Текст книги "Немецкая идеология"
Автор книги: Карл Генрих Маркс
Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 52 страниц)
Выше мы видели, что преступление в обыкновенном смысле было сфальсифицировано и благодаря этому записано в графу «крéдит» эгоисту в необыкновенном смысле. Теперь эта фальсификация становится явной. Необыкновенный эгоист находит теперь, что он совершает только необыкновенные преступления, которые должны быть противопоставлены обыкновенным преступлениям. Поэтому мы заносим теперь вышеназванному эгоисту обыкновенные преступления в противоположную графу.
Борьбу обыкновенных преступников против чужой собственности можно выразить также следующим образом (хотя это применимо к любому конкуренту):
они «ищут чужоедобро» (стр. 265),
ищут святое добро,
ищут Святое, благодаря чему обыкновенный преступник превращается в «верующего» (стр. 265).
Но этот упрек, который эгоист в необыкновенном смысле делает по адресу преступника в обыкновенном смысле, совершенно мнимый, – ведь не кто иной, как он сам, ищет повсюду ореол святости [328]328
Игра слов: «scheinbar» – «мнимый», «Heiligenschein» – «ореол святости». Ред.
[Закрыть]. В сущности он упрекает преступника не в том, что преступник ищет « Святое», а в том, что он ищет « Добро».
После того как святой Санчо создал себе «собственный мир, небо» (на этот раз он создал в своей собственной голове мир поединков и странствующих рыцарей, перенесенных в современный мир), после того как он одновременно с этим доказал документально свое отличие, как рыцарского преступника, от обыкновенных преступников, – после этого он снова затевает крестовый поход против «летучих змей и страусов, леших», «привидений, призраков и навязчивых идей» {254}. Его верный слуга Шелига благоговейно скачет за ним. Однако пока они продолжают свой путь, происходит удивительное приключение с несчастными, которых тащили туда, куда они вовсе не хотели идти, – как это описано у Сервантеса в XXII главе. В то время, когда наш странствующий рыцарь и его слуга Дон Кихот трусили рысцой, Санчо поднял глаза и увидел, что навстречу им идут двенадцать человек в ручных кандалах, скованные длинной цепью и сопровождаемые комиссаром с четырьмя жандармами, принадлежащими к святой эрмандаде {255}, к эрмандаде Святого, к Святому. Когда же они приблизились, святой Санчо весьма учтиво попросил конвойных объяснить ему, если им будет угодно, почему этих людей ведут закованными в кандалы. – Это каторжники его величества, отправляемые в Шпандау {256}, больше Вам знать не полагается. – Как, – воскликнул святой Санчо, – подневольные люди? Возможно ли, чтобы король захотел учинить насилие над каким-нибудь «собственным Я»? В таком случае Я призываю Себя к тому, чтобы выполнить свое призвание и пресечь это насилие. «Поведение государства есть насильственная деятельность, которую оно и называет правом. Насильственную же деятельность отдельного индивида оно называет преступлением». И святой Санчо начал сперва увещевать преступников, говоря, что им нечего печалиться, что хотя они «не свободны», но «особенны», и что хотя, быть может, их «кости» будут «трещать» под ударами бича и кое у кого из них даже «оторвут ногу», но, говорил он, Вы восторжествуете над всеми препятствиями, – ибо «Вашу волю никто связать не может!» «И я достоверно знаю, что на свете нет такого колдовства, которое могло бы побудить и принудить волю, как это воображают некоторые простофили; ибо воля есть наш свободный произвол, и нет такого зелья и такого заклинания, которые могли бы ее принудить». Да, «Вашу волю никто не может связать, и Ваше внутреннее сопротивление остается свободным!»
