Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Карел Чапек Собрание сочинений[1]1
  В настоящий том включены произведения Чапека, связанные с повседневным окружением человека, с его увлечениями и пристрастиями. Считая, что «нужно необыкновенно много обыденного, чтобы люди сблизились и поняли друг друга» [К. Čapek. Boží muka. Trapné povidký. Praha, 1958, s. 72.], он любил писать «о мелочах, о вещах повседневных и незаметных». Он был убежден, что «мир неизвестного начинается на подошвах наших сапог», что большое можно открыть и в малом, необыкновенное – в обыкновенном. Имея в виду эту особенность таланта писателя, Юлиус Фучик говорил, что он обладает даром двойного зрения.
  Многое в этом томе подсказано собственными хобби Чапека – его увлечениями садоводством, фотографией, кинологией, коллекционированием кактусов, ковров, картин и книг.
  Чапеку было свойственно внимание не только к малым вещам, но и к маленькому человеку, ребенку. Само наше нежное чувство ко всему малому он был склонен считать пережитком детства («Малое и большое»). Детская способность удивляться обыденному, одухотворять, как в сказке, природу и вещи, строить самые фантастические и часто наивно-комические предположения – характерные черты мировосприятия и художественной манеры Чапека-очеркиста. А в его сказках традиционные принцессы и разбойники, водяные и драконы живут рядом с самыми обыкновенными людьми: почтальонами, докторами, полицейскими – и в самом что ни на есть реальном и современном мире. Иронизируя над теми, кто упрекал его в том, что он тратит талант на повествование о кошках, щенках или цветах, Чапек писал, что «такая недостойная деятельность порою становится литературой мирового уровня» [K. Čapek. Poznámky o tvorbě. Praha, 1959, s. 98.]. Особое же значение он придавал ей, думая о детском читателе, которому адресованы «Девять сказок» и «Дашенька, или История щенячьей жизни». «Я… серьезно считаю, – утверждал он, – что не является чем-то недостойным писать для детей, но весьма недостойно писать для них плохо» [Там же, s. 100.].


[Закрыть]
Том шестой
Рассказы, очерки, сказки

Год садовода[2]2
  Чапек в шутку говорил, что начал заниматься садоводством, точно так же, как и фотолюбительством, дабы доказать родным и друзьям, что он не такой уж неловкий и неприспособленный к физическому труду человек. Однако он придавал этому и более серьезное значение: «Садик у вашего дома – это такое же свидетельство вашей культуры, как ваша квартира или ваша библиотека…» [К. Čapek. Věci kolem nás. Praha, 1970, s. 105.]. Вскоре он стал настолько знающим садоводом и коллекционером растений, что даже рецензировал специальные ботанические труды.
  С весны 1925 года Чапек печатает в газете «Лидове новины» юморески «Как разбивать сады» (19 мая 1925 г.), «Благодатный дождь» (31 мая 1925 г.), «О красотах осени» (10 ноября 1925 г.), «Почки» (2 апреля 1926 г.), «Об искусстве садовода» (25 апреля 1926 г.), «Семена» (23 июля 1926 г.), «Почва» (6 февраля 1927 г.), «Праздник» (1 мая 1927 г.), «Глава ботаническая» (7 августа 1927 г.), «Приготовления» (6 ноября 1927 г.), а 27 ноября 1927 года в той же газете публикует фельетон «Декабрь садовода», и затем каждый месяц, до 18 ноября 1928 года, Чапек помещает на ее страницах «месячный отчет» о жизни садовода, построенный на автобиографическом материале. Для первого книжного издания «Года садовода», которое вышло в 1929 году в пражском издательстве «Авентинум», были специально написаны главы «Как получается садовод», «Об огородниках», «О любителях кактусов», «О жизни садовода». Глава «О любителях кактусов» была опубликована 1 декабря 1928 года в журнале «Пестры тыден».


[Закрыть]
(рисунки Йозефа Чапека)
© Перевод Д. Горбова

Как разбивать сады

Есть несколько способов разбивать сады: лучший из них – поручить это дело садовнику. Садовник насажает вам всяких там жердей, прутьев и веников, называя их кленами, боярышником, сиренью, – древесными, кустарниковыми и прочими растительными видами. Потом станет рыться в земле, перевернет ее всю вверх тормашками и опять утрамбует, наделает из шлака дорожек, понатыкает в землю какой-то вялой ботвы, объявив ее многолетниками, посеет на месте будущего газона семян, называя их английским райграсом, полевицей, лисохвостом, гребенником, тимофеевкой, а потом уйдет, оставив сад бурым и голым, как в первый день творения. Только напомнит вам, чтобы вы каждый день всю эту глину тщательно поливали, а когда взойдет трава – велели привезти песку для дорожек. Ну, ладно.

