Текст книги "Дориан Дарроу: Заговор кукол (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Глава 46. О непредвиденных последствиях неожиданных поступков и пользе сюрпризов

Оно, конечно, глупо было думать, что с замком выйдет незаметненько, хотя Минди и сама не предполагала, что штучка, сделанная наспех, настолько громко хлопнет. И дымом потянуло едким, пороховым. От дыма Минди расчихалась, а сволочь Дайтон вежливо так пожелал:

– Будьте здоровы, леди. И будьте так любезны сесть.

Фигу ему, а не сесть! Он хоть и мужик, и с пистолетом, но щуплый. А Минди – девушка очень даже крепкая. И рисковая. Папенька когда-то так и сказал, что, мол, во всей Калифорнии не найдется второй такой же авантюрщицы.

И Минди, вооружившись ведром, шагнула навстречу злу.

Зло хмыкнуло и спустило курок. Громыхнуло. Из потолка пырснуло каменной крошкой и белой пылью.

– Не стоит, леди, – предупредил Дайтон. – Вы имели возможность убедиться, что я спокойно выстрелю в женщину.

Вот уж точно ублюдок! Да только какая разница, сейчас помирать или опосля? Сейчас даже бы лучше, потому как Минди вот уж совсем не желала бултыхаться в одной из этих стеклянных бочек, точно дохлая селедка.

Конечно, вообще было бы лучше, если б Дориан приложил этого урода по черепушке чем-нибудь… ну хотя бы лотком с печенкой.

Мерзость какая!

Дориан стоял, выжидая. Дайтон целился. Минди прикидывала, как бы половчее ведром кинуться.

– По-моему, нынешняя ситуация отдает пошлым фарсом, – прокомментировал Дайтон, опуская пистолет. – Знаете, леди, мне действительно жаль, что…

Минди с визгом кинулась вперед, метя ведром в голову гада. Он же сделал шаг в сторону и, схватив Минди за волосы, дернул так, что слезы из глаз сыпанули. Вторая рука сжала запястье, и Дайвел гораздо более жестким, чем прежде тоном, произнес:

– …что вы настолько несговорчивы.

– Отпустите девушку!

– Бросьте ведро, – рявкнул Дайтон. – А вам, Дориан, лучше отойти. Уж извините, но я вам не доверяю.

Минди сцепила зубы. Не будет она реветь и о пощаде умолять. И ведро не выпустит, потому что… а просто не выпустит и все!

– Френсис, ваше поведение…

– …не соответствует канонам изящности?

Отпустив волосы, Дайвел вывернул руку, заставляя наклониться.

– Брось, Дориан. У нас с тобой не так много времени осталось.

Минди все-таки закричала, не от боли в плече, которое точно вот-вот выломается, а от злости и беспомощности. Она дергалась и пиналась, но каблучки скользили по ткани, а хватка Френсиса только жестче становилась.

И все-таки у Минди получилось вывернуться.

Почти получилось.

Пальцы вдруг разжались, отпуская, а на голову упало тяжелое. Наверно, потолок.

Минди всхлипнула и комом осела на пол. Дайтон же, перекладывая пистолет в другую руку, заметил:

– Для девушки же лучше будет просто полежать.

Наклонившись, он прощупал пульс.

– Жить будет.

Рваная рана на голове сильно кровила, заливая щеку, шею и плечи девушки. Френсис, взяв со стола полотенце, прижал.

– К слову, почему ты не стал нападать? Испугался?

– Нет. И да. За нее – да. За Эмили – да. За себя – нет.

Надо же какая самоотверженность. Вопрос, надолго ли ее хватит. И Дайтон, указав пистолетом на тело, попросил:

– Положи ее… куда-нибудь положи, чтобы не мешала.

Дориан поднял тело осторожно. Несмотря на кажущуюся щуплость, он был довольно силен. Неприятно. Почти также неприятно, как и его спокойствие, какового не должно было быть.

Френсис смотрел на то, как Дарроу устраивает подружку на скамье, нежно стирает кровь с виска и руки складывает на груди. А после становится между девицей и револьвером.

Жаль, что он не сволочь. Было бы легче. А хронометр в руке щелкал, отсчитывая секунды чужой жизни.

Почему-то все было не так, как должно бы.