Но так как эта проповедь не успокоила каторжников и они по очереди стали рассказывать, как несправедливо их осудили, то Санчо сказал: «Дорогие братья, из всего, что Вы Мне рассказали, Я себе уяснил, что хотя Вас наказали за Ваши преступления, но Вам доставляет мало удовольствия наказание, которому Вы подвергаетесь, и Вы, следовательно, терпите его против своей воли и относитесь к нему без всякого удовольствия. И весьма возможно, что причиной Вашей гибели является малодушие под ударами бича, проявленное одним, бедность другого, отсутствие покровителя у третьего, наконец, пристрастный суд судьи, а также и то, что Вам не воздали принадлежащего Вам права, „Вашего права“. Все это заставляет Меня показать Вам, почему Я небом ниспослан в мир. Но так как мудрость согласного с собой эгоиста предписывает не делать насильно того, чего можно добиться путем соглашения, то я попрошу господина комиссара и господ жандармов расковать Вас и отпустить на все четыре стороны. Кроме того, милостивые господа жандармы, все эти бедняки ничем не обидели Вас. Не подобает согласному с собой эгоисту становиться палачом других Единственных, которые не сделали ему ничего дурного. У Вас, по-видимому, „выступает на первый план категория украденного“. Почему Вы так „ополчаетесь против преступления“? „Воистину, воистину говорю я Вам“: „Вы воодушевлены нравственностью, Вы преисполнены идеей нравственности“, „Вы преследуете все враждебное ей“ – Вы „по долгу присяги ведете“ этих бедных каторжников „в темницу“, Вы – Святое! Поэтому отпустите добровольно этих людей. Если же Вы этого не сделаете, то Вам придется иметь дело со Мной, который „сметает народы одним дуновением живого Я“, который „совершает безмернейшее осквернение“ и не „страшится даже луны“».
– «Посмотрите-ка на этого наглеца!» – воскликнул комиссар. – «Поправь лучше свой брадобрейский таз на голове и проваливай своей дорогой!»
Но тут святой Санчо, взбешенный этой прусской грубостью, направил свое копье и ринулся на комиссара с такой быстротой, на какую только способно «приложение», и тотчас поверг его на землю. Тут завязалась всеобщая потасовка, во время которой каторжники освободили себя от кандалов. Шелига – Дон Кихот был сброшен одним жандармом в Ландверграбен {257}или в Овечий канал, а святой Санчо совершил величайшие подвиги в борьбе против Святого. Через несколько минут жандармы разбежались, Шелига выполз из канала, и Святое было на этот раз устранено.
Тогда святой Санчо собрал вокруг себя освобожденных каторжников и произнес им следующую речь (стр. 265, 266 «Книги»):
«Что такое обыкновенныйпреступник» (преступник в обыкновенном смысле), «как не человек, который совершил роковуюошибку» (роковой беллетрист для бюргера и поселянина!), «пожелав того, что принадлежит народу, вместо того, чтобы домогаться Своего? Он протянул руку за презренным» (всеобщий ропот каторжников по поводу этого морального суждения) « чужимдобром, он сделал то, что делают верующие, домогающиеся того, что принадлежит богу» (преступник как воплощение прекрасной души). «Что делает священник, увещевающий преступника? Он говорит преступнику о том, какое он совершил великое правонарушение, осквернив своим деянием нечто освященное государством, – а именно государственную собственность, к которой должна быть отнесена также и жизнь подданных государства. Вместо этого священник мог бы лучшеупрекнуть преступника, что тот замарал себя» (хихиканье каторжников по поводу этого эгоистического присвоения банальной поповской фразеологии) «тем, что не презрел чужого, а счел его достойным похищения» (ворчание каторжников). «Он мог бы сделать это, если бы не был попом» (один из каторжников: «в обыкновенном смысле!»). Я же «говорю с преступником как с эгоистом, и он устыдится» (бесстыдное громкое ура преступников, которые не чувствуют себя призванными к стыду), «он устыдился не того, что совершил преступление против Ваших законов и против Ваших благ, а того, что счел возможным посягнуть на Ваши законы обхождения» (здесь речь идет только об «обхождении» «в обыкновенном смысле»; в других же местах мы читаем: «Я обхожу скалу, пока не могу взорвать ее», и «обхожу», например, даже«цензуру»), «счел возможным пожелать Ваших благ» (повторное ура); «он устыдится…»
Хинес де Пасамонте, отъявленный вор, который вообще не был слишком терпеливым, воскликнул: «Неужели мы только и должны делать, что предаваться стыду, обнаруживать покорность, как только поп в необыкновенном смысле начнет „увещевать“ нас?»
«Он устыдится», – продолжает Санчо, – «что не презирал Вас вместе со всеми Вашими присными, что он в слишком малой степени был эгоистом». (Санчо прилагает здесь чужую мерку к эгоизму преступника. Вследствие этого среди каторжников начинается всеобщий рев; несколько сбитый с толку Санчо возвращается к начатому разговору, обращаясь с риторическим жестом к отсутствующим «добрым бюргерам»:) «Но Вы не можете говорить с ним языком эгоиста, ибо у Вас нет того величия, которое присуще преступнику, Вы – не совершаете преступления против чего-либо».
