Текст книги "Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

О падении нравов

Перевод Н. Аросевой

Тихо было у входа в пещеру. Мужчины, размахивая копьями, с самого утра отправились к Бланско или к Райцу [233]233
  Бланско, Райец– город и село в Моравии близ карстовых пещер со следами пребывания первобытного человека.


[Закрыть], где выследили стадо оленей; женщины тем временем собирали в лесу бруснику, и оттуда доносились их пронзительные голоса и перебранка; дети вероятнее всего плескались под горкой в речушке, – да поди уследи за этими пострелятами, за этой беспризорной мелюзгой! А первобытный старик Янечек дремал себе в тиши на мягком октябрьском солнышке; вернее сказать – храпел, и в носу у него посвистывало, но он прикидывался, будто вовсе не спит, а охраняет пещеру своего племени и властвует над ней, как оно и полагается престарелому вождю.

Жена его, старуха Янечкова, разложила свежую медвежью шкуру и принялась скоблить ее заостренным камнем. «Делать это надо основательно, пядь за пядью, не так, как молодая сноха, – подумалось вдруг старой Янечковой. – Эта вертихвостка только поскоблит спустя рукава, да и бежит нянчиться с ребятишками. В такой шкуре, – думает старуха, – и прочности-то никакой – и-и, милые, мигом порвется да сопреет! Да только я ни во что вмешиваться не стану, коли уж сын ничего ей не говорит, – тянутся старушечьи мысли. – Эх, не умеет сноха вещи беречь! Батюшки, а шкура-то прорвана! Да еще на спине! Ох, люди добрые, – обомлела старая дама, – и какой же это нескладеха ткнул медведя в спину? Теперь вся шкура попорчена! Нет, мой ни в жизнь не сделал бы так, – с горечью думает старуха. – Мой всегда норовил попасть прямо в горло…»

– Э-кхе, гм, – закряхтел в это время старик Янечек, протирая глаза. – Наши-то не вернулись?

– Где там, – проворчала супруга. – Ишь чего захотел.

– Ох-ох-ох, – вздохнул старик, сонно моргая. – Куда им. Да ну их. А бабы где?

– Караулю я их, что ли? – сердито отозвалась Янечкова. – Ясно, шляются где-то.

– А-ааа, – зевнул дед Янечек. – Шляются. Нет, чтобы… нет, чтобы, скажем, того… Да уж! Вот какие дела…

Снова стало тихо; только Янечкова проворно, со злобным усердием, скоблила сырую шкуру.

– А я говорю, – начал Янечек, задумчиво почесывая спину, – вот увидишь: опять наши ничего не притащат. Еще бы – куда им с этими новыми костяными копьями, от них и проку никакого… Внушаю, внушаю сыну: пойми, говорю, нет такой прочной и твердой кости, чтобы делать из нее наконечники для копья! Вот и ты, хоть баба, а должна признать: ни в кости, ни в рогах нет… такой пробивной силы, что ли? Ударишь по кости-то – да разве костью кость перешибешь? Ясно как день! Вот каменный наконечник – это, брат… Оно конечно, с камнем-то возни побольше, зато инструмент какой! Да разве сыну втолкуешь?

– Известно, – с горечью поддакнула старуха Янечкова. – Нынче никому не прикажешь.

– Да я никому и не приказываю! – вскипел дед. – Так ведь и советов не слушают! Вот вчера – нашел вон там, под скалой, славный такой плоский кремневый обломок. Его бы чуть обтесать, чтоб поострее был, и готов наконечник для копья, лучше не надо. Ну, принес домой, показываю сыну: «Гляди, мол, ничего камушек-то, а?» – «Ничего, говорит, только куда его, батя?» – «Ну, говорю, можно приладить для копья». – «Да ну вас, батя, говорит, очень надо с ним возиться! У нас в пещере целые кучи этого старого хлама, и проку никакого; они и на древке-то не держатся, как ни привязывай, – так на что он?» Лодыри! – взорвался вдруг старик. – Нынче всякому лень как следует обработать кусок кремня, вот в чем дело! Разбаловались! Конечно, костяной наконечник в два счета сделаешь, так ведь ломается же бесперечь! «Ну и что ж такого, – говорит сын. – Заменишь новым, и делу конец!» Ох-ох-ох, и до чего этак люди докатятся? Чуть что – новое копье! Ну, сама скажи – виданное ли дело? Да такому славному кремневому наконечнику годами, брат, износу не было! Вот попомни, еще выйдет по-моему: вернутся они, да с каким удовольствием вернутся-то, к нашему старому доброму каменному оружию! Я и приберегаю, коли что найду: старые наконечники для стрел, молоты, кремневые ножи… А он говорит – хлам!

