Текст книги "Немецкая идеология"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 52 страниц)
«Как это изменить?» – восклицает Санчо. – «Только одним способом: не признавать никакой обязанности, т.е. не связывать Себя и не давать Себя связывать. – Но Меня будут связывать! – Мою волю никто не может связать, и Мое внутреннее сопротивлениеостается свободным!» (стр. 258).
«Славят трубы и литавры
Светлость юную его!» {243}
При этом святой Санчо забывает «развить то простое соображение», что его «воля» во всяком случае «связана» постольку, поскольку она, против его воли, является «внутренним сопротивлением».
В вышеприведенном положении о том, что единичная воля связана выраженной в виде закона всеобщей волей, завершается, между прочим, идеалистическое воззрение на государство, – воззрение, для которого все дело сводится только к воле и которое привело французских и немецких писателей к хитроумнейшим мудрствованиям [311]311
Далее в рукописи перечеркнуто: «Почувствует ли себя завтра своеволие индивида стесненным тем законом, который оно вчера помогло установить, – это зависит от того, сложились ли за это время новые обстоятельства, изменились ли интереса индивида настолько, что установленный вчера закон уже не соответствует больше этим изменившимся интересам. Если эти новые обстоятельства затрагивают интересы всего господствующего класса, то этот класс изменит закон; если же они затрагивают только отдельных лиц, то внутреннее сопротивление этих последних не встретит, конечно, со стороны большинства никакого внимания.
Располагая этой свободой внутреннего сопротивления, Санчо может теперь восстановить ограничение воли одного волей других, чтó и составляет как раз основу вышеупомянутого идеалистического взгляда на государство.
„Ведь все должно перевернуться вверх дном, если всякий сможет делать все, что он захочет. – Но кто говорит, что всякий может делать все?“ („Что он захочет“ здесь благоразумно опущено). –
„Да будет каждый из вас всемогущим Я!“ – вот что провозглашал раньше согласный с собой эгоист.
„К чему, – читаем мы далее, – к чему же существуешь Ты на свете, – Ты, который вовсе не обязан позволять по отношению к себе решительно все? Защищайся, и никто тебе ничего не сделает“ (стр. 259). И чтобы отбросить последнюю видимость различия, он за одним „Ты“ ставит еще „несколько миллионов“ „защитников“, так что все его рассуждение вполне может сойти за „неуклюжее“ начало теории государства в духе Руссо». Ред.
[Закрыть].
Впрочем, если дело идет только о том, чтобы «иметь волю», а не о том, чтобы «быть в состоянии ее осуществить», и, в худшем случае, только о «внутреннем сопротивлении», то непонятно, почему святой Санчо во что бы то ни стало хочет устранить столь плодотворный для «воли» и «внутреннего сопротивления» предмет, как государственный закон.
«Закон вообще и т.д. – вот чего мы теперь достигли» (стр. 256).
Чему только не верит Jacques le bonhomme!
– – —
Рассмотренные до сих пор уравнения были чисто уничтожающими для государства и закона. Истинный эгоист должен былотноситься чисто отрицательно к обоим. Присвоения мы не обнаружили, но зато имели удовольствие видеть, как святой Санчо проделывает великий фокус и путем простого преобразования воли, зависящего, конечно, опять-таки от чистой воли, – уничтожает государство. Впрочем, здесь нет недостатка и в присвоении, хотя оно появляется пока лишь мимоходом и только впоследствии сможет «время от времени» давать кое-какие результаты. Две вышеприведенные антитезы:
Государственная воля, чужая воля – Моя воля, собственная воля,
Господская воля государства – Моя собственная воля могут быть сведены воедино еще и следующим образом:
Господство чужой воли – Господство собственной воли.
В этой новой антитезе, все время, впрочем, составлявшей скрытую основу штирнеровского уничтожения государства при помощи собственного своеволия, он усваивает себе политическую иллюзию насчет господства произвола, идеологической воли. Он мог бы это выразить и так:
Произвол закона – закон произвола.
Однако святой Санчо не дошел до такой простоты выражения.