Некоторые думают, что поливать сад очень просто, – особенно если есть шланг. Но скоро обнаруживается, что шланг – существо необычайно коварное и опасное, пока не приручен: он крутится, прыгает, изгибается, пускает под себя пропасть воды и с наслаждением полощется в грязи, которую сам развел: потом бросается на человека, который собрался поливать, и обвивается вокруг его ноги; приходится наступить на него; тогда он становится на дыбы и обвивается человеку вокруг поясницы и шеи; и пока схваченный его кольцами вступает с ним в единоборство, как со змеей, чудовище подымает кверху свое медное рыло, извергая мощную струю воды – прямо в окна, на свежевыстиранные занавески. Тут надо энергично схватить его за голову и потянуть что есть силы; бестия рассвирепеет и начнет струить воду уже не из рыла, а возле гидранта и откуда-то прямо из тела. На первый случай нужны трое, чтобы кое-как с ним справиться; все они покидают поле сражения мокрые, по уши в грязи. Что же касается сада, то местами он превратился в топкие лужи, а в других местах трескается от жажды.

Если вы будете совершать эту операцию каждый день, то через две недели вместо травы покажутся сорняки. Это – одна из тайн природы: отчего из самого лучшего семенного материала вместо травы вырастает какое-то буйное, колючее былье? Может быть, для того чтобы получился хороший газон, нужно сеять сорняки? Через три недели газон густо зарос чертополохом и всякой нечистью, ползучей либо уходящей корнями в землю на целый локоть. Станешь ее вырывать – она обламывается у самого корешка либо захватывает с собой целую груду земли. Выходит так: чем гаже поросль, тем она сильней цепляется за жизнь.

Между тем в результате некоего таинственного химического процесса шлак дорожек превратился в самую мазкую, липкую глину, какую только можно себе представить.

Но так или иначе, сорняки из газонов нужно выпалывать. Полешь, полешь, оставляя позади будущий газон в виде голой желтой глины, какой она была в первый день творения. Только в двух-трех местечках проступает что-то вроде зеленоватой плесени, что-то зыбкое, реденькое, похожее на пушок. Сомнений нет, это травка. Ты ходишь вокруг нее на цыпочках, отгоняешь воробьев. А пока таращишь глаза на землю, уже распустились первые листочки на кустах крыжовника и смородины: весна всегда подкрадывается незаметно.

И твое отношение к окружающему изменилось. Идет дождь – ты говоришь, что он поливает сад; светит солнце – оно это делает не просто так, а освещает сад; наступает ночь, ты радуешься, что наступил отдых для сада.

Придет день, когда ты откроешь глаза и увидишь: сад стоит зеленый, высокая трава сверкает росой, из гущи розового куста выглядывают тяжелые темно-красные бутоны. А деревья разрослись, стоят развесистые, тенистые, с пышными кронами, дыша ароматной прелью в сыром полумраке. И ты уже не вспомнишь о нежном, голом, буром садике тех дней, о робком пушке первой травки, о скудном проклевывании первых листочков, обо всей этой глинистой, бедной, трогательной красоте только что разбитого сада…

Ну, ладно; теперь надо поливать, полоть, выбирать из земли камни…

Как получается садовод

Вопреки ожиданиям садовод получается не из семени, черенка, луковицы, клубня или путем прививки, а в результате опыта, под влиянием среды и природных условий.

В детстве я относился к отцовскому саду недоброжелательно, даже вредительски, так как мне запрещалось ходить по клумбам и рвать незрелые плоды. Ну вот как Адаму в раю было запрещено ходить по грядкам и срывать плоды с древа познания добра и зла, оттого что они были еще незрелые; но Адам – совсем как мы, дети, – нарвал себе незрелых плодов, за что и был изгнан из рая. И с тех пор плоды древа познания остаются и останутся впредь незрелыми.

