Текст книги "Дориан Дарроу: Заговор кукол (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Крысы все не успокаивались.

– Он был одержим. Две страсти – к науке и к женщине – терзали его душу. Работая сутками, созидая вещи невозможные, он думал лишь о возвращении. Он продавал нам свои изобретения, свой талант, голову и руки, взамен собирая золото, чтобы кинуть его к ногам той, которая не желала связывать жизнь с бедняком.

Какая милая, трагичная история. Она почти искупает неудобства, испытываемые Джорджианной.

– Но около двух лет тому он получил письмо, после прочтения которого впал в неистовство. О, я помню разгромленную лабораторию, разрушенный… механизм. И безумине Дайтона, переросшее в мозговую горячку. Он бредил. Он требовал вернуть жену, взывал то к милосердию, то к справедливости. А очнувшись, исчез. Поверьте, мы искали его и во Франции, и в Королевстве, но он словно сквозь землю провалился. Спустя месяц поиски прекратили, решив, что несчастный покончил с жизнью.

Шелест крысиных лап мешал Джорджианне сосредоточиться. Вивьен же глядела прямо перед собой, и ничего будто бы не замечала. И тень, мелькнувшая в проходе, не заставила ее насторожиться.

– А месяц тому Лаура написала о случайной встрече. Было решено попытаться восстановить контакт. Поверьте, мы были готовы исполнить любое его требование. Гениями не разбрасываются.

– Он отказался?

В проходе вновь мелькнула тень, но явно не крысиная. Джорджианна с трудом заставила себя не смотреть в ту сторону.

– Второе письмо было очень коротким и очень странным…

Тени крались по проходу. Джорджианна не видела, но чувствовала их присутствие.

– … Лаура была напугана… моя Лаура ничего не боялась, но вынуждена была пойти на сделку…

Мадмуазель Лепаж вскочила, вскинув пистолет.

– Это ты? Ты пришел? Выходи!

Из темноты выступил человек в черном сюртуке. За ним второй. И третий. А следом раздался такой родной и любимый голос:

– Мадмуазель, бросьте оружие, – попросил Джордж. – И отпустите мою жену. Она уж точно ничего не знает.

Леди Фэйр с ужасом ощутила, как дрожат руки. И сердце в груди колотится быстро-быстро, а перед глазами пелена стоит. Это не слезы, конечно, это не слезы.

Леди не плачут.

– Вы… вы не понимаете, – сказала мадмуазель Лепаж, направляя оружие на Джорджа. – Вы ничего не понимаете!

– Я понимаю, что вы планировали покушение на Ее Величество.

Какой ужас!

– Нет!

– Сдавайтесь, Вивьен, – Джордж почесал кончик носа и сделал шаг к пистолету. – Ваш заговор…

– …заговор кукол! Лаура писала о заговоре кукол!

Джордж протянул руку:

– Ваше оружие, мисс.

– Лаура писала, что нужно опасаться кукол… помните, Анна. Кукол!

Дуло прижалось к виску. Грянул выстрел.

Леди Джорджианна закрыла глаза и попыталась представить, что мокрые капли на ее лице – просто роса… всего лишь роса…

– Анна, с тобой все хорошо? Аннушка?! Пожалуйста…

Он снова прежний.

Нет, Джордж никогда не будет прежним. Теперь леди Фэйр знала правду. Она все-таки открыла глаза. Попыталась улыбнуться. Позволила вытереть лицо. Приняв флягу с коньяком, сделала несколько хороших глотков.

– Мы… мы можем уйти? – она спросила, потому что испугалась, что если промолчит, то разучится говорить. – Теперь мы можем уйти?

– Конечно. Скоро. Совсем скоро. Потерпи, Анна. Ты умница. Я всегда знал, что ты особенная. И что ты исполнишь мою просьбу…

Какую? Джорджианна не помнит. Она бы хотела не помнить еще больше, но вряд ли получится.

– …и будешь носить с собой крест.

Крест? При чем здесь крест? Бояться надо не креста, но кукол.

– Если бы с тобой что-то случилось, я бы умер.

Он произнес это шепотом, но Джорджианна поверила. Ей очень хотелось верить, потому что если Джордж врет, то жизнь не имеет смысла.

И все-таки, чем же так опасны куклы?

