Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Да ведь это же мошенничество! – воскликнул пан судья.

– Я так и заявил полиции, – продолжал незнакомец, – и телеграфировал в Варшаву, чтобы его задержали. Но, оказывается, мой котелок купил себе шубу – дело шло уже к зиме, – отрастил усы и уехал на восток. Я, само собой разумеется, – за ним. А он в Оренбурге сел на поезд и поехал в Омск, через всю Сибирь! Я – за ним. В Иркутске он потерялся. Наконец я его нагнал в Благовещенске, но он, пройдоха, и там улизнул от меня и покатился по всей Маньчжурии к самому Китайскому морю. На берегу моря я его настиг – воды-то он боялся.

– Там вы его и сцапали? – спросил паи судья.

– Где там! – сказал незнакомец. – Я уже бежал к нему по берегу моря, но в эту самую минуту ветер переменился, и котелок покатился опять на запад. Я – за ним. И так, представляете, гоняли мы по всему Китаю, потом по всему Туркестану то пешком, то в паланкине, то на лошадях, то на верблюдах, пока наконец в Ташкенте он не сел в поезд и не поехал опять в Оренбург. Оттуда – в Харьков, в Одессу, а там в Венгрию, потом повернул на Оломоуц, Чешский Тршебов, на Тыниште и, наконец, опять сюда. И тут я его пять минут назад поймал на площади, когда он собирался идти в трактир. Фаршированного перцу ему, видите ли, захотелось!.. Вот он, голубчик!

С этими словами показал он свой котелок. Вид у него, правда, был сильно потрепанный, но, в общем, никто бы не сказал, что он такой отчаянный гуляка.

– А теперь поглядим, – воскликнул незнакомец, – цел ли мой билет из Сватоневиц в Старкоче!

Он отогнул ленту и достал билет.

– Тут! – крикнул оп победоносно. – Ну-с, теперь, значит, бесплатно поеду в Старкоче.

– Милый вы мой, – сказал пан судья, – а ведь билет-то ваш уже пропал!

– Как – пропал?! – ахнул незнакомец.

– Ну, ведь обратный билет действителен только трое суток, а вашему целый год и день. Так что, милейший, он уже недействителен.

– Тьфу ты пропасть, – сказал незнакомец, – мне это и в голову не пришло! Теперь придется покупать новый билет, а в кармане ни гроша… – Незнакомец почесал в затылке. – Да погодите, ведь я же дал подержать свой чемоданишко с деньгами какому-то человеку, когда погнался за котелком!

– Сколько там было денег? – быстро спросил пан судья.

– Если не ошибаюсь, – ответил незнакомец, – было там один миллион триста шестьдесят семь тысяч восемьсот пятнадцать крон девяносто два геллера и, кроме того, зубная щетка.

– Точка-в-точку! – подтвердил пан судья. – Так вот, чемоданчик у нас, со всеми деньгами и с зубной щеткой. А вот стоит тот человек, которому вы дали подержать свой чемоданчик. Зовут его Франтишек Король, и, признаться, я, а также пан Боура осудили его на смерть за то, что он вас ограбил и убил.

– Да что вы! – сказал незнакомец. – Так вы его, беднягу, забрали? Ну ладно, хоть деньги остались целы, а то бы он их прогулял!

Тут пан судья поднялся и торжественно произнес:

– Судом установлено, что Франтишек Король не украл, не похитил, не присвоил, не стащил, а равно и не свистнул из оставленных у него денег ни копейки, ни гроша, ни полушки, то есть ни капли, ни пылинки и ни крошки, хотя, как потом выяснилось, не имел сам денег ни на хлеб, ни на калач, ни на бублик, ни на сайку, ни равным образом на плюшку, сухарь или иную пищу или снедь, называемую также хлебобулочными изделиями, по-латыни cerealia. В силу изложенного суд объявляет, что Король Франтишек невиновен в убийстве или человекоубийстве, по-латыни homicide, невиновен в убиении, умерщвлении, покушении на жизнь, грабеже, насилии, краже и вообще в темных делишках. Наоборот, он день и ночь стоял как вкопанный на одном месте, дабы честно и благородно возвратить владельцу один миллион триста шестьдесят семь тысяч восемьсот пятнадцать крон девяносто два геллера и зубную щетку. Вследствие вышеизложенного объявляю его свободным и оправданным от подозрения, аминь… Черт побери, ребята, здорово у меня язык подвешен, а?

– Лихо, лихо! – сказал незнакомец. – Теперь надо бы дать слово этому честному бродяге.

– А что я могу сказать? – скромно произнес Франтишек Король. – Сроду не брал чужого, даже яблока упавшего не взял! Такой уж у меня характер.

– Ну, братец, – объявил незнакомец, – тогда ты среди бродяг и всех прочих людей просто белая ворона.

– И я то же скажу! – добавил пан стражник Боура, который, как вы, конечно, заметили, до этой минуты не раскрыл рта.

Так-то вот и вышел Франтишек Король вновь на свободу; а в награду за его честность дал ему тот незнакомец столько денег, чтобы мог Франтишек купить дом, в дом – стол, на стол – тарелку, а на тарелку – порцию жареной колбасы.

Но так как у Франтишека Короля карман был дырявый, деньги эти он потерял и опять остался ни с чем. И снова он пошел по свету куда глаза глядят, а по дороге играл на кишках и все думал, почему это его назвали белой вороной.

На ночь забрался он в пустую сторожку и уснул как сурок, а когда поутру высунул голову наружу, светило солнце, весь мир умывался свежей росой, а на заборе серед сторожкой сидела – кто бы вы думали? – БЕЛАЯ ВОРОНА. Франтишек сроду не видал белых ворон и так на нее загляделся, что и дышать позабыл. Была она вся белая, как свежевыпавший снег; глаза у нее были красные, как рубины, а ножки розовые; она чистила себе перышки клювом. Заметив Франтишека, она расправила крылья, словно собираясь улететь, но осталась на месте и недоверчиво поглядывала рубиновым глазом на всклокоченную голову бродяги.

– Эй, ты, – вдруг заговорила она, – не будешь камнями кидаться?

– Не буду, – сказал Франтишек и тут только удивился, что ворона говорит. – Батюшки, да ты, никак, говорить умеешь?

– Подумаешь, велика важность! – сказала ворона. – Мы, белые вороны, все умеем говорить. Это серые вороны каркают, а я все, что хочешь, скажу.

– Да брось ты! – удивлялся Франтишек. – Ну, скажи хотя бы «кран».

– Кран, – сказала ворона.

– Тогда скажи «град», – потребовала Франтишек.

– Град, – повторила ворона. – Ну, теперь видишь, что я умею говорить? Мы, белые вороны, это тебе не кто-нибудь. Обыкновенная ворона умеет считать только до пяти, а белая ворона… до семи! Смотри сам: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь! А ты до скольких умеешь считать?

– Ну, хотя бы и до десяти, – сказал Франтишек.

– Да брось ты! Покажи.

– Ну, хоть так: девять ремесел, десятая – нужда!

– Батюшки, – закричала белая ворона, – ты, видно, птица не простая! Мы, белые вороны, тоже не простые птицы. Видал, наверно, в церквах нарисованы такие большие птицы с белыми гусиными крыльями и человеческими клювами?

– А-а, – сказал Франтишек, – это ты про ангелов?

– Да, – сказала ворона. – Понимаешь, это, по сути дела, белые вороны, только мало кто их видел. Нас, милый мой, очень мало.

– Сказать тебе по правде, – отвечал Франтишек, – я ведь тоже белая ворона.

– Ну, – протянула белая ворона недоверчиво, – не очень-то ты белый! А откуда ты знаешь, что ты белая ворона?

– Вчера мне это сказал пан советник Шульц из суда, и один незнакомый пан, и пан стражник Боура.

– Скажи пожалуйста! – удивилась белая ворона. – А как тебя звать?

– Звать меня просто Франтишек Король, – ответил бродяга застенчиво.

– Король? Ты – король? – воскликнула ворона. – Хватит врать! Таких оборванных королей не бывает.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, – сказал бродяга, – а я правда Король.

– А в какой земле ты король? – спросила ворона.

– Да повсюду. Тут я Король, и в Скалице Король, да и в Трутнове тоже.

– А в аглицкой земле?

– И в аглицкой тоже был бы Королём.

– А вот уж во Франции не будешь!

– И во Франции тоже. Всюду я буду Король Франтишек.

– Так не может быть, – не верила ворона. – Скажи: «Лопни мои глаза».

– Лопни мои глаза, – поклялся Франтишек.

– Скажи: «Провалиться мне на этом месте», – потребовала белая ворона.

– Да провалиться мне на этом месте, если вру! – сказал Франтишек. – Пусть у меня язык отсохнет…

– Ну, хватит, верю, – перебила его белая ворона. – А у белых ворон тоже можешь быть королем?

– И у белых ворон, – заверил ее Франтишек, – был бы Франтишеком Королем.

– Погоди-ка, – проговорила ворона, – как раз сегодня у нас на Кракорке слет, где мы будем выбирать короля всех ворон. Вороньим королем всегда бывает белая ворона. А раз ты белая ворона, да еще и везде король, то, может, мы тебя и выберем. Знаешь что, ты тут подожди до обеда, а я в обед прилечу рассказать, как прошли выборы.

– Ну что ж, подожду, – согласился Франтишек Король.

Белая ворона расправила белые крылья, и – фрр! – только ее и видели. Она полетела на Кракорку.

Стал тут Франтишек ждать и греться на солнышке.

Как вы знаете, ребята, выборы – дело болтливое; вот и белые вороны на Кракорке долго-долго спорили, судили и рядили и все не могли договориться, пока наконец на Сыхровской фабрике не прогудел гудок на обед. Только тут вороны стали выбирать короля и в конце концов единодушно выбрали королем всех ворон Короля Франтишека.

Но Франтишеку Королю невмоготу было ждать, а того пуще – терпеть голод. В обед он поднялся и отправился в Гронов, к моему дедушке-мельнику, за краюшкой ароматного, свежего хлеба.

И когда белая ворона прилетела сообщить ему, что он избран королем, он был уже далеко, за горами и долами.

Загоревали вороны, что у них пропал король, и белые вороны повелели серым облететь хоть весь свет, но во что бы то ни стало отыскать его, привести и посадить на вороний трон, что стоит в лесу на Кракорке.

С той поры летают вороны по свету и все время кричат: «Карроль! Карроль! Карр! Карр!»

А особенно зимой, когда они соберутся большой стаей, бывает, что вдруг все сразу вспомнят про короля, снимутся с места и полетят над полями и лесами, крича: «Карроль! Карроль! Карр! Карр!»

Большая полицейская сказка
© перевод Б. Заходера

Вы, конечно, ребята, и сами знаете, что в каждом полицейском участке всю ночь дежурят несколько полицейских на тот случай, если что-нибудь стрясется: скажем, к кому-нибудь разбойники полезут или просто злые люди захотят кого обидеть. Вот затем-то и не спят полицейские всю ночь напролет; одни сидят в дежурке, а другие – их называют патрулями – ходят дозором но улицам и присматривают за разбойниками, воришками, привидениями и прочей нечистью.

А когда у этих патрульных ноги заболят, они возвращаются в дежурку, а на смену им идут другие. Так продолжается до самого утра, а чтобы не скучать в дежурке, курят они там трубки и рассказывают друг другу, где что интересное видели.

Вот однажды сидели полицейские, покуривали и беседовали, и тут вернулся один патрульный, как бишь его… ага, пан Халабурд, и говорит:

– Здорово, ребята! Докладываю, что у меня уже ноги заболели!

– Сядь, посиди, – приказал ему старший дежурный, – вместо тебя пойдет в обход пан Голас. А ты нам расскажи, что нового на твоем участке и какие были происшествия.

– Сегодня ночью ничего особенного не случилось, – говорит Халабурд. – На Штепаньской улице подрались две кошки, так я их именем закона разогнал и сделал предупреждение. Потом на Житной улице вызвал пожарных с лестницей, чтобы водворили воробьишку в гнездо. Родителям его тоже сделано предупреждение, что надо лучше смотреть за детьми. А потом, когда шел я вниз по Ячной улице, кто-то дернул меня за штаны. Гляжу, а это домовой. Знаете, тот усатый, с Карловой площади.

– Который? – спросил старший дежурный. – Там их несколько живет: Мыльноусик, Курьяножка, Квачек, по прозвищу Трубка, Карапуз, Пумпрдлик, Шмидркал, Падрголец и Тинтера – он недавно туда переселился.

– Домовой, дернувший меня за брюки, – отвечал Халабурд, – был Падрголец, проживающий на той, знаете, старой вербе.

– А-а! – сказал старший дежурный. – Это, ребята, очень, очень порядочный домовой. Когда на Карловой площади что-нибудь потеряют – ну, там, колечко, мячик, абрикос или хоть леденец, – он всегда принесет и сдаст постовому, как полагается приличному человеку. Ну, ну, рассказывай.

– И вот этот Падрголец, – продолжал Халабурд, – мне говорит:

«Пан дежурный, я не могу домой попасть! В мою квартиру на вербе забралась белка и меня не впускает!»

Я вытащил саблю, пошел с Падргольцем к его вербе и приказал белке именем закона впредь не допускать таких действий, проступков и преступлений, как нарушение общественного порядка, насилие и самоуправство, и предложил ей немедленно покинуть помещение.

Белка на это ответила:

«После дождичка!»

Тогда я снял пояс и плащ и залез на вербу. Когда я добрался до дупла, в котором проживает пан Падрголец, упомянутая белка начала плакать:

«Пан начальник, пожалуйста, не забирайте меня! Я тут у пана Падргольца только от дождя спряталась, у меня в квартире потолок протекает…»

«Никаких разговоров, сударыня, – говорю я ей, – собирайте свои орешки или что там у вас есть и немедленно очистите квартиру пана Падргольца! И если еще хоть раз будете замечены в том, что самоуправно, насилием или хитростью, без разрешения и согласия вторглись в чужое жилище, – я вызову подкрепление, мы вас окружим, арестуем и связанную отправим в полицейский комиссариат! Понятно?»

Вот, братцы, и все, что я нынешней ночью видел.

– А я вот еще в жизни ни одного домового ни разу не видал, – подал голос дежурный Бамбас. – Я до сих пор-то в Дейвицах служил, а там, в этих новых домах, никаких таких привидений, сказочных существ или, как это говорится, сверхъестественных явлений не наблюдается.

– Тут их полным-полно, – сказал старший дежурный. – А раньше сколько их было, ого-го! Например, у Шитковской плотины испокон веков водяной проживает. С ним, правда, полиции никогда дела иметь не приходилось, вполне приличный был водяной. Вот Либеньский водяной – тот старый греховодник, а Шитковский был очень порядочный парень! Управление пражского водопровода даже назначило его главным городским водяным и платило жалованье. Этот Шитковский водяной наблюдал за Влтавой, чтобы не высыхала. И наводнений он не устраивал. Наводнения делали водяные с верхней Влтавы – ну, там Выдерский, Крумловский и Звиковский. Но Либеньский водяной из зависти подговорил его, чтобы он потребовал за свою работу от магистрата чин и должность советника; а в магистрате ему отказали – говорят, высшего образования у него нет, тут Шитковский водяной обиделся и переехал в Дрезден. Теперь там воду гонит. Ни для кого ведь не секрет, что в Германии все водяные на Эльбе – сплошь чехи! А у Шитковской плотины с тех пор водяного не осталось. Потому-то в Праге иногда не хватает воды…

А на Карловой площади танцевали по ночам Светилки. Но поскольку это было неприлично и люди их боялись, управление городского хозяйства заключило с ними договор, что они переселятся в парк и там служащий газовой компании будет их вечером зажигать, а утром гасить. Но когда началась война, этого служащего призвали в армию, и так дело со Светилками забылось.

А уж насчет русалок, так их в одной Стромовке[47]47
  Стромовка – парк в Праге.


[Закрыть] было семнадцать хвостов; но из них три ушли в балет, одна подалась в кино, а одна вышла за какого-то железнодорожника из Стршешовиц[48]48
  Стршешовице – пражское предместье.


[Закрыть].

Всего зарегистрированных в полиции домовых и гномов, прикрепленных к общественным зданиям, монастырям, паркам и библиотекам, в Праге насчитывается триста сорок шесть штук, не считая домовых в частных домах, о которых точных сведений не имеется. Привидений в Праге была уйма, но теперь с ними покончено, поскольку научно доказано, что никаких привидений не бывает. Только на Малой Стране[49]49
  Мала Страна – пражский район.


[Закрыть] кое-кто до сих пор тайно и незаконно держит на чердаках одно-два привидения, как мне тут рассказывал коллега из малостранского полицейского комиссариата. Вот, насколько мне известно, и все.

– Не считая того дракона, или, как его, змея, – подал голос стражник Кубат, – которого убили на Жижкове[50]50
  Жижков – рабочий район Праги.


[Закрыть].

– Жижков? – произнес старший. – Это не мой район. Отроду там не дежурил. Потому, наверно, и не слыхал о драконе.

– А я в этом деле лично участвовал, – сказал стражник Кубат. – Правда, вообще расследовал дело и вел операцию коллега Вокоун. Давненько уж это все было. Так вот, однажды вечером говорит этому Вокоуну одна старая тетка – была это пани Часткова; она сигаретами торговала, но, по сути дела, была она, должен я вам сказать, ведьмой, колдуньей, или, вернее, вещуньей. Словом, говорит эта пани Часткова, что она нагадала на картах, будто дракон Гульдаборд держит в полоне прекрасную деву, которую он похитил у родителей, а дева эта, мол, мурцианская принцесса. «Мурцианская или не мурцианская, – сказал на это коллега Вокоун, – а дракон должен девчонку вернуть родителям, иначе с ним будет поступлено согласно уставу, инструкциям и наставлениям, а также служебным предписаниям!» Сказал так, опоясал себя казенной саблей – и марш искать дракона. Всякий, понятно, так сделал бы на его месте.

– Еще бы! – сказал стражник Бамбас. – Но у меня ни в Дейвицах, ни в Стршешовицах никаких драконов не наблюдалось. Ну, дальше.

– И вот, значит, коллега Вокоун, – продолжал Кубат, – захватив холодное оружие, отправился, значит, прямо ночью к Еврейским печам[51]51
  Еврейские печи – пустошь на окраине Праги, место отдыха жижковской бедноты.


[Закрыть]. И, провалиться мне, вдруг слышит: в одной яме или там пещере кто-то жутким басом разговаривает. Посветил он служебным фонариком и видит: сидит в пещере страшный дракон с семью головами; и все эти головы сразу разговаривают, спрашивают, отвечают, а некоторые даже ругаются! Сами знаете, у этих драконов нет никаких манер, а уж если есть, то только самые скверные. А в углу пещеры, и правда, рыдает прекрасная дева, затыкая себе уши, чтобы не слышать, как драконьи головы говорят все сразу басом.

– Эй вы, гражданин, – обратился коллега Вокоун к дракону – вежливо, но с официальной строгостью, – предъявите документы! Есть у вас какие-нибудь бумаги: служебное удостоверение, паспорт, удостоверение личности, справка с места работы или иные документы?

Тут одна драконья голова захохотала, вторая стала богохульствовать, третья сквернословить, четвертая бранилась, пятая дразнилась, шестая гримасничала, а седьмая показала Вокоуну язык.

Но коллега Вокоун не растерялся и громко закричал:

– Именем закона, собирайтесь и идемте немедленно со мной в полицию! И вы, девушка, тоже!

– Ишь чего захотел! – закричала одна из драконьих голов. – Да знаешь, ли ты, мошка человечья, кто я такой? Я – дракон Гульдаборд!

– Гульдаборд с Гранадских гор! – прорычала вторая голова.

– Именуемый также Великим мульгаценским змеем! – добавила третья.

– И я тебя проглочу! – рявкнула четвертая. – Как малину!

– Разорву тебя в клочки, разотру в порошок, разобью вдребезги и вдобавок дух из тебя вышибу! – загремела пятая.

– И голову тебе сверну! – проворчала шестая.

– Мокрого места от тебя не останется! – добавила седьмая страшным голосом.

Как, по-вашему, ребята, что сделал тут коллега Вокоун? Думаете, испугался? Не тут-то было! Когда он увидел, что добром ничего не выходит, взял он свою полицейскую дубинку и изо всей силы стукнул по всем драконьим башкам, а сила у него немалая.

– Ах, батюшки! – сказала первая голова. – А ведь неплохо!

– У меня как раз темя чесалось, – добавила вторая.

– А меня мошка в затылок кусала, – фыркнула третья.

– Миленький, – сказала четвертая, – пощекочи меня еще своей палочкой!

– Только посильней, – посоветовала пятая, – а то я не чувствую!

– И левее, – потребовала шестая, – у меня там страшно чешется!

– Для меня твой прутик слишком тонкий, – заявила седьмая. – У тебя там ничего покрепче нет?

Тут Вокоун вытащил саблю и семь раз рубанул по драконьим головам – чешуя на них так и забренчала.

– Так уж немного получше, – сказала первая драконья голова.

– По крайней мере, одной блохе ухо отрубил, – обрадовалась вторая, – у меня ведь блохи стальные!

– А у меня вытащил тот волосок, который меня так щекотал, – говорит третья.

– А мне прыщик сковырнул, – похвалилась четвертая.

– Этим гребешком можешь меня каждый день причесывать! – буркнула пятая.

– А я этой пушинки и не заметила, – сообщила шестая.

– Золотко мое, – сказала седьмая голова, – погладь меня еще разочек!

Тут Вокоун вытащил свой казенный револьвер и пустил по пуле в каждую драконью голову.

– Проклятье! – завопил Змей. – Не сыпь в меня песком, он мне в волосы набьется! Тьфу ты, мне пылинка в глаз влетела! И что-то в зубах завязло! Ну, пора и честь знать! – заревел дракон, откашлялся всеми семью глотками, и из всех семи его пастей в Вокоуна ударило пламя.

Коллега Вокоун не испугался; он достал служебную инструкцию и быстренько прочитал, что полагается делать полицейскому, когда против него выступают превосходящие силы противника; там было сказано, что в таких случаях следует вызвать подкрепление. Потом он посмотрел в инструкции, что надо делать в случае обнаружения огня; там говорилось, что следует вызвать по телефону пожарных. Прочитав, он стал действовать по инструкции – вызвал по телефону подкрепление из полиции и пожарную команду.

На подмогу прибежало нас как раз шестеро: коллеги Рабас, Матас, Голас, Кудлас, Фирбас и я. Коллега Вокоун нам сказал:

– Ребята, нам надо освободить девчонку из-под власти этого дракона. Дракон этот, увы, бронированный, так что сабля его не берет, но я установил, что на шее у него есть местечко помягче, чтобы он мог наклонять голову. Итак, когда я скажу «три», вы все разом ударите дракона саблей по шее. Но сперва пожарные должны потушить это пламя, чтобы оно нам не опалило мундиры!

Не успел он это сказать, как послышалось: «Тра-ра-ра!» – и на место происшествия прибыло семь пожарных машин с семью пожарными.

– Пожарные, внимание! – крикнул молодецким голосом Вокоун. – Когда я скажу «три», каждый из вас пустит струю из шланга прямо в пасть дракона; старайтесь попасть в глотку – оттуда-то и бьет пламя. Итак, внимание: раз, два, три!

И как только он сказал: «Три!» – пожарные пустили семь струй воды прямехонько в семь драконьих пастей, из которых так и било пламя, как из автогенной горелки. Ш-ш-ш!.. Ну и зашипело же! Дракон давился и захлебывался, кашлял и чихал, шипел и хрипел, храпел и ругался, отплевывался и фыркал, кричал «мама» и молотил вокруг себя хвостом, но пожарные не сдавались и лили и лили воду, пока из семи драконьих пастей вместо огня не повалил пар, как из паровоза, так что ничего нельзя было и в двух шагах разглядеть. Потом пар рассеялся, пожарные остановили воду, сирена заревела, и они помчались домой, а дракон, весь обмякший и вялый, только фыркал, отплевывался, вытирал глаза и ворчал:

– Погодите, ребята, я вам этого не спущу!

Но тут коллега Вокоун как крикнет:

– Внимание, братцы: раз, два, три!

И только он сказал «три», как мы все дружно полоснули саблями по семи драконьим шеям, и семь голов полетели на землю, а из семи обрубленных шей хлынула вода, как из колонки, – столько ее налилось в этого дракона!

– А теперь пошли к этой мурцианской принцессе, – сказал Вокоун. – Только смотрите осторожнее, мундиры не забрызгайте!

– Благодарю тебя, доблестный рыцарь, – сказала девушка, – за то, что ты освободил меня от власти этого Змея. Я играла с подружками в мурцианском парке в волейбол, в салки и в прятки, когда налетел этот толстый старый Змей и понес меня без остановки прямо сюда!

– А как вы, барышня, летели? – осведомился Во– коун.

– Через Алжир и Мальту, Белград и Вену, Зноймо, Чеслав, Забеглице[52]52
  Забеглице – предместье Праги.


[Закрыть] и Страшнице прямо сюда, за тридцать два часа семнадцать минут и пять секунд франко-нетто! – сказала мурцианская принцесса.

– Выходит, этот дракон побил рекорд полета на дальность с пассажиром, – удивился коллега Вокоун. – Я вас, барышня, поздравляю! А теперь надо бы телеграфировать вашему батюшке, чтобы он за вами кого-нибудь прислал.

Не успел он договорить, как подлетел автомобиль. Из него выскочил король мурцианский с короной на голове, весь в горностае и бархате. От радости он запрыгал на одной ножке и закричал:

– Деточка дорогая, наконец-то я тебя нашел!

– Минутку, ваша милость, – прервал его Вокоун. – Вы на своей машине превысили установленную скорость езды. Понятно? Заплатите семь крон штрафу!

Король мурцианский начал шарить по всем карманам, бормоча:

– Ну и осел же я! Ведь взял с собой семьсот дублонов, пиастров и дукатов, тысячу песет, три тысячи шестсот франков, триста долларов, восемьсот двадцать марок, тысячу двести шестнадцать чешских крон, девяносто пять геллеров, а теперь в кармане у меня ни гроша, ни копейки, ни полушки! Видно, все истратил по дороге на бензин и на штрафы за езду с недозволенной скоростью. Благородные рыцари, эти семь крон я пришлю со своим визирем!

Затем мурцианский король откашлялся, положил себе руку на грудь и обратился к Вокоуну:

– Как мундир твой, так и твой величавый вид говорят мне, что ты либо славный воин, либо принц, либо, наконец, государственный муж. За то, что ты освободил мою дочь и заколол страшного мульгаценского Змея, я должен бы предложить тебе ее руку, но у тебя на левой руке я вижу обручальное кольцо, из чего заключаю, что ты женат. Детишки есть?

– Есть, – отвечал Вокоун. – Есть трехлетний сынишка и дочка, еще грудная.

– Поздравляю, – сказал мурцианский король. – А у меня только вот эта девчонка. Погоди-ка! Придумал: тогда я тебе отдам половину своего мурцианского королевства! Это будет примерно семьдесят тысяч четыреста пятьдесят девять квадратных километров площади, семь тысяч сто пять километров железных дорог, плюс двенадцать тысяч километров шоссейных дорог и двадцать два миллиона семьсот пятьдесят тысяч девятьсот одиннадцать жителей обоего пола. Ну как – по рукам?

– Пан король, – отвечал Вокоун, – тут есть заковыка. Я и мои товарищи убили дракона, исполняя служебные обязанности, поскольку он не повиновался властям и отказался идти со мною в полицию, оказав сопротивление. А при исполнении служебных обязанностей никто из нас не имеет права принимать никаких наград или подарков, ни в коем случае! Это запрещено!

– А-а! – сказал мурцианский король. – Но тогда я бы мог эту половину мурцианского королевства со всем хозяйством преподнести в дар всей пражской полиции, в знак моей королевской благодарности.

– Это бы еще куда ни шло, – заявил Вокоун, – но и тут есть некоторое затруднение. У нас под наблюдением вся Прага, вплоть до городской черты. Представляете, сколько у нас хлопот и беготни? А если нам еще придется за половиной мурцианского царства присматривать, мы до того избегаемся, что ног под собой чуять не будем. Пан король, мы вас очень, очень благодарим, но с нас и Праги хватает!

– Ну, тогда, – сказал мурцианский король, – дам я вам, братцы, пачку табаку, которую я захватил с собой в дорогу. Это настоящий мурцианский табак, и хватит его как раз на семь трубок, если только не будете их слишком набивать. Ну, дочурка, давай в машину, и поехали!

А когда он укатил, мы, то есть коллеги Рабас, Голас, Матас, Кудлас, Фирбас, Вокоун и я, пошли в дежурку и набили себе трубки этим мурцианский табаком. Ребята, доложу я вам, такого табаку я сроду еще не курил! Был он не очень крепкий, зато пахнул медом, чаем, ванилью, корицей, гвоздикой, фимиамом и бананами, но жаль, у нас трубки очень прокоптели, так что мы этого аромата и не почувствовали…

Дракона же хотели отдать в музей, но когда за ним приехали, он весь превратился в студень, – верно, потому, что так намок и набрался воды…

Вот и все, что я знаю.

* * *

Когда Кубат досказал сказку о драконе в Жижкове, все стражники некоторое время молча покуривали: видно, думали про мурцианский табак. Потом заговорил стражник Ходера:

– Раз тут коллега Кубат рассказал вам о жижковском драконе, так я уж вам расскажу про дракона с Войтешской улицы. Шел я как-то обходом по Войтешской улице и вдруг, представляете себе, вижу на углу, возле церкви, громаднейшее яйцо. Такое здоровенное, что и в каску бы мою не влезло, и тяжелое-претяжелое, словно из мрамора.

«Вот так штука, – говорю себе, – это не иначе как страусовое яйцо или что-нибудь в этом роде! Отнесу-ка я его в управление, в отдел находок, – хозяин, наверно, заявит о пропаже».

Тогда в этом отделе работал коллега Поур; у него как раз от простуды ломило поясницу, и потому он так натопил печку, что в комнатах было жарко, как в трубе, как в духовке или как в сушилке!

– Привет, Поур, – говорю, – жарко у тебя тут, как у чертовой бабушки на печке! Докладываю, что нашел на Войтешской улице какое-то яичко.

– Так сунь его куда-нибудь, – говорит Поур, – и садись, я тебе расскажу, чего я натерпелся от этой поясницы!

Ну, поговорили мы с ним о том, о сем – уже и смеркаться стало, и вдруг слышим в углу какой-то хруст и треск. Зажгли мы свет, смотрим – а из яйца вылезает дракон. Не иначе, как жара подействовала! Ростом он был не больше, сказать, фокстерьера, но это был змей, мы это сразу поняли, потому что у него было семь голов. Тут бы никто не ошибся.

– Вот так номер, – сказал Поур, – что же нам с ним делать? На живодерню, что ли, позвонить, чтобы его забрали?

– Слышь-ка, Поур, – говорю ему, – дракон – животное очень редкое. Я думаю, надо в газету объявление дать. Хозяин отыщется.

– Ну ладно, – сказал Поур. – А только чем мы его пока будем кормить? Попробуем накрошить ему хлебца в молоко. Детишкам молоко всего полезнее!

Накрошили мы семь булок в семь литров молока. Поглядели бы вы, как наш драконенок накинулся на угощенье! Головы отталкивали друг друга от миски, рычали друг на друга и лакали так, что всю канцелярию обрызгали. Потом одна за другой облизнулись и легли спать. Тогда Поур запер змея в помещении, где лежали все утерянные и найденные в Праге вещи, и дал в газеты такое объявление:

«Щенок дракона, только что вылупившийся из яйца, найден на Войтешской улице. Приметы: семиголовый, в желтых и черных пятнах. Владельца просят обратиться в полицию, в отдел находок».

Когда поутру Поур пришел в свою канцелярию, он только и смог выговорить:

– Елки-палки, батюшки-светы, гром и молния, чтоб тебе провалиться, ни дна ни покрышки, будь ты проклят, чтобы не сказать большего!

Ведь этот самый змей за ночь сожрал все вещи, которые в Праге потерялись и нашлись: кольца и часы, кошельки, бумажники и записные книжки, мячи, карандаши, пеналы, ручки, учебники и шарики для игры, пуговицы, кисточки и перчатки и вдобавок все казенные папки, акты, протоколы, и подшивки, – словом, все, что было в канцелярии Поура, в том числе и его трубку, лопатку для угля и линейку, которой Поур линовал бумагу. Столько всего эта тварь съела, что стала вдвое больше ростом, а некоторым головам стало от этого обжорства даже плохо.

– Так дело не пойдет, – сказал Поур, – я такую скотину здесь держать не могу!

И он позвонил в Общество покровительства животным, чтобы вышеупомянутое Общество великодушно предоставило у себя место драконьему детенышу, как призревает оно бездомных собак и кошек.

– Пожалуйста, – отвечало Общество и взяло драконеныша в свой приют. – Только надо бы знать, – продолжало оно, – чем, собственно, эти драконы питаются. В учебниках биологии об этом ни звука!