355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карина Демина » Наират-2. Жизнь решает все » Текст книги (страница 5)
Наират-2. Жизнь решает все
  • Текст добавлен: 21 марта 2017, 21:00

Текст книги "Наират-2. Жизнь решает все"


Автор книги: Карина Демина


Соавторы: Евгений Данилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Война со скланами по одну сторону от столицы, с побережниками – по другую. Вот оно, равновесие по-наирски. И вроде бы победы и там, и там. А значит…

Туран почти научился отметать дурные мысли о далеком будущем и концентрироваться хотя бы на мелкой пользе от крупных неприятностей. Например, охватившая Ханму предпраздничная лихорадка здорово помогала перемещаться по городу в районах, ранее недоступных, вроде квартала Семи Хвостов, а также сделала обычными прогулки за городские стены. Туда, где стучали молотки, жужжали пилы и нарождались землянки мастеровых, бараки для пленных да высоченные башни из лесов. Вместе с ними появлялись и запахи: свежее дерево, лак, ткани, слежавшиеся и уже тронутые плесенью, человечья моча для шерсти и подгнившая капуста в дубовых кадках. Где-то на складах была солонина и копчености, лари с мукой, косы чеснока, вязанки лука и бочки с кислым пойлом. Все это предназначалось для рабочих, погонщиков и надсмотрщиков подневольного люда, для всех этих творцов будущего чудесного представления, ожидание которого перемешало городскую жизнь, выплеснуло ее в пригороды, усыпив многие некогда шумные улочки центра.

Тем легче оказалось получить первого вестника в середине весны, на самые Пробудины. Механическая крылатая ящерица соскользнула со стены прямо в капюшон Турана да там и затихла. Уже в доме, отчетливо произнеся положенную на этой неделе фразу из «Животноописания» ДаЧина, он с интересом рассмотрел механизм и нашел в нем минимум дюжину отличий от той же Кусечки. Цвет и строение крыла, более мелкий размер и точная подгонка деталей, всех этих суставчиков и пластинок. А главное, вестник не производил впечатления дохлой твари. Он шебаршился, подергивал лапками и, казалось, даже мигал янтарными глазками. И скрипел неприятным голосом.

Прослушать второй раз не удастся, а потому Туран внимательно запоминал каждое слово. Намного более тщательно, чем перед экзаменами в родной Байшарре тысячу лет тому.

Итак, там приняли решение. Будут пушки, будет помощь заговорщикам. Но это выводы из конкретных инструкций. Сами же инструкции касаются сугубо механизма встречи сменщика. Несколько возможных мест, сигналы на случай провала и слежки, ряд иных непримечательных действий. А еще – четкие указания сдать все нити сменщику и выслать с этим же вестником последний отчет о нынешнем положении дел.

Сдать все нити. Последний отчет.

Все заканчивается.

Есть что передать сменщику. Есть что сообщить в последнем отчете. Например, о том, что заговорщики готовы отвезти Турана туда, где он собственными глазами сможет убедиться в уничтожении сцерхов. О том, что суета вокруг Агбая растормошила и без того неспокойную Ханму. О том, что Паджи теперь беспрекословно исполняет все требования вплоть до доставки эмана, а на словах передает от Умного всяческие личные благодарности, похвалы и заверения во взаимовыгодном сотрудничестве. А от Сильного Паджи принес лишь одно… Нет, не извинение, но короткое: «Не так уж и никчемен. Вполне можно иметь дело». В конце концов, нужно сообщить о том, что теперь даже оба Цанха почти не следят за Тураном в зверинце, а значит можно как-то вытащить Вирью.

Хотя кого это интересует?

Все почти закончено. Для Турана. Для сцерхов. Для заговорщиков и тех, против кого они хотят выступить. Для мальчишки в клетке. Вот только у каждого из них будет свой финал. И если у кого-то он уже определен или хотя бы просчитан, то у некоторых…

Всевидящий еще не повернулся какой-то одной стороной. Он протащил Турана по самой кромочке. Связал с Умным и Сильным, со всей этой страной и даже с её будущим безумным правителем. А теперь надо будет все нити разорвать. И отдать обрывки сменщику. А ведь многие узлы Туран сплел собственноручно, ценой своей и чужой крови. Ценой себя.

