Текст книги "Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)

Поэт

Перевод Т. Аксель

Заурядное происшествие: в четыре часа утра на Житной улице автомобиль сбил с ног пьяную старуху и скрылся, развив бешеную скорость. Молодому полицейскому чиновнику д-ру Мейзлику предстояло отыскать это авто. Как известно, молодые полицейские чиновники относятся к делам очень серьезно.

– Гм… – сказал Мейзлик полицейскому номер 141.– Итак, вы увидели в трехстах метрах от вас быстро удалявшийся автомобиль, а на земле – распростертое тело. Что вы прежде всего сделали?

– Прежде всего подбежал к пострадавшей, – начал полицейский, – чтобы оказать ей первую помощь.

– Сначала надо было заметить номер машины, – проворчал Мейзлик, – а потом уже заниматься этой бабой… Впрочем, и я, вероятно, поступил бы так же, – добавил он, почесывая голову карандашом. – Итак, номер машины вы не заметили. Ну, а другие приметы?

– По-моему, – неуверенно сказал полицейский номер 141,– она была темного цвета. Не то синяя, не то темно-красная. Из глушителя валил дым, и ничего не было видно.

– О, господи! – огорчился Мейзлик. – Ну, как же мне теперь найти машину? Бегать от шофера к шоферу и спрашивать: «Это не вы переехали старуху?» Как тут быть, скажите сами, любезнейший?

Полицейский почтительно и равнодушно пожал плечами.

– Осмелюсь доложить, у меня записан один свидетель. Но он тоже ничего не знает. Он ждет рядом в комнате.

– Введите его, – мрачно сказал Мейзлик, тщетно стараясь выудить что-нибудь в куцем протоколе. – Фамилия и местожительство? – машинально обратился он к вошедшему, не поднимая взгляда.

– Кралик Ян – студент механического факультета, – отчетливо произнес свидетель.

– Вы были очевидцем того, как сегодня в четыре часа утра неизвестная машина сбила Божену Махачкову?

– Да. И я должен заявить, что виноват шофер. Судите сами, улица была совершенно пуста, и если бы он сбавил ход на перекрестке…

– Как далеко вы были от места происшествия? – прервал его Мейзлик.

– В десяти шагах. Я провожал своего приятеля из… из кафе, и когда мы проходили по Житной улице…

– А кто такой ваш приятель? – снова прервал Мейзлик. – Он тут у меня не значится.

– Поэт Ярослав Нерад, – не без гордости ответил свидетель. – Но от него вы ничего не добьетесь.

– Это почему же? – нахмурился Мейзлик, не желая выпустить из рук даже соломинку.

– Потому, что он… у него… такая поэтическая натура. Когда произошел несчастный случай, он расплакался, как ребенок, и побежал домой… Итак, мы шли по Житной улице; вдруг откуда-то сзади выскочила машина, мчавшаяся на предельной скорости…

– Номер машины?

– Извините, не заметил. Я обратил внимание лишь на бешеную скорость и говорю себе – вот…

– Какого типа была машина? – прервал его Мейзлик.

– Четырехтактный двигатель внутреннего сгорания, – деловито ответил студент-механик. – Но в марках я, понятно, не разбираюсь.

– А какого цвета кузов? Кто сидел в машине? Открытая или лимузин?

– Не знаю, – смущенно ответил свидетель. – Цвет, кажется, черный. Но, в общем, я не заметил, потому что, когда произошло несчастье, я как раз обернулся к приятелю: «Смотри, говорю, каковы мерзавцы: сбили человека и даже не остановились».

– Гм… – недовольно буркнул Мейзлик. – Это, конечно, естественная реакция, но я бы предпочел, чтобы вы заметили номер машины. Просто удивительно, до чего ненаблюдательны люди. Вам ясно, что виноват шофер, вы правильно заключаете, что эти люди мерзавцы, а на номер машины вы – ноль внимания. Рассуждать умеет каждый, а вот по-деловому наблюдать окружающее… Благодарю вас, господин Кралик, я вас больше не задерживаю.

Через час полицейский номер 141 позвонил у дверей поэта Ярослава Нерада.

– Дома, – ответила хозяйка квартиры. – Спит.

Разбуженный поэт испуганно вытаращил заспанные глаза на полицейского. «Что же я такого натворил?» – мелькнуло у него в голове.