Хинес снова вмешивается: Что за легковерие, милейший! Наши надсмотрщики в тюрьме совершают всякого рода преступления, производят растраты, занимаются лихоимством, насилуют… [329]329
Здесь в рукописи недостает 12 страниц. Ред.
[Закрыть]
{258}
…он снова обнаруживает лишь свое легковерие. Уже реакционеры знали, что буржуа устраняют конституцией стихийно возникшее государство и учреждают и делаютсвое собственное государство, что «сложившаяся в течение времени» (стихийно) «учредительная власть перешла к человеческой воле», что «это сделанноегосударство – словно сделанное, нарисованное дерево» и т.д. Смотри Фьеве «Политическая и административная корреспонденция», Париж, 1815, «Призыв к Франции против разногласий»; «Le Drapeau blanc» Саррана старшего и «Gazette de France» периода Реставрации, а также прежние сочинения Бональда, Де Местра и др. Либеральные буржуа, в свою очередь, упрекают старых республиканцев, – о которых они, разумеется, так же мало знали, как мало знает святой Макс о буржуазном государстве, – что их патриотизм есть не что иное, как «искусственный восторг перед отвлеченной сущностью, перед общей идеей» (Бенжамен Констан, «О духе завоеваний», Париж, 1814, стр. 47), между тем как реакционеры обвиняли буржуа в том, что их политическая идеология не что иное, «как мистификация, внушаемая имущим классом классам неимущим» («Gazette de France», 1831, февраль). – На стр. 295 святой Санчо объявляет государство «учреждением для воспитания народа в христианском духе» и способен сказать об основах государства лишь то, что оно «скрепляется», как «цементом», «уважением к законам», или что Святое «скрепляется» уважением (Святое как связка) к Святому (стр. 314).
Примечание 4.
«Если государство свято, то должна существовать цензура» (стр. 316). – «Французское правительство оспаривает свободу печати не как право человека, но оно требует от отдельной личности залога в доказательство того, что он – действительно человек» (Quel bonhomme! [330]330
– Какой простак! Ред.
[Закрыть]Jacques le bonhomme «призывается» к изучению сентябрьских законов {259}) (стр. 380).
Примечание 5, из которого мы узнаем глубочайшие истины о различных формах государства, которые Jacques le bonhomme превращает в нечто самодовлеющее и в которых он видит только различные попытки осуществить истинное государство.
«Республика есть не что иное, какабсолютная монархия, ибо все равно, называется ли монарх государем или народом, так как и тот и другой является величеством» (Святым)… «Конституционализм есть дальнейшая ступень по отношению к республике, ибо он есть государство, охваченное процессом разложения». Это разложение объясняется следующим образом: «В конституционном государстве… правительство хочет быть абсолютным, но и народ хочет быть абсолютным. Оба эти абсолюта» (т.е. оба воплощения Святого) «должны взаимно уничтожать друг друга» (стр. 302). – «Я – не государство, Я – творческое Ничто государства»; «тем самым все вопросы» (о конституции и т.д.) «погружаются в свое истинное Ничто» (стр. 310).
Он должен был бы прибавить, что и вышеприведенные положения о формах государства представляют собой только парафразу этого «Ничто», единственным творением которого является приведенное выше положение: Я – не государство. Святой Санчо совершенно в духе немецкого школьного наставника говорит о республике «как таковой», которая, разумеется, гораздо древнее конституционной монархии, – например, греческие республики.
О том, что в таком демократическом представительном государстве, как Северная Америка, классовые столкновения уже достигли той формы, к которой конституционные монархии, толкаемые жизнью, еще только подходят, – об этом, разумеется, он не знает ничего. Его фразы о конституционной монархии показывают, что с 1842 г. – по берлинскому календарю {260}– он ничему не научился и ничего не забыл {261}.
Примечание 6.
«Государство обязано своим существованием только неуважению, которое Я испытываю к Себе», и «с исчезновением этого пренебрежения оно совершенно угаснет» (выходит, что только от Санчо зависит, как скоро «угаснут» все государства на земле. Повторение примечания 3 в перевернутом уравнении, смотри «Логику» [331]331
См. с. 254. Ред.