Пока человек в цвете молодости, он думает, что цветы – это что-то такое, что вдевают себе в петлицу и преподносят девушкам. Он не имеет ни малейшего представления о том, что цветы – нечто зимующее, требующее окапывания, унавоживания, поливки, пересаживания, подрезки, подстрижки, подвязывания, удаления сорняков и плодников, засохших листьев, тлей и грибка. Вместо того чтобы перекапывать клумбы, он бегает за девушками, тешит свое тщеславие, пользуется благами жизни, которые созданы не им, – вообще ведет себя как разрушитель. Для того чтобы стать садоводом-любителем, нужно достичь известной зрелости, так сказать, отцовского возраста. Кроме того, нужно иметь свой сад. Разбить его обычно поручают садовнику-профессионалу, с тем чтобы ходить туда после работы – любоваться цветочками и слушать пенье птичек. Но в один прекрасный день захочется и самому посадить цветок: у меня так было раз с заячьей лапкой. При этом – через какую-нибудь царапину или еще как – в кровь тебе попадет немножко земли, а с ней – нечто вроде инфекции, или отравы, – и стал человек отчаянным садоводом. Коготок увяз – всей птичке пропасть.

А иногда садовод получается в результате заразы, занесенной от соседей. Увидел ты, скажем, что у них смолка зацвела. «Черт возьми! – думаешь. – А почему бы ей не цвести и у меня? Еще лучше расцветет!» С этого момента садовод становится все больше и больше рабом своей страсти, питаемой дальнейшими успехами и подстегиваемой дальнейшими неудачами. В нем зарождается коллекционерский азарт, побуждающий его выращивать все растения по алфавиту – от Acaen'ы до Zauschneri'и; а впоследствии развивается фанатизм специалиста, превращающий человека, до тех пор вполне вменяемого, в розомана, георгиномана или какого-нибудь другого исступленного маньяка…

А иные, став жертвой страсти к декорированию, беспрестанно перестраивают, перепланируют свой сад, подбирают оттенки, перегруппировывают кусты, и подстрекаемые так называемым творческим беспокойством, не дают ничему стоять и расти на своем месте. Пусть никто не думает, будто садоводство – занятие буколическое и располагающее к размышлениям. Это – ненасытная страсть, как все, за что ни возьмется человек обстоятельный.

Скажу еще, как узнать настоящего садовода.

– Обязательно приходите ко мне, – говорит он. – Я хочу показать вам свой сад.

Вы пришли к нему, чтобы сделать ему приятное, и обнаруживаете его заднюю часть, воздвигающуюся где-то между многолетниками.

– Иду, – кидает он через плечо. – Только посажу вот.

– Ради бога, не беспокойтесь – любезно отвечаете вы.

Через какое-то время он, видимо, кончил сажать, во всяком случае, выпрямился, испачкал вам руку и, весь сияя гостеприимством, говорит:

– Пойдемте, я покажу вам. Садик небольшой, но… Минуту! – прерывает он сам себя и, наклонившись над куртиной, выдергивает несколько травинок. – Идем. Я покажу вам Dianthus Musalae[3]3
  гвоздику Мусаля (лат.)


[Закрыть]. Что-то особенное… Господи, забыл здесь разрыхлить!

Спохватившись, он опять начинает рыться в земле.

Через четверть часа выпрямляется снова.

– Да, да, – говорит он. – Я хотел показать вам свои колокольчики, Campanula Wilsonae[4]4
  колокольчик Вильсона (лат.)


[Закрыть]. Это самые лучшие, какие только… Погодите, только подвяжу вот этот Delphinium[5]5
  шпорник, дельфиниум (лат.)


[Закрыть]…

Подвязав, он вспоминает:

– Ах да, вы хотите посмотреть на Erodium[6]6
  журавельник (лат.)


[Закрыть]. Минутку, – уже снова ворчит он. – Надо пересадить эту астру: ей тут тесно.

Тут вы уходите на цыпочках, предоставляя его задней части возвышаться среди многолетников.

Встретив вас еще раз, он опять скажет вам:

– Обязательно приходите посмотреть: у меня расцвела пернецианская роза. Бесподобно! Придете? Только без обмана!

Что ж, ладно. Давайте навещать его: посмотрим, как протекает его год.

Январь садовода

«Даже в январе нельзя сидеть сложа руки», – говорится в пособиях по садоводству. И это на самом деле так, потому что в январе садовод главным образом ухаживает за погодой.