А тот, другой, останется чистым, ему хватит ошметков, чтобы начать свою игру. Да и то, разве игра это? Отдать пушки и вернуться домой. Героем вернуться, победителем. А о Туране и не вспомнят. И о Вирье не вспомнят. И о той, самой первой смерти в переулке Шуммара, тем паче…

Значит, надо думать. Благо, есть время: сменщик объявится только в конце весны, а она лишь входит в полную силу. И будит мысли, которые и вовсе не имели отношения к работе.

Паджи сам предложил этот публичный дом.

– Спорю, ты никогда не испытывал таких ощущений! У тебя это на роже написано. А здесь все чин-чинарем, на любой вкус. И даже лекарь имеется, который за девками следит.

Туран спорить не стал. Его взгляд все чаще останавливался на изящных предплечьях в плену шелковых рукавов, крутых бедрах, обласканных тонкой тканью, нежных линиях от ушка до подбородка, лучше всего видных, когда идешь в каких-то двух шагах позади… Очень часто незнакомки являлись во снах, но уже без одежды. Соперничали, менялись, перетекали друг в друга. Вот носильщица воды роняет кувшин, а на осколки глядит и недовольно хмурится уже девица с шелковым именем Майне, цвет кожи которой меняется, сереет, а волосы становятся короткими-короткими. И это еще больше разжигает кровь. Но полуобнаженная склана заворачивается в крылья, а сбрасывает их уже стройная незнакомка, что покупала позавчера сурьму у Кошкодава.

– Эй, парень, – Паджи быстро делал свои выводы. – Если тебе нужна не девушка, в смысле – нужен… Там есть и дозволенные бяшки-гужманчики. Немного, но есть, и все уж точно проверенные и с печатями, как положено. Они, конечно, подороже, но хозяин платит.

– Я и сам заплатить могу.

– Ну и дурак. Лучше потом на скачках поставишь. Или мне дашь – я поставлю. Но это уже после. Собирайся. Там тебя и помоют заодно.

Туран взял с собой то же, что и всегда: нож и пилюлю с ядом.

Он дал себе слово, что обязательно вернется сюда. И даже вытребовал имя той, из-за которой это произойдет. Шинтра. Хотя и оно какое-то ненастоящее, но уж куда лучше первоначальных Белых Глаз. На наирэ это звучало даже красиво, в одно слово, но Туран ненавидел наирэ. А глаза и вправду белые и поначалу какие-то страшные, но быстро затмеваются совсем другим: мелкими волнами по почти черному животу; отражениями светильников в каплях пота под грудью и вдоль позвоночника; еще не иссушенными губами, крепко захватывающими пальцы и тянущими с них сладковатое мятное масло. А самое завораживающее – ямочки чуть выше бедер, где это масло скапливается озерцами.

Хотя первыми в памяти всплывают именно глаза.

Паджи сказал, что можно заказать не просто постель в борделе. Можно купить себе встречу. Да, именно так. Но только не на Стекольной. Где-нибудь за городом, подальше от строительства. Или в речном парке, на самом берегу. Там песок и ивы. А еще можно встретиться в каком-нибудь тихом дворике. В Хамне, как оказалось, тоже есть красивые закутки. И больше не обращаться к Паджи. Денег у Турана достаточно, а соглядатай – какой он к демонам компаньон? – в таких делах не нужен.

Так и поступил. Оказалось дороже, чем он предполагал, но не настолько, чтобы отказываться вовсе. И первыми действительно были ивы. А после них – парк оранжевых статуй, где каменные шершавые перевязи царапали спину сначала Турану, а потом Шинтре.

А в конце весны все-таки произошло то, что серьезно повлияло на эти встречи.

За городом уже вовсю гоняли тягловых големов, пускай и с пустыми еще платформами. Издали было отлично видно, как они ползут от метки до метки, замирают вместе с погонщиками и почти по-настоящему слушают многочисленных распорядителей. Готовятся.

Два человека на самой окраине муравейника ни у кого не вызывали интереса. Сидели себе спокойно и перебирали орехи в большом ящике.

– Отличный будет манцыг. И изюм я привез. Есть белая сабза, без косточек, и темный шигани, сладкий-сладкий. И байшаррика, конечно. По мне так кислятина, но Ниш-Бак сказал, что ты оценишь.