– Итак, Дориан, у нас есть минута-две, чтобы обговорить условия нашей сделки.

– Девушки должны остаться в живых.

Сглотнул и вцепился в пуговицу как в спасательный трос.

– Идет, – ответил Френсис, вглядываясь в лицо того, кого старательно ненавидел. Пожалуй, слишком уж старательно, чтобы оно было правдой.

Дориан, видимо, не ждавший согласия, растерялся. А на хронометре стрелка подобралась к заветной цифре. Уже скоро… совсем скоро.

Эхо взрыва донеслось ударом ладоней о стекло. Ноготки скользнули в тщетной попытке вцепиться в гладкую стену. Голова запрокинулась, губы раскрылись и вспухший язык выдавил трубку из горла. Нить пузырей устремилась к крышке.

– Господи! – Дориан, забыв обо всем, метнулся к капсуле, прижался, пытаясь сдвинуть с места.

Это он зря. Френсис в свое время позаботился о том, чтобы прочно закрепить оборудование.

Девочка достигла дна, сложилась вдвое и, оттолкнувшись в судорожном порыве, поплыла вслед за пузырьками. Прощай, Суок-золотая рыбка. И прости за ложь: ты так и не добралась до бала.

– Да помогите же! – отчаявшись опрокинуть капсулу, Дориан ударил по ней кулаками, затем ногами, но толстое стекло держало удары, лишь желтый мед раствора дрожал.

– Успокойся, – приказал Френсис, но впервые его приказ был проигнорирован. Безумец-Хоцвальд метнулся к столу, схватил молоточек и принялся лупить им капсулу.

Хрустальный звон заполнил помещение.

– Успокойся, Дориан, она уже мертва.

Матрица еще дергалась, но вот из ушей, рта и прочих телесных отверстий хлынула кровь. Точно чая в молоко плеснули. И бурый цвет скрыл очертания фигурки.

– Помогите! Пожалуйста!

Он так ничего и не понял.

Френсис подошел и, одним ударом выбив молоток из рук, отвесил пощечину.

– Успокойся, дурак. Она очнулась уже мертвой. И даже если бы ты вытащил ее, ничего не изменилось бы. Резкое отключение сжигает мозг.

– Зачем? – Дориан прислонился спиной к капсуле и закрыл лицо руками. Вечно они прячутся от мира, но на сей раз не выйдет: мир будет настойчив в своем желании побеседовать с князем.

– Я хочу все изменить. Для этого я должен подняться очень высоко. И ты мне поможешь. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя сестра умерла? И уж точно не хочешь, чтобы она умерла вот так?

Кивок.

Маленькая Суок опустилась на дно и выглядела очень мирно. Пожалуй, поза ее – колени прижаты к груди, руки сложены – растрогает тех, кто будет обыскивать это место.

– Мне нужна твоя жизнь, а не ее.

Еще один кивок. И ломкое:

– Мне написать признание? Давай бумагу. Перо. Диктуй. Я готов.

Смешной маленький мальчик, который мечтает подняться в воздух и не желает видеть того, что по земле ходить куда сложнее, чем по облакам.

– Слишком прямолинейно. – Френсис вернулся к столу с инструментами. Скальпель? Ланцет? Троакар? Пожалуй, последнее. – Отсутствие прямых улик скажет о твоем уме. Совокупность косвенных – о виновности.

– Ты… ты сам кукла.

Беспомощно. И простительно.

Присев рядом с Минди и убедившись, что она все еще пребывает в глубоком обмороке, Френсис перетянул руку жгутом.

– Что ты делаешь? – Дориан поднялся и кулаки сжал. Никак воевать собрался. Вот это – совершенно лишнее.

– Всего-навсего беру толику крови.

Френсис опустил руку девушки и пристроил крупную ладонь ее в чашу. Вышло неплохо. Троакар легко пробил кожу и стенку сосуда, а когда вышел, из аккуратного отверстия вытекла бурая ленточка крови. Френсис убрал жгут, и крови стало больше.

Пахла она просто очаровательно.

Черная карета с гербом князей Хоцвальд-Страшинских остановилась на мосту. Возница причмокнул, шлепнул поводьями по широченному крупу вороного коня, но тот остался неподвижен, лишь голову опустил, точно норовя дотянуться до белых копыт.

Возница вздохнул и, воровато оглянувшись, сполз с козел.