[Закрыть]): «оно существует, лишь пока оно господствует надо Мной, лишь как власть[ Macht] и обладатель власти[ Mächtiger]. Или» (достопримечательное Или, доказывающее как раз обратное тому, что оно должно доказать) «можете ли Вы мыслить государство, жители которого во всей своей совокупности» (прыжок от «Я» к «Мы») «не придаютему ровно никакого значения[nichts aus ihm machen]» (стр. 377).
Нам нет больше надобности останавливаться на синонимике слов «Macht», «mächtig» и «machen».
Из того, что в любом государстве имеются люди, которые придают ему значение, т.е. которые в государстве и благодаря государству самиприобретают значение, Санчо заключает, что государство является властью, стоящей над этими людьми. Все сводится здесь опять-таки только к тому, чтобы выбить из своей головы навязчивую идею государства. Jacques le bonhomme продолжает и здесь воображать, что государство, это – чистая идея, и верит в самостоятельную власть этой идеи государства. Он поистине «преисполнен веры в государство, одержим государством, он – политик» (стр. 309). Гегель идеализировал представление о государстве у политических идеологов, которые еще брали своей исходной точкой отдельных индивидов, хотя, правда, только волюэтих индивидов; Гегель превращает общую волю этих индивидов в абсолютную волю, a Jacques le bonhomme принимает bona fide [332]332
– чистосердечно. Ред.
[Закрыть]эту идеализацию идеологии за правильный взгляд на государство и, проникнутый этой верой, критикует этот взгляд тем путем, что Абсолютное объявляет Абсолютным.
Мы остановимся на этой главе несколько дольше, потому что она, не без умысла, самая путаная из всех путаных глав «Книги» и потому что она вместе с тем блестяще показывает, как мало удается нашему святому познать вещи в их обыденном облике. Вместо того чтобы изображать их как нечто земное, он их освящает, «преподнося» читателю только свое собственное святое представление. Прежде чем добраться до собственно-буржуазного общества, мы еще услышим кое-какие новые разъяснения о собственности вообще и о собственности в ее отношении к государству. Эти разъяснения кажутся тем более новыми, что они дают повод святому Санчо снова привести свои излюбленнейшие уравнения о праве и государстве и таким образом еще в большей степени придать своим «рассуждениям» «многообразные превращения» и «преломления». Здесь будет, конечно, достаточно привести лишь последние члены этих уже встречавшихся нам уравнений, так как читатель, вероятно, еще помнит их связь из главы «Моя сила».
Частная собственность или буржуазная собственность = Не-Моя собственность
= Святая собственность
= Чужая собственность
= Уважаемая собственность или уважение к чужой собственности
= Собственность Человека(стр. 327, 369)
Из этих уравнений получаются вместе с тем следующие антитезы:
Собственность в буржуазном смысле} – {Собственность в эгоистическом смысле (стр. 327)
«Собственность Человека» – «Моя собственность».
(«Человеческое достояние» – Мое достояние). Стр. 324.
Уравнения:
Человек = право
= государственная власть.
Частная собственность или буржуазная собственность} = {правовая собственность (стр. 324),
= Мое в силу права (стр. 332),
= гарантированная собственность,
= собственность, полученная от чужих,
= собственность, принадлежащая чужому,
= собственность, относящаяся к праву,
= собственность по праву (стр. 367, 332),
= правовое понятие,
= нечто духовное,
= всеобщее,
= фикция,
= чистая мысль,
= навязчивая идея,
= призрак,
= собственность призрака (стр. 368, 324, 332, 367, 369).
Частная собственность = собственность права,
Право = власть государства.
Частная собственность = собственность по отношению к государственной власти
= государственная собственность, или же
Собственность = государственная собственность.
Государственная собственность = Моя Не-собственность.
Государство = единственный собственник (стр. 339, 334).
Теперь мы приходим к антитезам:
Частная собственность– Эгоистическая собственность.
Управомочена правом (государством, Человеком) стать собственностью.} – {Уполномочена Мной стать собственностью (стр. 339).
Мое в силу права – Мое в силу Моей власти или насилия (стр. 332).
Собственность, данная чужим – Собственность, взятая Мной (стр. 339).
Правовая собственность других – Правовая собственность другого есть то, что Мне угодно считать правом (стр. 339).
Это можно повторить в виде сотни других формул, если поставить, например, вместо власти полномочие или же применить уже приведенные формулы.
Частная собственность = чуждость по отношению к собственности всех других.} – {Моя собственность = причастность к собственности всех других.