В антитезе III мы уже имеем «внутренний закон», но он усваивает себе закон еще более прямолинейно в следующей антитезе:
Закон, волеизъявление государства} – {Закон, изъявление Моей воли, Мое волеизъявление
«Кто-нибудь может, конечно, объявить, какие действия он допускает по отношению к себе, и тем самым запретить себе посредством законапротивоположное этому» и т.д. (стр. 256).
Это запрещение обязательно сопровождается угрозами. Эта последняя антитеза имеет важное значение для раздела о преступлении.
Эпизоды. На стр. 256 нам заявляют, что «закон» не отличается от «произвольного повеления, приказа», потому что оба они = «волеизъявление», а значит и «повеление». – На стр. 254, 255, 260, 263 под видом того, что говорится якобы о «государстве как таковом», подсовывается прусскоегосударство и разбираются наиважнейшие для «Vossische Zeitung» вопросы – о правовом государстве, сменяемости чиновников, чиновничьем чванстве и т.п. вздор. Единственно важным является здесь открытие, что старофранцузские парламенты настаивали на праве регистрировать королевские эдикты, потому чтоони хотели «судить по собственному праву». Регистрирование законов французскими парламентами возникло вместе с возникновением буржуазии и вместе с тем обстоятельством, что приобретавшие при этом абсолютную власть короли оказались вынужденными оправдываться как перед лицом феодального дворянства, так и перед чужими государствами ссылкой на чужую волю, от которой, мол, зависит их собственная воля, и в то же время должны были дать буржуа какую-нибудь гарантию. Святой Макс мог бы более подробно узнать об этом из истории столь любимого им Франциска I; впрочем, прежде чем снова коснуться этого вопроса, он мог бы справиться в 14 томах книги «Генеральные штаты и иные национальные собрания», Париж, 1788 {244}, о том, чего хотели или не хотели французские парламенты и какое значение они имели. Вообще здесь было бы уместно вставить коротенький эпизод о начитанностинашего жаждущего завоеваний святого. Помимо теоретических книг, вроде сочинений Фейербаха и Б. Бауэра, а также гегелевской традиции, являющейся его главным источником, – помимо этих скудных теоретических источников, наш Санчо использует и цитирует следующие исторические источники: по французской революции – «Политические речи» Рутенберга и «Мемуары» Бауэров; по коммунизму – Прудона, «Народную философию» А. Беккера, «21 лист» и доклад Блюнчли; по либерализму – «Vossische Zeitung», «Sächsische Vaterlands-Blätter», Протоколы баденской палаты, снова «21 лист» и составившее эпоху сочинение Э. Бауэра {245}; кроме того, то здесь, то там, в качестве исторических документов, цитируются еще: библия, «Восемнадцатый век» Шлоссера {246}, «История десяти лет» Луи Блана, «Политические лекции» Хинрикса, «Эта книга предназначена для короля» Беттины, «Триархия» Гесса {247}, «Deutsch-Französische Jahrbücher», цюрихские «Anekdota», сочинение Морица Карьера о Кёльнском соборе, заседание парижской палаты пэров от 25 апреля 1844 г., Карл Науверк, «Эмилия Галотти» {248}, библия, – словом, весь берлинский читальный зал вместе с его владельцем Виллибальдом Алексисом-Кабанисом. Ознакомившись с этими образчиками глубокой эрудиции святого Санчо, мы без труда сможем понять, почему для него существует в этом мире так много Чуждого, т.е. Святого.
Примечание 1.
«Если Ты допускаешь, чтобы другой признавал Тебя правым, то Ты в такой же мере должен допускать, чтобы он признавал Тебя неправым. Если Ты получаешь от него оправдание и награду, то ожидай от него также обвинения и наказания. Рядом с правом идет нарушение права, с послушанием закону – преступление. Кто – Ты – такой? – Ты – преступник!!» (стр. 262).
Рядом с code civil [312]312
– гражданским кодексом. Ред.
[Закрыть]идет code pénal [313]313
– уголовный кодекс. Ред.
[Закрыть]. Рядом с code pénal – code de commerce [314]314
– коммерческий кодекс. Ред.
[Закрыть]. Кто Ты такой? – Ты – коммерсант!