В холщовом мешочке лежали крупные, с ноготь, изюмины особого зеленовато-желтого оттенка, с черными гранулами косточек, которые глупцы выковыривают, и только байшаррцы знают: в них, в косточках, особая терпкая прелесть. А еще в седоватом, плесневом налете, но «вяленый» изюм на вино идет.

– Будет вкусно. Пора тебе готовиться ко встрече с домом, Туран, – сказал мужчина с гладким, почти скользким лицом. Мелкие черты были не лишенные приятности, но упорно не складывались в нечто запоминающееся. Оттого и возраст определить представлялось сложным. Где-нибудь за тридцать, хотя блестящая кожа без намека на щетину наверняка прятала еще лет пять. А имя – Маранг, – наверняка скрывает еще больше. Куда как больше, чем Шинтра под Белыми Глазами. Интересно, а Карья – тоже обман?

– Это уже решено?

– Ты против возвращения?

Этот вопрос Туран задавал себе уже месяц.

– Я слишком глубоко увяз во всем этом.

– Это-то и плохо. Кое-какая земля очень долго хранит следы. Тем более, неосторожные.

– Я был осторожен.

– Молодец, Туран. Но чтобы твои ноги не откусили болотные твари – не достаточно одной осторожности. Тем более, когда есть риск утянуть целиком далеко не только одного тебя.

– Но…

– Я понимаю: ты сумел выкрутиться из сложной ситуации и даже выиграть при этом. Тебе кажется, что ты теперь знаешь секрет победы. И она близка. Именно в этот период и гибнет большинство. Победы нет. Есть временное преимущество перед следующей схваткой.

– Но я должен еще кое-что закончить здесь, – зеленая изюмина оказалась безвкусной, только косточки громко захрустели на зубах.

– Разумеется, Туран, разумеется. У нас еще много работы. Вся первая посылка почти полностью на тебе. Я выйду на сцену позже, когда мы удостоверимся, что все прошло хорошо. Когда станет понятно, работает ли план. Способны ли порталы переправить груз без накладок. Насколько тихо все пройдет при приемке в фактории Сильного. Кстати, еще раз уточни у него именно по фактории. Это уже целиком их дело, мы гарантируем только отправку. Тебе, видимо, все-таки придется присутствовать при получении, но исключительно как наблюдателю и нашему представителю. Есть риски, что там может что-то произойти, потому будь готов быстро убраться оттуда.

Внизу големы выстроились клином, усталые погонщики упали в тень, и заметались по полю мальчишки, разнося кувшины с водой и корзины с хлебом.

– Видишь, Туран, дел еще целая куча. Да и со сцерхами надо закончить… Честное слово, я бы не отказался от такого помощника, но уж слишком много нитей к тебе тянется.

Туран кивнул. Вот именно, нити. Его, Турановы нити. Кровью вязанные, болью и отчаянием, страхом и кошмарами ночными. Ожиданием смерти и буйной радостью помилованного. А для Маранга это все пустое.

– Специи я достану к следующей встрече, – Маранг улыбнулся тонкими губами. – Кстати, вестник на хвосте принес, что ты увлекся кое-кем из дома утех Журбы.

– Был уверен, что ты следишь за мной.

– Наверняка не только я.

– Про Паджи я знаю. И он знает, что я знаю.

– Как раз Паджи меня волнует не столь сильно. Его хозяева знают, что тебе нужна определенная свобода. Точнее даже не тебе, а мне, чтобы выйти на контакт с тобой без всяких колпаков, поводков и ошейников. Именно поэтому они оставляют тебе такие большие окна. Почти свобода. А вот не крутится ли рядом с тобой еще кто-то, совсем незаметный – другой вопрос. И эти твои увлечения… Не обожгись, Туран. Тебя ведь в бордель привел Паджи? Не исключено, что это еще один крючок. Не самый сложный, зато действенный. Но будем надеяться, что этот крючок – от Умного или Сильного, а не от кого-то третьего. Потому будь внимателен.

Закончился перерыв, засвистели-задудели распорядители, снова двинулись големы и тут же столкнулись колесами две платформы. Захрустели, разрывая и сминая друг друга.

