Текст книги "Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 51 страниц)

Рекорд

Перевод Т. Аксель

– Господин судья, – рапортовал полицейский вахмистр Гейда участковому судье Тучеку, – разрешите доложить: случай серьезного членовредительства… Черт побери, ну и жара!

– А вы располагайтесь поудобнее, – посоветовал судья.

Гейда поставил винтовку в угол, бросил каску на пол, снял портупею и расстегнул мундир.

– Уф, – сказал он. – Проклятый парень! Господин судья, такого случая у меня еще не было. Взгляните-ка. – С этими словами вахмистр поднял тяжелый сверток, который он, войдя, положил у двери, развязал узлы синего носового платка и вынул камень величиной с человеческую голову. – Вы только взгляните, – настойчиво повторил он.

– А что тут особенного? – спросил судья, тыча карандашом в камень. – Простой булыжник, а?

– Да к тому же увесистый, – подтвердил Гейда. – Итак, позвольте доложить, господин судья: Лисицкий Вацлав, девятнадцати лет, работающий на кирпичном заводе, проживающий там же… – записали? – швырнул прилагаемый камень – вес камня пять килограммов девятьсот сорок девять граммов – во Франтишека Пудила, земледельца, проживающего в поселке Дольний Уезд, дом номер четырнадцать… – записали? – попав Пудилу в левое плечо, в результате чего потерпевший получил повреждение сустава, переломы плечевой кости и ключицы, открытую рваную рану плечевых мышц, разрыв сухожилий и мышечного мешка… – записали?

– Да, – сказал судья. – А что же в этом особенного?

– Вы удивитесь, господин судья, – торжественно объявил Гейда, – когда я расскажу вам все по порядку. Три дня назад за мной послал этот самый Пудил. Вы его, впрочем, знаете, господин судья.

– Знаю, – подтвердил Тучек. – Мы его два раза притягивали к суду: один раз за ростовщичество, а другой… гм…

– Другой раз за недозволенные азартные игры. Так вот, у этого самого Пудила в усадьбе есть черешневый сад, который спускается к самой реке, как раз у излучины, где Сазава шире, чем в других местах. Итак, Пудил послал за мной, – с ним, мол, случилось несчастье. Прихожу. Он лежит в постели, охает и ругается. Так и так, вчера вечером он будто бы вышел в сад и застиг на дереве какого-то мальчишку, который совал в карманы черешни. Этот Пудил – мужик крутой. Он снял ремень, стащил мальчика за ногу и давай его полосовать. А тут кто-то и закричи ему с другого берега: «Оставь мальчишку в покое, Пудил!» Пудил немного близорук – наверное, от пьянства. Посмотрел он на тот берег, видит, там кто-то стоит и глазеет на него. Для верности Пудил закричал: «А тебе что за дело, бродяга?» – и давай еще сильнее лупцевать мальчишку. «Пудил! – кричит человек на том берегу, – отпусти мальчишку, слышишь?» Пудил подумал: «Что он мне может сделать?» И отвечает: «Поди-ка ты, знаешь куда, дубина!» Только сказал он это, как почувствовал страшный удар в левое плечо и грохнулся наземь. А человек на том берегу кричит: «Вот тебе, скупердяй чертов!» И представьте себе, Пудил даже встать не смог, пришлось его унести. Рядом с ним лежал этот булыжник. Ночью послали за доктором, тот хотел отправить Пудила в больницу, потому что у него разбиты все кости и левая рука навсегда изуродована. Но Пудил не согласился, ведь сейчас жатва. Утром посылает он за мной и просит арестовать негодяя, который его изувечил. Ладно. Но когда мне показали этот камень, я прямо глаза вытаращил. Это кварц, с примесью колчедана, так что он даже тяжелее, чем кажется. Попробуйте. Я на глаз определил вес в шесть кило и ошибся только на пятьдесят один грамм. Швырнуть такой камень – это надо уметь! Пошел я посмотреть на сад и на реку. Гляжу: от того места, где упал Пудил – там примята трава, – до воды еще метра два, а река, господин судья, в излучине уже четырнадцать метров. Я так и подпрыгнул, поднял крик и велел немедленно принести мне восемнадцать метров шпагата. Потом в том месте, где упал Пудил, вбил колышек, привязал к нему шпагат, разделся, взял в зубы другой конец веревки и переплыл на тот берег. И что бы вы сказали, господин судья: ее едва хватило. А ведь надо еще прикинуть несколько шагов до насыпи, по которой проходит тропинка, где стоял Вацлав Лисицкий. Я три раза промерял – от моего колышка до тропинки ровно девятнадцать метров двадцать семь сантиметров.