Или также:
Собственность на некоторые только объекты – Собственность на все (стр. 343).
Отчуждение, как отношение или связка в вышеприведенных уравнениях, может быть выражено также в следующих антитезах:
Частная собственность– Эгоистическая собственность.
«Относиться к собственности как к Святому, к призраку», «уважать ее», «иметь уважение к собственности» (стр. 324).} – {«Отказаться от святого отношения к собственности», не рассматривать ее больше как чуждое, не бояться больше призрака, не иметь уважения к собственности, иметь, как свою собственность, неуважение к собственности (стр. 368, 340, 343).
Содержащиеся в вышеприведенных уравнениях и антитезах модусы присвоения найдут свое разрешение в разделе о «Союзе», но так как мы пока находимся еще в «святом обществе», то нас здесь интересует только канонизация.
Примечание. Уже в разделе об «Иерархии» мы разобрали вопрос о том, почему идеологи могут рассматривать отношение собственности как отношение « Человека», – отношение, различные формы которого определяются в различные эпохи тем, как индивиды представляют себе « Человека». Здесь мы ограничимся только ссылкой на этот разбор [333]333
См. с. 161 – 162. Ред.
[Закрыть].
Рассуждение 1. О парцеллировании земельной собственности, о выкупе сервитутов и о поглощении мелкой земельной собственности крупной.
Все это выводится из святой собственности и из уравнения:
буржуазная собственность = уважение к Святому.
1) «Собственность в буржуазном смысле означает святуюсобственность в том смысле, что Я должен уважатьТвою собственность. „Уважение к собственности!“ Поэтомуполитики хотели бы, чтобы каждый обладал своим клочком собственности, и отчасти этим стремлением они вызвали невероятную парцелляцию» (стр. 327, 328). – 2) «Политические либералы добиваются, чтобы по возможности все сервитуты были выкуплены и чтобы каждый был свободным господином на своей земле, хотя бы в этой земле имелось лишь такое количество почвы» (в земле имеется количество почвы!), «какое может быть унавожено удобрением, получаемым от одного человека… Как бы она ни была мала, лишь бы только она была собственной, уважаемой собственностью! Чем больше подобных собственников, тем больше у государства свободных людей и хороших патриотов» (стр. 328). – 3) «Политический либерализм, как и все религиозное, рассчитывает на уважение, на гуманность, на добродетели любви. Поэтому он и переживает непрестанные огорчения. Ибо на практике люди не уважают ничего, и мелкие владения повседневно опять скупаются крупными собственниками, а „свободные люди“ становятся поденщиками. Если бы, наоборот, „мелкие собственники“ подумали, что и крупная собственность принадлежит им, то они бы сами себя не выключали так почтительно из владения и не были бы выключены другими» (стр. 328).
1) Прежде всего все движение парцеллирования, о котором святой Санчо знает только то, что оно – Святое, выводится здесь из простой фантазии, которую «политики» «вбили себе в голову». Так как«политики» требуют «уважения к собственности», то поэтомуони «хотели бы» парцеллирования, которое к тому же повсюду было проведено благодаря неуважениюк чужой собственности! «Политики» действительно «отчасти вызвали невероятную парцелляцию». Значит, делом «политиков» было то, что во Франции еще до революции, – как в наше время в Ирландии и отчасти в Уэльсе, – давно уже существовало парцеллирование в отношении обработкипочвы и что для ведения обработки в крупных масштабах не хватало капиталов и всех прочих условий. Впрочем, насколько сильно «хотели бы» в наше время «политики» провести парцеллирование, Санчо может усмотреть из того, что все французские буржуа недовольны парцеллированием, как потому, что оно ослабляет взаимную конкуренцию рабочих, так и из политических соображений; далее, из того, что все реакционеры (чтó Санчо мог бы увидеть хотя бы в «Воспоминаниях» старого Арндта) видели в парцеллировании только превращение земельной собственности в современную, промышленную, ставшую предметом купли-продажи, оскверненную собственность. Мы не будем здесь объяснять нашему святому, каковы экономическиеоснования того, что буржуа, достигнув власти, должны осуществить это превращение, которое может произойти как путем отмены земельной ренты, превышающей прибыль, так и путем парцеллирования. Не будем также объяснять ему, каким образом формы этого превращения зависят от степени развития промышленности, торговли, судоходства и т.д. в определенной стране. Приведенные выше положения о парцеллировании являются просто напыщенным пересказом того простого факта, что в различных местах, «там и сям», существует значительное парцеллирование, – пересказом, который выражен канонизирующим стилем нашего Санчо, пригодным для всего вообще и ни для чего в частности. В остальном вышеприведенные положения Санчо содержат лишь фантазии немецкого мелкого буржуа насчет парцеллирования, которое, конечно, является для него Чуждым, «Святым». Ср. «Политический либерализм».