Погода вообще – дело хитрое: она никогда не бывает такой, как надо. У нее всегда – то перелет, то недолет. Уровень температуры никогда не соответствует среднему за сто лет: обязательно хоть на пять градусов, да выше или ниже. Осадки – то на десять миллиметров ниже нормального, то на двадцать миллиметров выше; коли не сушь, так сырость.

И если даже люди, которым, в общем, до всего этого дела нет, имеют столько оснований жаловаться на погоду, то как же должен чувствовать себя садовод! Выпадет мало снегу, садовод с полным правом сетует на его недостаток; навалит много – становится страшно, как бы он не обломил ветви у стальника и рододендронов. Совсем нет снега – опять беда: губительны сухие морозы. Настанет оттепель – садовод проклинает сопровождающие ее безумные ветры, у которых скверная привычка раскидывать хвойные и другие покрытия по саду; да еще, того гляди, – чтоб им пусто было! – какое-нибудь деревце ему поломают. Начнет вдруг в январе светить солнце, садовод хватается за голову: кусты раньше времени нальются соком. Дождь пойдет – тревога за альпийские растения; сухо – сердце сжимается при мысли о рододендронах и андромедах. А ведь ему так мало надо: просто – с первого до тридцать первого января ноль целых девять десятых градуса ниже нуля, сто двадцать семь миллиметров снежного покрова (легкого и по возможности свежего), преобладание облачности, штиль либо умеренный ветер с запада; и все в порядке. Но не тут-то было: о нас, садоводах, никто не думает, никто не спрашивает, как нам надо. Оттого и идет все вкривь и вкось на этом свете.

Хуже всего садоводу в морозы без снега. Тогда земля затвердевает и сохнет с каждым днем, с каждой ночью все глубже и глубже. Садовод думает о корешках, замерзающих в земле, мертвой и твердой, как камень; о ветках, пронизываемых насквозь сухим ледяным ветром; о мерзнущих почках, в которые растение упаковало осенью все свои пожитки. Если бы садовод знал, что это поможет, он надел бы на свой падуб собственный пиджак, а на можжевельник – брюки. Ради тебя я с удовольствием сниму свою рубашку, понтийская азалийка; тебя, хейхера, я накрою своей шляпой; а для тебя красноглазка, остаются только мои носки; вот возьми, пожалуйста.

Существуют разные уловки, как поладить с погодой и повлиять на нее. Например, как только я решусь надеть на себя все, что у меня есть самого теплого из одежды, так сейчас же становится тепло. Точно так же наступает оттепель, если соберется компания для лыжной экскурсии в горы. И когда кто-нибудь напишет газетную статью, где говорится о морозе, о здоровом румянце на лицах, о хороводах конькобежцев на катках и других явлениях такого рода, то едва эту статью начнут набирать в типографии – опять-таки сразу наступает оттепель, и люди читают статью, а на дворе снова мокреть, дождь и термометр показывает восемь выше нуля. И читатель говорит, что в газетах все врут, морочат голову; ну вас с вашими газетами!

Наоборот, проклятия, упреки, заклинания, воздевание рук, восклицания «брр!» и прочие магические действия на погоду влияния не оказывают.

Что касается январской растительности, то самой примечательной ее разновидностью являются так называемые цветы на стеклах.

Для пышного их расцвета требуется, чтобы у вас в комнате надышали хоть немного водяных паров; если же воздух совершенно сух, вы не выведете на окнах самой жалкой елочки, не говоря уже о цветах. Далее, необходимо, чтобы в окне была где-нибудь щель, откуда дует: именно тут и распускаются цветы из льда.  Лучше всего они цветут у бедняков: у богатых окна закрываются слишком плотно.

В ботаническом отношении цветы из льда отличаются тем, что это, собственно говоря, не цветы, а просто ботва. Ботва, напоминающая цикорий, петрушку и листья сельдерея; затем – всевозможные лопухи из семейства Cynarocephalae, Carduaceae, Dipsaceae, Acanthaceae, Umbelliferae и проч., ее можно также сравнить с такими видами, как остропестр или волчец, скерда, осот, нотабазис, синеголовник, мордовник, чертополох, ворсянка, репейник, дикий шафран, борщевик и еще некоторыми колючими растениями, с перистыми, зубчатыми, раздвоенными, кружевными, фестончатыми и бахромчатыми листьями; иногда она похожа на ветви папоротника или листья пальм, иногда на иглы можжевельника; но цветов не имеет.