– Милый человек, – возразил судья, – это же невозможно. Девятнадцать метров – такое громадное расстояние. Слушайте, может быть, он стоял в воде, посреди реки.

– Мне это тоже пришло в голову, – сказал Гейда. – Но дело в том, что в той излучине у самого берега обрыв и глубина больше двух метров. А в насыпи еще осталась ямка от этого камня. Насыпь-то выложена булыжником, чтобы ее не размывала вода, вот Лисицкий и вытащил один такой камень. Швырнуть его он мог только с тропинки, потому что из воды это невозможно, а на крутой насыпи он бы не удержался. А это значит, что камень пролетел девятнадцать метров двадцать семь сантиметров. Представляете себе?

– Может быть, у него была праща? – неуверенно предположил судья.

Гейда укоризненно взглянул на собеседника.

– Господин судья, вы, наверное, не держали в руках пращи. Попробуйте-ка метнуть из нее шестикилограммовый камень! Для этого понадобилась бы катапульта. Я два дня возился с этим камнем: все пробовал метнуть его из петли, знаете, вот так – закрутить и кинуть с размаху. Ничего не выходит, камень вываливается из любой петли. Нет, господин судья, это было самое настоящее толкание ядра. И знаете какое? Мировой рекорд, вот что! – воскликнул взволнованный Гейда.

– Да бросьте! – поразился судья.

– Мировой рекорд! – торжествующе повторил Гейда. – Спортивное ядро, правда, немного тяжелее, в нем семь кило. В нынешнем году рекорд по толканию ядра – шестнадцать метров без нескольких сантиметров. А до этого в течение девятнадцати лет рекорд держался на пятнадцати с половиной метрах. Только нынче какой-то американец – не то Кук [217]217
  КукДжозеф – американский спортсмен, олимпийский чемпион 1928 г. в толкании ядра (лучший результат – 15,87 м).


[Закрыть], не то Гиршфельд [218]218
  ГиршфельдЭмиль – немецкий спортсмен, чемпион мира 1928 г. в толкании ядра (лучший результат – 16,06 м).


[Закрыть]толкнул почти на шестнадцать. Допустим, что шестикилограммовое ядро он мог бы толкнуть на восемнадцать, ну, девятнадцать метров. А у нас здесь на двадцать семь сантиметров больше. Господин судья, этот парень без всякой тренировки толкнул бы спортивное ядро не меньше чем на шестнадцать с четвертью метров! Вот это да! Шестнадцать с четвертью метров! Я давно занимаюсь этим спортом, господин судья, еще на войне ребята, бывало, звали меня на подмогу: «Гейда, забрось-ка туда ручную гранату!» Однажды во Владивостоке я состязался с американскими моряками и толкнул на четырнадцать метров, а их судовой священник перекрыл меня на четыре сантиметра. В Сибири [219]219
  Однажды во Владивостоке… В Сибири … – Из контекста рассказа явствует, что Гейда был в России в составе чехословацкого добровольческого корпуса (так называемого «легиона»), сформированного из чехов и словаков, живших в России, и из бывших австрийских пленных, и проделал вместе с ним путь через Сибирь и Владивосток на родину.


[Закрыть], вот где была практика! Но этот булыжник, господин судья, я бросил только на пятнадцать с половиной метров! Больше ни в какую! А тут девятнадцать метров! Черт побери, сказал я себе, надо найти этого парня, он поставит нам мировой рекорд. Представляете себе – перекрыть американцев!