Горечь и возмущение душили старого вождя.

– И я говорю, – отозвалась старуха, желая отвлечь мужа от печальных мыслей. – Вот и со шкурами то же самое. «Матушка, – говорит мне сноха, – ну зачем их так долго скоблить? Себя пожалейте; попробуйте-ка выделывать шкуру золой, хоть вонять не будет». Нечего меня учить! – набросилась старая Янечкова на отсутствующую сноху. – Я и сама знаю, что надо! Испокон веков шкуры только скоблили, а какие шкуры получались! Ну, конечно, если тебе лень… Так и норовят, чтоб поменьше работать! Вот и выдумывают без конца да переиначивают… Выделывать шкуры золой! Слыханное ли дело?

– Ничего не попишешь, – зевнул старик. – Куда там, наши старинные обычаи – не по них. Толкуют, будто каменное оружие неудобно для руки. Оно отчасти и верно, да только мы не очень-то гонялись за удобствами; зато нынешние так и смотрят, как бы ручки себе не отбить! Скажи сама, до чего этак дойти можно? Возьми ты нынешних детей. «Отстаньте вы от них, дедушка, пусть играют», – говорит сноха. Ну, хорошо, а что получится?

– Хоть бы содома такого не устраивали, – посетовала старая дама. – Что верно, то верно, держать себя не умеют!

– Вот тебе и нынешнее воспитание, – назидательно произнес Янечек. – А если иной раз скажешь что-нибудь сыну, отвечает: «Вы, батя, этого не понимаете, теперь другие времена, другая эпоха… Ведь и костяное оружие, говорит, еще не последнее слово; когда-нибудь, говорит, люди придумают еще какой-нибудь материал». Ну, знаешь ли, это уж слишком: разве видел кто материал крепче камня, дерева или кости! Ты хоть и глупая баба, а должна признать, что… что… ну, что это переходит все границы!

Бабка Янечкова опустила руки на колени.

– Послушай, – сказала она. – Откуда только у них все эти глупости берутся?

– Говорят, это нынче в моде, – прошамкал беззубым ртом старик. – Да вот, взгляни в ту сторону, там в четырех днях ходьбы отсюда, стало стойбищем какое-то неведомое бродячее племя, ну, сказать, голь перекатная; будто бы они такое делают… Так и знай – все глупости наша молодежь переняла от них. И костяное оружие и прочее. И даже – они его даже покупают у них! – сердито воскликнул дед. – Отдают за это наши славные шкуры! Да когда же это бывало, чтобы чужие с добром приходили? И нечего связываться со всяким неведомым сбродом! И вообще наши предки правильно нам завещали: на любого пришельца надо нападать без всяких там околичностей да отсылать его к праотцам. Так бывало испокон века: убивать без долгих разговоров! «Да что ты, батя, – говорит сын, – теперь другие отношения, теперь вводится товарообмен!» Товарообмен! Да если я кого убью и заберу, что у него было, вот тебе и товар, и ничего я ему за это отдавать не должен – к чему же какой-то товарообмен? «Это неверно, батя, – говорит сын, – ведь вы за это платите человеческой жизнью, а ее жалко!» Видала – жалко им человеческой жизни! Вот тебе нынешнее мировоззрение, – расстроенно бормотал старый вождь. – Трусы они, и все тут. Жизни им жалко! Ты вот что мне скажи – как сможет прокормиться такая гибель людей, если они перестанут убивать друг друга? Ведь и теперь уже оленей осталось до чертиков мало! Им, вишь, жалко человеческой жизни; а вот традиций не уважают, предков своих и родителей не чтут… Черт знает что! – крикнул вне себя дед. – Смотрю это раз, вижу – малюет этакий сопляк глинкой бизона на стене пещеры. Я дал ему подзатыльник, а сын говорит: «Оставьте его, бизон ведь как живой вышел!» Это уж слишком, знаешь ли! С каких это пор люди занимаются такими пустяками? Коли тебе делать нечего, так обтесывай какой-нибудь кремешок, а не малюй бизонов на стенках! На что нам такие глупости?

Бабка Янечкова строго поджала губы.

– Кабы только бизон… – пробормотала она через некоторое время.

– А что? – спросил дед.

– Ничего, – возразила старуха. – Мне и выговорить-то стыдно… Знаешь, – наконец решилась она, – сегодня утром я нашла… в пещере… обломок мамонтова бивня. Он был вырезан в виде голой женщины. И грудь, и все – понятно?

– Да брось ты, – ужаснулся старик. – Кто же это вырезал?

Янечкова возмущенно пожала плечами:

– Кто его знает! Видно, кто-то из молодых. Я бросила эту мерзость в огонь, но… а грудь была – вот такая! Тьфу!

– …Дальше некуда, – с трудом выдавил из себя дед Янечек. – Да ведь это разврат! Скажи на милость – а все оттого, что они вырезают из кости всякую чепуху! Нам такое бесстыдство и в голову бы не пришло, потому что из кремня этого и не сделаешь… Вот оно куда ведет! Вот они их изобретения! И ведь будут какие-то новшества заводить, пока все к чертям не полетит! Нет, говорю я, – вскричал первобытный старик Янечек в пророческом вдохновении, – долго так не протянется!

1931

Александр Македонский
Письмо Аристотелю из Стагира, директору лицея в Афинах

Перевод Ю. Молочковского

Дорогой Аристотель, мой великий и любимый учитель!

Долго, очень долго я не писал Вам, но, как Вы знаете, я был слишком занят военными делами. В походах на Гирканию, Дрангиану и Гедросию [234]234
  Гиркания, Дрангиана, Гедросия– греческие названия древнеиранских областей.


[Закрыть], в битвах за Бактрию, во время перехода через Инд поистине не было ни времени, ни желания взяться за перо. Сейчас я уже несколько месяцев нахожусь в Сузах. Но и тут опять пришлось с головой погрузиться в дела правления, пришлось назначать чиновников и ликвидировать интриги и мятежи, так что до сегодняшнего дня не было возможности написать Вам о себе. Правда, из официальных сообщений Вы в общих чертах знаете о моей деятельности. Но моя преданность Вам и вера в Ваше влияние на просвещенные умы Эллады снова побуждают меня открыть сердце Вам, моему уважаемому учителю и наставнику.

Вспоминаю, как несколько лет назад (как давно это, кажется, было!) я над гробницей Ахилла сочинял Вам восторженное и сумасбродное письмо. Это было накануне моего похода в Персию, и я тогда клялся, что доблестный сын Пелея будет для меня образцом на всю жизнь. Я грезил о геройстве и славе. К этому времени за мной уже была победа над Фракией, и я думал, что веду своих македонцев и греков против Дария только затем, чтобы мы увенчали себя лаврами и были достойны своих предков, воспетых божественным Гомером. Могу сказать, что на высоте таких идеалов я был и в Херонее [235]235
  Херонея– древнегреческое селение, близ которого в 338 г. до н. э. Александр Македонский принял под началом своего отца македонского царя Филиппа II участие в битве с войсками ряда греческих полисов; выиграв это сражение, судьбу которого решил Александр Македонский с доверенной ему частью войска, Филипп II захватил власть над Грецией.


[Закрыть]и возле Граника… [236]236
  Граник– река в Малой Азии, близ которой Александр Македонский одержал выдающуюся победу в 334 г. до н. э., во время своего персидского похода.


[Закрыть]Но сегодня я уже по-иному, политически, оцениваю значение своих тогдашних действий. Трезво смотря на вещи, надо сказать правду: нашей Македонии, плохо связанной с Грецией, постоянно грозила опасность с севера, со стороны варварской Фракии. Фракийцы могли напасть на нашу страну в любой неблагоприятный для нас момент, а греки воспользовались бы этим, чтобы, нарушив договор с нами, отделиться от Македонии. Необходимо было захватить Фракию, чтобы обезопасить наш фланг в случае измены Греции. Это была чисто политическая необходимость, дорогой Аристотель, но Ваш ученик тогда еще не сознавал этого и предавался мечтам об ахилловских подвигах.

После покорения Фракии наше положение изменилось: мы овладели всем западным побережьем Эгейского моря вплоть до Босфора. Но нашему господству на этом море угрожала морская мощь Персии. Достигнув Геллеспонта и Босфора, мы очутились в опасной близости персидской сферы. Борьба между нами и Персией за Эгейское море и свободный проход через Проливы была неизбежна рано или поздно. На счастье, мы нанесли удар раньше, чем Дарий успел приготовиться. Я думал тогда, что иду по стопам Ахилла и, сражаясь во славу Греции, творю материал для новой «Илиады». В действительности, как я понимаю это сейчас, дело было просто в необходимости оттеснить персов от Эгейского моря. И я оттеснил их, дорогой учитель, оттеснил так основательно, что занял всю Вифинию, Фригию и Каппадокию, покорил Киликию и дошел до самого Тарса [237]237
  Тарс– город в юго-восточной части Малой Азии (на территории нынешней Турции).