Итак, пособия по садоводству утверждают, – видимо, для утешения, – что «даже в январе садоводу нельзя сидеть сложа руки». Прежде всего будто бы можно обрабатывать почву, которая будто бы крошится от мороза. И вот уже на Новый год садовод кидается в сад – обрабатывать почву.  Он набрасывается на нее с заступом; после напряженных усилий ему удается сломать заступ, потому что земля тверда, как корунд. Он продолжает свои попытки, вооружившись мотыгой; в результате его упорства у мотыги переламывается рукоять. Он хватает кирку и при помощи ее повреждает луковицы тюльпанов, которые сам посадил осенью. Остается одно средство: пустить в ход молоток и долото; но этот способ обработки почвы очень медленный и скоро надоедает. Неплохо бы, пожалуй, разрыхлять ее динамитом, но у садоводов редко бывает динамит. Ладно, предоставим это дело оттепели.

Да вот и она. И садовод спешит в сад, чтобы завершить обработку почвы. Через некоторое время он тащит ее к себе в дом, налипшую на сапоги, так как сверху она оттаяла. Тем не менее он делает радостное лицо и твердит, что земля уже раскрывается. Нужно только «произвести кое-какие подготовительные работы к наступающему сезону».

«Если у тебя в подвале сухо, приготовь цветочной земли, хорошенько смешай ее с прелыми листьями, компостом, перегнившим коровьим навозом и добавь немного песку». Превосходно! Только вот беда: в подвале – кокс и уголь; всюду эти женщины насуют своей домашней дребедени!.. Разве что в спальне чернозему навалить…

«Используй зимнее время для ремонта бельведерчика, павильончика, беседки». Правильно; только нет у меня ни бельведерчика, ни павильончика, ни беседки. «И в январе можно класть дерн…» Было бы куда; может, в прихожей или на чердаке? «Главное, следи за температурой в оранжерее». И рад бы следить, да оранжереи нету… От всех этих пособий по садоводству мало толку.

Так что выходит: ждать и ждать. Господи, какой январь длинный! Поскорей бы февраль…

– Думаешь, в феврале уже можно что-нибудь делать в саду?

– Ну, не в феврале, так хоть в марте.

И вдруг, совершенно неожиданно для садовода, без того, чтобы он пальцем пошевелил, у него в саду распускаются крокусы и подснежники.

Семена

По мнению одних, в землю надо вносить древесный уголь, тогда как другие это оспаривают; некоторые рекомендуют немного желтого песку – на том основании, будто бы в нем содержится железо; но другие от этого предостерегают – и как раз из тех соображений, что в нем содержится железо. Одни считают необходимым чистый речной песок, другие – обыкновенный торф, третьи – древесные опилки. Короче говоря, подготовка почвы к посеву представляет собой великую тайну и колдовской обряд. К почве надо подбавлять мраморной пыли (но где ее взять?), трехлетнего коровьего навоза (причем неясно, идет ли речь о навозе коров-трехлеток или о навозе, пролежавшем три года), щепотку свежей кротовины, толченной в порошок, необожженного кирпича, лабского (ни в коем случае не влтавского) песка, трехлетней парниковой земли, да еще, пожалуй, перегноя золотого папоротника и горсть земли с могилы повешенной девушки. Все это надо хорошенько смешать (в новолуние, полнолуние или в ночь под Филиппа и Иакова, на это в садоводческой литературе нет указаний), и когда вы насыплете этой чудодейственной земли в цветочные горшки (вымоченные в воде, простоявшей три лета на солнце, причем на дно каждого надо положить вываренный черепок и кусок древесного угля, против чего, впрочем, некоторые авторитеты возражают), когда вы все это проделаете, соблюдая при этом сотню предписаний, в корне друг другу противоречащих, чем весь этот обряд до крайности осложняется, можете приступить к делу, то есть к посеву.

Что касается семян, то некоторые из них похожи на нюхательный табак, другие на светленькие, бледные гниды, третьи на блестящих темно-коричневых блох без ножек. Есть среди них плоские, как монетки, круглые, будто налитые, тонкие, как иголки; есть крылатые, колючие, пушистые, голые и волосатые; крупные, как прусаки, и мелкие, как пылинки в солнечном луче. Могу засвидетельствовать, что каждый вид отличается от другого и все вызывают удивление: жизнь сложна. Из того вон большого хохлатого страшилища должна появиться низенькая, сухая колючка, а из этой желтой гниды будто бы подымется огромный толстый котиледон. Что тут скажешь? Просто не верится.

Ладно, вы посеяли? Поставили горшки в тепловатую воду и накрыли их стеклом? Занавесили окна, чтобы не било солнце, и закрыли их, чтобы в комнате установилась парниковая сорокаградусная температура? Все в порядке. Теперь для каждого посеявшего наступает пора энергичной напряженной деятельности, то есть ожидания. Обливаясь потом, без пиджака и жилетки, затаив дыхание, склоняется ожидающий над своими цветочными горшками, словно вытягивая взглядом ростки, которые вот-вот должны пробиться.

Первый день нет ни малейших признаков всходов; и ожидающий всю ночь ворочается с боку на бок на постели, томясь в ожидании утра.

На другой день таинственная почва порождает пятнышко плесени. И ожидающий уже радуется, видя в этом пятнышке первый след жизни.

На третий день вылезает что-то на длинной белой ножке и начинает расти как сумасшедшее. Ожидающий начинает чуть не громко ликовать – дескать, вот оно! – и беречь этот первый маленький побег как зеницу ока.

На четвертый день, когда росточек невероятно вытянулся вверх, в душу ожидающего закрадывается тревога: уж не сорняк ли какой? Вскоре обнаруживается, что опасение не лишено оснований. Это первое, появившееся в горшке, длинное, тонкое растение неизменно оказывается сорняком. Тут, видимо, какой-то закон природы.

Но вот примерно на восьмой день, а то и позже, вдруг ни с того ни с сего, в какой-то не поддающийся учету, таинственный момент (так как никто никогда этого не видел и не наблюдал), тихонько раздвигается земля и появляется на свет первый росток. Я всегда думал, что былинки прорастают из семени либо вниз корешком, либо вверх, как картофельная ботва. Оказывается, ничего подобного. Почти каждая былинка растет кверху под своим семенем, приподнимая его своей верхушкой, как шапочку на голове. Представьте себе, если бы ребенок рос, держа на голове родную мать. Это просто чудо природы; и такой атлетический трюк производит почти каждый росток: подымает семя вверх все смелее и смелее, до тех пор пока в один прекрасный день не уронит или не отбросит его и не станет после этого голый и хрупкий, коренастый или тщедушный, и на макушке у него два этаких смешных листочка; а между двух этих листочков показывается потом…

Что? Этого я вам сейчас не скажу. Рано. Пока – только два листочка на бледном стебельке, но это так удивительно, и столько в этом разнообразия: у каждого растеньица по-своему… Так что я хотел сказать? Ах да, ничего особенного: только то, что жизнь гораздо сложней, чем это можно себе представить.

Февраль садовода

В феврале садовод продолжает работы, начатые в январе, – а именно, главным образом ухаживает за погодой. Дело в том, что февраль – время опасное, угрожающее садоводу бесснежными морозами, солнцем, сыростью, сушью и ветрами.  Этот самый короткий месяц в году – какой– то заморыш среди других месяцев, недоношенный, високосный, вообще не солидный – выделяется среди них своими коварными проделками. С ним держи ухо востро! Днем выманит на свет божий почки на кустах, а ночью сожжет их морозом; одной рукой гладит нас, а другой – щелкает по носу. Черт его знает, почему в високосные года именно этому вертлявому, катаральному, лукавому месяцу-коротышке прибавляют один день; уж лучше прибавлять день чудному месяцу маю: пускай будет тридцать два. Вот это дело! С какой стати нам, садоводам, страдать?

Следующей сезонной работой в феврале является подстерегание первых признаков весны. Садовод ни во что не ставит ни первых майских жуков, ни первых бабочек, которые обычно возвещают весну на страницах газет: во-первых, майские жуки ему вообще ни к чему, а во-вторых, первой бабочкой обычно является последняя, прошлогодняя, забывшая умереть. Первые признаки весны, взыскуемые садоводом, более надежны. Они – следующие:

1. Крокусы, появляющиеся у него в траве в виде крепких, упругих остроконечных шишечек; в один прекрасный день такая шишечка вдруг лопнет (при этом еще никто никогда не присутствовал) и превратится в пучок красивых зеленых листиков. Это и есть первый признак весны. Затем:

2. Садоводческие прейскуранты, которые приносит ему почтальон. Хотя садовод знает их наизусть (подобно тому как «Илиада» начинается словами: «Менин аэйде, теа»[7]7
  «Гнев, о богиня, воспой» (древнегреч.)