– Ну, а что с тем Пудилом? – осведомился судья.

– Черт с ним, с Пудилом! – воскликнул Гейда. – Я объявил розыск неизвестного лица, поставившего мировой рекорд. Это в интересах всей страны, не правда ли? Поэтому я прежде всего гарантировал безнаказанность виновному.

– Ну, это уж зря, – запротестовал судья.

– Погодите. Безнаказанность при том условии, что он перебросит шестикилограммовый камень через Сазаву. Всем окрестным старостам я объяснил, какое это замечательное спортивное достижение, о нем, мол, будут писать во всех газетах мира, а рекордсмен заработает кучу денег. Вы бы видели, что после этого началось! Все окрестные парни бросили жать, сбежались к насыпи и давай швырять камни на тот берег. Там уже не осталось ни одного булыжника. Теперь они разбивают межевые камни и каменные ограды, чтобы было чем кидать. А все деревенские мальчишки только тем и заняты, паршивцы, что кидают камнями, пропасть кур перебили… А я стою на насыпи и наблюдаю. Ну, конечно, никто не докинул дальше чем до середины реки… Наверно, уже русло наполовину засыпали.

Вчера вечером приводят ко мне того парня, что будто бы угостил Пудила булыжником. Да вы его увидите, этого прохвоста, он ждет здесь. «Слушай, Лисицкий, – говорю я ему, – так это ты бросил камнем в Пудила?» – «Да, – отвечает он, – Пудил меня облаял, я осерчал, а другого камня под рукой не было…» – «Так вот тебе другой такой же камень, – говорю я, – кинь его на тот берег, а если не докинешь, я тебе покажу, голубчик, где раки зимуют». Взял он камень, – ручищи у него, как лопаты, – стал на насыпи и размахнулся. Я наблюдаю за ним: техники у него никакой, о стиле броска понятия не имеет, ногами и корпусом не работает. И все же махнул камень на четырнадцать метров! Это очень прилично, однако же… Я его поучаю: «Ты недотепа, надо стать вот так, правое плечо назад, и, когда бросаешь, сделать рывок этим плечом. Понял?» – «Понял», – говорит он, скривившись, как Ян Непомуцкий [220]220
  НепомуцкийЯн (Ян Непомук) – пражский викарий, по приказу короля Вацлава IV (1361–1416) был брошен во Влтаву, позже причислен католической церковью к лику святых.


[Закрыть], и бросает камень… на десять метров.

Тут я рассвирепел, понимаете ли. «Ты бродяга, – кричу на него, – разве это ты попал камнем в Пудила? Врешь!» – «Господин вахмистр, – отвечает он, – бог свидетель, я в него угодил! Пускай Пудил встанет там еще раз, я ему, собаке, снова влеплю». Я бегу к Пудилу, объясняю, что речь идет о мировом рекорде, прошу, чтобы он пошел на берег и опять ругнул этого парня, а тот в него кинет камнем. Куда там, вы не поверите, Пудил ни в какую. У этих людей совсем нет высоких идеалов…

Я опять к Лисицкому: «Ты обманщик, – кричу на него, – это вранье, что ты изувечил Пудила. Пудил сказал, что это не ты». – «Врет он, – отвечает Лисицкий, – это я». – «Докажи, – требую я, – добрось туда камень». А он почесывается и смеется: «Господин вахмистр, зря не умею. А в Пудила попаду, я на него зол». – «Слушай, – уговариваю я его, – если докинешь камень, отпущу тебя по-хорошему. Не докинешь – пойдешь в кутузку за нанесение увечья. Полгода отсидишь». – «Ну и пусть, если зимой», – отвечает он. Тут я его арестовал именем закона. Он сейчас ждет здесь в сенях. Господин судья, добейтесь от него, правда он бросил камень или только бахвалится. Наверное, он, бродяга, отопрется. Тогда надо припаять ему хоть месяц за обман властей или за мошенничество. В спорте не должно быть обмана, за это надо строго карать, господин судья. Я его сейчас приведу.