К счастью, улица была не многолюдно.

Скрывшись в карете, он вытащил широкий фартук, пару рукавиц и гнутую железяку, один конец которой расходился двумя лопастями гигантского ключа.

– Сейчас поправимся, – сказал возница коню и, ухватившись за уздечку, резко дернул вверх.

Раздался взрыв.

– Одного не пойму, Уолтер, как ты в это ввязался? – лорд Фэйр потер виски пальцами и недобро глянул на Персиваля. Глазки у его были светлости колючими, что штыри, которыми тхаги черепушки долбят. А в черепушке Перси за нынешний день и без того дыр набралось преизрядно.

Уйти бы… нельзя. Сидеть велено. Перси и сидит. Да только тошно вовнутри, кажется, будто сидением этим он опаздывает.

Баксли, небрежно развалившийся в кресле, пояснил:

– Я же говорю. Пытался отбиться от очередной невесты и переборщил. Обычно девицы от моего предложения изящного сбегают под защиту родственничков, а эта взяла и из дому. Фаренхорты в ужасе. Тетушка моя рвет и мечет. Ну и пришлось.

Персиваль сидел тихонечко, вжимаясь в угол между камином и стеной. Камин был горячим, а стена наоборот. Любое движение Персиваля порождало звуки и привлекало внимание, совсем уж ненужное.

И ведь не сбежишь же: от Тайного совета бегать – себе дороже. Перси не помнил, как оно вышло и почему, когда он открыл глаза, перед ними болталась нумерная бляха с серебряной печатью.

– Придется нам, любезный Персиваль, навестить одного достойного человека, – сказал тогда Уолтер Баксли, поправляя очечки. И добавил, пряча бляху в потайной карман: – Вы только себя в порядок приведите, уж будьте любезны. И поскорее.

Перси только и смог, что кивнуть.

– Интересно выходит. Эмили Спрингфлауэр. Минди Беккет. Дориан фон Хоцвальд и он же Дориан Дарроу.

Лорд Фэйр задумчиво уставился на бокал в руке. И Перси закусил губу, затыкая себе рот.

– Вы, подите сюда. Сядьте. Уолтер…

– Может, я так расскажу? – предложил Персиваль, присаживаясь на низкое креслице. Руки легли на подлокотники, пальцы сдавили львиные головы, а ноги уперлись в паркет. – Сам?

– Уолтер!

Золоченый диск мелькнул в ловких пальцах Баксли и, вывернувшись, повис на цепочке.

– Смотрите, Персиваль. Хорошенько смотрите, и не стоит сопротивляться…

Диск бешено завертелся, рассыпая блики. Они множились, окружая Персиваля облаком золоченой пыли, сквозь которое пробился голос:

– …на удивление легко внушаемая личность…

Это он про кого?

Прежде, чем Персиваль успел додумать, перед самым носом щелкнули, и тот же голос произнес:

– …уверяю вас, подделать эти воспоминания невозможно. Поэтому либо нашего друга дурили, либо Хоцвальд ни при чем…

– Хоцвальд сделал куклу, – ответил голос другой и неприятный. От него глаза жутко зачесались, а в голове закултыхался давешний звон. От же пакость!

– Это вам сказали, что куклу сделал Хоцвальд. Прежде, чем делать выводы, я бы выслушал самого Хоцвальда. А лучше всех Хоцвальдов.

– Уже послали…

Пахло табачком и бренди.

– …и выяснили, что девица так и не вернулась домой. А она – его сестра, если верить этому типу. Извините, Уолтер, но при всем моем к вам уважении, источник информации видится сомнительным.

Сука он, говоривший.

– Следите за выражениями, любезный! – жестко одернули Перси, а первый из голосов поспешил оправдать: – Выход из гипнотического транса чреват весьма неожиданными…

– Дорри не при этих делах, – заявил Перси и глаза потер, чтоб хоть как-то прочистить. – И какого хера вы мне в голову полезли? Это незаконно.

– Законно все, что в интересах Королевства. А вас снова прошу следить за тем, что вы говорите. Мое терпение не безгранично. Следовательно, вы искренне полагаете, что ваш товарищ не имеет отношения…

Лорд Фэйр прервался, чтобы выслушать серого человечка, прошмыгнувшего в комнату. Человечек шлепал губами у самого уха его светлости, а тот лишь кивал, все больше мрачнея лицом.