– К следующей нашей встрече ты должен разъяснить им все детали и иметь окончательное подтверждение по фактории. После этого мы запустим механизм и сделаем первый оборот. А там я войду в игру, и ты отправишься домой. Время и место…

Туран слушал и запоминал, но думал о другом. О Шинтре, о самом Маранге, о масках масок и крючках крючков. Решение есть. Надо просто действовать. Как тогда, с истерзанной Красной.

Мысли были неприятные, поэтому уже самому Турану нужна была маска холодного спокойствия. Заодно она помогла скрыть легкое удивление, когда Маранг упомянул о необычной форме следующей встречи.

Но неужели и Шинтра? Хотя смешно требовать честности там, где покупаешь фальшивую любовь.

Их будущее свидание должно стать последним.

Кровь с кинжала можно стереть краем халата. А руки обмыть в желобке, куда падает вода с каменных конских грив.

Всё. Теперь уже окончательно. Даже нога в съехавшем сафьяновом башмаке больше не вздрагивает. Так и застыла чуть согнутой, зацепившись пяткой в борозде.

Туран старался не смотреть в лицо жертве, но шелковый платок напитался кровью, облепил шею и съехал вниз, открывая миниатюрные черты. Чудо – или проклятье? – но красные капли всего двумя родинками на подбородке. Припудренные гладкие щеки, узкие губы с полосками чего-то яркого, подчерненные глаза и брови. Совсем немного грима, но Маранга не отличить от девушки. Вот что значит – мастер.

Проверив пояс бывшего товарища, Туран взрезал застежки и зашарил под халатом. Нащупал единственный мешочек и, не глядя, сунул себе за пазуху. Больше ничего нет. И Маранга больше нет. Некому теперь…

За углом раздался тихий смех, а следом кто-то заговорил басом.

Туран отскочил к стене. Снова смех. Немного неестественный и вроде бы женский. А вот голос мужской. Бубнит, настаивает на чем-то. И приближается. Еще немного – и будет поздно. Даже веки не успел…

Закрыв лицо предплечьем, Туран двинулся вперед, навстречу шуму. Выскользнул из дворика и решительно проскочил между девушкой и парнем, немного напугав первую и удивив второго. Проклятые узкие переходы!

Позади снова смеялись, все также неестественно, и вновь решительно и горячо шептали об уютном закутке. Но совсем скоро смех сменился криком.

Бежать. Мелькали стены, кривые арки и двери. Один из проходов перегорожен деревянным щитом. Назад. Опасно. Быстро и еще быстрее. Где-то рядом, за стеной, гремят шаги бегущих. Зеваки? Стража? Но здесь его пока никто не ждет. И есть шанс. Если поторопиться… Или наоборот, медленнее, спокойнее, не привлекая внимания. Еще поворот и неожиданно широкая улица. И карета, двойкой запряженная. Около нее неуклюже суетится…

– Мальчик мой, – заверещал Аттонио. – Ты ли это? Какая встреча! Это следует срочно отметить. Немедленно ко мне. Возражения не принимаются.

Мэтр распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

А и плевать. Используй любую мелочь в своих интересах, говорил Карья.

– Всенепременно, – выдохнул Туран, ныряя внутрь. Уселся. И чуть не раздавил Кусечку.

Кряхтя и постанывая, следом забрался Аттонио.

– В Дурдаши! – крикнул он напоследок и захлопнул дверь.

Карета тронулась.

– Ну, здравствуй, Туран, – произнес художник. Его голос перестал быть скрипучим и напоминал теперь особых глашатаев из Байшарры, которые одинаково выкрикивали как радостные так и дурные вести. – Сдается, ты очень спешишь. Неприятности?

Стоять! Таких совпадений не бывает. Не встречаются в Ханме просто так кареты с сумасшедшими художниками. Всё подстроено, а старик – провокатор. Только чей? В любом случае его надо кончать! И возницу тоже.

– Успокойся, щенок. Скажи лучше, как поживает старина Ниш-Бак? И получил ли он мою последнюю посылку? Такая, знаешь ли, забавная книженция о крыланах. Я там рисунки восстанавливал. Вот это – настоящая работа, а вы тут дурью маетесь. Шпионы, мать вашу… И слезь наконец с Кусечки, иначе точно переломаешь ей крылья. А за это я тебе башку откручу еще быстрее, чем за твоего сменщика. Всевидящий, ну почему сюда никогда не пришлют кого-нибудь умного?