– Так это вы Вацлав Лисицкий? – сурово спросил судья, воззрившись на белобрысого арестанта. – Признаетесь вы в том, что с намерением совершить членовредительство бросили этим камнем во Франтишека Пудила и нанесли ему серьезное увечье?

– Господин судья, – заговорил парень, – дело был так: Пудил там молотил мальчишку, а я ему кричу через реку, чтобы бросил, а он давай меня честить…

– Бросили вы этот камень или нет? – рассердился судья.

– Бросил, – сокрушенно ответил парень. – Да ведь он меня ругал, а я хвать тот камень…

– Проклятие! – воскликнул судья. – Зачем вы лжете, голубчик? Знаете ли вы, что ложные показания строго караются законом? Нам хорошо известно, что не вы бросили этот камень…

– Извиняюсь, бросил, – бормотал парень, – так ведь Пудил-то меня послал… знаете куда?

Судья вопросительно посмотрел на вахмистра Гейду. Тот беспомощно пожал плечами.

– Разденьтесь! – гаркнул судья на ошеломленного виновника. – Быстро! И штаны тоже!

Через минуту верзила стоял перед ним в чем мать родила и трясся от страха, думая, что его будут пытать.

– Взгляните, Гейда, на его дельтовидную мышцу, – сказал судья. – И на двуглавую. Что вы скажете?

– Недурны, – тоном знатока отозвался Гейда. – Но брюшные мышцы недостаточно развиты. А для толкания ядра требуются мощные брюшные мышцы, господин судья. Они вращают корпус. Взглянули бы вы на мои брюшные мышцы!

– Нет, все-таки живот неплох, – бормотал судья. – Вот это живот! Вон какие бугры. Черт возьми, вот это грудная клетка! – И он ткнул пальцем в рыжие заросли на груди подследственного. – Но ноги слабы. У этих деревенских всегда слабые ноги.

– Потому что они не тренируются, – критически заметил Гейда. – Разве это ноги? У спортсмена, толкающего ядро, ноги должны быть одно загляденье.

– Повернитесь! – крикнул судья на парня. – Ну, а какова, по-вашему, спина?

– Наверху от плеч хороша, – заявил Гейда, – но внизу ерунда, просто пустое место. С таким корпусом не может быть мощного замаха. Нет, господин судья, он не бросал камня.

– Одевайтесь! – рявкнул судья на Лисицкого. – Вот что, в последний раз: бросили вы камень или нет?

– Бросил! – с ослиным упрямством твердил парень.

– Идиот! – крикнул судья. – Если вы бросили камень, значит, вы совершили членовредительство, и за это краевой суд упечет вас на несколько месяцев в тюрьму. Бросьте дурачить нас и признайтесь, что все это выдумка. Я вам только три дня дам за обман должностных лиц, и отправляйтесь восвояси. Ну так как же: бросили вы камень в Пудила или нет?

– Бросил, – насупившись, сказал Вацлав Лисицкий. – Он меня с того берега крыл почем зря…

– Уведите его, – закричал судья. – Проклятый обманщик!

Через минуту Гейда снова просунул голову в дверь.

– Господин судья, – сказал он мстительно, – припаяйте ему еще за порчу чужого имущества: булыжник-то он вынул из насыпи, а теперь там не осталось ни одного камешка.

Купон

Перевод Т. Аксель и Ю. Молочковского

В тот жаркий августовский день на Стршелецком острове было очень людно. Минке и Пепику пришлось сесть к столу, где уже сидел какой-то человек с густыми унылыми усами.

– Разрешите? – спросил Пепик. Человек молча кивнул. («Противный! – подумала Минка. – Надо же, торчит тут, за нашим столиком!») И она немедленно с осанкой герцогини уселась на стул, который Пепик вытер платком, затем взяла пудреницу и припудрила нос, чтобы он, боже упаси, не заблестел в такую жару. Когда Минка вынимала пудреницу, из сумочки выпала смятая бумажка. Усатый человек нагнулся и поднял ее.

