500
– попыткой завоевать благосклонность. Ред.
[Закрыть], что Прудон со всей своей dialectique sérielle лишь разыгрывает ученого. Правда, он спешит утешить его восклицанием:
«Ах, мой дорогой друг, что касается учености» (и « приват-доцентуры»), «то не обманывайся. Мы должны были забыть все то, что наши школьные наставники и университетские машины» (за исключением Штейна, Рейбо и Кабе) «с таким бесконечным трудом, при таком отвращении с нашей и с их стороны старались нам внушить» (стр. 457).
В доказательство того, что теперь господин Грюн учится уже не «с таким бесконечным трудом», хотя, может быть, все еще с «таким же отвращением», он, начав свои социалистические исследования и письма в Париже 6 ноября, уже к ближайшему 20 января «с необходимостью» закончил не только свои исследования, но и изображение«истинного общего впечатления от всего процесса в целом».
V. «Доктор Георг Кульман из Гольштейна»,или
Пророчество «Истинного социализма»
«Новый мир, или царство духа на земле. Возвещение»
{386}
«Не было человека», – читаем мы в предисловии, – «который выразил бы все наши страдания, все наши томления и надежды, словом – все, что волнует нашу эпоху в ее сокровеннейшей глубине. Среди этой мучительной борьбы сомнений и чаяний он должен был выйти из своего духовного одиночества и дать нам решение загадки, которая окружает нас со всех сторон, воплотившись в столь яркие образы. – Этот человек, которого ждет наша эпоха, появился. Это – д-р Георг Кульман из Гольштейна».
Август Беккер, автор этих строк, дал себя, таким образом, уговорить человеку весьма ограниченного ума и очень сомнительного характера, поверив ему, что ни одна загадка еще не решена и что ни одна действенная сила не пробудилась; коммунистическое движение, охватившее уже все цивилизованные страны, – это-де только пустой орех, в котором не удается обнаружить ядро, мировое яйцо, снесенное великой мировой курицей без содействия петуха; настоящее же ядро ореха и настоящий петух, гордость всего курятника, это – д-р Георг Кульман из Гольштейна!..
Но этот великий мировой петух, в действительности, – обыкновеннейший каплун, который одно время кормился у немецких ремесленников в Швейцарии и который не избежит своей судьбы…
Мы отнюдь не считаем д-ра Кульмана из Гольштейна совершенно ординарным шарлатаном и ловким обманщиком, который сам нисколько не верит в целительную силу своего жизненного эликсира и всей своей макробиотикой имеет в виду только одно – как бы сохранить жизнь своей собственной персоны; нет, мы отлично знаем, что этот вдохновленный свыше доктор – спиритуалистическийшарлатан, благочестивыйобманщик, мистическийхитрец, который, однако, как и вся его порода, не очень разборчив в выборе средств, ибо его особа неразрывно срослась с его священной целью. Дело в том, что священные цели всегда теснейшим образом срастаются со священными особами, ибо они имеют чистоидеалистический характер и существуют только в голове. Все идеалисты, как философские, так и религиозные, как старые, так и новые, верят в наития, в откровения, в спасителей, в чудотворцев, и только от степени их образования зависит, принимает ли эта вера грубую, религиозную форму или же просвещенную, философскую, подобно тому как только от степени их энергии, характера, общественного положения и т.д. зависит, относятся ли они к вере в чудеса пассивно или активно, т.е. являются ли они пастырями-чудотворцами или их паствой, и, далее, преследуют ли они при этом теоретические или практические цели.
Кульман очень энергичный человек, не лишенный к тому же философского образования; он относится к вере в чудеса отнюдь не пассивно и при этом преследует цели весьма практического характера.
Август Беккер разделяет с Кульманом только национальный душевный недуг. Этот добрый человек «жалеет людей, не способных постигнуть, что воля и мысль эпохи могут быть выражены лишь отдельными личностями». – Для идеалиста всякое преобразующее мир движение существует только в голове некоего избранника, и судьба мира зависит от того, не получит ли эта голова, обладающая всей премудростью как своей частной собственностью, смертельного ранения от какого-либо реалистического камня, прежде чем она успеет провозгласить свои откровения. – «Разве это не так?» – вызывающе спрашивает Август Беккер. – «Соедините всех философов и теологов данной эпохи, пусть они обсуждают и голосуют, и посмотрим, что из этого получится!»