[Закрыть], так и эти каталоги начинаются всегда одинаково: «Acaena, Acantholimon, Acanthus, Achillea, Aconitum, Adenophora, Adonis» и т. д., так что любой садовод отбарабанит вам, как из пулемета), тем не менее, он снова внимательно прочитывает их – от Асаеn'ы до Yucc'и – в мучительном раздумье, что бы еще заказать.

3. Следующий вестник весны – подснежники; сперва это выглядывающие из-под земли бледно-зеленые острия, которые затем расщепляются на два толстых листка-семядоли, – и готово. Затем, иной раз уже в начале февраля, это превращается в цветок, и уверяю вас: никакая пальма первенства, никакое древо познания, никакие лавры победные не превосходят красотой своей этой хрупкой белой чашечки на бледном стебельке, качающейся на холодном ветру. 4

4. Верным признаком весны являются также соседи.  Как только они высыпают на свои участки с заступами и мотыгами, ножницами и лыком, краской для деревьев и всякими порошками для грунта, опытному садоводу сразу понятно: близко весна. Он надевает старые брюки и, в свою очередь, устремляется в сад с заступом и мотыгой, чтобы его соседи тоже узнали о приближении весны и сообщили эту радостную новость дальше, через забор.

Земля уже раскрывается, но еще не пускает зеленого листка, можно еще брать ее такою, как она есть: голой, полной ожидания. Это еще пора унавоживания и копки, планирования и дренирования, рыхления и внесения смесей.

В это время садовод замечает, что почва у него слишком плотная, слишком вязкая или слишком песчаная, слишком кислая или слишком сухая, – короче говоря, в нем просыпается страстное желание как-то ее улучшить. Почву можно улучшать тысячью способами; к несчастью, большинство их недоступно садоводу. В городе не так-то легко иметь у себя дома голубиный помет, прелые листья бука, истлевший коровий навоз, старую штукатурку, старый торф, лежалую дерновину, сухую кротовину, лесной перегной, речной песок, прудовой ил, землю из-под зарослей вереска, древесный уголь, древесную золу, костную муку, роговые опилки, старую навозную жижу, лошадиный помет, известь, торфяной мох, труху от гнилого пня и прочие питательные, разрыхляющие, благотворные вещества, не считая еще доброй тысячи азотистых, магнезийных, фосфатных и всяких других удобрений.

Иной садовод готов хранить, перебирать и компостировать все эти облагороженные почвочки, примеси, навозики, да беда в том, что у него в саду не останется тогда места для цветов. Так что он улучшает почву как может: собирает дома яичную скорлупу, жжет кости, остающиеся от обеда, прячет свои состриженные ногти, выметает из печки сажу, выбирает из лохани песок, на улице натыкает на палку прекрасное лошадиное яблоко и заботливо зарывает все это в землю у себя в саду; потому что это – субстанции рыхлые, повышающие температуру и утучняющие. Все на свете либо годится для почвы, либо нет. Только малодушный стыд мешает садоводу пойти на улицу собирать оставленное лошадьми; но при виде славной кучки навоза на мостовой он непременно вздохнет по этой божьей благодати.

Представить себе только, какие горы навоза громоздятся на крестьянских дворах!.. Я знаю, есть всякие порошки в жестяных банках; ты можешь купить себе каких только вздумаешь солей, экстрактов, шлаков, всякой муки. Можешь прививать почве разные бактерии; можешь обрабатывать ее в белом халате, будто какой-нибудь доцент университета либо фармацевт. Все это ты можешь делать, городской садовод. Но как представишь себе этакую коричневую гору жирного навоза на крестьянском дворе!..

Однако, к вашему сведенью, подснежники уже цветут; цветет и гамамелис желтыми звездочками, и на чемерице набухли бутоны. А если вы всмотритесь как следует (затаив при этом дыхание), так найдете почки и ростки на всем. Тысячекратным тоненьким пульсированием проступает жизнь из земли. Мы, садоводы, уже не пропадем: уже наливаемся новым соком.