Минди сложила руки на коленях и для надежности вцепилась в юбку. Слишком много было вокруг нового и интересного. Взять хотя бы букет рычагов с навершиями всех форм и размеров. Или россыпь циферблатов по передней панели. Или вот эти ручки, нависающие прямо над головой Минди.

Этот мобиль совсем не походил на папенькин. Низкий и длинный, с колпаком из толстого стекла, он даже двигался иначе: быстро и мягко.

Не удержавшись, Минди потрогала посеребренную трубку. И тотчас одернула руку: трубка была ледяной.

– Вижу, вы увлекаетесь механикой, – бросил доктор Дайвел, передвинув вперед три рычага. Мобиль запыхтел, днище его ощутимо нагрелось, а справа от Минди раздался оглушительный свист.

– Осуждаете?

– Ну что вы, напротив. Мне импонируют люди, которые имеют увлечения. С такими проще договориться, всегда знаешь, что им предложить.

– И что бы вы предложили мне? – Минди попыталась вытянуть ноги, но в кабине было несколько тесновато.

– Знание.

– Знание о чем?

Жаль, маска не позволяла увидеть выражение лица.

– Для начала об устройстве этой машины. Потом, быть может, об устройстве других машин. Или о принципах, позволяющих эти машины создавать. Или о принципах, на основе которых можно создавать принципы созидания машин.

За толстым стеклом розовел город. Мобиль, разогревшись, несся на немыслимой скорости. Мелькали дома. Шарахнулась в сторону лошадь в повозке молочника. Погрозил кулаком полицмейстер…

– В этом мире не так много тех, кому интересно устройство мира, – продолжал рассуждать доктор Дайвел. – Большинство предпочитает пользоваться благами, каковые создает меньшинство. И при том глядит на созидающих свысока, с презрением. Веллингтон воюет с Пилем, но на самом деле в этой войне нет смысла, ибо оба – два лица одного бога. Вы меня понимаете?

– Пожалуй, – осторожно ответила Минди, пытаясь затолкать тюк с вещами под сиденье.

– Вряд ли. Я сам, признаться, плохо понимаю, как изменить этот мир. Но давайте лучше не о мире, а о вас. Например, о том, куда вас доставить?

А и вправду куда? Вариант был лишь один, и Минди назвала адрес.

Дориан, несомненно, разозлится. И выговаривать будет. Потому что он, Дориан, часть того мира о котором говорит доктор Дайвел. И если даже не будет выговаривать, то уж точно станет глядеть с неодобрением, как до того Хоупи.

Или Лукреция.

Или Сиби.

Мобиль пыхтел, внутри капсулы становилось душновато и жарковато, на стекле оседали капли воды.

Нет, конечно, выставить ее из мастерской Дориан не посмеет, потому что он, во-первых, вежливый, а во-вторых, Минди – полноправный его компаньон. А раз так, то имеет право оставаться в мастерской столько, сколько захочет.

– Простите? Вы говорили вслух, – доктор Дайвел вновь передвинул рычаги, и в приоткрывшееся оконце ворвался поток свежего воздуха. – И безусловно любопытство с моей стороны будет несколько неуместно, но вы упомянули одно имя в весьма интересном контексте. Позвольте уточнить, этот человек – механик?

– Механик. Только не человек.

– Тоже весьма любопытно. Скажите, Минди, а вы верите в совпадения?

– Глава 41. О тайнах новых и давних

На условленный стук Эмили открыла дверь женщина хмурого вида в наряде строгом и даже чопорном. Женщина протянула руку и, получив визитную карточку, закрыла дверь.

Эмили приготовилась ждать.

– Мисс Эмили… Мисс, мне здесь не нравится, – Мэри озиралась, обеими руками вцепившись в сумочку. – И тетушке вашей не понравится…

Наверное. Но уже все равно.

– Господи боже ж ты мой, мисс Эмили…

Крохотный двор в грязи и копоти. Бродячий пес лежит под порогом, смотрит недобро желтым глазом, второй же мутный, слепой. Щербатые стены. Заколоченные окна. Полуголый человек, поглядывающий на Эмили и Мэри с интересом.

Надо бежать.

Нельзя. Надо дождаться.

Вот дверь снова открывается, неспешно, словно дразня Мэри, которая и без того готова была в обморок упасть. Следовало оставить ее дома, но тетушка воспротивилась.