Святой Санчо мог бы избавить нас от этих потрясающих сюрпризов. У него слова: «Если Ты допускаешь, чтобы другой признавал тебя правым, то Ты в такой же мере должен допускать, чтобы он признавал Тебя неправым», – лишены всякого смысла, если они должны дать новое определение. Ведь у него, согласно одному из приведенных раньше уравнений, все равно должно получиться: Если Ты допускаешь, чтобы другой признавал тебя правым, то Ты допускаешь признание чужого права, т.е. нарушение Твоего права.
Что касается преступления, то оно, как мы уже видели, есть название для всеобщей категории согласного с собой эгоиста, для отрицания Святого, для греха. В приведенных антитезах и уравнениях, в которых рассматриваются примеры Святого (государство, право, закон), отрицательное отношение Я к этим святыням – или связка – могло тоже быть названо преступлением, подобно тому как по поводу гегелевской логики, которая также является примером Святого, святой Санчо может сказать: Я – не гегелевская логика, Я – грешник по отношению к гегелевской логике. Так как речь шла о праве, государстве и т.д., то он должен был бы продолжать следующим образом: другим примером греха или преступления являются так называемые юридическиеили политическиепреступления. Вместо этого он вновь подробно повествует нам о том, что эти преступления являются
грехом против Святого,
грехом против навязчивой идеи,
грехом против призрака,
грехом против «Человека»
«Преступник является таковым только по отношению к чему-либо святому» (стр. 268).
« Уголовный кодекс существует только благодаря Святому» (стр. 318).
«Из навязчивой идеивозникают преступления» (стр.269)
«Мы видим здесь, что опять-таки „Человек“ создает также понятие преступления, гpexа, а тем самыми права». (Раньше говорилось обратное.) «Человек, в котором Я не узнаю Человека, есть грешник» (стр. 268).
Примечание 1.
«Могу ли Я допустить, что Некто совершает преступление против Меня» (утверждается наперекор французскому народу периода революции), «не допуская при этом, что он должен поступать в соответствии с тем, чтó Я считаю правильным? И такого рода поступки Я называюосуществлением Справедливости, Добра и т.д., отклоняющиеся же от этого поступки – преступлением. Поэтому Я думаю, что другие должны были бы стремиться вместе со Мной к той же самойцели… в качестве существ, которые должны повиноваться какому-нибудь „разумному“ закону» (Призвание! Назначение! Задача! Святое!!!). «Я устанавливаю, чтó такое Человек и чтó значит поступать истинно по-человечески, и требую от всякого, чтобы для него этот закон стал нормой и идеалом, в противном же случае он окажетсягрешником и преступником»… (стр. 267, 268).
При этом он проливает скорбную слезу на могиле тех «особенных людей», которые в эпоху террора были обезглавлены суверенным народом во имя Святого. Он показывает далее на одном примере, как могут быть конструированы с этой святой точки зрения названия действительных преступлений.
«Если, как в эпоху революции, этот призрак, Человек, понимается как „добрый бюргер“, то вместе с этим понятием человека устанавливаютсяизвестные „политические проступки и преступления“» (Санчо должен был бы сказать: это понятие и т.д. само устанавливаетизвестные преступления) (стр. 269).
Когда Санчо, злоупотребляя синонимикой слова citoyen [315]315
– гражданин. Ред.
[Закрыть], превращает санкюлотов революции в берлинских «добрых бюргеров»), то это – блестящий пример легковерия, которое вообще является преобладающим качеством нашего Санчо в главе о преступлении. Согласно святому Максу, «добрые бюргеры и честные чиновники» – это понятия, неразрывно связанные друг с другом. Выходит, что «Робеспьер напр., Сен-Жюст и т.д.» были «честными чиновниками», между тем как Дантон явился виновником недостатка средств в кассе и растратил государственные деньги. Святой Санчо положил хорошее начало истории революции, написанной для прусского бюргера и поселянина.
Примечание 2. – Представив таким образом политические и юридические преступления в виде примера преступления вообще, а именно, сфабрикованной им категории преступления, греха, отрицания, вражды, оскорбления, презрения к Святому, недостойного поведения по отношению к Святому, – святой Санчо может теперь смело заявить:
«В преступлении эгоист до сих пор утверждал себя и издевался над Святым» (стр. 319).
В этом месте все совершенные до сих пор преступления относятся за счет согласного с собой эгоиста, записываются в графу «крéдит», хотя впоследствии мы должны будем снова перевести некоторые из них в графу «дéбет». Санчо думает, будто до сих пор совершали преступления только для того, чтобы издеваться над «Святым» и чтобы утвердить себя не против вещей, а против Святого, воплощенного в вещах. Так как кража, совершенная каким-нибудь горемыкой, присвоившим себе чужой талер, может быть подведена под категорию преступления против закона, то поэтомунаш горемыка совершил воровство из одного удовольствия, доставляемого нарушением закона. Точь-в-точь, как выше Jacques le bonhomme вообразил, что вообще законы издаются только во имя Святого и что во имя Святого и сажают воров в тюрьму.
Так как нам здесь приходится заниматься именно юридическими и политическими преступлениями, то мы и узнаем по этому поводу, что подобные преступления «в обыкновенном смысле» влекут обычно за собой наказаниеили же, как написано, «смерть есть возмездие за грех» {249}. – После всего того, что мы уже узнали о преступлении, само собой разумеется, что наказание есть самозащита Святогои отпор осквернителям его.
Примечание 1.
«Наказание лишь тогда имеет смысл, когда оно является искуплением за нарушение святыни» (стр. 316). Налагая наказание, «Мы совершаем глупость, желая удовлетворить право, призрак» (Святое). «Святое должно» здесь «обороняться от человека». (Святой Санчо «совершает здесь глупость», ошибочно принимая «Человека» за «Единственных», за «особенное Я» и т.д.) (стр. 318).
Примечание 2.
«Уголовный кодекс существует только благодаря Святому и гибнет сам собой, когда устраняется наказание» (стр. 318).
Святой Санчо хочет, собственно, сказать следующее: Наказание гибнет само собой, когда устраняется уголовный кодекс, т.е. наказание существует только благодаря уголовному кодексу. «Но разве» существующий только благодаря наказанию уголовный кодекс «не есть бессмыслица, и разве не такая же бессмыслица» существующее только благодаря уголовному кодексу наказание? (Санчо contra [316]316
– против. Ред.
[Закрыть]Гесс, Виганд, стр. 186) {250}. Санчо принимает здесь ошибочно уголовный кодекс за учебник теологической морали.
Примечание 3. В качестве примера того, как из навязчивой идеи возникает преступление, приведем следующее:
« Святостьбрака, это – навязчивая идея. Из святостиследует, что неверность есть преступление, и поэтому известный закон о браке» (к большой досаде «н… [317]317
– немецких. Ред.
[Закрыть]палат» и «императора всер… [318]318
– всероссийского. Ред.
[Закрыть]», а также «императора японского» и «императора китайского» и в особенности «султана») «налагает за это более или менее длительное наказание» (стр. 269).
Фридрих-Вильгельм IV, который думает, что он в состоянии выкраивать законы по мерке Святого, а поэтому всегда находится в распре со всем миром, может утешиться тем, что он нашел в нашем Санчо, по крайней мере, одного человека, преисполненного веры в государство. Пусть святой Санчо сравнит прусский закон о браке, который существует только в голове своего автора, с действующими на практике определениями Code civil [319]319
– французского гражданского кодекса. Ред.
[Закрыть], и он увидит различие между святыми и мирскими законами о браке {251}. В прусской фантасмагории святость семьи должна из государственных соображений быть действительна как для мужчины, так и для женщины; во французской же практике, где жена рассматривается как частная собственность мужа, за нарушение супружеской верности наказывается только жена, и то только по требованию мужа, осуществляющего свое право собственности.
Преступление в смысле Человека} = {Нарушение закона Человека (волеизъявления государства, государственной власти), стр. 259 и сл.
Преступление в Моем смысле} = {Нарушение Моего закона (Моего волеизъявления, Моей власти), стр. 256 и passim [320]320
– в разных местах. Ред.
[Закрыть].
Оба эти уравнения противостоят друг другу как антитезы и вытекают просто из противоположности между «Человеком» и «Я». Они только подводят итог тому, что уже было сказано.
Святое наказание на «Я» – «Я» налагает наказание на «Себя».