– Спрячьте это, барышня, – сказал он угрюмо.

Минка покраснела, во-первых, потому, что к ней обратился незнакомый мужчина, а во-вторых, потому, что ей стало досадно, что она покраснела.

– Спасибо, – сказала она и повернулась к Пепику. – Это купон из магазина, помнишь, где я покупала чулки.

– Вы даже не знаете, барышня, как может пригодиться такой купон, – меланхолически заметил сосед по столику.

Пепик счел своим рыцарским долгом вмешаться.

– К чему беречь всякие дурацкие бумажки? – объявил он, не глядя на соседа. – Их набираются полные карманы.

– Это не беда, – сказал усатый. – Иной раз такой купон окажется поважнее… чего хотите.

На лице у Минки появилось напряженное выражение. («Противный тип, пристает с разговорами. И почему только мы не сели за другой столик!»)

Пепик решил прекратить этот обмен мнениями.

– Почему поважнее? – сказал он ледяным тоном и нахмурил брови. («Как это ему идет!» – восхитилась Минка.)

– Потому что он может быть уликой, – проворчал противный и прибавил, как бы представляясь: – Я, видите ли, служу в полиции, моя фамилия Соучек. У нас недавно был такой случай… – Он махнул рукой. – Иногда человек даже не знает, что у него в карманах.

– Какой случай? – не удержался Пепик. (Минка заметила, что на нее уставился парень с соседнего столика. «Погоди же, Пепа, я отучу тебя вести разговоры с посторонними!»)

– Ну, с той девушкой, что нашли около Розптил, – отозвался усатый и замолк, видно, не собираясь продолжать разговор.

Минка вдруг живо заинтересовалась, наверное, потому, что речь шла о девушке.

– С какой девушкой? – воскликнула она.

– Ну, с той, которую там нашли, – уклончиво ответил сыщик Соучек и, немного смутившись, вытащил из кармана сигарету. И тут произошло неожиданное: Пепик быстро сунул руку в карман, чиркнул своей зажигалкой и поднес ее соседу по столику.

– Благодарю вас, – сказал тот, явно польщенный. – Видите ли, я говорю о трупе женщины, которую жнецы нашли в поле, между Розптилами и Крчью, – объяснил он, как бы в знак признательности и расположения.

– Я ничего о ней не слыхала. – Глаза у Минки расширились. – Пепик, помнишь, как мы с тобой ездили в Крч? А что случилось с этой женщиной?

– Задушена, – сухо сказал Соучек. – Так и лежала с веревкой на шее. Не стану при барышне рассказывать, как она выглядела. Сами понимаете, дело было в июле… а она там пролежала почти два месяца… – Сыщик поморщился и выпустил клуб дыма. – Вы и понятия не имеете, как выглядит такой труп. Родная мать не узнает. А мух сколько!.. – Соучек меланхолически покачал головой. – Эх, барышня, когда у человека на лице уже нет кожи, тут не до наружности! Попробуй-ка опознай такое тело. Пока целы нос и глаза, это еще возможно, а вот если оно пролежало больше месяца на солнце…

– А метки на белье? – тоном знатока спросил Пепик.

– Какие там метки! – проворчал Соучек. – Девушки обычно не метят белье, потому что думают: все равно выйду замуж и сменю фамилию. У той убитой не было ни одной метки, что вы!

– А сколько ей было лет? – участливо осведомилась Минка.

– Доктор сказал, что примерно двадцать пять. Он определяет по зубам и по другим признакам. Судя по одежде, это была фабричная работница или служанка. Скорее всего, служанка, потому что на ней была деревенская рубашка. А кроме того, будь она работница, ее давно бы уже хватились, ведь работницы встречаются ежедневно на работе и нередко живут вместе. А служанка уйдет от хозяев, и никто ею больше не поинтересуется, не узнает, куда она делась. Странно, не правда ли? Вот мы и решили, что если ее никто два месяца не искал, то, вернее всего, это служанка. Но самое главное – купон.