– Идем, – говорит та же женщина, накинувшая поверх платья грязноватую шаль. Она спускается по ступенькам, и под взглядом недобрых глаз ее исчезают и пес, и человек.

Мэри крестится, но на предложение Эмили вернуться в экипаж, мотает головой. Подобная преданность заслуживает награды.

И доставляет многие неудобства.

Идти недалеко. Скрипит очередная дверь, пропуская в темный коридор с осклизлыми стенами.

– Мисс… – стонет Мэри, пытаясь схватить за локоть.

– Заткнись, – отвечает ей женщина, добавив. – Или проваливай.

Коридор заканчивается ступеньками, к удивлению чистыми и довольно ровными. И снова дверь. На сей раз женщина – лицо ее было смутно знакомо, но Эмили точно знала, что никогда прежде не встречала ее – долго перебирала ключи. Прежде чем открыть тяжелый замок, она велела:

– Девка останется тут.

Мэри отчаянно замотала головой, и Эмили пришлось пригрозить:

– Слушайся. Или уволю. Без рекомендаций.

– Ничего с тобою не случится, – буркнула женщина, поворачивая ключ.

Щелкнул отчего-то не замок, но сама дверь, разломившаяся надвое. Половины прилипли к стенкам, а изнутри брызнуло желтым ярким светом.

У Эмили задрожали руки. И ноги. Женщина подхватила под локоть, вталкивая в комнату.

Что было дальше, Эмили не помнила. Она пришла в себя в каком-то экипаже, рядом сидела Мэри, непривычно молчаливая и весьма напуганная.

– Мисс… мисс Эмили, с вами все в порядке?

Конечно. Разве с нею может что-то быть не в порядке?

– А… а что там? – еще тише спросила Мэри, указывая на ящик, что лежал на противоположном сиденье. Ящик был велик, заботливо перевязан веревками, на которых выделялись бурые бляшки сургучных печатей.

– Там? – Эмили улыбнулась и успокаивающе погладила горничную по руке. – Там самая замечательная вещь в мире. И мы должны ее доставить. Сегодня же.

Она постучала в стенку кареты, и молчаливый кучер подхлестнул лошадей.

Времени оставалось в обрез.

Старуха цеплялась за жизнь с отчаянной злостью. Она ела, пусть тело ее и отвергало любую еду. Она лежала с закрытыми глазами, пусть и не могла больше спать. Она говорила, пусть и каждое слово было мучительно.

Сейчас помутневшие глаза глядели прямо в Ульрикову душу. И видели ее, израненную, насквозь.

– Ты должен разорвать помолвку, – прохрипела старуха, и молчаливая сиделка поправила подушки.

– Это невозможно.

Ульрик указал сиделке на дверь, и та вышла. Неужели, наконец, признала за Ульриком право отдавать приказы?

– И вы это прекрасно понимаете.

– Да.

– И Пуфферхи – не самый худший вариант.

– Деньги?

– Деньги, – отрицать очевидное бессмысленно. – Но я осмелился побеспокоить вас не из-за помолвки, хотя видит Бог, не понимаю, почему вам столь не по нраву Ольга! Она весьма приятная молодая девушка, хорошо воспитана и…

– Она врет, – старуха заерзала по подушкам. Сейчас, ослабевшая, иссохшая, она нисколько не походила на ту женщину, которая вызывала у Ульрика безотчетный страх.

…молодой человек, вы никогда не должны забывать о том, кто вы есть. Равно как и о том, что есть ваш долг…

– Ульрик, прости, если когда-то я была чересчур строга к тебе, – ее голос вдруг изменился, стал мягче, и болезненные хрипы почти исчезли. – Все, что я делала или говорила, было подчинено одной цели – защитить тебя, Дориана и Эмили. Я боялась, что мой сын… или твоя мать… взрослым свойственно отравлять своей ненавистью детей. Или надеждами. Желаниями.

…я не желаю больше слышать подобного, Ульрик. Ты должен любить свою сестру. Ты должен уважать своего брата. Ты должен…

– Я понимаю, бабушка.

– И я прошу у тебя прощения за новую боль, которую собираюсь причинить.

А может, она вовсе не больна? Притворяется, стремясь отсрочить неизбежное? Ульрик запутался.