[Закрыть]. Малая Азия стала наша. Не только старая Эгейская лужа, но и весь берег Средиземного, или, как мы его называем, Египетского, моря был в наших руках.

Вы скажете, милый Аристотель, что этим была достигнута моя главная политическая и стратегическая цель – полное вытеснение Персии из греческих вод.

Однако же в результате покорения Малой Азии сложилась новая обстановка: наши новые береговые границы могли оказаться под угрозой с юга, со стороны Египта или Финикии. Персия могла бы получить от этих стран поддержку и военные материалы для продолжения войны с нами. Следовательно, стало необходимым занять берега Тира [238]238
  Тир– древний финикийский портовый город, захваченный Александром Македонским в 332 г. до н. э.


[Закрыть]и вступить в Египет. Сделав это, мы стали властителями всего средиземноморского побережья, но одновременно возникла новая опасность: базируясь на богатую Месопотамию, Дарий мог бы вторгнуться в Сирию и отрезать наши египетские владения от малоазиатских. Следовало во что бы то ни стало разбить Дария наголову, что мне и удалось под Гавгамелами… [239]239
  Гавгамелы– ассирийское селение, близ которого в 331 г. до н. э. Александр Македонский одержал победу над Дарием.


[Закрыть]Как Вы знаете, нам достались Вавилон, Сузы, Персеполь и Пасаргады. Таким образом, мы стали господствовать на Персидском заливе.

Однако, для того чтобы обезопасить нашу новую империю от возможных набегов с севера, необходимо было обезвредить мидян и гиркан. Я сделал это, и наши владения протянулись от Каспийского моря до Персидского залива, но все еще не были защищены с востока. Тогда я со своими македонцами отправился в поход, в земли ареев [240]240
  Ареи– обитатели древнего края, носившего название Арея (район нынешнего Герата).


[Закрыть]и дрангианов, опустошил Гедросию и истребил арахосцев, [241]241
  Арахосцы…– От «Арахосия» (древнее название горной области на территории нынешнего Афганистана).


[Закрыть]после чего победоносно вступил в Бактрию. Военную победу я закрепил брачными узами, взяв себе в жены бактрийскую княжну Роксану. Это диктовалось политической необходимостью.

После того как я завоевал для своих македонцев и греков столь обширные земли на Востоке, мне волей-неволей пришлось искать приязни своих новых подданных – варваров. Средствами к этому были величие и пышность, без которых убогие пастухи Востока не представляют себе мощного властителя.

Скажу правду: моя старая македонская гвардия была недовольна этим. Им казалось, вероятно, что их полководец отвернулся от своих боевых ветеранов. В этой связи я был, к сожалению, вынужден казнить моих старых соратников Филоту [242]242
  Филота —друг и сподвижник Александра, начальник македонской конницы, без достаточных улик был обвинен в заговоре против него и казнен.


[Закрыть]и Калисфена [243]243
  Калисфен(ок. 370 – ок. 327 гг. до н. э.) – Придворный историк Александра Македонского; умер в тюрьме, куда был заключен в 327 г. до н. э. за высказывания против унизительного церемониала, который Александр, по примеру восточных деспотий, хотел ввести при своем дворе (падение ниц перед властителем и т. д.).


[Закрыть]… Поплатился жизнью и мой Парменион [244]244
  Парменион– полководец Филиппа II и Александра Македонского, после битвы при Гавгамелах – правитель Мидии; отец Филоты. Опасаясь, что Парменион будет мстить за сына, Александр Македонский велел убить его.


[Закрыть]. Я очень сожалел об этом, но другого выхода не было, ибо брожение среди македонцев ставило под угрозу мой следующий шаг. Дело в том, что я готовился к походу в Индию. Видите ли, Гедросия и Арахосия, словно стеной, окружены высокими горами. Но, для того чтобы они стали неприступной крепостью, мне был необходим плацдарм, с которого можно предпринимать вылазки или, наоборот, отступать за крепостную стену. Такой стратегический плацдарм представляет собой Индия вплоть до реки Инд. Военная логика требовала захвата этой территории, а с нею и предместья на другом берегу Инда. Ни один предусмотрительный политик или полководец не поступил бы иначе. Но, когда мы уже достигли реки Гифасис, мои македонцы стали роптать, что не пойдут дальше, потому что устали, ослабли от болезней и скучают по родине. Пришлось вернуться. Это был ужасный путь для моих ветеранов, но еще ужаснее он был для меня: ведь я собирался дойти до Бенгальского залива, дабы установить для моей родной Македонии естественную границу на востоке. И вот пришлось временно отказаться от этого намерения.

Мы вернулись в Сузы. Я мог бы быть доволен, создав для македонцев и греков такую громадную империю. Но, чтобы не полагаться лишь на своих усталых людей, я принял в свое войско тридцать тысяч персов. Это хорошие солдаты, они были нужны мне для обороны восточных границ. И, представьте себе, мои ветераны очень обиделись на меня за это. Они не поняли, что, приобретая для своего народа восточные земли, во сто раз превышающие размеры Македонии, я тем самым становлюсь великим восточным монархом, что мне нужно назначать своих советников и вельмож из числа восточных владык и окружить себя пышностью Востока. Все это естественная политическая необходимость, и я принимаю ее в интересах Великой Македонии.

Обстоятельства требуют от меня все новых личных жертв, и я несу их, не ропща, мысля лишь о величии и силе своей прославленной империи. Приходится привыкать к варварской роскоши и к пышности восточных обычаев. Я взял себе в жены трех восточных царевен, а ныне, милый Аристотель, даже провозгласил себя богом.

Да, мой дорогой учитель, богом! Мои верные восточные подданные поклоняются мне и во славу мою приносят жертвы. Это политически необходимо для того, чтобы создать мне должный авторитет у этих горных скотоводов и погонщиков верблюдов. Как давно было время, когда Вы учили меня действовать согласно разуму и логике! Но что поделаешь, сам разум говорит, что следует приноравливаться к человеческому неразумию.

Путь, по которому я иду, может показаться фантастическим. Но сейчас, в ночной тишине моего божественного уединения, обозревая мысленно весь этот путь, я вижу, что никогда не предпринимал ничего, что не было бы обусловлено моим предыдущим шагом.

И вот слушайте, мой милый Аристотель: ради спокойствия и порядка в империи, в интересах реальной политики было бы целесообразно провозгласить меня богом и в наших западных владениях. Уверенность, что Македония и Эллада приняли принцип моей неограниченной власти, развязала бы мне руки и здесь, на Востоке, дала бы возможность завоевать для Греции естественную границу на китайском побережье. Тем самым я бы навеки обеспечил мощь и безопасность своей Македонии. Как видите, это разумный и трезвый план. Я уже давно не тот фантазер, что произносил клятву над гробницей Ахилла.

И вот сейчас я прошу Вас, моего мудрого друга и наставника, философски обосновать и убедительно мотивировать грекам и македонцам провозглашение меня богом. Делая это, я поступаю как отвечающий за себя политик и государственный муж.

Таково мое задание. От Вас зависит, будете ли Вы выполнять его в полном сознании политической важности, целесообразности и патриотического смысла этого дела.

Приветствую Вас, мой дорогой Аристотель!

Ваш Александр.

1937

Смерть Архимеда

Перевод А. Гуровича

Дело происходило не совсем так, как пишут в учебниках. Да, действительно, правда, что Архимед был убит при взятии Сиракуз римлянами, но неправда, что к нему ворвался римский солдат и хотел захватить его в плен и что Архимед, поглощенный черчением геометрических фигур, раздраженно крикнул ему: «Не смей трогать мои круги!»

Прежде всего Архимеда никак нельзя было назвать рассеянным профессором, который даже не подозревает, что делается вокруг него: наоборот, по характеру он был прирожденным бойцом и изобретал военные машины для обороны Сиракуз. А кроме того, проникший в его дом римский воин вовсе не был пьяным мародером; это был хорошо вышколенный и весьма честолюбивый центурион Люций, состоявший при штабе и отлично знавший, с кем он имеет дело. Он вовсе не собирался увести Архимеда в плен; Люций остановился в дверях, отдал по-воински честь и громко произнес:

– Приветствую тебя, Архимед!

Архимед оторвался от вощеной дощечки, на которой он что-то чертил, и спросил:

– Что такое?