Полицейскому наконец удалось объяснить Нераду, зачем его вызывают в полицию.

– Обязательно надо идти? – недоверчиво осведомился поэт. – Ведь я все равно уже ничего не помню. Ночью я был немного…

– Под мухой, – понимающе сказал полицейский. – Я знаю многих поэтов. Прошу вас одеться. Я подожду.

По дороге они разговаривали о кабаках, о жизни вообще, о небесных знамениях и многих других вещах; только политике были чужды оба. Так, в дружеской и поучительной беседе, они дошли до полиции.

– Вы поэт Ярослав Нерад? – спросил Мейзлик. – Вы были очевидцем того, как автомобиль сбил Божену Махачкову?

– Да, – вздохнул поэт.

– Можете вы сказать, какая это была машина? Открытая, закрытая, цвет, количество пассажиров, номер?

Поэт усиленно размышлял.

– Не знаю, – сказал он. – Я на это не обратил внимания.

– Припомните какую-нибудь мелочь, подробность, – настаивал Мейзлик.

– Да что вы! – искренне удивился Нерад. – Я никогда не замечаю подробностей.

– Что же вы вообще заметили, скажите, пожалуйста? – иронически осведомился Мейзлик.

– Так, общее настроение, – неопределенно ответил поэт. – Эту, знаете ли, безлюдную улицу… длинную… предрассветную… И женская фигура на земле… Постойте! – вдруг вскочил поэт. – Ведь я написал об этом стихи, когда пришел домой.

Он начал рыться в карманах, извлекая оттуда счета, конверты, измятые клочки бумаги.

– Это не то, и это не то… Ага, вот оно, кажется. – И он погрузился в чтение строчек, написанных на оборотной стороне конверта.

– Покажите мне, – снисходительно предложил Мейзлик.

– Право, это не из лучших моих стихов, – скромничал поэт. – Но если хотите, я прочту.

Закатив глаза, он начал декламировать нараспев:

 
Дома в строю темнели сквозь ажур,
Рассвет уже играл на мандолине.
Краснела дева.
              В дальний Сингапур
Вы уносились в гоночной машине.
Повержен в пыль надломленный тюльпан.
Умолкла страсть. Безволие… Забвенье.
О шея лебедя!
О грудь!
О барабан и эти палочки —
                     трагедии знаменье!
 

– Вот и все, – сказал поэт.

– Извините, что все это значит? – спросил Мейзлик. – О чем тут, собственно, речь?

– Как о чем? О происшествии с машиной, – удивился поэт. – Разве вам непонятно?

– Не совсем, – критически изрек Мейзлик. – Как-то из всего этого я не могу установить, что «июля пятнадцатого дня, в четыре часа утра, на Житной улице автомобиль номер такой-то сбил с ног шестидесятилетнюю нищенку Божену Махачкову, бывшую в нетрезвом виде. Пострадавшая отправлена в городскую больницу и находится в тяжелом состоянии». Обо всех этих фактах в ваших стихах, насколько я мог заметить, нет ни слова. Да-с.

– Все это внешние факты, сырая действительность, – сказал поэт, теребя себя за нос. – А поэзия – это внутренняя реальность. Поэзия – это свободные сюрреалистические образы, рожденные в подсознании поэта, понимаете? Это те зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен проникнуться читатель. И тогда он поймет, – укоризненно закончил Нерад.

– Скажите пожалуйста! – воскликнул Мейзлик. – Ну, ладно, дайте мне этот ваш опус. Спасибо. Итак, что же тут говорится? Гм… «Дома в строю темнели сквозь ажур…» Почему в строю? Объясните-ка это.

– Житная улица, – безмятежно сказал поэт. – Два ряда домов. Понимаете?

– А почему это не обозначает Национальный проспект? – скептически осведомился Мейзлик.

– Потому что Национальный проспект не такой прямой, – последовал уверенный ответ.

– Так, дальше: «Рассвет уже играл на мандолине…» Допустим. «Краснела дева…» Извиняюсь, откуда же здесь дева?

– Заря, – лаконически пояснил поэт.

– Ах, прошу прощения. «В дальний Сингапур вы уносились в гоночной машине»?

– Так, видимо, был воспринят мной тот автомобиль, – объяснил поэт.

– Он был гоночный?

– Не знаю. Это лишь значит, что он бешено мчался. Словно спешил на край света.