Для идеолога все историческое развитие сводится к теоретическим абстракциям исторического развития, сложившимся в «головах» всех «философов и теологов данной эпохи», и так как невозможно «соединить» все эти «головы» для «обсуждения и голосования», то необходимо должна существовать некая священная голова, являющаяся вершиной всех этих философских и теологических голов, их острием, и эта вершинная, острая головаесть спекулятивное единство тупых голов– есть спаситель.
Эта система голов так же стара, как египетские пирамиды, с которыми она имеет кое-какое сходство, и так же нова, как прусская монархия, в столице которой она недавно, в подновленном виде, воскресла. – Идеалистические далай-ламы имеют то общее с действительным далай-ламой, что они готовы уговорить себя, будто мир, из которого они добывают себе пищу, не может существовать без их священных экскрементов. – Стоит только этому идеалистическому безумию сделаться практическим, как тотчас же выявляется его зловредныйхарактер: его поповское властолюбие, религиозный фанатизм, шарлатанство, пиетистское лицемерие, благочестивый обман. Чудо – это предназначенный для ослов мостикиз царства идеи в царство практики. Господин доктор Георг Кульман из Гольштейна является таким мостиком; он вдохновлен свыше и потому его волшебное слово непременно сдвинет с места самые устойчивые горы; это – утешение для терпеливых созданий, не находящих в себе достаточно энергии, чтобы горыэти взорвать естественным порохом; это – прибежище для слепых и робких, не способных заметить материальную связь в многообразно раздробленных явлениях революционного движения.
«До сих пор», – говорит Август Беккер, – «не хватало объединяющей точки».
Святой Георг без труда преодолевает все реальные препятствия, превращая все реальные вещи в идеи и объявляя себя их спекулятивным единством, благодаря чему он оказывается в состоянии «управлять и повелевать ими»:
« Общество идейесть мир. И их единство повелевает и управляетмиром» (стр. 138).
В этом « обществе идей» наш пророк распоряжается, как ему заблагорассудится.
«Будем же шествовать в нем, следуя как за путеводителем, за нашей собственной идеей и рассмотрим все самым подробным образом, поскольку этого требует наше время» (стр. 138).
Что за спекулятивное единство бессмыслицы!
Но бумага все терпит, а немецкая публика, которой пророк преподнес свои изречения оракула, была так мало знакома с философским развитием своего собственного отечества, что даже не заметила, как великий пророк в своих спекулятивных вещаниях лишь повторяет самые затасканные философские фразы, приспособив их к своим практическим целям.
Подобно тому как чудотворные исцелители и чудотворные целительные средства в медицине имеют своей основой незнакомство с законами природы, точно так же знахари и панацеи в социальной областиимеют своей основой незнакомство с законами социальногомира, а наш знахарь из Гольштейна и является как раз социалистическим пастырем-чудотворцемиз Нидерэмпта.
Этот пастырь-чудотворец сообщает прежде всего своим овечкам:
«Я вижу перед собой собрание избранников, которые еще до менястремились словом и делом содействовать благу нашего времени, а теперь явились сюда, чтобы услышать, что поведаю яо радостях и горестях человечества».
«Уже многие говорили и писали от имени человечества, но никтоеще не сказал, в чем собственно заключается недуг человечества, на что оно надеется, чего ждет и как оно могло бы осуществить свои чаяния. Но именно это яи собираюсь поведать».
И его овечки верят ему.
Во всем творении этого «святого духа», сводящего уже устаревшие социалистические теории к самым тощим и самым общим абстракциям, нет ни одной-единственной оригинальной мысли. – Даже в форме, в стиле нет ничего оригинального. Священному стилю библии гораздо удачнее уже подражали другие. Кульман взял себе в этом отношении за образец Ламенне, но он – только карикатура на Ламенне. Мы покажем нашим читателям несколько образчиков красот его стиля:
«Скажите мне, во-первых, как Вы себя чувствуете, когда думаете о том, что станется с Вами в вечности?
