Текст книги "Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)

L

Машина остановилась в сумрачной лесистой долине. Прокоп разглядел в темноте массивные копры и терриконы.

– Вот и приехали, – буркнул Дэмон. – Это мой рудник и заводишко; грошовое предприятие. Ну, вылезайте!

– Оставить ее здесь? – негромко спросил Прокоп.

– Кого? Ах да, вашу красавицу… Разбудите, мы здесь заночуем.

Прокоп вышел из машины, осторожно вынес девушку на руках.

– Куда ее положить?

Дэмон отпирал дверь угрюмого дома.

– Что? Погодите, здесь у меня несколько комнат. Положите… Впрочем, я сам вас отведу.

Он зажег свет и повел Прокопа по нетопленным конторским коридорам; наконец вошел в одну дверь, повернул выключатель. Они оказались в скверной непроветренной комнате; у стены стояла неубранная кровать, жалюзи на окнах были спущены.

– Ага, – проворчал Дэмон, – видно, тут ночевал… один знакомый. Не очень-то здесь уютно, не правда ли? Да что с холостяка взять… Положите ее на постель.

Прокоп бережно опустил тихонько дышащий сверток. Дэмон зашагал по комнате, потирая руки.

– Теперь сходим на нашу станцию. Она там, на холме, в десяти минутах ходьбы. Или хотите остаться здесь? – Он подошел к спящей девушке, откинул угол меха, обнажив ее ноги выше колен.

– Красивая, правда? Жаль, что я так стар…

Прокоп нахмурился, прикрыл ноги.

– Покажите мне вашу станцию, – сухо сказал он.

Губы Дэмона дрогнули в усмешке.

– Пойдемте.

Он повел Прокопа через двор. В машинном отделении горел свет, пыхтели машины, по двору бродил кочегар в рубашке с засученными рукавами, курил трубочку. Вверх по откосу тянулась подвесная дорога для вагонеток с рудой, ее поперечины вырисовывались мертво, как ребра древнего ящера.

– Пришлось закрыть три шахты, – рассказывал Дэмон. – Оказались нерентабельны. Давно бы все продал, если б не станция. Идите сюда.

По крутой тропинке он стал подниматься в гору, поросшую лесом; Прокоп следовал за ним по звуку шагов – стояла непроглядная тьма; временами с веток елей скатывались тяжелые капли. Дэмон остановился, с трудом перевел дух.

– Старость, – проговорил он. – Дыхание уже не то. Приходится все больше и больше надеяться на других… Сегодня на станции никого нет; телеграфист остался там, с ними… Но все равно; пойдемте!

Вершина холма была разрыта, как поле боя: брошенные копры, тросы, огромные отвалы пустой породы; и на верхушке самого высокого отвала – деревянное строение с антеннами.

– Это и есть… станция, – пропыхтел совсем задохнувшийся Дэмон. – Она стоит… на сорока тысячах тонн магнитной руды. Естественный конденсатор, понимаете? Весь холм – огромная сеть проводов. Когда-нибудь расскажу вам подробнее. Помогите мне взобраться.

Они вскарабкались по сыпкой тропинке; крупный щебень с шорохом скатывался из-под ног; но вот наконец и станция…

Прокоп остановился как вкопанный, не веря собственным глазам: да ведь это – его лаборатория, оставленная в поле над Гибшмонкой! Вот и некрашеная дверь, несколько более светлых досок после починки, сучки, похожие на глаза… Ничего не понимая, Прокоп провел рукой по косяку: конечно, вот он, ржавый согнутый гвоздь,

Прокоп сам когда-то вбил его!

– Откуда это здесь? – еле слышно пролепетал Прокоп.

– Что «это»?

– Этот домик?

– А, он здесь уже много лет, – равнодушно проговорил Дэмон. – А что такого?

– Ничего.

Прокоп обошел вокруг домика, ощупывая стены, окна. Ну да, вот трещина в доске, разбитое стекло в раме; здесь выпал сучок, так и есть, и дырка изнутри заклеена бумагой. Дрожащей рукой водил он по знакомым убогим приметам; все так, как было, все так…

– Ну, осмотрели? – подал голос Дэмон. – Отоприте, ключ у вас.