– Ольга не может вступить в брак. Ольга уже замужем.

– Что?!

Старуха подняла руку, и Ульрик, подчиняясь, сел.

– Около четырех лет тому… шестнадцать – возраст глупостей. Иные можно простить, я знаю. Другие – слишком… серьезны. Сядь рядом. Тяжело говорить.

Ульрик снова подчинился. Ее близость пугала. И пытаясь перебороть давний страх, Ульрик нашел иссохшую и какую-то влажную ладонь.

…руки в красных перчатках будто в крови. Щелкает веер пастью сказочного зверя. И пластины слоновой кости подобны зубам.

– Молодой человек, мне сказали, что вы вели себя недопустимо дерзко.

– Простите, бабушка.

– Вы и в самом деле раскаиваетесь?

– Нет.

Внутри Ульрика все сжимается, потому что теперь его точно выпорют. И он перестает дышать, когда ее рука касается волос. Шелк холоден, а рука тепла. Пальцы скользят по волосам, и эта нежданная ласка пугает больше ожидаемого наказания.

Ульрик осторожно сжал пальцы, неестественно тонкие, со вздувшимися суставами и поседевшими когтями.

– Ты хороший мальчик. И Дориан. И Эмили. Вы – все, что осталось от рода Хоцвальдов.

Ульрик кивнул: он помнит.

– Тот мальчик тоже был хорошим. У них с твоим отцом были дела… кажется, Сэдди его учил. Еще говорил, что мальчик очень талантлив. И рекомендации писать собирался. А он вдруг исчез. Ненадолго. Когда же появился, они с Сэдди поссорились. Кричали. Громко. Я слышала. Поняла.

Она закашлялась, разбрызгивая кровь. И Ульрик понадеялся, что захлебнувшись кровью, старуха умрет, избавив его от необходимости принимать решение.

– Тот мальчик и Ольга сбежали в Гретна-Грин. И обвенчались. Пуфферх опоздал.

Это неправда! Ольга бы сказала.

– Он не пожелал смириться. Забрал дочь. Заплатил священнику, чтоб уничтожить запись в книге. А мальчику велел исчезнуть. Пригрозил убить. Пуфферх думал, что никто не узнает…

…никто бы не узнал, если бы не одна болтливая старуха, которая слишком задержалась на этом свете.

– …мальчик искал помощи. Получил отказ. Исчез.

…и Пуфферх решил, что затея удалась. Он долго ждал, прежде чем выпустить Ольгу в свет. И ожидание оправдалось. В мире довольно титулованных дураков.

– Он мог погибнуть. Тогда Ольга вдова, – сказал Ульрик, глядя в глаза той, которую снова ненавидел.

Или нет?

– Мог. Или затаится. Он выйдет и потребует вернуть жену. И суд встанет на его сторону. А ты, Ульрик Хоцвальд, будешь выглядеть смешно.

Весьма возможно.

– Ольгу обвинят в двоемужестве. Твой брак признают незаконным. А детей назовут бастардами. Разорви помолвку.

Почему она молчала? Почему не сказала раньше?

Потому, что Ульрик тоже молчал. А еще раньше молчал Дориан.

И что теперь? Пуфферх поймет и… и скажет, что та история умерла. Что четыре года – достаточный срок. А положение Хоцвальдов весьма и весьма шатко. Кредиторы ждут свадьбы, и сообщение о разрыве помолвки весьма их огорчит.

– Ты думаешь о деньгах, – старуха высвободила руку и коснулась щеки.

– Да.

– Мы тратили много?

Слишком много. Дед. Мать. Отец. Дориан. Эмили. Вексель к векселю, долг к долгу, шаг за шагом к пропасти долговой. Остался последний, и Ульрик не собирается его делать.

– Ульрик, деньги – это просто деньги. И честь – лишь слово. Я не хочу, чтобы ты сошел с ума, живя с женщиной, которую презираешь.

Поздно. Он уже безумен, и слова старухи ничего не изменят. Что до Ольги, то… вправе ли Ульрик судить кого-нибудь?

– Все будет хорошо, – Ульрик поцеловал руку. – Имя Хоцвальдов…

– Я не про имя говорю! Я говорю про тебя, Ульрик. Попробуй хотя бы раз сделать что-то для себя.