2) Для нашего святого выкуп сервитутов, это убожество, имеющее место только в Германии, правительства которой были вынуждены провести эту меру лишь в силу более развитых порядков соседних государств и финансовых затруднений, – для нашего святого этот выкуп является чем-то таким, чего домогаются «политические либералы», чтобы создать «свободных людей и добрых граждан». Горизонт Санчо опять-таки не простирается далее померанского ландтага и саксонской палаты депутатов. Этот немецкий выкуп сервитутов никогда не влек за собой каких-либо политических или экономических последствий и, будучи полумерой, не оказывал вообще никакого влияния. Об историческиважном выкупе сервитутов в XIV и XV веках, происшедшем в результате начинавшегося развития торговли, промышленности и вследствие нужды землевладельцев в деньгах, Санчо, конечно, опять-таки ничего не знает. – Те самые люди, которые, как например Штейн и Финке, хотели провести в Германии выкуп сервитутов, дабы, как думает Санчо, создать добрых граждан и свободных людей, пришли впоследствии к убеждению, что для создания «добрых граждан и свободных людей» надо снова восстановить сервитуты, как это и пытаются проделать сейчас в Вестфалии. Отсюда следует, что «уважение», как и страх божий, может пригодиться во всех случаях жизни.
3) «Скупка» мелкой земельной собственности «крупными собственниками» происходит, по мнению Санчо, потому, что на практике не существует «уважения к собственности». – Два из повседневнейших следствий конкуренции – концентрация и скупка, вообще конкуренция, которой не бывает без концентрации, – представляются здесь нашему Санчо нарушениямибуржуазной собственности, движение которой совершается путем конкуренции. Нарушением буржуазной собственности оказывается уже самый факт ее существования. По мнению Санчо, ничего нельзя купить, не посягнув на собственность [334]334
Далее в рукописи перечеркнуто: «К этой бессмыслице Санчо приходит потому, что принимает юридическое, идеологическое выражение буржуазной собственности за действительную буржуазную собственность и после этого не может объяснить себе, почему же действительность не желает соответствовать этой его иллюзии». Ред.
[Закрыть]. Насколько глубоко святой Санчо проник в концентрацию земельной собственности, – это ясно уже из того, что он усматривает в ней лишь наиболее бросающийся в глаза акт концентрации, лишь простую «скупку». Впрочем, в какой мере мелкие собственники перестают быть собственниками в силу того, что они становятся поденщиками, этого из рассуждений Санчо установить нельзя. Ведь на следующей же странице (стр. 329) Санчо сам утверждает, – выступая с большой торжественностью против Прудона, – что они остаются «собственниками доставшейся им доли в использовании земли», а именно – собственниками заработной платы. – «Между прочим, в истории можно подчас наблюдать» следующее: то крупная земельная собственность поглощает мелкую, то мелкая поглощает крупную – два явления, которые, по мнению святого Санчо, мирно растворяются на том достаточном основании, что «на практике люди ничего не уважают». То же самое относится к остальным многочисленным видам земельной собственности. А затем это мудрое «если бы мелкие собственники» и т.д.! В Ветхом завете мы видели, как святой Санчо, пользуясь спекулятивным методом, заставил более ранние поколения предвосхитить опыт более поздних; теперь мы видим, как он, пользуясь методом пустого разглагольствования, жалуется на то, что более ранние поколения не предвосхитили не только мыслей позднейших поколений о них, но и его собственной бессмыслицы. « Глубокомыслие» [335]335
В оригинале на берлинском диалекте: «Jescheitheit». Ред.