– Какой купон? – живо осведомился Пепик, который, несомненно, ощущал в себе склонности стать сыщиком, канадским лесорубом, капитаном дальнего плавания или еще какой-нибудь героической фигурой, и его лицо приняло подобающее случаю энергичное и сосредоточенное выражение.

– Дело в том, – продолжал Соучек, задумчиво уставясь в пол, – что у этой девушки не было решительно никаких вещей. Убийца забрал все сколько-нибудь ценное. Только в левой руке она зажала кожаную ручку от сумочки, которая валялась неподалеку во ржи. Видно, преступник пытался вырвать ее, но, увидев, что ручка оборвалась, бросил сумочку в рожь, прежде, конечно, все из нее вынув. В этой сумочке между складками застрял и трамвайный билет седьмого маршрута, и купон из посудного магазина на сумму в пятьдесят пять крон. Больше мы там ничего не нашли.

– А веревка на шее? – сказал Пепик. – Это могла быть улика.

Сыщик покачал головой.

– Обрывок обыкновенной веревки для белья не может навести на след. Нет, у нас решительно ничего не было, кроме трамвайного билета и купона. Ну, мы, конечно, оповестили через газеты, что найден труп женщины, лет двадцати пяти, в серой юбке и полосатой блузке. Если два месяца назад у кого-нибудь ушла служанка, подходящая под это описание, просьба сообщить в полицию. Сообщений мы получили около сотни. Дело в том, что в мае служанки чаще всего меняют места, бог весть почему… Все эти сообщения оказались бесполезными. А сколько возни было с проверкой! – меланхолически продолжал Соучек. – Целый день пробегаешь, пока выяснишь, что какая-нибудь гусыня, служившая раньше в Дейвице, теперь нанялась к хозяйке, обитающей в Вршовицах или в Коширжах. А в конце концов оказывается, что все это зря: гусыня жива да еще смеется над тобой… Ага, играют чудесную вещь! – с удовольствием заметил он, покачивая головой в такт мелодии из «Валькирии» Вагнера, которую оркестр исполнял, как говорится, не щадя сил. – Грустная музыка, а? Люблю грустную музыку. Потому и хожу на похороны всех значительных людей – ловить карманников.

– Но убийца должен был оставить хоть какие-нибудь следы? – сказал Пепик.

– Видите вон того ферта? – вдруг живо спросил Соучек. – Он работает по церковным кружкам. Хотел бы я знать, что ему здесь нужно… Нет, убийца не оставил никаких следов… Но если найдена убитая девушка, то можно головой ручаться, что ее прикончил любовник. Так всегда бывает, – задумчиво сказал сыщик. Вы, барышня, не пугайтесь… Так что мы могли бы найти убийцу, но прежде надо было опознать тело. В этом-то и была вся загвоздка.

– Но ведь у полиции есть свои методы… – неуверенно заметил Пепик.

– Вот именно, – вяло согласился сыщик. – Метод тут примерно такой, как при поисках одной горошины в мешке гороха: прежде всего необходимо терпение, молодой человек. Я, знаете ли, люблю читать уголовные романы, где написано, как сыщик пользуется лупой и всякое такое. Но что я тут мог увидеть с помощью лупы? Разве поглядеть, как копошатся черви на теле этой несчастной девушки… извините, барышня! Терпеть не могу разговоров о методе. Наша работа – это не то, что читать роман и стараться угадать, как он кончится. Скорее, она похожа на такое занятие: дали вам книгу и говорят: «Господин Соучек, прочти от корки до корки и отметь все страницы, где имеется слово «хотя». Вот какая это работа, понятно? Тут не поможет ни метод, ни смекалка, надо читать и читать, а в конце концов окажется, что во всей книге нет ни одного «хотя». Или приходится бегать по всей Праге и выяснять местожительство сотни Андул и Марженок для того, чтобы потом «криминалистическим путем» обнаружить, что ни одна из них не убита. Вот о чем надо писать романы, – проворчал Соучек, – а не об украденном жемчужном ожерелье царицы Савской. Потому что это, по крайней мере, солидная работа, молодой человек!

– Ну и как же вы расследовали это убийство? – осведомился Пепик, заранее уверенный, что он-товзялся бы за дело иначе.

– Как расследовали? – задумчиво повторил сыщик. – Надо было начать хоть с чего-нибудь, так мы сперва взялись за трамвайный билет. Маршрут номер семь. Допустим,стало быть, убитая служанка – если только она была служанкой – жила вблизи тех мест, где проходит семерка. Это, правда, не обязательно, она могла проезжать там и случайно, но для начала надо принять хоть какую-нибудь версию, иначе не сдвинешься с места. Оказалось, однако, что семерка, как на беду, идет через всю Прагу: из Бржевнова, через Малую Страну и Нове Место, на Жижков. Опять ничего не получается. Тогда мы взялись за купон. Из него хотя бы стало ясно, что некоторое время назад эта девушка купила в посудном магазине товара на пятьдесят пять крон. Пошли мы в тот магазин…

– И там ее вспомнили! – воскликнула Минка.

– Что вы, барышня! – проворчал Соучек. – Куда там! Но наш полицейский комиссар, Мейзлик, спросил у них, какой товар мог стоить пятьдесят пять крон. «Разный, – говорят ему, – смотря по тому, сколько было предметов. Но есть один предмет, который стоит ровно пятьдесят пять крон: это английский чайничек на одну персону». – «Так дайте мне такой чайничек, – сказал наш Мейзлик, – он может быть даже с браком, чтоб такой хлам так дорого не стоил…»

Потом он вызвал меня и говорит: «Вот что, Соучек, это дело как раз для вас. Допустим, эта девушка – служанка. Служанки то и дело бьют хозяйскую посуду. Когда это случается в третий раз, хозяйка обычно говорит ей: «Купите-ка теперь на свои деньги, растяпа!» И служанка идет и покупает за свой счет предмет, который она разбила. За пятьдесят пять крон там был только этот английский чайничек». – «Чертовски дорогая штука», – заметил я. «Вот в том-то и дело, – говорит Мейзлик. – Прежде всего это объясняет нам, почему служанка сохранила купон: для нее это были большие деньги, и она, видимо, надеялась, что хозяйка когда-нибудь возместит ей расход. Во-вторых, учтите вот что: это чайничек на одну персону. Стало быть, девушка служила у одинокой особы, а может, у ее хозяйки была одинокая жиличка и ей подавали в этом чайничке утренний чай. Эта одинокая особа, по-видимому, старая дева – ведь холостяк едва ли купит себе такой красивый и дорогой чайничек. Холостякам все равно из чего пить, не так ли? Вернее всего это какая-нибудь одинокая барышня: девицы, снимающие комнату, любят красивые вещи, вот и покупают что-нибудь ужасно дорогое.

– Это верно, – воскликнула Минка. – Знаешь, Пепик, у меня есть такая красивая вазочка…

– Вот видите, – сказал Соучек. – Но купона от нее вы не сохранили… Потом комиссар и говорит мне: «Итак, Соучек, будем продолжать наши рассуждения. Все это очень спорно, но надо же с чего-то начать. Согласитесь, что особа, которая может выбросить пятьдесят пять крон за чайничек, не станет жить на Жижкове. (Это он имел в виду трамвайный билет с семерки.) Во внутренней Праге почти нет комнат, сдающихся внаем, а на Малой Стране никто не пьет чай, только кофе. Так что, по-моему, наиболее вероятен квартал между Градчанами и Дейвицами, если уж придерживаться того трамвайного маршрута. «Я почти готов утверждать, – сказал мне Мейзлик, – что барышня, которая пьет чай из такого английского чайничка, наверняка поселилась бы в одном из домиков с палисадником. Это, знаете ли, Соучек, современный английский стиль!..»