– Ага, так. В Сингапур, например? Но почему именно в Сингапур, боже мой?

Поэт пожал плечами.

– Не знаю, может быть, потому, что там живут малайцы.

– А какое отношение имеют к этому малайцы? А?

Поэт замялся.

– Вероятно, машина была коричневого цвета, – задумчиво произнес он. – Что-то коричневое там непременно было. Иначе откуда взялся бы Сингапур?

– Так, – сказал Мейзлик. – Другие свидетели говорили, что авто было синее, темно-красное и черное. Кому же верить?

– Мне, – сказал поэт. – Мой цвет приятнее для глаза.

– «Повержен в пыль надломленный тюльпан», – читал далее Мейзлик. – «Надломленный тюльпан» – это, стало быть, пьяная побирушка?

– Не мог же я так о ней написать! – с досадой сказал поэт. – Это была женщина, вот и все. Понятно?

– Ага! А это что: «О шея лебедя, о грудь, о барабан!» Свободные ассоциации?

– Покажите, – сказал, наклонясь, поэт. – Гм… «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки…» Что бы все это значило?

– Вот и я то же самое спрашиваю, – не без язвительности заметил полицейский чиновник.

– Постойте, – размышлял Нерад. – Что-нибудь подсказало мне эти образы… Скажите, вам не кажется, что двойка похожа на лебединую шею? Взгляните.

И он написал карандашом 2.

– Ага! – уже не без интереса воскликнул Мейзлик. – Ну, а это: «грудь»?

– Да ведь это цифра три, она состоит из двух округлостей, не так ли?

– Остаются барабан и палочки! – взволнованно воскликнул полицейский чиновник.

– Барабан и палочки… – размышлял Нерад. – Барабан и палочки… Наверно, это пятерка, а? Смотрите, – он написал цифру 5.– Нижний кружок словно барабан, а над ним палочки.

– Так, – сказал Мейзлик, выписывая на листке цифру 235.– Вы уверены, что номер авто был двести тридцать пять?

– Номер? Я не заметил никакого номера, – решительно возразил Нерад. – Но что-то такое там было, иначе бы я так не написал. По-моему, это самое удачное место? Как вы думаете?

* * *

Через два дня Мейзлик зашел к Нераду. На этот раз поэт не спал. У него сидела какая-то девица, и он тщетно пытался найти стул, чтобы усадить полицейского чиновника.

– Я на минутку, – сказал Мейзлик. – Зашел только сказать вам, что это действительно было авто номер двести тридцать пять.

– Какое авто? – изумился поэт.

– «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки»! – одним духом выпалил Мейзлик. – И насчет Сингапура правильно. Авто было коричневое.

– Ага! – вспомнил поэт. – Вот видите, что значит внутренняя реальность. Хотите, я прочту вам два-три моих стихотворения? Теперь-то вы их поймете.

– В другой раз! – поспешил ответить полицейский чиновник. – Когда у меня опять будет такой случай, ладно?

Происшествия с паном Яником

Перевод В. Мартемьяновой

Пан Яник, о котором пойдет речь, это не доктор Яник из министерства, не тот Яник, что застрелил землевладельца Ирсу, и даже не торговый посредник Яник, который прославился тем, что ему удались подряд триста двадцать шесть карамболей, а пан Яник, глава фирмы «Яник и Голечек, оптовая торговля бумагой и целлюлозой». Это вполне добропорядочный господин, только невысокого роста. Когда-то он ухаживал за барышней Северовой, но расстроившись после неудачного сватовства, так и не женился; словом, во избежание недоразумений, речь пойдет о Янике – владельце бумажной фирмы.

Так вот, значит, этого пана Яника впутали в сыскные дела совершенно случайно, когда он отдыхал где-то на Сазаве; в то время разыскивали Ружену Регнерову, убитую ее женихом Индржихом Баштой; облив труп керосином, он сжег его да и закопал в лесу. Хотя в убийстве Башту уличили, но ни трупа, ни костей его жертвы найти не могли; девять дней жандармы бродили за Баштой по лесам, где он показывал им разные места; они рылись и копали, но так ничего и не обнаружили. Было ясно, что обессилевший Башта или сам запутался, или тянет, рассчитывая выиграть время. Этот Индржих Башта происходил из зажиточной семьи, но, видно, акушер во время родов повредил ему голову; словом, после этого у него явно «шариков не хватало» – такой это был чудной и распутный малый. Ну вот, девять дней водил Башта жандармов по лесам, бледный, как привидение; глаза бегают, веки дрожат – страх глядеть, да и только. Жандармы таскались за ним по черничным кустам и болотам, от злости только что не кусались, а про себя думали: «Ну ладно, бестия, мы тебя изведем – все равно запросишь пощады!» Башта, едва переставлявший ноги от изнеможения, порою валился на землю и хрипел: «Вот здесь, здесь я ее закопал!»