Прокоп сунул руку в карман. Конечно, вот он, ключ от его старой лаборатории… той, что осталась дома; вставил ключ в висячий замок, отомкнул, вошел внутрь, и – как дома – машинально протянул руку влево, повернул выключатель, у которого был гвоздик вместо головки – как там, дома. Дэмон вошел следом. Боже, вот и моя койка, до сих пор не постланная: мой умывальник, кувшин с отбитым краем, губка, полотенце, все… Прокоп посмотрел в угол – тут и старая чугунная печурка, и труба, подвязанная проволокой, ящик с угольной крошкой, а там – продавленное колченогое кресло, из сиденья торчат волос и пружины. А вот и щель в полу, и прожженная половица, и шкаф, платяной шкаф… Он открыл дверцу; в шкафу висели чьи-то измятые брюки.

– Неказисто здесь, – заметил Дэмон. – Наш телеграфист такой… в общем, чудак. А что вы скажете насчет аппаратов?

Прокоп, которого не покидало ощущение, будто он все это видит во сне, повернулся к столу. Нет, этого у него не было, тут что-то совсем другое: вместо химической утвари на одном конце стола стояла двенадцатиламповая корабельная радиостанция; рядом лежали наушники, приемник, конденсаторы, вариометр, регулятор, под столом находился обыкновенный трансформатор; а на другом конце…

– Это, первое, – нормальная станция, для обычных разговоров, – объяснил Дэмон, – а второе и есть наш передатчик затухающих искр. С его помощью мы посылаем антиволны, противотоки, искусственные магнитные бури – назовите как хотите. Вот и вся наша тайна. Вы разбираетесь в таких вещах?

– Нет. – Прокоп мельком осмотрел аппарат, подобного которому никогда не видал.

В аппарате было множество сопротивлений, проволочная сетка, нечто вроде катодной трубки, потом еще какие-то изолированные барабаны, странный когерер, реле и клавиатура с кнопками контактов; Прокоп не мог понять, как все это действует. Он оставил аппарат и взглянул на потолок – нет ли на нем, как дома, того же странного пятна, которое всегда напоминало ему голову старика. Да, есть, есть! И – вон зеркальце с отбитым уголком…

– Как вам нравится аппарат? – спросил Дэмон.

– Он… э-э… это ведь первая конструкция, правда? Он еще слишком сложен.

Тут на глаза ему попалась фотография, прислоненная к какой-то индукционной катушке. Прокоп взял снимок в руки; на нем было изображено ошеломляюще прекрасное девичье лицо.

– Кто это? – хрипло спросил он.

Дэмон заглянул через его плечо.

– Неужели не узнаете? Да ведь это ваша красавица, которую вы сами привезли сюда в объятиях. Великолепна, правда?

– Как попал сюда снимок?

Дэмон ухмыльнулся.

– Вероятно, ее обожает наш телеграфист… Не сочтите за труд включить вон тот контакт… Тот большой рычажок… Наш телеграфист – вы его не заметили? Сидел на первой скамье, сморщенный такой человечек…

Прокоп бросил карточку на стол, включил контакт. По проволочной сетке пробежала голубая искра. Дэмон поиграл пальцами на клавиатуре – и весь аппарат начал фосфоресцировать короткими синими вспышками.

– Так… – удовлетворенно вздохнул Дэмон, неподвижно вглядываясь в пучки искр.

Прокоп снова порывисто схватил фотографию. Ну, конечно, разумеется, это – та девушка, что спит внизу; нет никакого сомнения. Но если… если б на ней была вуаль, и горжетка, горжетка в капельках дождя, до самых губ и перчатки… Прокоп стиснул зубы. Не может быть, чтоб она была так похожа на ту! Сощурил глаза, стараясь удержать ускользающий образ, – и опять увидел девушку под вуалью, она прижимает к груди запечатанный пакет, и – вот сейчас поднимет на него чистый, полный отчаяния взор…