У нашего комиссара Мейзлика, скажу я вам, иной раз бывают несуразные идеи. «Вот что, Соучек, – говорит он, – возьмите-ка этот чайничек и поспрошайте в том квартале, где снимают комнаты состоятельные барышни. Если у одной из них найдется такая штука, справьтесь, не было ли у ее хозяйки до мая молодой служанки. Все это чертовски сомнительно, но попытаться следует. Идите, папаша, поручаю это дело вам».

Я, знаете ли, не люблю этакие гадания на кофейной гуще. Порядочный сыщик – не звездочет и не ясновидец. Сыщику нельзя слишком полагаться на умозаключения. Иной раз, правда, угадаешь, но чисто случайно, и это не настоящая работа. Трамвайный билет и чайничек – это все-таки вещественные доказательства, а все остальное только… гипотеза, – продолжал Соучек, не без смущения произнеся это ученое слово. – Ну, я взялся за дело по-своему: стал ходить в этом квартале из дома в дом и спрашивать, нет ли у них такого чайничка. И представьте себе, в сорок седьмом домике служанка говорит: «О-о, как раз такой чайничек есть у нашей квартирантки!» Тогда я сказал, чтобы она доложила обо мне хозяйке.

Хозяйка, вдова генерала, сдавала две комнаты. У одной из ее квартиранток, некоей барышни Якоубковой, учительницы английского языка, был точно такой английский чайничек. «Сударыня, – говорю я хозяйке, – не было ли у вас служанки, которая взяла расчет в мае?» – «Была, – отвечает она, – ее звали Марженка, а фамилии ее я не помню». – «А не разбила ли она чайничек у вашей квартирантки?» – «Разбила, и ей пришлось на свои деньги купить новый. А откуда вы об этом знаете?» – «Э-э, сударыня, нам все известно…»

Тут все пошло как по маслу: первым делом я разыскал подружку этой Марженки, тоже служанку. У каждой служанки всегда есть подружка, причем только одна, но от нее уже нет секретов. У этой подружки я узнал, что убитую звали Мария Паржизкова и она родом из Држевича. Но важнее всего для меня было, кто кавалер этой Марженки. Узнаю, что она гуляла с каким-то Франтой. Кто он был и откуда, подружка не знала, но вспомнила, что однажды, когда они были втроем в «Эдене» [221]221
  «Эден»(«Рай») – народный сад в Праге с увеселительными заведениями.


[Закрыть], какой-то хлюст крикнул Франте: «Здорово, Ферда!» У нас в полиции есть такой Фриба, специалист по всяческим кличкам и фальшивым именам. Вызвали его для консультации, и он тотчас сказал: «Франта, он же Ферда, это Круотил из Коширж. Его настоящая фамилия Пастыржик. Господин комиссар, я схожу забрать его, только надо идти вдвоем». Ну, пошел я с Фрибой, хоть это была и не моя работа. Загребли мы того Франту у его любовницы, он даже схватился за пистолет, сволочь… Потом отдали в работу комиссару Матичке. Бог весть, как Матичке это удается, но за шестнадцать часов он добился своего: Франта, или Пастыржик, сознался, что задушил на меже Марию Паржизкову и выкрал у нее две сотни крон, которые она получила, взяв расчет у хозяйки. Он обещал ей жениться, они все так делают… – хмуро добавил Соучек.

Минка вздрогнула.

– Пепа, – сказала она, – это ужасно!

– Теперь-то не так ужасно, – серьезно возразил сыщик. – Ужасно было, когда мы стояли там, над ней, в поле, и не нашли ничего другого, кроме трамвайного билета и купона. Только две пустяковые бумажки. И все-таки мы отомстили за Марженку! Да, говорю вам, ничего не выбрасывайте. Ничего! Самая ничтожная вещь может навести на след или быть уликой. Человек не знает, что у него в кармане нужное и что ненужное.

Минка сидела, глядя в одну точку. Глаза ее были полны слез. В горячей ладони она все еще нервно сжимала смятый купон. Но вот она в беззаветном порыве обернулась к своему Пепику, разжала руку и бросила купон на землю…

Пепик не видел этого, он смотрел на звезды. Но полицейский сыщик Соучек заметил и усмехнулся грустно и понимающе.