Преступление= вражда против закона Человека (против Святого).} – { Вражда= преступление против Моего закона.
Преступник= враг или противник Святого (Святое как юридическое лицо).} – { Врагили противник= преступник против «Я», – телесного «Я».
Наказывание= самооборона Святого против «Я».} – { Моя самооборона= «Я» наказывается Мною.
Наказание= удовлетворение (месть) Человека по отношению к «Я».} – { Удовлетворение( месть) = «Я» наказывается Мной.
В последней антитезе удовлетворение может быть названо также самоудовлетворением, так как это есть удовлетворение Меня, в противоположность удовлетворению Человека.
Если в вышеприведенных антитетических уравнениях фиксировать лишь первый член их, то получается следующий ряд простых антитез, где в тезисе всегда стоит святое, всеобщее, чужое наименование, а в aнти-тезисе – всегда мирское, личное, присвоенное наименование.
Преступление – Вражда.
Преступник – Враг или противник.
Наказывание – Самооборона.
Наказание – {Удовлетворение, месть, самоудовлетворение.
Мы сделаем сейчас несколько замечаний об этих уравнениях и антитезах, которые так просты, что даже «прирожденный простофиля» (стр. 434) сумеет усвоить в пять минут этот «единственный» метод мышления. Но предварительно приведем для подтверждения еще несколько других мест в дополнение к приведенным уже раньше.
Примечание 1.
«По отношению ко Мне Ты никогда не можешь быть преступником, а только противником» (стр. 268), – и в том же смысле говорится о «враге» (стр. 256). – Преступление как вражда Человека иллюстрируется на стр. 268 примером «врагов отечества». – « Место наказания должно(моральный постулат) занять удовлетворение, имеющее целью опять-таки – не удовлетворить право или справедливость, а доставить удовлетворение Нам» (стр. 318).
Примечание 2. Борясь с ореолом святости существующей власти (с ветряной мельницей), святой Санчо не обнаруживает ни малейшего знакомства с этой властью и вовсе не собирается атаковать ее; он выдвигает только моральное требование, чтобы отношение, в каком «Я» находится к этой власти, было формально изменено. (Смотри «Логику» [321]321
См. с. 261. Ред.
[Закрыть].)
«Я вынужден считать для Себя приемлемым» (напыщенное заверение), «что он» (т.е. Мой враг, за которым стоит несколько миллионов людей) «рассматривает Меня как своего врага, но никогда я не допущу, чтобы он обращался со Мной как со своей креатурой и чтобы его разум или неразумие стали для Меня мерилом» (стр. 256, где «враг» оставляет за нашим вышеупомянутым Санчо весьма ограниченную свободу, а именно – альтернативу: или допустить, чтобы с ним обращались как с креатурой, или же получить предназначенные Мерлином для его posaderas [322]322
– ягодиц. Ред.
[Закрыть]3.300 плетей. Эту свободу предоставляет ему любой уголовный кодекс, правда, не спросив предварительно нашего пресловутого Санчо, в какой форме уведомлять его о своей вражде). – «Но импонируяпротивнику в качестве силы» (являясь для него « импозантнойсилой»), «Вы все же от этого еще не становитесь освященным авторитетом, – если только Ваш противник не злодей. Он не обязан Вас уважатьи почитать, хотя бы он и считалсяс Вами и с Вашей силой» (стр. 258).
Святой Санчо сам выступает здесь в качестве злодея [323]323
В оригинале игра слов: «Schächer» – «злодей», «schächern» – торговаться, спекулировать, обделывать темные делишки. Ред.
[Закрыть], выискивая с величайшей серьезностью различие между понятиями «импонировать» и «быть почитаемым», «считаться» и «питать почтение», – различие максимум в одну шестнадцатую долю. Когда святой Санчо «считается» с кем-нибудь, «он предается рефлексии, обладая при этом предметом, по поводу которого он рефлектирует, который он почитаети перед которым он испытывает благоговение и страх» (стр. 115).
В вышеприведенных уравнениях наказание, месть, удовлетворение и т.д. изображены как нечто, исходящее лишь от Меня. Поскольку святой Санчо является предметом удовлетворения, антитезы можно перевернуть: тогда самоудовлетворение превратится в удовлетворенность Мной, испытываемую другим, или в прекращение моего удовлетворения.