[Закрыть], вполне достойное школьного наставника! Если бы террористы могли предвидеть, что они возведут на трон Наполеона, если бы английские бароны времен Раннимида и Magna Charta {262}могли предвидеть, что в 1849 г. будут отменены хлебные законы {263}, если бы Крез мог предвидеть, что Ротшильд будет богаче его, если бы Александр Великий мог предвидеть, что суждение о нем будет иметь Роттек {264}, а царство его достанется туркам, если бы Фемистокл мог предвидеть, что он разобьет персов в интересах Оттона Дитяти {265}, если бы Гегель мог предвидеть, что его будет эксплуатировать столь «пошлым» способом святой Санчо… если бы, если бы, если бы! Но о каких же «мелких собственниках» говорит святой Санчо? О лишенных собственности крестьянах, которые стали«мелкими собственниками» лишь вследствие раздробления крупной земельной собственности, или же о тех, которые разоряются в наше время в результате концентрации? Для святого Санчо оба эти случая так же похожи друг на друга, как одно яйцо на другое. В первом случае мелкие собственники вовсе не выключили себя из «крупной собственности», а, наоборот, каждый постарался завладеть ею постольку, поскольку его не выключали другие и поскольку он был в состоянии это сделать. А это их состояние не было пресловутым штирнеровским состоянием, оно обусловливалось вполне эмпирическими отношениями, например их развитием, а также и всем предшествующим развитием буржуазного общества, обусловливалось местностью и большей или меньшей степенью их связи с соседями, обусловливалось величиной приобретенного земельного участка и числом тех, которые присваивали его себе, обусловливалось отношениями промышленности, общения, средствами сообщения, орудиями производства и т.д. и т.д. Что они не выключали себя из крупной земельной собственности, видно уже из того, что многие из них сами стали крупными земельными собственниками. Санчо сам себя делает посмешищем для всей Германии, утверждая, что эти крестьяне должны были перескочить через ступень парцеллирования, которой тогда еще не существовало и которая была для них тогда единственно революционной формой, должны были одним прыжком очутиться в его царстве согласного с собой эгоизма. Не говоря уже о том, что это вообще бессмыслица, крестьяне эти не были в состоянии организоваться коммунистически, так как у них отсутствовали все средства, необходимые для осуществления первого условия коммунистической ассоциации, а именно – коллективного ведения хозяйства; к тому же парцеллирование было скорее лишь одним из условий, вызвавших впоследствии потребность в подобной ассоциации. Вообще коммунистическое движение никогда не может исходить из деревни, а всегда только из городов.
Во втором случае, когда святой Санчо говорит о разоряемых мелких собственниках, у этих последних все еще имеется общий интерес с крупными земельными собственниками как по отношению к совершенно неимущему классу, так и по отношению к промышленной буржуазии. Если же этот общий интерес и отсутствует, то они все же не в силах присвоить себе крупную земельную собственность, так как они живут разбросанно и вся их деятельность, весь их жизненный уклад делает для них невозможным объединение, это первое условие подобного присвоения; подобное движение предполагает, в свою очередь, гораздо более общее, совершенно независящее от них, движение. – В конце концов, вся тирада Санчо сводится к тому, что они должны просто выбить из своей головы уважение к собственности других. Об этом мы еще услышим кое-что в дальнейшем.
В заключение приобщим ad acta [336]336
– к делу. Ред.
[Закрыть]еще одно положение. « На практике же люди не уважают ничего», так что, по-видимому, дело-то «вовсе» не в «уважении».
Рассуждение № 2. Частная собственность, государство и право.
«Если бы, если бы, если бы!»
«Если бы» святой Санчо оставил на минуту в стороне ходячие представления юристов и политиков насчет частной собственности, равно как и полемику против них, если бы он рассмотрел эту частную собственность в ее эмпирическом существовании, в ее связи с производительными силами индивидов, то вся его соломонова мудрость, которую он расточает теперь перед нами, свелась бы к нулю. От него вряд ли ускользнуло бы тогда (хотя, подобно Аввакуму {266}, он capable de tout [337]337
– способен на все. Ред.
[Закрыть]), что частная собственность есть форма общения, необходимая на известной ступени развития производительных сил; что эта форма общения до тех пор не может быть уничтожена, до тех пор является необходимым условием для производства непосредственной материальной жизни, – пока не созданы производительные силы, для которых частная собственность становится стесняющими оковами. В этом случае не ускользнуло бы также и от читателя, что Санчо должен был бы заняться материальными отношениями, а не сводить весь мир к системе теологической морали, чтобы противопоставить ей новую систему морали, объявляющую себя моралью эгоистической. От читателя не ускользнуло бы, что дело идет о совершенно иных вещах, чем «уважение» и неуважение. «Если бы, если бы, если бы!»