– Послушай, Архимед, – сказал в ответ Люций. – Мы знаем, что без твоих машин Сиракузы не могли бы продержаться даже месяц. А мы возились с ними целых два года. Уверяю тебя, что мы, солдаты, прекрасно это понимаем. Машины замечательные. Могу тебя только поздравить.

Архимед небрежно отмахнулся.

– Оставь, пожалуйста, не стоит говорить об этом. Обыкновенные метательные приспособления, игрушки, и больше ничего. Серьезного научного значения они не имеют.

– Но зато имеют военное значение, – возразил Люций. – Вот что, Архимед, я пришел, чтобы предложить тебе работать с нами.

– С кем это, с нами?

– С римлянами. Ты ведь должен понимать, что Карфаген приходит в упадок. С какой стати ты будешь ему помогать? Увидишь теперь, какую мы начнем игру с Карфагеном. Вообще вы, сиракузяне, с самого начала должны были присоединиться к нам.

– Это почему? – проворчал Архимед. – Случайно по происхождению мы греки. Зачем же нам присоединяться к римлянам?

– Потому что вы живете на острове Сицилия, а Сицилия нам нужна.

– Зачем?

– Затем, что мы хотим овладеть Средиземным морем.

– А-а!.. – задумчиво протянул Архимед и взглянул на свою дощечку. – А для чего это вам?

– Кто владеет Средиземным морем, тот владеет всем миром. Кажется, ясно.

– А вы обязательно должны владеть всем миром?

– Да. Призвание Рима быть владыкой мира. И он будет владыкой, можешь мне верить.

– Не спорю, – сказал Архимед и стер что-то на вощеной дощечке. – Но я бы вам не советовал, Люций. Понимаешь ли, быть владыкой мира – слишком хлопотно. Жалко трудов, которые придется на это положить.

– Не важно. Зато мы будем великой империей.

– Великой империей! – ворчливо повторил Архимед. – Нарисую я малый круг или большой – все равно это будет только круг, и у него всегда есть граница; жить без границ вы все равно не сможете. Или ты думаешь, что большой круг совершеннее малого? И что ты более великий геометр, если начертишь большой круг?

– Вы, греки, всегда играете словами, – ответил Люций. – А мы доказываем свою правоту иначе.

– Чем же?

– Делом. Например: мы завоевали ваши Сиракузы; следовательно, Сиракузы принадлежат нам. Разве это не ясное доказательство?

– Ясное, – сказал Архимед и слегка почесал голову заостренной металлической палочкой, которой он чертил на дощечке. – Да, вы завоевали Сиракузы. Только это уже не те Сиракузы, какие были до сих пор. Тех больше не будет. Это был великий и славный город; теперь ему уже великим не быть. Никогда. Конец Сиракузам!

– Зато великим будет Рим. Он должен быть сильнее всех на земле.

– Зачем?

– Чтобы отстоять себя. Чем мы сильнее, тем больше у нас врагов. Поэтому мы должны быть сильнее всех.

– Что касается силы, – пробормотал Архимед, – то, видишь ли, Люций, я немного смыслю в физике и скажу тебе кое-что: сила связывает.

– Что это значит?

– Вот, видишь ли, есть такой закон. Действующая сила связывает себя. И чем сильнее вы будете, тем больше вам на это потребуется сил, и в конце концов наступит момент…

– Ну, что ты хотел сказать?

– Да нет, ничего. Я не пророк, я только физик. Сила связывает. Больше я ничего не знаю.

– Слушай, Архимед, почему бы тебе все-таки не работать с нами? Ты даже не представляешь себе, какие огромные возможности открылись бы перед тобой в Риме. Ты изготовлял бы самые могучие военные машины на свете…

– Прости меня, Люций. Я уже немолод, а мне хотелось бы разработать кое-какие из своих замыслов. Как видишь, я и сейчас сижу за чертежом.

– Но неужели, Архимед, тебя не прельщает возможность завоевать вместе с нами мировое господство?.. Ну, что же ты замолчал?

– Прости, – сказал Архимед, склонившись над своей дощечкой. – Что ты сказал?

– Я сказал, что такой человек, как ты, мог бы участвовать в завоевании мирового господства.

– Гм, мировое господство… – задумчиво произнес Архимед. – Ты не сердись, но у меня здесь дело поважнее. Нечто более прочное. Такое, что действительно переживет нас с тобой.

– Что это?

– Осторожно, не сотри моих кругов. Это способы вычисления площади любого сектора круга…

Несколько позже было официально объявлено, что известный ученый Архимед погиб в результате несчастного случая.

1938