Примечание 3. Те же самые идеологи, которые могли вообразить, что право, закон, государство и т.д. возникли из всеобщего понятия, в конечном счете из понятия человека, и созданы были ради этого понятия, – эти же идеологи могут, разумеется, вообразить и то, что преступления совершаются из одного лишь пренебрежения к понятию, что преступления, вообще, являются не чем иным, как издевательством над понятиями, и что они караются лишь для того, чтобы доставить удовлетворение оскорбленным понятиям. По поводу этого мы все необходимое сказали уже выше, говоря о праве, и еще раньше, говоря об иерархии, куда мы и отсылаем читателя. – В вышеприведенных антитезах канонизированным определениям: преступление, наказание и т.д. – противопоставляется название другого определения, которое святой Санчо, по своему излюбленному обыкновению, извлекаетиз этих первыхопределений и присваивает себе. Это новое определение, – которое, как сказано, выступает здесь лишь в качестве простого названия, – будучи мирским, должно содержать в себе непосредственные индивидуальныеотношения и выражать фактическиеотношения. (Смотри «Логику».) Но история права показывает, что в наиболее ранние и примитивные эпохи эти индивидуальные, фактические отношения в их самом грубом виде и являются непосредственно правом. С развитием гражданского общества, т.е. с развитием личных интересов до степени классовых интересов, правовые отношения изменились и получили цивилизованное выражение. Они стали рассматриваться уже не как индивидуальные отношения, а как всеобщие. Вместе с этим, благодаря разделению труда, охрана сталкивающихся между собой интересов отдельных индивидов перешла в руки немногих, и тем самым исчез и варварский способ осуществления права. Вся критика права у святого Санчо ограничивается в вышеприведенных антитезах тем, что он объявляет цивилизованноевыражение правовых отношений и цивилизованное разделение труда плодом «навязчивой идеи», Святого, а варварское выражение конфликтов и варварский способ их улаживания, наоборот, сохраняет для себя. Для него все дело только в названиях; самого же дела он совершенно не касается, так как не знает действительных отношений, на которых основываются эти различные формы права, и так как в юридическом выражении классовых отношений он видит только идеализированные названия прежних варварских отношений. Так, в штирнеровском волеизъявлении мы снова находим поединок, во вражде, в обороне и т.д. – слепок кулачного права и практику старинного феодального быта, в удовлетворении, мести и т.д. – jus talionis [324]324
– право возмездия по принципу: око за око. Ред.
[Закрыть], древнегерманскую Gewere {252}, compensatio, satisfactio [325]325
– возмещение, удовлетворение. Ред.
[Закрыть], – словом, главные элементы leges barbarorum и consuetudines feodorum {253}, которые Санчо воспринял и усвоил не из библиотек, а из рассказов своего бывшего господина об Амадисе Галльском. И таким образом святой Санчо приходит, в конечном счете, снова лишь к бессильной моральной заповеди, что каждый должен сам доставлять себе удовлетворение и осуществлять наказание. Он верит Дон Кихоту, что путем простой моральной заповеди он сможет вещественные силы, возникшие из разделения труда, без долгих проволочек превратить в личные силы. Насколько тесно связаны юридические отношения с возникшим из разделения труда развитием этих вещественных сил, – об этом свидетельствуют уже примеры исторического развития судебной власти и жалобы феодалов на развитие права. (Смотри, например, Монтей, в цит. месте [326]326
См. с. 196 – 197. Ред.
[Закрыть], XIV, XV век.) Как раз в промежуточную эпоху между господством аристократии и господством буржуазии, когда сталкивались между собой интересы обоих классов, когда стали приобретать существенное значение торговые отношения между европейскими нациями и сами международные отношения стали принимать поэтому буржуазныйхарактер, – как раз в это время начала приобретать существенное значение и власть судов; при господстве же буржуазии, когда это широко развитое разделение труда становится совершенно неизбежным, судебная власть достигает своей высшей точки. Чтó воображают при этом холопы разделения труда, судьи, а тем более professores juris [327]327
– профессора права. Ред.
[Закрыть], – в высшей степени безразлично.