– Встань, Башта! – орал на него жандарм. – Не здесь. Пошел!

Башта, шатаясь, поднимался и плелся дальше, пока снова не падал от усталости. Так и шествовала эта процессия: четыре жандарма, двое агентов в штатском, несколько лесников, дядьки с мотыгами и едва державшийся на ногах, мертвенно-бледный Индржих Башта – не человек, а подобье человеческое.

Пан Яник познакомился с жандармами в трактире, и ему позволили сопровождать это трагическое шествие, то есть никто не гнал его – нечего, мол, тебе тут делать. К тому же, в запасе у пана Яника оказались коробочки сардин, колбаса, коньяк и все такое прочее, что было весьма кстати. Но на девятый день всем стало невмоготу. Совсем невмоготу. И пан Яник решил, что пойти еще раз его не заманишь. Жандармы прямо-таки ревели от ярости; лесники заявили, что с них довольно, что их давно ждут другие дела; дядьки с мотыгами ворчали, дескать, за этакую каторгу двадцати крон в день мало, а рухнувший на землю Индржих Башта корчился в судорогах и уже не воспринимал крик и брань жандармов. И в эту полную безысходности минуту пан Яник совершил нечто неожиданное: опустившись перед Баштой на колени, он сунул ему в руки бутерброд с ветчиной и жалостливо так произнес:

– Прошу вас, пан Башта, – ну, пожалуйста, пан Башта, вы меня слышите?

Башта взвыл и разразился плачем.

– Я найду… найду… – всхлипывал он и попытался подняться; тут к нему подскочил один из тайных агентов и почти нежно подхватил под руки.

– Обопритесь на меня, пан Башта, – уговаривал он его, – пан Яник поддержит вас с другой стороны, вот так. А теперь, пан Башта, теперь вы покажете пану Янику, где это случилось, не правда ли?

Через час Индржих Башта, дымя сигаретой, стоял над неглубокой ямой, откуда торчала берцовая кость.

– Это труп Ружены Регнеровой? – подавленно спросил вахмистр Трнка.

– Да, – невозмутимо ответил Индржих Башта и стряхнул пальцем пепел прямо в разверстую яму. – Не угодно ли господам узнать что-нибудь еще?

– Послушайте, пан Яник, – восторгался вечером в трактире вахмистр Трнка. – Вы настоящий психолог, ничего не скажешь. Ваше здоровье, пан Яник! Парень растаял, стоило вам произнести: «Пан Башта!» Его человеческое достоинство страдало, видите ли! Мерзавец этакий! А мы-то, мы-то таскались за ним… Но ради бога – как вы догадались, что на него подействует вежливое обращение?

– Да просто так, – отвечал герой дня, от смущения заливаясь румянцем, – ничего особенного… У меня привычка такая, понимаете? Мне то есть жалко стало этого пана Башту, захотелось угостить его булочкой…

– Инстинкт, – определил вахмистр Трнка. – Вот это я называю нюх и знание людей. Ваше здоровье, пан Яник, такой талант, а пропадает зря, надо бы вам работать по нашей части.

Иозеф Чапек. К. Чапек. Как делается фильм. Иллюстрация.

* * *

Некоторое время спустя ехал пан Яник ночным поездом в Братиславу – на общее собрание акционеров какой-то словацкой бумажной фабрики: пан Яник постоянно вел с нею дела и должен был присутствовать на этом заседании.

– Разбудите меня перед Братиславой, – попросил он проводника, – а то еще завезут на самую границу.

После этого пан Яник влез в купе спального вагона, радуясь, что едет один, улегся удобненько, словно покойничек, поразмышлял маленько о своей торговле и заснул. Он даже не разобрал толком, в котором часу проводник открыл купе новому пассажиру: раздевшись, тот взобрался на верхнюю полку. Спросонья пан Яник увидел над головой пару штанин и необычайно волосатые ноги, услышал кряхтенье человека, закутывающегося в одеяло; потом щелкнул выключатель, и снова все погрузилось в грохочущую колесным перестуком темноту.