– Еще взрыв, – сказал он, знаком отсылая человечка. – Замечательно. Просто великолепно!

Уолтер, сняв окуляры, принялся остервелено тереть стеклышки. Пальцы его двигались шустро, а вот на физии застыло выражение постное и скучное.

– Три взрыва, одно самоубийство, одно убийство и одно похищение.

– Дорри не при чем! – Персиваль хотел подняться, потому как понятно, до чего эти двое додумаются.

Интересы Королевства – хорошее выраженьице, за ним много крови пролито и еще больше прольется, и любое дерьмо этой парой словес прикрыть можно. А что запашок пойдет – так он и со временем повыветрится.

– Сядьте! – рявкнул Уолтер, но Перси встал.

Они ему не хозяева!

– Хорошо. Слушайте стоя. Возможно, ваш товарищ и вправду не виноват. Но также возможно, что вам просто ловко задурили голову. Мозгов в ней, извините, не так и много. В любом случае, вы пока являетесь свидетелем, а потому мой долг – позаботиться о сохранности вашего столь объемного, но все равно бренного тела. И потому прошу вас вести себя благоразумно… В интересах Королевства.

Быть благоразумным? Прочитать. Подписать. Отвернуться. Отступить. В интересах Королевства.

Только в них и дело.

– Нет. Извиняйте, – сказал Персиваль и в два шага добрался до двери. На пороге столкнулся со взъерошенным клыкастым брюнетом, с физии – чисто копия Дорри. Спустился, чувствуя, как мозолят спину любопытствующие взгляды.

Задержат? Должны. Сейчас лорденыш свистнет своре и навалятся…

У подножья лестницы веер лежит, яркий, как крыло бабочки. Это той маленькой леди, которая совсем заболела и упала в обморок. Персиваль поднял веер и передал кому-то, сказав:

– Отдайте.

Взяли. И уйти позволили.

А что филер на хвосте повис, так и хрен с ним: лишь бы под ногами не мешался. Правда, что делать дальше, Персиваль не знал, и потому просто двинулся вниз по улице.

Черная птичья тень вновь заскакала по крышам, а потом, решившись, свалилась вниз. Острые когти впились в ткань сюртука, седой клюв долбанул в шею, и ворон проорал:

– Бакстер-р! Смерть! Покар-р-рать вр-рага!

Персиваль, удержав занесенную для удара руку, спросил:

– Адресок знаешь?

Птица, перебравшись на предплечье, качнулась и пообещала:

– Пр-р-роведу!

Эмили шла и шла. Улицы ложились под ноги, сменяя одна другую, но при том в глазах Эмили оставаясь одинаковыми. С этими глазами вообще творилось нечто неладное. Они вдруг превратились в желтое стекло, сквозь которого и мир гляделся желтым.

Как будто созданным в янтаре.

Это было забавно.

И увлекательно. Но вот очередная улица уперлась в высокий забор, поросший плющом и трещинами. Не без труда Эмили отыскала крохотную калитку, ключ от которой лежал под третьим камнем влево от верхней петли. Она вошла и вновь уперлась в стену, на сей раз дома. И снова обнаружила дверь.

Все желтое-желтое.

Мутное.

И ступеньки как в тумане.

Голова болит. А перчатка мокрая, и не желтая, как все вокруг – бурая. Некрасиво.

Последняя дверь. Скрип.

Голос:

– Эмили?

Конечно, Эмили. Именно так ее и зовут. Эмили – хорошее имя.

– Глава 47. Об определяющей роли выбора

– Почему именно яд? – спросил я, глядя в чашу. Белые кристаллы порошка лежали на поверхности крови и медленно таяли, растекаясь белыми же лужицами.

– А почему нет? – вопросом на вопрос ответил Френсис. Взяв чашу обеими руками, он осторожно наклонил, позволяя крови добраться до края. – Яд – изящно. И вполне подходит тебе, как личности.

Да? Я в свое время едва не остановился на пистолете.

Проклятье! О чем я думаю?

Об Ульрике и скандале, который раз и навсегда смешает имя Хоцвальдов с дерьмом.

И даст повод отцу Ольги разорвать помолвку.