Триада 2.1 Элья

Встретить степного дудня, харуса или бескрылую птицу – к добру. Рыболова, птицу белую, старого колдуна или молодую змею – к худу. А вот белая птица при дудне или бескрылая при молодой змее – и вовсе к неизвестному, потому надлежит взять два железных ножа и спать на них, пока не прояснится.

Толкование примет народных, собранное харусом Тойбе, для изобличения их нелепости.


– Тук-тук.

– Кто там?

– Гость. Открой дверь.

– Не могу.

– Почему?

– Нет у меня ручек, нет у меня ножек, нет у меня глазок.

– А кто ты?

– А я и есть дверь, стою себе, стою, сама себя открыть не могу.

– Врешь.

– Вру. Как и ты, когда называешь себя гостем.

Из сказки про дверь волшебную, болтливую, но важную.

Ветер приносил пыль, которая оседала на глянце листьев и забивалась в длинный ворс ковра. Каждое утро апельсиновые деревца мыли, тщательно протирая влажной тряпочкой и листья, и кадки, а ковер перестилали. Старый же исчезал, чтобы, искупавшись и впитав каждой ниточкой благовонную смесь, вернуться в неприметный зал с тремя окнами, выходящими на Ханму-город. Видны из них были и внутренние постройки Ханмы-замка, и разноцветные, придавленные полуденным маревом крыши домов, и даже – если взять медную трубу со специальными стеклышками – хан-бурса да пригородное мельтешение.

Одной такой трубе в руках человеческих доводилось бывать часто, свидетельством чему являлись отполированные до блеска бока. Вот и сейчас Лылах-шад, пройдясь по гладкой поверхности кусочком войлока, вернул прибор в коробку черного сафьяна. Махнул рукой – тотчас футляр убрали и подали другой, с чернилами, железными перьями и ровно нарезанными кусками пергамента.

Несколько слов – небрежный почерк и капелька чернил, которую Лылах промокнул той же войлочной тряпочкой. Белый песок, скатившийся на любезно подставленный поднос, и темная капля воска, запечатавшая послание.

– Агбаю. На словах передай, что это будет просто дружеская трапеза.

Слуга исчез.

Снова стало тихо. Кенары и те молчат. Послать кого на рынок, чтобы новых купили? Лылах-шад постучал по клетке, но птицы только раззявили клювы. Им было жарко. Было жарко и Лылаху, но не только от щедрот Ока дневного. В Ханме зрели перемены. А никакие перемены не должны происходить в столице без участия Лылах-шада. Но и торопиться не следует. Лучше спокойно приглядеться, подумать, найти те самые точки, на которые можно и нужно давить. Необходимость новых расчетов подтвердилась, когда в столице появился Агбай-нойон. Обоз с дарами и военной добычей, несколько сотен верных людей и серьезные амбиции. Их опасно игнорировать. А вот подтолкнуть в нужном направлении…

Шустрые воробьи, невзирая на жару, купались в песке, чирикали. Соловьи да кенары молчали. Знак? В последнее время Лылах-шад стал придавать очень большое значение знакам.

– Эти знаки, мой тегин, говорят о том, что карта не подлежит выносу из бурсы, – Вайхе с нежностью огладил коричневый пергамент и, взяв в руки широкую кисть, стряхнул мельчайшие пылинки. – А манера обозначения пометок – с выносом под черту – свидетельствует о древности.

Заметно. Пергамент потемнел; лак, покрывающий его, состарился и, как подобает благобразному старцу, расцвел мелкими и глубокими морщинами, прорезался трещинами. Но рисунок все одно был виден.

– Копировать разрешено служителю никак не ниже старшего архивника. Ну или лично хан-харусу. А вот показывать такие вещи… – Вайхе обернулся на Элью. Да, понятно, что нельзя, и понятно почему: на карте под Ханмой великой, под Ханмой великолепной, под каменной крепостью и сердцем Наирата, жила Ханма иная, неизведанная.