Пан Яник спал беспокойно, его без конца преследовали какие-то волосатые ноги; проснулся он оттого, что долго было тихо, а за вагонным окном кто-то прокричал: «До встречи в Жилине!» Подскочив к окну, он увидел, что на улице уже светло, что поезд стоит на братиславском вокзале, и понял – проводник забыл про его наказ. Перепугавшись, он даже ругаться не стал, с лихорадочной поспешностью, прямо на пижаму, натянул брюки и прочую верхнюю одежду, распихал по карманам свои пожитки и выскочил на перрон как раз в тот момент, когда дежурный по станции поднял руку, давая сигнал к отправлению.

«Тьфу!» – плюнул в сердцах пан Яник, погрозил кулаком отъезжающему скорому и отправился в уборную завершать туалет.

Проверив содержимое карманов, пан Яник остолбенел: в нагрудном кармане вместо одного бумажника он обнаружил два. В более пухлом оказалось шестьдесят новеньких чехословацких купюр достоинством в пятьсот крон каждая. Очевидно, бумажник принадлежал его ночному попутчику, но как он очутился в его кармане, этого заспанный пан Яник понять не мог. Разумеется, перво-наперво он кинулся искать кого-нибудь из полиции, чтобы избавиться от чужого бумажника. В полиции пана Яника долго морили голодом и звонили в Галанту – дескать, пусть передадут пассажиру ночного скорого, занимающему четырнадцатое место, что его бумажник с деньгами находится в братиславском полицейском управлении. После этого пап Яник сообщил свои паспортные данные и отправился завтракать. Однако вскоре его разыскал полицейский и все интересовался, нет ли в сведениях пана Яника ошибки; оказывается, пассажир ночного скорого, занимающий четырнадцатое место, ответил, что никакого портмоне у него не пропадало. Пану Янику пришлось вернуться в участок и снова пояснить, как он обнаружил у себя чужой бумажник. Между тем два тайных агента куда-то отнесли переданные деньги, и пан Яник полчаса просидел под охраной двух детективов, после чего предстал перед каким-то высоким полицейским чином.

– Пан Яник, – обратился к нему этот чин, – мы сейчас телеграфируем в Паркань-Нанью, чтобы пассажир из вашего купе был задержан. Не вспомните ли вы его приметы?

Пан Яник смог припомнить только одно: что у пассажира были необычайно волосатые ноги. Высокий чин остался не слишком доволен таким ответом.

– Эти банкноты – фальшивые, – ошеломил он пана Яника откровенным признанием, – придется вам побыть у нас, пока мы не устроим вам очную ставку с вашим спутником.

Пан Яник в душе проклинал проводника, который не разбудил его вовремя, из-за чего он в спешке засунул себе в карман этот треклятый бумажник. Приблизительно через час из Паркапь-Наньи поступила депеша, что пассажир, занимающий четырнадцатое место, вышел в Новых Замках; куда он пошел или поехал дальше, никому не известно.

– Пан Яник, – объявил наконец высокий полицейский чин, – мы не станем задерживать вас дольше; мы передаем это дело в Прагу инспектору Грушке, он занимается фальшивомонетчиками; но вам я скажу, что дело, надо полагать, очень серьезное. Возвращайтесь поскорее в Прагу, там вас вызовут. А пока благодарю – вы весьма счастливо напали на эти фальшивки. Это, знаете ли, не простая случайность.

Не успел пан Яник вернуться в Прагу, как его призвали в полицейское управление; там его принял грузный, огромного роста человек, которого все именовали «пан президент», и желтый, жилистый инспектор по фамилии Грушка.

– Садитесь, пан Яник, – предложил грузный господин и распечатал небольшой сверток. – Это – тот самый бумажник, который вы… гм… обнаружили у себя в кармане на братиславском вокзале?

– Да, с вашего позволения, – вздохнул пан Яник.

Грузный господин пересчитал новенькие банкноты, лежавшие в бумажнике.

– Шестьдесят купюр, – заметил он. – И все серии двадцать семь тысяч четыреста пятьдесят один. Нам уже сообщили об этом номере из Хеба.

Жилистый инспектор взял в руки одну купюру и, закрыв глаза, помял ее пальцами, а потом обнюхал.

– Эти – из Граца, – сказал он. – Женевские не такие клейкие.

– Грац! – задумчиво повторил грузный чиновник, – там такие бумажки фабрикуют для Будапешта, а?

Жилистый человечек только моргнул в знак согласия.

– Вы хотите послать меня в Вену? Но тамошняя полиция нам его не выдаст.

– Гм, – буркнул грузный президент. – Тогда постарайтесь заполучить его иным путем. Если другого выхода не будет, пообещаем за него Лебергардта. Желаю успеха, Грушка. А вас, – сказал он, обращаясь к пану Янику, – и не знаю, как благодарить. Ведь невесту Индржиха Башты тоже вы нашли?

Пан Яник зарделся.

– Дак это просто счастливая случайность, – поспешно проговорил он. – Право, я… не думал даже…

– Легкая у вас рука, – с признательностью промолвил президент. – Не иначе как божий дар, пан Яник. Иной за всю жизнь ничего не раскроет, а тут дела одно другого лучше прямо сами собой лезут вам в руки. Вам бы к нам перейти, пан Яник.

– Да куда уж, – отнекивался пан Яник, – я… видите ли, у меня дело… налаженная торговля… старая фирма, еще от дедушки…

– Как знаете, – вздохнул толстяк, – но жаль. Такой дар – редкость. Но мы с вами еще увидимся, пан Яник.

* * *

Спустя месяц пан Яник ужинал со своим компаньоном из Дрездена. Само собой, такой деловой ужин всегда хорош, но в этот раз коньяк был просто отменный; словом, пану Янику никак не хотелось добираться домой пешком, и он, поманив кельнера, приказал: «Машину!» Выйдя из отеля, пан Яник увидел, что такси уже стоит у подъезда; забравшись внутрь, он захлопнул дверцу и, будучи в самом прекрасном расположении духа, начисто забыл сообщить шоферу адрес. Тем не менее машина набрала скорость, и пан Яник, удобно приткнувшись в уголке, заснул.

Как долго длилось путешествие, пан Яник не знал; проснулся он оттого, что машина остановилась и шофер отворил перед ним дверцу со словами:

– Это здесь. Поднимитесь наверх, сударь.

Хотя пан Яник очень удивился, очутившись невесть где, но, поскольку после выпитого коньяка ему и море было по колено, он поднялся по какой-то лестнице наверх и открыл двери, из-за которых доносились громкие голоса.

В зале сидело человек двадцать, все они нетерпеливо обернулись. И вдруг воцарилась немыслимая тишина; один из собравшихся встал и, подойдя к пану Янику, спросил:

– Чего вам тут нужно? Кто вы?

Ошеломленный пан Яник огляделся и узнал пять или шесть знакомых – очень богатых людей, о которых поговаривали, будто у них особые интересы в области политики; но в политические дела пан Яник не вмешивался.

– Бог в помощь! – дружески приветствовал он собрание. – И вам, пан Коубек и вам, пан Геллер. Привет, Ферри! Я бы выпил, братцы!

– Откуда этот тип взялся? – рассвирепел кто-то. – Он что, тоже наш?

Двое незнакомцев вытолкали пана Яника в коридор.

– Как вы здесь очутились? – грубо спросил один. – Кто вас сюда звал?

От этого не слишком дружелюбного вопроса пан Яник мгновенно протрезвел.

– Где я? – возмутился он. – Черт возьми, куда меня привезли?

Один из незнакомцев слетел вниз по лестнице и накинулся на шофера:

– Идиот, – орал он, – где вы подобрали этого человека?

– У гостиницы, – защищался шофер. – Сегодня после полудня я получил указание в десять часов остановиться у гостиницы и ждать какого-то господина, а потом доставить его сюда. Этот господин ровно в десять сел в машину, ни слова мне не сказал; вот я и доставил его сюда…

– Черт побери! – бесновался спустившийся вниз человек. – Так ведь это не тот! Ну и заварили вы кашу, голубчик!

Пан Яник покорно уселся на ступеньках.

– Ах, значит, я попал на какое-то тайное сборище, – с удовольствием отметил он. – Теперь вы должны меня прикончить, а труп зарыть. Воды!

– Вы спутали, приятель, – сказал один из незнакомцев. – В зале не было ни пана Коубека, ни пана Геллера, понятно? Это ошибка. Мы доставим вас в Прагу; извините, но произошло недоразумение.

– Ничего страшного, – великодушно произнес пан Яник. – Я понимаю, ваш шофер прикончит меня по дороге и зароет в лесу. Какая разница! Я, болван, забыл дать адрес, вот и влип в историю.

– Вы пьяны, да? – спросил незнакомец с явным облегчением.

– Отчасти, – подтвердил пан Яник. – Видите ли, я ужинал с Мейером из Дрездена. Яник, оптовая торговля бумагой и целлюлозой, – представился он, не поднимаясь со ступенек. – Старая фирма, унаследована от дедушки.

– Идите проспитесь, – посоветовал ему незнакомый господин. – Проспавшись, вы и не вспомните, что… гм… мы вас нечаянно потревожили.

– Совершенно верно, – с достоинством произнес пан Яник. – Идите и вы спать, голубчик. Где тут можно лечь?

– У вас дома, – произнес незнакомец. – Шофер подвезет вас. Позвольте, я помогу вам встать.

– Это лишнее, – запротестовал пан Яник. – Я выпил не больше вашего. Идите-ка и тоже проспитесь. Водитель, Бубенеч.

Машина повернула обратно; пан Яник, хитро помаргивая, примечал, куда это его везут.

* * *

Утром пап Яник сообщил в полицейское управление о своих ночных похождениях.

– Пан Яник, – после небольшой паузы ответили ему из президиума. – Это дело представляет для нас чрезвычайныйинтерес. Настоятельно просим вас немедленноявиться в полицию.

Пан Яник явился в полицию, где его уже поджидали четверо полицейских с толстяком-президентом во главе. Пришлось пану Янику снова рассказывать о том, что с ним случилось и кого он видел.

– Машина была под номером два икса семьсот пять, – уточнил толстяк. – Машина частная. Из шести названных паном Яником лиц, о троих я слышу впервые. Теперь я вас покину, господа. Пан Яник, зайдите ко мне!

Пан Яник, затаившись, словно мышь, сидел в огромном кабинете толстяка-президента, который в глубокой задумчивости расхаживал из угла в угол.

– Пан Яник, – проговорил он наконец, – прежде всего я должен попросить вас: никому ни слова – из государственных соображений, понимаете?

Пан Яник молча кивнул. «Господи, – думал он, – во что это я снова влип?»

– Пан Яник, – внезапно предложил толстый президент, – я не хотел бы вам льстить, но вы нам необходимы. Вам дьявольски везет. Говорят, у каждого детектива прежде всего должна быть своя метода, но если такой детектив попросту неудачлив, он нам ни к чему. Нам нужны везучие люди. Методов у нас и у самих хватает, но мы желали бы приобрести счастливый случай. Знаете, идите-ка работать к нам, а?

– А торговля? – удрученно прошептал Яник.

– Торговлю поведет ваш компаньон; а вам, с вашим даром, тратить себя на это жалко; ну так как?

– Я… я еще подумаю о вашем предложении, – заикаясь, бормотал несчастный пан Яник. – Я к вам еще загляну на будущей неделе… Однако так ли уж это необходимо… и есть ли у меня способности… я еще проверю; я к вам загляну…

– Договорились, – согласился толстяк, крепко пожимая пану Янику руку. – Не сомневайтесь. До свидания.

* * *

Не прошло и недели, как пан Яник снова появился в полиции.

– Ну вот я и тут, – громко объявил он, сияя улыбкой.

– Решились? – спросил толстый полицейский президент.

– Упаси бог, – проговорил пан Яник, переводя дух, – я пришел вам сказать, что у нас с вами ничего не выйдет, я для этого дела не гожусь.

– Да полноте! Почему же это вы не годитесь?

– Вы подумайте, – ликовал пан Яник, – пять лет меня обкрадывал мой собственный управляющий, а я даже не догадывался! Вот болван, а? Согласитесь сами, какой же из меня после этого детектив? Слава богу! Пять лет сижу бок о бок с этим мошенником, а до сих пор ничего не заподозрил! Видите, никуда я не гожусь! А я уж так переживал! Господи, до чего же я рад, что из меня ничего не получится! Ну, стало быть, теперь вы на меня не рассчитываете, не так ли? Покорнейше благодарю…