Пусть не расчистит, но облегчит путь тем, за чьей спиной нет вереницы предков. И быть может он, мешающий в серебряной чаше с гербом Хоцвальдов, кровь со смертью, получит долгожданный титул, власть и право голоса. Он будет в системе и немного над ней, потому что так легче управлять.

Кукольник. А я – лишь одна из кукол.

– У яда есть еще одно преимущество, – сказал он, отставляя чашу. – Ты сможешь убедиться, что я играю честно.

Наверное, в этом тоже имеется свой интерес. Игра в благородство, которое пародия на то, во что я верил. Хотя… верил ли я хоть во что-нибудь?

– Садись, – велел Френсис, указав, куда. Низкий стул с высокой спинкой до омерзения похож на трон, и старый герб в растрескавшемся медальоне – тоже часть картины, смысл которой мне не понятен.

Стул стоит в дальнем углу. Отсюда видны и капсулы, и стол с телом несчастной, чье имя мне не известно, и дверь. Шаги я услышал задолго до того, как она открылась.

Я знал, кто идет, но все равно не смог сдержаться и позвал:

– Эмили!

Не Эмили!

Повернувшись ко мне, она улыбнулась, так беспечно и радостно, что сердце мое заныло от боли. Кукла присела в реверансе и таким родным голосом спросила:

– Мы разве знакомы?

Знакомы. Но не с тобой. Ты та, кого не должно быть.

Френсис наблюдал за мною и за ней, и не было во взгляде его торжества. Тоска, пожалуй.

– Знаете, – сказала кукла, синхронно прижимая пальчики к вискам. – У меня жутко болит голова. И мир желтый. Это так странно для мира!

Ее руки в крови, и мне не хочется думать, чья это кровь.

– Правда, она милая? И не стоит говорить, что она – не твоя сестра.

Не моя.

– В какой-то мере она – Эмили. И я имею в виду не физическое сходство.

Эмили не стала бы никого убивать.

– Я оставляю им достаточно свободы воли, чтобы сделать выбор. – Френсис снял перчатки с куклы и продемонстрировал торчащий из запястья штырь. – Не только маска тела, но и личности. Иначе кого бы вышло обмануть?

– Скажите, а вы тоже слышите этот звук? Он весьма неприятен.

– Скоро исчезнет, – пообещал Дайтон и, протянув ей чашу, попросил: – Будьте так любезны передать вот это молодому человеку. Только осторожней, не пролейте.

Она шла ко мне, чеканя шаг. Качался колокол юбки, а руки были неподвижны. Большие пальцы куклы касались краев чаши, тогда как ладони смыкались у основания, и широкая ножка торчала из них стеблем диковинного цветка.

– Вот, – кукла протянула мне чашу. Пришлось коснуться ее рук, теплых, почти как настоящие. – Вы дрожите? Вы плохо себя чувствуете? Знаете, со мной тоже случается.

Я не дрожу. Я не дрожал, но едва не выпустил чашу. Кукла помешала.

– Вам следует прилечь. Моя тетушка всегда советует мне прилечь и приносит молоко. Но… вам, наверное, кровь привычнее?

– Видишь, Дориан, как она заботлива? А теперь, милая, отнеси ему и вот это.

Пистолет она взяла двумя пальчиками и несла с выражением крайней брезгливости. В руку же уронила. Я поймал.

Странно это. На одном колене смерть в серебре, на втором – в свинце. Я могу выстрелить в него, и тогда Эмили умрет. Я могу выпить яд, и тогда… может быть она останется жива.

Ему нравится играть в благородство.

– Возьми, Дориан, будь любезен.

И снова хронометр, на сей раз вложенный в руку куклы.

– У тебя тоже есть выбор. Ты можешь убить меня. И можешь умереть. Во втором случае, твоя сестра останется жива. И американка тоже. Я просто сделаю так, что она потеряет несколько часов памяти.

– Ты дашь слово?

– Ты проживешь достаточно, чтобы убедиться в моей честности. И в случае обмана успеешь выстрелить.

Запах крови щекотал нос.

Почему не вино? С вином мне было бы проще. С водой тоже. С чем угодно, но только не с кровью. Меня вывернет секунд через десять.

С другой стороны, это – шанс. И я, положив пистолет на широкий подлокотник, обеими руками поднял чашу:

– Я бы хотел, чтобы все сложилось иначе.