Многие смеются и говорят: „Что мне до вечности?“
Другие протирают глаза и спрашивают: „Вечность – что это такое?“…
„Как Вы себя чувствуете, далее, когда думаете о том часе, когда Вас поглотит могила?“
„И я слышу многие голоса“. – Среди них один говорит следующее:
„В новейшее время проповедуется учение, что дух вечен, что со смертью он лишь снова растворится в боге, из которого вышел. Но те, кто это проповедует, не могут мне сказать, что же от меня-то останется. О, лучше бы я вовсе не родился! А если я сам и не исчезну – о, мои родители, мои сестры, мои братья, мои дети и все, кого я люблю, увижу ли я вас когда-нибудь снова? О, лучше было бы мне вас никогда и не видеть!“ и т.д.
„Как Вы себя чувствуете, далее, когда начинаете думать о бесконечности?“»…
Нам делается дурно, господин Кульман, не от мысли о смерти, а от вашей фантазиина тему о смерти, от вашего стиля, от ваших жалких средстввоздействия на сердцалюдей!
«Как Ты себя чувствуешь», дорогой читатель, когда слышишь речи попа, который перед своими овечками изображает ад очень жарким, а души их делает очень податливыми, все красноречие которого направлено только на то, чтобы привести в действие слезные железысвоих слушателей и который спекулирует только на трусостисвоей общины?
Что касается тощего содержания«возвещения», то первая часть, или введение в «Новый мир», сводится к той простой мысли, что господин Кульманиз Гольштейна пришел в мир, чтобы основать на земле «царство духа», « царство небесное»; что ни один человек до него не знал, чтó такое, собственно, ад, а что – небо; что ад, это – существовавшее до сих пор общество, а рай, это – будущее общество, «царство духа»; сам же он оказывается вожделенным святым «духом»…
Все эти великие мысли – отнюдь не оригинальные мысли самого святого Георга, и ему, собственно, незачем было отправляться в утомительное путешествие из Гольштейна в Швейцарию, выходить из «своего духовного одиночества» и, спустившись к ремесленникам, «открыться» им, чтобы явить «миру» это «видение».
Что же касается той мысли, что господин д-р Кульман из Гольштейнаесть «вожделенный святой дух», то она является, конечно, его исключительным, личным достоянием и навсегда останется таковым.
И вот, священное писание нашего святого Георга развертывается, согласно его собственному «откровению», по следующему плану:
«Оно раскроет», – говорит он, – «царство духа в земном образе, дабы Вы узрели его великолепие и увидели, что ничто, кроме царства духа, не может принести спасения. – С другой стороны, оно снимет покровc Вашей юдоли скорби, дабы Вы узрели свое горе и познали корень всех своих страданий. – А затем я укажу путь, ведущий из этого горестного настоящего в радостное будущее. – Чтобы достигнуть этой конечной цели, следуйте мысленно за мной на ту высоту, откуда перед нами широко откроется дальний край».
Итак, сперва пророк дает нам узреть свой « прекрасныйкрай» {387}, свое царство небесное. Но мы видим только жалкую инсценировку неправильно понятого сен-симонизма, карикатурно облаченного в одеяние Ламенне, окаймленное воспоминаниями, позаимствованными у г-на Штейна.
Приведем важнейшие откровения о царстве небесном, которые дадут нам представление о пророческом методе. Так, на стр. 37 мы читаем:
«Выбор свободен и определяетсясклонностью каждого человека. – Склонность же человека определяетсяего задатками».
«Если в обществе, – вещает святой Георг, – каждый следует своей склонности, то решительно все имеющиеся в этом обществе задатки получают развитие, а если это так, то производится всегда то, в чем все нуждаются – как в царстве духа, так и в царстве материи. – Ибо задатки и силы, какими общество располагает, всегда соответствуют его потребностям»… «Тяготения пропорциональны призваниям», ср. также Прудона.
Господин Кульман отличается здесь от социалистов и коммунистов только встречающимся у него недоразумением, причину которого приходится искать в преследовании им своих практических целей, a также, без всякого сомнения, в его ограниченности. Он смешивает различиезадатков и способностей с неравенством владенияи неравенством удовлетворения потребностей, вызываемым этим неравенством владения, и полемизируетпоэтому против коммунизма.
«Никто не вправе иметь там» (т.е. при коммунизме) « какое-либо преимуществоперед другим», – негодует наш пророк, – «никто не вправе обладать бóльшим достояниеми жить лучше, чем другой… А если Вы сомневаетесь в этом и не желаете присоединить свой голос к общему хору, то они издеваются над Вами, проклинают Вас, преследуют и отправляют Вас на виселицу» (стр. 100).
И все же Кульман пророчествует иногда совершенно правильно.
«Поэтому в их рядах находятся все те, кто восклицает: Долой библию! Долой прежде всего христианскую религию, ибо это – религия смирения и рабского образа мысли! Долой вообще всякую веру! Мы ровно ничего не знаем о боге и бессмертии. Это – вымыслы, используемые для их выгоды» (следовало сказать: используемые попами для своей выгоды) «и всячески поддерживаемые лгунами и обманщиками. Право, кто верит еще в подобные вещи, тот круглый дурак!»
Кульман особенно яростно полемизирует против принципиальных противников учения о вере, о смирениии неравенстве, т.е. о « сословных различиях и различиях по рождению».
На омерзительном учении о предустановленном рабстве, – учении, которое в кульмановском изложении сильно напоминает взгляды Фридриха Ромера, – на теократической иерархии и, в последнем счете, на своей собственной священной особе– вот на чем основывает он свой социализм!
«Каждой отраслью труда», – читаем мы на стр. 42, – «руководит искуснейший, который сам участвует в труде, а каждой отраслью в царстве удовлетворения потребностей руководит тот, кто, сам участвуя в потреблении, всего более доволен жизнью. – Но, подобно тому как общество, являясь нераздельным, живет единымдухом, так и всем его строем руководит и управляет только одинчеловек. – И он – мудрейший, добродетельнейшийи блаженнейший».
На стр. 34 мы узнаем:
«Если духчеловека стремится к добродетели, то человек расправляетсвои членыи движетими, он развивает и образует и формирует все в себе и вне себя согласно своему желанию. – А если его дух пребывает в хорошем состоянии, то человек должен это состояние ощущатьвсем своим существом. – Вот почемучеловек ести пьети наслаждается, вот почемуон поети играети пляшет, целуети плачети смеется».
Правда, мысль, что созерцание богавлияет на аппетит, а духовное блаженство– на половой инстинкт, тоже не составляет частную собственность кульманизма; но мысль эта во всяком случае разъясняет нам некоторые темные местав книге нашего пророка.
Так, например, на стр. 36:
«То и другое» (владение и потребление) «определяется его» (т.е. человека) «трудом. Труд служит масштабом его потребностей». (Так извращает Кульман положение, что коммунистическое общество в целомимеет всегда столько же задатков и сил, сколько и потребностей.) «Ибо труд есть проявление идей и инстинктов. А на них и основываются потребности. – Но так какзадатки и потребности людей всегда различны и распределены так, что первые могут развиваться, а вторые удовлетворяться лишь в том случае, если каждый отдельный человек всегда производит для всех и если продукт, произведенный всеми, обменивается и распределяется по заслугам» (?), « токаждый получает за свой труд только стоимость».
Вся эта тавтологическая галиматья, как и следующие за ней положения и ряд других, которых мы, щадя читателя, не приводим, осталась бы для нас, конечно, непроницаемой тьмой, несмотря на прославленную А. Беккером «возвышенную простотуи ясность» «откровения», не будь у нас ключак ней в практических целях, преследуемых пророком. – Все сейчас станет совершенно ясно.
«Стоимость», – продолжает вещать господин Кульман, – «определяет самое себя согласно потребности всех» (?). «В стоимости всегда содержится труд каждого индивида и на это» (?) «он может достать себе все, что только его душе угодно».
«Видите ли, друзья мои», – читаем мы на стр. 39, – «общество истинных людей всегда рассматривает жизнь… как… школу самовоспитания. И при этомоно желаетбыть блаженным. – Но нечто подобное» (?) «необходимо должно проявитьсяи стать видимым» (?), «иначе оно» (?) « невозможно».
Что хотел тут сказать господин Георг Кульман из Гольштейна, утверждая, что «нечто подобное» (жизнь? или же блаженство?) должно «проявиться» и «стать видимым», ибо иначе «оно» «невозможно»; что он хотел сказать, заявляя, что «труд» содержится в «стоимости» и что на это (на что?) можно достать себе все, что только душе угодно; чтó он, наконец, имел в виду, говоря о «стоимости», которая определяет самое себя согласно «потребности», – всего этого опять-таки нельзя понять, если не помнить о главной сутивсего откровения, о его практической сути.
Постараемся поэтому дать практическое объяснение.
Как мы узнаем от Августа Беккера, святому Георгу Кульману из Гольштейна сильно не везло на родине. Он поехал в Швейцарию и там увидел совершенно «новый мир» – коммунистические общества немецких ремесленников. Это пришлось ему по душе, – и вот он тотчас же стал прилаживаться к коммунизму и коммунистам. Как рассказывает нам Август Беккер, он всегда «неутомимо работал над дальнейшимусовершенствованием своего учения, чтобы поднять его на высотувеликой эпохи», т.е. среди коммунистов он ad majorem Dei gloriam [501]501
– для вящей славы бога. Ред.
[Закрыть]стал коммунистом.
Вначале все шло прекрасно.
Но один из существеннейших принципов коммунизма, отличающий его от всякого рода реакционного социализма, заключается в основанном на изучении природы человека эмпирическом убеждении, что различия мозгаи умственных способностей вообще не влекут за собой различий желудкаи физических потребностей; отсюда следует, что неверное, основанное на наших нынешних порядках положение: «каждому по его способностям» должно – поскольку оно относится к потреблению в узком смысле слова – превратиться в положение: « каждому по его потребностям», иными словами: различиев деятельности, труде, не влечет за собой никакого неравенства, никакой привилегиив смысле владения и потребления.
С этим наш пророк не мог примириться, ибо стремление быть привилегированным, выделенным, избранным и составляет зудпророка. «Но нечто подобное необходимо должно проявиться и стать видимым, иначе оно невозможно». Без практических привилегий, без ощущаемого зудапророк не был бы пророком, он был бы не практическим, а только теоретическимбожьим человеком, он был бы философом. – Поэтому пророк должен втолковать коммунистам, что различие деятельности, труда, влечет за собой различие стоимостии блаженства(или потребления, заработка, удовольствия: все это одно и то же), а так как каждый сам определяет свое блаженство, как и свой труд, то отсюда вытекает, что он, пророк, – в этом-то и заключается практический смысл откровения – достоин лучшей жизни, чем простой ремесленник [502]502
В одной неизданной лекции наш пророк, впрочем, высказал это совершенно открыто.
[Закрыть].
Теперь все темные места в проповеди нашего пророка становятся ясными: что «владение» и «потребление» каждого индивида соответствуют его «труду»; что «труд» человека служит мерилом его « потребностей» и что, следовательно, каждый получает «стоимость» за свой труд; что «стоимость» определяет самое себяв соответствии с «потребностью», что труд каждого «содержится» в стоимости и что за это каждый может достать себе все, что его «душе» угодно; наконец, что «блаженство» избранных должно «проявиться и стать видимым», ибо иначе оно «невозможно».
Теперь вся эта бессмыслица становится понятной.
Мы не знаем, как далеко на деле заходит д-р Кульман в своих практических притязаниях по отношению к ремесленникам. Но мы знаем, что его учение есть основной догмат всякого духовного и светского властолюбия, мистический покров всякой ханжески скрываемой жажды наслаждений, прикрашивание всякой низости, что оно является источником бесчисленных извращений.
Мы должны еще показать читателю тот путь, который, по уверению господина Кульмана из Гольштейна, «ведет из этого горестного настоящего в радостное будущее». – Путь этот – приятный и усладительный, он подобен весеннему дню в цветущем саду – или же цветущему саду в весенний день.
«Тихо и нежно приходит весна, – теплой рукою взращивает почки, – и почки становятся цветами, – она кличет жаворонка и соловья – и пробуждает кузнечика в траве. – Пусть так же, как весна, придет и новый мир» (стр. 114 и сл.).
Наш пророк рисует в поистине идиллических красках переход от нынешней социальной изолированности к жизни в сообществе. – Подобно тому как он превращает реальное общество в «общество идей», чтобы «шествовать в нем, следуя, как за путеводителем, за собственной идеей и рассматривая все самым подробным образом, поскольку этого требует его время», – подобно этому действительное социальное движение, уже приобретающее во всех цивилизованных странах характер предвестника грозного общественного переворота, он превращает в идиллическое, мирное преображение, в тихую уютную жизнь, при которой все имущие и властвующие мира сего могут преспокойноспать. – Для идеалиста действительностьзаключается в теоретических абстракцияхдействительных событий, в их идеальных знаках, а действительные события, это – только « знакитого, что старый мир идет к гибели».
«Почему Вы», – изливает пророк свой гнев на стр. 118, – «так судорожно хватаетесь за явления сегодняшнего дня, ведь они являются только признаками того, что старыймир идет к гибели; почему тратите Вы свои силы на такие стремления, которые бессильны удовлетворить Ваши надежды и чаяния?»
«Не разрушать и уничтожать должны Вы преграды, стоящие на Вашем пути, а обойти и покинуть их. – И когда Вы их обойдете и покинете, они исчезнут сами собой, ибо у них не будет больше пищи».
«Если Вы ищете истину и распространяете свет, ложь и мрак исчезают из Вашей среды» (стр. 116).
«Но многие скажут: „Как можем мы построить новую жизнь, когда еще существует старый порядок, мешающий нам строить? Не следует ли раньше разрушить его?“» – «Ни в коем случае», – отвечает мудрейший, добродетельнейший и блаженнейший. – «Ни в коем случае. Если Вы живете совместно с другими людьми в доме, который обветшал и стал для Вас тесен и неудобен, а, между тем, Ваши соседи желают в нем остаться, то Вы не сломаете его и не останетесь жить под открытым небом, а сперва построите себе новое жилище, в которое и переселитесь, когда оно будет готово, предоставив старый дом его участи» (стр. 120).
Далее пророк на целых двух страницах преподносит правила того, как можно прокрастьсяв новый мир. Затем он становится воинственным.
«Но недостаточно Вам объединиться и отречься от старого мира. – Вам придется прибегнуть и к оружию, чтобы бороться против него и расширить и укрепить Ваше царство, но не путем насилия, а путем свободного убеждения».
Если, однако, все жепридется взять в руки действительныймеч и подвергнуть риску свою действительнуюжизнь, чтобы «завоевать царство небесное силою», то в этом случае пророк обещает своему священному воинству бессмертие в русском смысле (русские верят, что они воскреснут в тех местах, где они жили, если будут убиты на войне врагом):
«А те, которые погибли в пути, воскреснут и станут еще прекраснее, чем были раньше. Поэтому» (поэтому!) «не пекитесь о своей жизни и не бойтесь смерти» (стр. 129).
Значит, – успокаивает пророк свое священное воинство, – даже в борьбе, которая ведется с действительныморужием в руках, вам придется рисковать своей жизнью не на самом деле, а только по видимости.
Учение пророка действует успокоительново всех смыслах, и после образчиков, приведенных из его священного писания, не приходится уже удивляться тому, что оно встретило одобрение со стороны некоторых благодушных ночных колпаков.