Линии подземных ходов расползались под улицами и домами, ныряли под каналы, держали рыночные площади на хрупких сводах пещер, глотали воды рек и, наоборот, поили колодцы.

– Поэтому в столице и запрещены раскопы глубже тридцати локтей? – как-то безразлично спросил Ырхыз. В последние месяцы он стал спокойнее, много спокойнее. Были ли тому виной Кырымовы зелья, либо же то, что шрам на голове затянулся, а может нечто иное, о чем Элья не знала, но факт оставался фактом. Он больше не страдал беспричинной яростью, научился сдерживать и причинный гнев. Он становился иным, и этот новый человек порою даже бывал симпатичен.

– Поэтому? – теперь уже настойчиво повторил тегин.

– Не следует лезть без должной надобности и особого благословения в царство железных демонов.

– Значит, поэтому.

– Ясноокий, это не то, чем надлежит заниматься тегину. – Вайхе держал над картой руки, словно опасаясь, что вот сейчас она исчезнет.

В библиотеке было пусто и прохладно. Круглая зала, купол-потолок, тонкие колонны, раскрывающиеся цветками капителей, и ребра поперечных балок. Длинные цепи с противовесами и круглые шары-светильники. Масляные – в хан-бурсе нет ничего, что работало бы на эмане. Но так и лучше, Ырхызу спокойнее. Военным строем столы, по три в ряд, и гребнем на шлеме подставки с цепями, на которых распинают книги. Тут же и рогатины канделябров с мягкими, восковыми оголовьями, и емкости с песком, и ящики с перьями, и бурдюки-чернильницы. Тут пахнет свежими кожами, лаком и дымом, на котором коптят исписанные листы. Тут обитает Наират, доселе невиданный. Тут Вайхе, раскатав на столе древний свиток, говорит о подземельях, учит читать древние знаки. А Элья смотрит. Не из-за доверия, которое к ней испытывают люди, не из-за возможной пользы – какая уж тут польза? – а лишь потому, что Ырхызу удобнее, когда она рядом.

– А почему они такие? – палец скользил вдоль линий, останавливаясь на темных пятнах подземных озер, на символах, каковые кажутся знакомыми, но вместе с тем совершенно точно Элье неизвестны. – Почему они как… как будто круги по воде? Вайхе, ты меня понимаешь?

Вайхе важно кивнул. Понимал. Да и не мудрено это: на карте ходы расползались, ветвясь, но центр Ханмы, прикрытый грузным прямоугольником замка, был почти пуст. Здесь редкие ходы подбирались и останавливались, точно наткнувшись на невидимую стену.

– Понорок Понорков, – хан-харус не решился коснуться слепого пятна на карте. – Если сопоставить положение, то получится…

…Эта треклятая дыра, тот самый путь в никуда, колодец бездонный, о котором до сих пор думалось со страхом.

– К такому выводу пришел еще учитель моего учителя. При нем и была составлена эта карта.

Ырхыз почти лег на стол. Найдя на рисунке место входа – зал с гробницей Ылаша – он прочертил путь до самого выхода: а вышли в прошлый раз в храме, но с другой стороны, что, в общем-то, никого, кроме Эльи, не удивило.

– Значит, ты говорил, что там тупик? – он остановился на одном из боковых ходов. – А тут не тупик!

– Карта старая, мой тегин.

– Но здесь не тупик! Тут и тут смотри. Зал, а потом еще один!

– Владения железных демонов неспокойны, ясноокий, – Вайхе подтянул лампу так, что кованое ее основание почти касалось пергамента. – Случаются обвалы, оползни, а порой ход просто исчезает, словно его и не было.

– Но тут-то он есть!

Палец Ырхыза уперся в круглое пятнышко пещеры.

– Пусть снимут копию. Я хочу побывать там.

Почему именно там? Он тоже почувствовал сквозняк-эман? Или просто увидел очередное препятствие, которое нужно взять во что бы то ни стало? Вызов? Несуществующую тайну? Элья ничего не имела против. Лучше бродить по подземельям, чем тихо тонуть в безвременье роскоши и чужой жизни наверху. Снова и снова мучиться мыслями, вопросами, желаниями, безотчетными и бесцельными. Быть не то светом, не то стеклом, не то зеркальцем, которым направляют свет в чужие стекла.