Ульрик делает.

Для себя он убивает и пьет живую кровь.

Для Хоцвальдов женится на Ольге. Все замечательно. Вот только вопрос, ради которого он пришел, так и не задан.

– Бабушка, если вы еще не очень устали, то мне нужен ваш совет ином в деле. Если вдруг… если вдруг мне случится испытать надобность… если случится испытать надобность в живой крови, что мне делать?

Сейчас она его ударит. Старуха ведь умна, она понимает, о чем Ульрик спросил. И почему. Ее ладонь, прижавшаяся к щеке, дрожит, и Ульрик готов принять приговор.

– Быть крайне осторожным, – говорит бабушка, закрывая глаза.

Леди Фэйр молчала. Ей казалось, что стоит открыть рот и случиться непоправимое. Она не очень представляла себе и даже понимала, что все ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло, но продолжала цепляться за молчание.

Ехать было далеко. Служебный экипаж подпрыгивал и скрипел, опасно кренясь то влево, то вправо. Узкое окошко прикрывала вуаль грязноватой занавески, за которой мелькали тени. И леди Фэйр старательно любовалась их танцем, не желая поворачивать голову влево, поскольку там – совсем-совсем близко – сидел такой родной и такой чужой человек.

Он тоже молчал, лишь алмазная пилочка скользила по ногтю с противным звуком.

В какой-то миг тишина стала невыносимой, и из груди Джорджианны вырвался нервический смешок. Господь всеблагой! Еще не так давно она желала убить эту несчастную женщину, и вот теперь, когда та мертва, жалеет.

– Тебе плохо? – встрепенулся Джордж, роняя пилку. – Не молчи, пожалуйста! Скажи. Накричи. Пощечину дай, только не молчи!

– Почему она убила себя?

В бледном свете лампы лицо лорда Фэйра, министра внутренних дел и члена Тайного совета Королевства, желто, как приболевшая луна.

– Не думай об этом.

– Не могу.

Как не думать, когда человек говорил-говорил, а потом раз и убил себя?

Джорджианна сказала и эту мысль, и удивилась тому, до чего жалобный у нее голос. И не оттолкнула мягкие руки Джорджа.

– Она хотела сохранить государственные тайны. Или не хотела оказаться в тюрьме. Или испугалась, что не выдержит допросов.

Какие ужасные вещи он говорит! И так спокойно, как будто… как будто точно знает, что в тюрьме плохо, а допросы выдерживают не все. Государственные тайны… какая глупость! Какая ужасная непоправимая глупость умирать из-за каких-то государственных тайн!

– Она умерла. И больше не причинит тебе зла, – продолжал шептать лорд Фэйр.

– Она не собиралась. И не угрожала. Мы просто говорили. – Джорджианна поняла, что ей удобно сидеть вот так, положив голову на плечо мужа. И что на самом деле ей все равно, чем он занимается в своем министерстве: бумаги перебирает или допрашивает пойманных шпионов.

– И о чем вы говорили?

– Джордж, я тебя никогда не спрашивала, но… скажи, ты любишь меня?

От него пахнет почти также, как от кареты: крепким дешевым табаком и еще духами.

– Конечно.

– И будешь любить?

– Всегда. – В этом признании нет бахвальства. Джорджианна закрывает глаза, потому что то, о чем она собирается спросить, разрушит тишину момента.

– Тогда… тогда почему ты использовал меня?

Плечо напряглось, руки сжались, больно сдавив пальцы.

– Крест. И твое равнодушие. И… все остальное. Ты же подталкивал меня к мысли о том, что эта девушка – твоя…

Колючее, как старый еж, слово застряло в горле. А Джордж молчит.

– Из-за моей ревности? Или из-за Лауры? Ты знаешь, что ту рыженькую звали Лаурой? Красивое имя. И сама она была красивой. Плохо, когда такие, как она умирают.

– Плохо, – эхом отозвался лорд Фэйр.

– И совсем плохо, когда такие как ты врут. Ты же не станешь мне лгать? Если и вправду любишь.

Джорджианна сама не понимала, почему с таким упорством доискивается правды. Виной ли тому мерзкое чувство причастности к чужой смерти, обида на Джорджа, или нечто третье, чему пока нет объяснения.

– Это государственная тайна.