Вне себя от волнения, Прокоп сравнивал фотографию с неуловимым образом. Господи, как же она, собственно, выглядела? Да ведь я не знаю! – кольнул испуг. Знаю только – лицо ее закрывала вуаль, и оно было прекрасно. Прекрасное лицо под вуалью – и больше я ничего, ничего не видел. А этот, этот снимок, большие глаза и рот, строгий и нежный – неужели это та, та самая, что спит внизу? У нее ведь раскрытые губы, раскрытые грешные губы, и волосы растрепаны, и смотрит она не так, смотрит совсем не так… Вуаль в дождевых капельках стояла у Прокопа перед глазами, застилая все. Да нет, ерунда; и на снимке – совсем не та девушка, что спит внизу, и не похожа вовсе. На снимке – лицо той, под вуалью, что пришла к нему в беде и горе; ее лоб спокоен, а в глазах – скорбная тень; и к губам льнет вуаль, густая вуаль с росинками дыхания… Почему она не подняла тогда вуаль, чтоб я мог узнать ее!

– Пойдемте, я вам что-то покажу, – прервал его мысли Дэмон и потащил Прокопа наружу.

Они стояли на вершине отвала; под ногами их простерлась необъятная темная спящая земля.

– Смотрите туда. – Дэмон показал рукой на горизонт. – Не видите ничего?

– Ничего. Впрочем, нет, вижу – огонек. Слабое зарево.

– Знаете, что это такое?

Раздался еле слышный гул, словно ветер промчался в ночи.

– Готово! – торжественно произнес Дэмон и обнажил голову. – Good night[165]165
  Спокойной ночи (англ.)


[Закрыть], друзья.

Прокоп вопросительно посмотрел на него.

– Не поняли? – сказал Дэмон. – До нас только теперь донесся звук взрыва. Пятьдесят километров по прямой. Точно две с половиной минуты.

– Какой взрыв?

– Кракатит. Эти болваны понабивали его в спичечные коробки. Полагаю, теперь-то они нас больше беспокоить не будут. Мы созовем новый съезд… выберем новый комитет…

– Вы… вы их…

Дэмон кивнул.

– С ними нельзя было работать. Уверен, они до последней минуты пререкались из-за тактики. Скорее всего там теперь горит.

На горизонте виднелось лишь слабенькое багровое зарево.

– Там остался и изобретатель нашей станции. Все там остались. Так что теперь вы все возьмете в свои руки… Послушайте только, как тихо. А ведь отсюда, из этих проводов посылается в пространство беззвучная и точная канонада. Сейчас мы остановили работу всех радиостанций, и у радистов стоит в ушах треск – крах, крах! Пусть бесятся. А тем временем в Гроттупе господин Томеш бьется, стараясь добыть кракатит. Никогда он его не добудет. Но если даже – если сумеет, о! – в тот же миг, когда под его руками произойдет соединение, настанет конец… Так что работай, моя станция, рассылай потихоньку искры, бомбардируй вселенную! Никто, никто, кроме вас, не станет хозяином кракатита. Теперь только вы, вы один, единственный… – Дэмон опустил руку на Прокопово плечо, молча обвел другой рукой широкий круг, словно показывая: весь мир.

Ночь была беззвездна и пустынна; лишь на горизонте низко полыхал огненный потоп.

– А-а, устал, – зевнул Дэмон. – Славный был денек. Пойдемте вниз.

LI

Дэмон торопился домой.

– Где, собственно, находится Гроттуп? – неожиданно спросил Прокоп, когда они уже спустились с холма.

– Идемте, я покажу вам, – отозвался Дэмон.

Они зашли в контору рудника, и Дэмон подвел Прокопа к карте на стене.

– Вот здесь. – Он ткнул в карту длинным ногтем, подчеркнул маленький кружочек… – Пить не хотите? Согреетесь.

Он налил в рюмки себе и Прокопу жидкость, черную, как смола.

– Ваше здоровье!

Прокоп глотнул залпом и задохнулся: жидкость была как расплавленный металл и горше хинина; голова мгновенно пошла кругом.

– Больше не желаете? – оскалил Дэмон желтые зубы. – Жаль. Не хотите заставлять ждать свою красотку, а? – Сам он пил рюмку за рюмкой; глаза вспыхивали зеленым огнем, его обуял приступ болтливости, но язык постепенно коснел. – Слушайте, вы молодец! – заявил он. – Завтра беритесь за дело. Старый Дэмон сделает для вас все, что придет вам в голову… – Тут он неуклюже поднялся, поклонился Прокопу в пояс. – Теперь все в порядке. И еще… по-погодите…

Он начал путать все языки мира; насколько Прокоп мог понять, Дэмон изрекал грубейшие непристойности; потом затянул какую-то пошлую песенку, задергался, как в припадке падучей, теряя сознание; на губах у него выступила желтая пена.

– Эй, что с вами? – крикнул Прокоп, встряхивая Дэмона.

Тот с трудом открыл бессмысленные остекленевшие глаза.

– Что… что? – забормотал он, приподнялся, вздрогнул. – Ага, я… я… Это ничего, – потер себе лоб, судорожно зевнул. – Да, да, я провожу вас в вашу комнату, ладно?

Его татарское лицо покрылось безобразной синевой и опало, как пустой мешок; он двинулся к двери, шатаясь, словно ноги отказывали ему.

– Идемте же!

Он пошел прямо в комнату, где они оставили спящую девушку.

– А-а, красавица проснулась! – крикнул он на пороге. – Входите, пожалуйста!

Девушка стояла на коленях перед печкой; она, видимо, только что затопила и теперь смотрела на потрескивающие дрова.

– Ого, как прибрала! – с ноткой признательности протянул Дэмон.

И в самом деле, комнату проветрили, удивительным образом исчез неприятный беспорядок; теперь все тут было просто и мило, как у мирного домашнего очага.

– Смотри-ка, на что ты способна! – удивлялся Дэмон. – Пора у же тебе бросить якорь, девица!

Она встала, густо покраснела и смутилась.

– Ну-ну, не робей! Этот камарад тебе нравится, правда? – осклабился Дэмон.

– Нравится, – просто ответила она и пошла закрыть окно и спустить жалюзи.

От печки по светлой комнате разливалось тепло.

– Хорошо тут у вас, дети, – одобрил Дэмон, грея руки у печки. – Так бы и остался с вами.

– Нет уж, уходи, – быстро возразила она.

– Сейчас, голубушка, – почему-то по-русски ответил Дэмон, ухмыляясь. – Мне… тоскливо мне без людей. Смотри-ка, а приятель твой молчит, как убитый. Постой, сейчас я его уговорю…

Она вдруг вспыхнула:

– Нечего его уговаривать! Пусть будет какой есть!

Дэмон поднял мохнатые брови, изображая преувеличенное изумление:

– Что-о-о? Да ты уж… не влюби…

– А тебе какое дело? – перебила она, блеснув глазами. – Кому ты тут нужен?

Он беззвучно захохотал, прислонясь к печке.

– Знала бы ты, как это тебе к лицу! Ах, девка, девка, значит, и на тебя нашло всерьез? А ну, покажись!

Он хотел взять ее за подбородок – она отшатнулась, бледнея от гнева, оскалилась.

– Оставьте ее, – резко сказал Прокоп.

– Что? Даже кусаться готова? С кем же это ты вчера опять была, что так… Ага, вспомнил: с Россо, верно?

– Неправда! – крикнула она со слезами в голосе.

– Ну-ну, это я просто так, – примирительно проворчал Дэмон. – Ладно, не буду вам мешать. Доброй ночи, дети.

Он, пятясь, прижался к стене и, прежде чем Прокоп поднял глаза, исчез.

Прокоп придвинул стул к гудящей печке, засмотрелся в огонь; даже не оглянулся на девушку. Только слышал, как она нерешительно, на цыпочках, ходит по комнате, что-то запирает, устраивает; но вот больше делать нечего, и она остановилась, молчит… Дивна власть пламени и текучих вод; засмотрится человек и потеряет себя, застынет; и уже не думает ни о чем, ничего не знает, не ворошит память, но в нем воскресает все, что было, что пережито – воскресает без формы, без времени.

Стукнула об пол сброшенная туфелька, стукнула другая; значит, разувается. Иди спать, девушка; уснешь, и я посмотрю, на кого ты похожа. Она тихонько прошла через комнату, остановилась; опять поправляет что-то – бог ведает, отчего ей хочется, чтоб было здесь чисто и уютно. И вдруг она бросилась перед ним на колени, протянула к его ноге точеные руки.

– Хочешь, я сниму с тебя башмаки? – сказала тихо.

Прокоп взял ее голову в ладони, повернул к себе.

Красивая, податливая и странно серьезная.

– Ты знала Томеша? – спросил он хрипло.

Она подумала, отрицательно покачала головой.

– Не лги! Ведь ты… ты… Есть у тебя замужняя сестра?

– Нету. – Она вырвала голову из его рук. – Зачем мне лгать? Я все скажу, вот нарочно скажу, чтоб ты знал… на-роч-но… Я – я испорченная девчонка… – Уткнулась лицом в его колени. – Все меня, все до единого… так и знай…

– И Дэмон?

Не ответила, только содрогнулась.

– Ты мо… можешь ударить меня ногой, ведь я… о-о-о, н-н-не касайся меня! О, ес-ли бы ты знал… – И ее свела судорога.

– Перестань! – терзаясь, воскликнул Прокоп и насильно поднял ей голову. В глазах ее было столько муки и отчаяния, что они казались зияющими провалами. Он отпустил ее со стоном: в ней было такое сходство с той, что у него перехватило дыхание.

– Молчи, молчи хотя бы… – сдавленным шепотом попросил он.

Она снова прижалась лицом к его коленям.

– Нет, позволь мне, я должна вс-се… Я… ведь я начала, когда мне было три… тринадцать…

Он зажал ей рот ладонью; а она кусала эту ладонь, бормоча свою ужасную исповедь сквозь его пальцы.

– Замолчи! – кричал он, но слова помимо ее воли рвались наружу, зубы стучали, и она, вся дрожа, говорила, говорила, запинаясь… Он с трудом заставил ее замолчать.

– О-о-о, – стонала она. – Если бы ты… знал, что… люди… что они де-ла-ют! И каждый, каждый был со мной так груб… словно я… не то что животное, а меньше чем камень!

– Перестань, – в ужасе твердил Прокоп и, не зная, что делать, гладил ее по волосам трясущимися изуродованными пальцами. Она вздохнула, успокаиваясь, и замерла; он чувствовал горячее дыхание, биение жилки в ее горле.

Вдруг она тихонько хихикнула.

– Ты думал, я сплю… там, в машине! А я не спала, я только притворялась нарочно… все ждала – ты начнешь… как другие… Ты ведь знал, кто я, какая я… Но… ты хмурился и держал меня, как будто я маленькая девочка… как будто я… какая-нибудь… святыня… – Слезы брызнули у нее сквозь смех. – И я, не знаю почему, вдруг… так обрадовалась, как никогда, никогда… и я гордилась… и ужасно стыдно мне было, и все же… так мне было чудесно… – Всхлипывая, она целовала его колени. – Вы… вы даже не разбудили меня… и уложили… как святыню… и ноги прикрыли и ничего не сказали. – Тут она совсем расплакалась. – Я буду… служить вам, позвольте, позвольте мне… я сниму вам ботинки… И пожалуйста, прошу вас, не сердитесь, что я притворялась, будто сплю! Прошу вас…

Прокоп попытался поднять ее голову: она покрыла поцелуями его руки.

– Ради бога, не плачьте! – вырвалось у него.

– Кому вы это? – протянула она в удивлении и перестала плакать. – Почему вы говорите мне вы?

Наконец ему удалось повернуть ее лицо к себе, хотя она сопротивлялась изо всех сил, стараясь снова уткнуться ему в колени.

– Нет, нет, – твердила она со страхом и в то же время смеясь, – я заплаканная. Я вам не понравлюсь, – тихо добавила она, пряча свое лицо. – Отчего вы… так долго… не шли! Я буду служить вам, вести вашу переписку… я научусь печатать на машинке, я знаю пять языков – вы не прогоните меня? Когда вы так долго не шли, я все придумывала – сколько я сделаю для вас… а он все испортил, он говорил так, словно… словно я… А это неправда – я уже рассказала вам все… Я буду… я сделаю все, что вы скажете… я хочу стать хорошей…

– Встаньте, ради бога!

Она села на пятки, сложила руки, глядя на него в каком-то экстазе. Теперь… в ней уже не было сходства с той, под вуалью; и Прокоп вспомнил рыдавшую Анчи.

– Не плачьте больше, – пробормотал он мягко и нерешительно.

– Вы красивый, – с удивлением вздохнула она.

Он покраснел, буркнул:

– Идите… спать, – и погладил ее по горячей щеке.

– Я вам не противна? – розовея, шепнула она.

– Ни капельки!

Она не двинулась с места, взглянула на него глазами, полными тоски; и он склонился и поцеловал ее; она зарделась, вернула ему поцелуй так застенчиво и неловко, как если бы целовала впервые в жизни.

– Иди спать, иди, – смущенно проворчал он. – Мне еще надо… кое-что обдумать.

Она послушно встала, бесшумно начала раздеваться. Прокоп пересел в угол, чтоб не стеснять ее. Она снимала одежду без стыдливости, но и без тени фривольности, просто и естественно, как женщина в семейном доме; неторопливо расстегивает пуговицы, распускает шнурочки, тихонько укладывает белье, медленно стягивает чулки с сильных, совершенной формы ног; задумалась, потупила взгляд, по-детски шевелит длинными безупречными пальцами ступней; вот посмотрела на Прокопа, улыбнулась румяной радостью, шепнула:

– Я тихонько…

Прокоп в своем углу едва дышит: да ведь это опять незнакомка под вуалью! Это сильное, зрелое, прекрасное тело – она; вот так же серьезно и изящно снимает она одежду, так же стекают ее волосы на спокойные плечи, так, именно так поглаживает она, согнувшись в задумчивости, свои полные прелестные руки, и так же, так же… Он закрыл глаза: слишком сильно забилось сердце. Разве не видел ты некогда, смыкая веки в жестоком одиночестве, как стоит она у тихой семейной лампы, поворачивает к тебе лицо и говорит то, чего ты никогда не слышал? Разве тогда, сжимая руки свои коленями, не подмечал ты сквозь сомкнутые веки движение ее руки, простое и милое движение, в котором – вся мирная, молчаливая радость домашнего очага? Раз как-то явилась она тебе: стояла к тебе спиной, склонив над чем-то голову; в другой раз привиделась читающей у вечерней лампы. Быть может, сейчас – лишь продолжение тех снов, и все исчезнет, когда ты откроешь глаза, и останется с тобой одно твое одиночество?

Он открыл глаза. Девушка лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, не спуская с него глаз, полных беззаветной, покорной любви. Прокоп подошел, наклонился над ее лицом, изучая черты его с пристальным нетерпеливым вниманием. Она поглядела вопросительно, отодвинулась, освобождая ему место рядом с собой.

– Нет, нет, – пробормотал он и легонько поцеловал ее в лоб. – Ты спи.

Она послушно закрыла глаза и, казалось, перестала дышать.

Прокоп на цыпочках вернулся в свой угол. Нет, не похожа, уверял он себя. Ему все чудилось – она следит за ним из-под опущенных век; это мучило его, мешало думать; нахмурясь, он отвернулся, потом не выдержал – вскочил, тихонько ступая, пошел проверить. Глаза ее закрыты, дыхания не слышно; выражение лица – милое и преданное.

– Спи, – прошептал он.

Она слегка кивнула. Он погасил свет и, расставив руки, на цыпочках, вернулся в свой угол у окна.

Протекли бесконечно долгие, тоскливые часы; Прокоп, как вор, прокрался к двери. Не разбудит он ее? Заколебался, положив руку на дверную скобу; с бьющимся сердцем открыл дверь и выскользнул во двор.

Еще длилась ночь. Прокоп наметил направление между отвалами и перелез через забор. Спрыгнул, отряхнулся и пошел искать шоссе.

Дорога едва проступает во тьме. Прокоп вглядывается, дрожа от холода. Куда идти? В Балттин?

Сделав несколько шагов, он остановился; постоял, потупив глаза. Стало быть, в Балттин? Всхлипнул тяжко, без слез – и круто повернулся.

В Гроттуп!