– Мой тегин, – Вайхе, подтянув грузило, поднял светильник. – Мне думается, что сейчас неподходящее время. У тебя появились иные заботы.

– Рыбий победитель?

Молчаливый кивок, полный важности и достоинство. Пальцы скребут по пергаменту, скатывая в трубку, окуляры поблескивают загадочной зеленью.

– Не стоит беспокоиться, – произнес Ырхыз. – Как пришел, так и уйдет. Тебе ли не знать, что каган не потерпит в городе чужого войска. Кинет ему положенный кусок, но не больше.

Когда он успел стать таким хладнокровным? Когда вообще он успел измениться? Или не менялся, но лишь нашел новую маску?

– Говорят, он привез настоящие корабли и живых побережников, – проворчал тегин. – Так и быть, я взгляну на них когда-нибудь. Но подземелья я хочу увидеть как можно скорее!

И приказ был исполнен.

К вечеру стало прохладней. Апельсиновые деревца в кадках опустили пропыленные листья, затрещали сверчки, перемывая дворцовые слухи, а от города потянуло вонью сточных канав.

Лылах-шад самолично вышел встретить гостя и, поклонившись, сказал:

– Благодарю за честь приветствовать в моих покоях славного воина, о котором много хорошего говорят в Ханме.

Агбай-нойон понял правильно и, вернув поклон, ответил:

– Для меня честь быть приглашенным сюда. О Лылах-шаде говорят мало, и само это говорит о нем много.

С виду груб и даже диковат, велик и статен. Огромен. Но это даже хорошо, чернь любит таких. В её представлении телесная крепость тесно связана со здоровьем и мощью. Впрочем, в данном случае связь действительно присутствовала. Агбай-нойон, переступив порог, снова поклонился, и взмахом руки подозвал следовавшего попятам слугу.

– Зная о вашем увлечении, решил преподнести вам в дар…

На подносе, укрытая вышитым платком, стояла клетка. Определенно клетка – уж больно характерная форма.

– …эту птицу…

Платок соскользнул, и Лылах привычно сделал вид, что приятно удивлен.

– …встретить каковую можно лишь на редких островах. Побережники чтят их.

Белое оперение, длинная шея, обвисшая петлей-веревкой, и крохотная голова с тяжелым клювом и золотистым венчиком-эгреткой.

– Подобно воронам и галкам она запоминает человеческую речь. Однако же считается, что в отличие от них она разумеет то, о чем говорит, – закончил Агбай-нойон.

– Муд-р-р-рейший, – важно произнесла птица, склоняя голову набок. – Ры-р-р-ах. Муд-р-р-рейший.

– Безмерно благодарю, – по знаку Лылаха клетку приняли и унесли к окну. – Приглашаю разделить трапезу.

Агбай благосклонно кивнул. Умен достаточно, чтобы не пятнаться золотом и камнями, разумно нагл и голоден до власти. Ну да кто её не желает? Вопрос лишь в умении откусить свой кусок и не подавиться им. А также не подпустить к добыче соперников.

Ели долго. Блюда менялись, вздыхала белая птица, изредка напоминая о том, что Лылах – мудрейший. И по-прежнему молчали соловьи и кенары. Приглядывались друг к другу, выжидая, люди. Наконец, когда сумерки пробрались в комнату, Лылах раскурил кальян и отослал всех слуг.

– Желаете глоток? Особая смесь, новая поставка от склан.

– Благодарю, не употребляю. Лучше чай.

Лылах наполнил пиалу Агбай-нойона и решился на новый заход:

– Об Агбай-нойоне много говорят.

Прикосновение руки к бороде, колыхание алых лент, обвивших запястье. Нужные слова должны быть произнесены… И Агбай не обманул ожидания, подхватил:

– Как и о том, что триумф его недолговечен. Что о нем забудут также легко, как и о победе тегина над склан. Или о мире, с ними заключенном.

– Стоит ли скорбеть о том, что еще не случилось? Возможно, что все будет совсем не так. Ведь бывает, что лист тонет, а камень плывет.

– Мудр-р-рейший, – птица просунула голову сквозь прутья, вытянула шею, пытаясь добраться до темной груды винограда. – Мудр-р-рейший Рырах. Осто-р-р-р-ожен.