Френсис ничего не ответил. Он подошел к капсуле и положил руки на стекло.

Первый глоток дался легко. И второй. Третий застрял в горле, а четвертого не потребовалось. У этой крови сладковатый привкус, от которого вяжет рот и склеивает зубы.

Дайтон, наклонившись, нажал на что-то, и капсула с хрустом накренилась.

– Вам помочь? – заботливо спросила кукла.

Я закрыл глаза, принимая первую волну жара. Сколько времени у меня есть? Если очень постараться… Я постараюсь.

Стекло скрежетнуло о камень.

– Тебе совсем не интересно? – поинтересовался Френсис, и глаза пришлось открыть.

Пока не тошнит. Жарко очень.

Дайтон двумя ударами сбил стопора на крышке и отступил в сторону, позволяя желтоватой жиже выплеснуться на камень. Приливной волной вынесло и Эмили, но тело застряло в горле сосуда.

Надо встать. Надо самому ее вытащить. Надо просто постараться и… Комната качнулась, а ноги свело судорогой. И комок знакомый в горле застрял.

Френсис, сидя на корточках, срывал провода. Когда не осталась ни одного, он перехватил Эмили за талию и оттащил к столу.

– Н-не надо, – мне удалось говорить, не разжимая зубы. – Рядом с трупом. Испугается.

Ее тело, расчерченное странными узорами, было живо. Я слышал как бьется сердце, как сипят легкие, выталкивая остатки жижы, как гвоздят камень кукольные каблуки и как игла пробивает кожу.

Я судорожно сглатывал рвоту, и пытался дотянуть до момента, когда Эмили откроет глаза.

Кукла вдруг вздрогнула и рухнула на пол, забившись в судороге, совсем как та девочка.

Не надо ее жалеть. Она мертвая. Она – игрушка! Всего-навсего…

Тошнит.

Держаться. Сердцебиение Эмили ускоряется. Ресницы дрожат, и веки сухо царапают склеру.

– Вот и все, Дориан. Я честно сыграл.

И я… хотел бы… честно. Рук не ощущаю, и ног тоже. Все-таки меня выворачивает, но Френсису все равно. Он взваливает на плечо Минди и уходит.

Его шаги сталкиваются с другими, тяжелыми и торопливыми. Я слышу их также четко, как и все, происходящее вокруг.

Слышу гудение воды в трубах.

Слышу треск поленьев в топке и кипение воды в котлах.

Слышу звонкий цокот копыт и шорох босых ног по каменным плитам.

И снова шаги. Грохочут. Много. Быстро. Близко.

Вдох и выдох. Влажный клекот в легких. И выстрел, оглушительно громкий, выбивший иные звуки. С последней волной жара мне не справиться.

– Дорри, сученыш, не смей помирать!

Удар. Щеки немеют, губы горячие, чужие.

– Слышишь?

– Вызовите врача!

Не поможет.

– Отпустите моего брата! Уолтер, сделайте же…

Откуда здесь Ульрик?

– Не смей! Слышишь меня?

– Оставьте его. Ульрик, мои соболезнования.

Этого не знаю. Надо открыть глаза. Я жив. Жив? Ненадолго. Под сердцем холодно. Раньше жарко было, а теперь холодно. Если бы не стошнило, я бы уже умер.

Но я жив, и шанс есть.

Решение очевидно. Сказать надо.

– Священника звать надо…

– Пр-р-ридурки!

– Заткните свою птицу, Персиваль!

Персиваль. Очевидно все. Кали. Тхаги. Кровь. Переливание. Не получалось, потому что не было сродства.

– Он уже бредит!

Кровь – это жидкость. Жидкости имеют сродство друг к другу. Кровь тоже имеет сродство. Нельзя менять просто так, нужно…

– Я понял, Дорри.

Хорошо. Теперь мне нужен еще один шанс.

Холод-поземка, по рукам и по ногам, которые есть ли, нету ли – не знаю. Зато есть крылья.

Ветер разворачивает спицы, натягивая до предела плотную перепонку из китайского шелка. Шрамами на ней вощеные нити. Причудливыми узорами тросы управления.

Он играет на снастях, как на арфе. И я засыпаю под ласковую его мелодию.

Мне уже не больно.

Только холод не отступает даже здесь.