Снова тайна, но на сей раз Джорджианна не отступит. И лорд Фэйр не выдерживает взгляда.

– Не так давно некий молодой человек, работающий на благо Королевства, доложил о предложении, которое исходило от Лауры Селье, торговки пряностями. И купить Лаура желала отнюдь не мускатный орех. Она пообещала кругленькую сумму за чертежи "Владычицы морей", которая должна сойти со стапелей в следующем году. С чертежами ее и взяли. Молодой человек оказался неплохим актером…

Рыжая Лаура, обрадовавшаяся случайной встрече. И некий молодой человек, который работал сначала на Республику, потом на Королевство. Или это разные люди?

– Тебе и вправду интересно все это?

– Безумно.

Джордж хороший рассказчик. Даже его обычное легкое заикание куда-то исчезло. И Джорджианна готова слушать вечность, хотя эта история ей не нравится.

Леди Фэйр не любит историй с печальным финалом.

– Ее допросили, конечно, но Лаура знала немного. И то, что она говорила было… странно.

Снова молчание. Лорд Фэйр повернулся к окну и, отодвинув занавеску, сказал:

– Посмотри.

Карета проезжала по мосту. Ниже, по широкому полотну реки, скользили лодчонки, медленно ползла баржа, и парой древних гончих шли за ней полицейские катера.

– Что ты видишь?

Город. Дома, протянувшиеся одной сплошной стеной. Черные трубы завода. Узкую колею дороги с каретами. Седую спираль тумана, что вот-вот развернется, накрывая все и вся белой мглой.

– Город, – эхом повторил Джордж. – Просто город. Просто сотни тысяч людей, собравшихся в одном месте. Одни умирают, другие убивают, третьи только хотят убить, но им недостаточно, как Мяснику, вырезать у шлюхи сердце. Нет, они хотят вырезать сердце у Королевства. И зная, что это их желание преступно, они осторожничают. И в том снова уподобляются безумцу…

Джордж никогда прежде не говорил с ней так. О сезоне. О нарядах. О детях. О здоровье матушки и о самочувствии самой Джорджианны. Иногда о лошадях и аукционах.

– Я ошибся, решив, что смогу использовать Лауру. Я зря привел ее в наш дом, и за это прошу простить меня. А крест… его мне дали на всякий случай. Никто не думал, что эта сумасшедшая девица решит похитить тебя.

– Скажи… – Джорджианна смотрела на город, который впервые повернулся к ней тысячей лиц. Некоторые были измождены голодом и чахоткой, другие несли печать злобы, третьи глядели равнодушно, четвертые презрительно. Их было слишком много, чтобы запомнить каждое, и Джорджианна поспешила задернуть шторку. – Скажи, а Лаура знала, кто ее сдал?

– Конечно, нет. Ты думаешь?.. Нет, Анна, это глупо.

– Почему?

– У того молодого человека есть все, что он пожелает. А будет еще больше. Ее величество к нему благоволят. Уже готов указ о присвоении рыцарского звания…

Рыцарь – это много. И ничтожно мало для того, кто хочет большего.

– Второй раз я ошибся, когда слишком долго приглядывался к Лепаж.

Кольнуло ревностью и запоздалой обидой.

– Ты заставил меня… меня ее… представить.

– Я хотел посмотреть, как она поведет себя там, где есть за кого зацепиться. А она исчезла и ударила в мое самое больное место.

Наверное, следовало бы порадоваться, но у леди Фэйр осталась пара вопросов:

– Тот, кто стоит за всем этим, ты же не знаешь его имени?

– Нет.

– Он вампир? Лауру ведь убил вампир?

– Да.

В коротенькое слово Джордж сумел вложить многое. И свое нежелание продолжать разговор. И раздражение от неудачи. И затаенный страх, который Джорджианна почувствовала и поняла, хотя прежде никогда не думала ни о чем подобном.

Покушение на королевскую чету приведет общественность в ужас.

Покушение на королевскую чету, устроенное вампиром, приведет общественность к войне. Вспомнятся старые обиды, чтобы переродиться в ненависть.

– Люди и вампиры давно живут бок о бок. Вопрос в том, достаточно ли длится это "давно", чтобы не случилось раскола, – Джордж озвучил мысли Джорджианны.

Но все-таки странно, при чем здесь куклы?