Права птица, права. Осторожен. По речи как по льду, где каждое лишнее слово – трещиной. И Агбай-нойон понимает, а оттого не торопит и сам не торопится.

– Как здоровье вашей сестры? – Лылах вдохнул дым, прокатив сладковатое облако по языку. – И светлейшего князя Юыма?

– Всевидящий волей своей избавил их от бед и болезней, – ответил Агбай. – Но до меня доходили слухи, что не ко всем в Ханме он был столь милосерден.

– Опасные слухи, Агбай.

– Я велел за них пороть.

– И правильно. А то за некоторые слухи и без головы остаться недолго.

Дернулся гость, но не в страхе – слишком надеется на свои вахтаги, чтобы допустить мысль о том, что он может сгинуть в зинданах Ханмы. А ведь может. Капля яда, верные люди и… Одной головной болью меньше. И одной больше. А надобно наименее безболезненно, потому не стоит наскакивать лбом.

– Но нам нет дела до поротых и безголовых, – Лылах сам подал чашу с водой. – Нам есть дело до добрых друзей…

…или необычных союзников.

Агбай кончиками пальцев тронул воду и коснулся лица. Прозрачные капли на продубленной ветром коже, почти слезы, вот только плакать выпадет врагам Агбая.

– И как доброму другу, я желаю дать Агбай-нойону совет.

– Заранее благодарен.

Заранее… Обычно в подобных случаях рассчитывают как раз на благодарность именно по завершении. Но Лылах-шад давно и спокойно жертвовал и обычностью, и подобными благодарностями. Жертвовал, но не игнорировал.

– Может статься, что скоро наша возлюбленная каганари и светлейший князь Юым испытают надобность в поездке к морю.

Рот приоткрылся и закрылся. Правильно, Агбай, вопросы свои при себе оставь. Сейчас Лылах-шад не станет отвечать на них. Лылах-шад осторожен, он поможет советом и только советом, куда уж больше-то? Эти советы стоят дорого¸ оплачиваются в большинстве случаев на его условиях и далеко не всегда так, как первоначально полагает их получатель.

– Морской воздух полезен для здоровья.

А раздавленное Агбаем побережье, притихшее, покорное, безопаснее золотой Ханмы.

– Во дворце летом бывает жарко. И болезни случаются. Будет плохо, если ясноокой Уми вдруг случиться заболеть. И будет хорошо, просто замечательно, если брат её сам предложит поездку. И, разумеется, сопроводит и обеспечит безопасность. У него ведь хватит воинов, чтобы сердце наше было спокойно за светлейшую?

– Хватит, – тихо сказал Агбай.

– И еще – вы меня ознакомите с полным списком тех слов, которые разучила птица? Просто интересен ход ваших мыслей, а ждать и выцеживать их из пташки – нет времени.

– Разумеется. Список вам передут завтра утром.

Птица, отчаявшись дотянуться до винограда, сердито рявкнула:

– Мудр-рейший. Ры-рах. Хитер-р.

На этот раз шли кружным путем, который начинался под библиотекой. Широкие ступени, гладкие стены с выбитыми нишами и огарками свечей в них. Позади – жидкая нитка бус-огоньков провешивает пройденный путь. Вайхе вел сам. Сейчас, без окуляров, обряженный в коричневые, грубой ткани шаровары и такой же кемзал, он выглядел обыкновенным человеком. Почти обыкновенным: татуированные веки в сумраке гляделись мертвыми бельмами.

– Хватило бы и какого-нито помощника, – повторил в очередной раз тегин. – Не на поминки все-таки идем.

– Не дело, чтобы тегина лабиринтами железных демонов водил неопытный харусар. К тому же, дам слишком глупого проводника – будет он тебе по дороге ненужные вопросы задавать, дам слишком умного – ты ему. Уж лучше со мной.

Снаряжен хан-харус был изрядно: прочная конопляная веревка обвивала бедра, с пояса свисала киянка и бронзовая лапа, наподобие птичьей – такой удобно захватывать и выворачивать камни. На одном плече маленькая непонятная сумочка, на другом сумка побольше – с запасом еды и масла для лампы. Точно такие же были у Эльи и у тегина.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю