Текст книги "Прямой наводкой по ангелу"

Автор книги: Канта Ибрагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– А я давно с ней рассталась, – все еще туманен взгляд Афанасьевой.

– Нет же, нет, – возбужден гость.

– Мы уедем, выгодно ее продадим и будем до конца жизни в свою угоду жить.

– Хе, и долго вы еще собираетесь «в свою угоду» жить!?

– Ну, а что? Еще бодр. Слежу за собой, – он вновь подтянул осанку.

– Настя, мы должны срочно из этого кошмара убираться. Ты нужна мне, – он попытался дотронуться до ее плеча, она отпрянула.

– О! Какая склипка! – из полумрака коридора послышался голос Мальчика.

– Вернулся! – Анастасия Тихоновна аж засияла, ожила.

– Иди ко мне, золотой! – она обняла Мальчика, будто давно не видела, поцеловала в головку.

– А можно на ней поиглать?

– Конечно, конечно можно, – потянулась бабушка к гостю.

– Да ты что? Ты что? – попытался огородить инструмент гость.

– Простите, не утруждайтесь, – доселе неведомым Мальчику леденящим голосом напирала бабушка, почти что в борьбе выхватывая скрипку.

– На, сыграй, – уже иным тоном.

– Это достойный инструмент. Попробуй.

Как бы приноравливаясь к новшеству, Мальчик очень внимательно рассматривал скрипку, прилаживая ее к плечу.

– Стлуны длугие, – сразу определил он, – и пахнет подвалом.

– Верно! – улыбнулась бабушка, подбадривая, кивнула.

Мальчик внимательно осмотрел древний, уже потрескавшийся у рукоятки смычок, бережно приложил его к струнам, словно чего-то остерегаясь, медленно заиграл, сделал паузу, вновь заиграл и вновь остановился, вопрошающе глянув на бабушку.

– Что, звук иной? Так ведь сколько лет никто руками струн ее не касался – продолжала бабушка, – давай настроим.

– А вы попробуйте наш творог и мед, – в это время засуетилась вокруг стола Роза.

– Нечего трогать инструмент, – возмутился было гость, даже потянулся, но перехватив строгий взгляд Афанасьевой, осел и, поглядывая на стол:

– Да, можно попробовать местные продукты, сутки толком не ел, – он посмотрел на часы.

По ходу обучая Мальчика, бабушка довольно долго возилась со скрипкой.

– Поосторожней, поосторожней, Настя, – не сдерживаясь, кидал тревожные реплики гость, заедая свежий творог медом.

– А что, вкусно, очень хорошо, – и вновь в сторону скрипки.

– Вообще то, ты понимаешь, что это не игровой инструмент, тем более в руках ребенка… Раритет.

Увидев жгучий, искоса брошенный взгляд настройщицы, он потупил взгляд, как бы поглощенный трапезой, и все же не сдержавшись, будто про себя:

– Я за все эти годы изредка на ней играл, лишь для поддержания звука.

– Нечего чужое использовать, – едко среагировала Афанасьева, передавая скрипку Мальчику.

Он вновь заиграл. Вначале медленно, прислушиваясь, и вдруг остановился, светло улыбнулся:

– Какой звук! Как послушна! – и вновь стал играть, теперь уже веселее, увереннее, полностью поглощаясь своей игрой.

– Вот это да! – с набитым едой ртом изумился гость.

– Ведь это «Аллегро» Каркаси.

– Теперь плавно перейди к вариациям на тему Моцарта, – дирижировала бабушка. – Вот так… Так… Молодец!

– Сколько ему лет? Кто его обучил? – изумился гость, встал.

– Природа! – не глядя на пришельца, ответила бабушка.

– Что ж вы его здесь держите?! – артистично взмахнул руками мужчина.

– Его надо в столицу! На любом конкурсе он не останется в тени. А это сегодня – популярность, деньги! – он вновь посмотрел на часы. – Впрочем, не зря я приехал…Нам пора.

– Кому это «нам»? – встрепенулась Анастасия Тихоновна.

– Ну, – несколько жеманно улыбнулся гость, и почему-то обратив взгляд к Розе.

– Нас здесь, на блок-посту, ждет специальная машина…Я с благим намерением, – и совсем вкрадчиво, – мне кажется, я должен вам хоть чем-то помочь. Как-никак, а мы когда-то с тобой были повенчаны и…

– Молчите! – не своим, визгливым голосом заорала бабушка, при этом так ударила костлявой ладонью по столу, что посуда зазвенела, а Мальчик с испугу отскочил, чуть не упал, выронил смычок.

– Прости, прости, – бросилась она ребенка обнимать, и не оборачиваясь к пришельцу: – Прошу вас, гражданин, как вас, – Зайцев или Зверев величать, – она вывернула в его сторону голову, чуть заметно тоже выправила осанку и с напускной надменностью, – покиньте, пожалуйста, нас, и побыстрее. А то спецмашина без спецчеловека уедет.

– Настя, да ты что, что? – он попятился к выходу.

– Впрочем, она всегда была такой, – вновь апеллировал он к Розе.

– Бог миловал, – он воровато потянулся к пустому мешку, потом сделал неуверенный шаг к Мальчику, которого все еще обнимала бабушка, погладил его кудряшки.

– Чудо-ребенок. Жаль, пропадет, – и он стал забирать скрипку.

– Не каркай, дрянь! – впервые на «ты» перешла бабушка.

– А пожалей свою «пропавшую» жизнь.

Что-то бормоча под нос, гость спешно стал упаковывать скрипку.

– Очень холоший инстлумент, – неожиданно выдал Мальчик.

– Тебе понравился? – склонилась бабушка к нему, и не дожидаясь ответа, сделав решительный шаг, оттолкнула гостя, выхватила скрипку, держа на обеих руках, торжественно преподнесла Мальчику. – Дарю! Больше нечего, так обе скрипки тебе завещаю.

– Дура! Совсем с ума сошла, – сделал попытку вернуть инструмент пришелец.

– Да ты знаешь, что это такое?

– Знаю, – грубо отстранила его притязания Афанасьева, – это– моя погубленная честь.

– Ха-ха-ха! Что значит – твоя «честь»! Это исторический шедевр, который разыскивает «Интерпол» уже…

– Прочь! Я сказала – прочь! – вновь закричала бабушка.

– Ух, ты! – защищаясь руками, как от удара, попятился гость.

– А от своих барских замашек даже в этом дерьме не избавилась.

– Прочь!

– Хе-хе! Не зря я приехал, не зря! Эту скрипку – не продать. Хранить – ярмо. Кто узнает – убьет. Выбросить – невозможно. В общем, твоя «честь» пусть с тобой и останется, а моя совесть теперь чиста, – чуть ли не присвистывая, он торопливо стал спускаться по лестнице.

– Совесть?! Какая совесть? – прошептала Афанасьева дрожа, она еще раз, как впервые, осмотрела скрипку, и что-то вспомнив, крикнула вслед.

– Мразь! Мразь мерзопакостная!

Глава седьмая

Майское солнышко рано встает. Вместе с ним пробуждаются и ласточки. Прямо над балконом Мальчика полуразбитый карниз. Там, Мальчик помнит, издавна было свито ласточкино гнездо. Еще позапрошлую зиму, в разгар войны, пустующее гнездо, вместе с частью карниза обвалилось от содрогания старого дома под бомбежками. И в прошлую весну здесь и Мальчика не было, и гнезда не было, и, значит, ласточек в городе не было.

А теперь вроде мирная жизнь в Грозном возрождается, стреляют все меньше и меньше, вовсе не бомбят, лишь далеко в горах, посему и ласточки прилетели, гнездо на прежнем месте свили, птенчиков еще нет, да с самой зари птички хлопочут, все щебечут и щебечут, Мальчика первым пробуждают.

В одних трусиках вышел босоногий Мальчик на балкон, беззаботно зевнул, потянулся. Первым делом посмотрел на гнездо, поздоровался с ласточками, а потом стал любоваться утренней зарей, овладевшей городом.

У самого дома сплошь разбитый асфальт, где когда-то пролегал шикарный проспект, а теперь пробивается неугомонная зелень. На набережной дружный, сплошной бурьян, и не вспомнишь, что некогда здесь цвел парк, пестрели клумбы, стояли ели. Лишь жалкий постамент еще торчит от памятника Лермонтову, да мраморный остов фонтана напоминает о былом.

А далее река. Сунжа все так же течет, слегка ворчит, сизый парок вьется над ней. За рекой вновь руины, на которые и смотреть не хочется. А потом – незыблемая, непокорная вечность – плечом к плечу ставшая череда остроконечных белоснежно-чистых кристальных горных вершин седого Кавказа.

Упиваясь этим восхитительным зрелищем, надолго застыл взгляд Мальчика, пока на его плечо не легла теплая рука бабушки.

– Даст Бог, вот таким же высоким, сильным и великим вырастешь ты! И здесь обязательно построят новый, светлый «Детский мир», и здесь будет город – большой, просторный, богатый, и у него не будет нынешнего – чуждого, грозного, даже грязного названия. Он будет назван именем великого сына своего. Может быть, даже твоим. Но для этого надо учиться, надо трудиться, надо честно жить! – она ласково погладила его курчашки, склонившись, поцеловала.

– А теперь надо умыться, дабы день в чистоте прожить.

Будто что-то предчувствуя, оберегая каждое уходящее мгновение, бабушка постоянно занимается воспитанием Мальчика. И конечно же, если музыка по-прежнему доминирует, то и остальное по ходу дня не остается без внимания. Мальчик учится чтению, и не простому, а выразительному. Потом манеры – как вести в обществе, за столом, со старшими, со сверстниками, на концерте. Каждый день уроки безопасности – военное положение обязывает. И совсем новая дисциплина – Роза невольно стала педагогом – чеченский язык, грамота, кавказские нравы и обычаи. При этом бабушка всегда лозунгами твердит:

– Космополит – злостная выдумка пакостников, по усреднению личности. А настоящий человек должен иметь, знать и ценить родину, язык, корни, лишь благодаря которым и может питаться, достойно жить и творить, продолжая свой род.

По распорядку, утро, до завтрака, началось с упражнений на скрипке.

– Музыка, – продолжала констатировать бабушка, – несет с собою только добро. Вместе с мелодией мы сами должны с утра получить заряд положительных эмоций и заодно постараемся овеять благодушием искусства весь окружающий мир, чтобы он стал человечнее, радостней, светлее.

Как и жизнь в городе, завтрак в доме Мальчика значительно изменился, есть практически все, что необходимо для нормальной жизни. Зарплата Розы из бюджета России – значительно возросла, и хоть богатства не наживешь, да жить можно. То же самое и с пенсией Афанасьевой. И на Мальчика, как на сироту, после долгих мытарств, оформили особое детское пособие. Так что специально припасенных для Мальчика яств нет, теперь наоборот, кое-что от него прячут, чтоб не переедал сладостей.

– Не чавкай, тщательно пережевывай, – и за едой идет беспрестанный процесс обучения, и тут же, продолжая тему о насущном.

– Какое-то нехорошее предчувствие – прямо не хочу я на этот концерт идти, – обеспокоена бабушка.

– А я хочу, – упрямится Мальчик. – Ведь там будет много моих сверстников, и Зезаг [11]11
  Зезаг (чеченск.) – цветок.


[Закрыть]будет там.

– Ой-ё-ё! – воскликнула Роза.

– Уже невесту себе подыскал.

– Перестань, Роза, – остудила ее бабушка, и обращаясь к Мальчику.

– Это очень хорошо, что у тебя появились друзья и подружки, – и чуть погодя:

– И все же что-то меня настораживает; не нужны ребенку столь частые публичные выступления. Сцена – зараза; звездная болезнь.

– Ничего не будет, – успокаивает Роза. Пусть люди знают, что вопреки всему у нас такие дети растут.

– Да я вроде не суеверна, а сглазу боюсь. Вспомни, что с ним было после прошлого выступления на открытии школы.

– О! Не дай Бог!

– Роза склонилась к Мальчику.

– Может, не пойдем?

– Пойдем, – насупился Мальчик.

– А то целыми днями дома сижу. И гулять мало даете.

Да как же по нашему городу гулять?! Эти вояки кругом, с автоматами наперевес, вдрызг пьяные.

– А для чего я новый лепелтуал подготовил? – уперся Мальчик.

– А новая скрипка как звучит!

– Так ты на ней хочешь играть? – испугалась бабушка.

– Только на ней, – исподлобья недовольно глядит он.

– Это невозможно, опасно! – занервничала бабушка.

– Ее нельзя при людях демонстрировать, любой специалист с ходу определит.

А Мальчик неумолим.

– А вы ведь сами сказали, что в склипке душа. Не может же эта душа вечно в заточении томиться. Мы обязаны вывести ее в свет.

Бабушка ничего не смогла ответить, лишь широко раскрыв беззубый рот, изумленно уставилась на Мальчика, будто видит впервые.

– Вот вам раз! – хлопнула в ладони Роза, засмеялась.

– Выучили ребенка.

Может быть, прения еще продолжались бы, да Роза вдруг, выскалась:

– Да кто здесь в скрипках разбирается; лишь в оружии толк видят.

От этого резюме бабушка сдалась, стали готовить Мальчика к концерту.

Их дом номер один по проспекту Революции (о какой революции неизвестно – их в России и в Чечне ныне не пересчитать), отсюда, в двух шагах площадь имени Ленина, правда памятника Ленину уже давно нет, есть постамент, зато идеи и дела еще живы – всходы дают, может быть, и памятник вновь воздвигнут? Позади памятника некогда был небольшой уютный сквер, в глубине которого находилось трехэтажное здание «Дома пионеров», которое было построено в 1953 году вместе со зданием обкома партии. Ни сквера, ни здания обкома КПСС уже давно нет, их вытоптали, снесли еще до войны, как чуждые символы. А вот «Дом пионеров» уже в войну изрядно побило, теперь спешно восстановили, назвали по-новому – «Дом молодежи и школьников». Сегодня открытие, большой праздничный концерт – мол, идеи мира и порядка в Чеченской Республике, да и в России в целом, здесь зиждутся, всюду торжествуют.

Вновь телекамеры, цветы и транспаранты кругом: вся агитация и пропаганда страны на этом пятачке. Есть гости из дальнего и ближнего зарубежья. А в фойе чуть ли не бесплатно, как при коммунизме, кое-что продается, только вместо песочников и лимонада – гамбургеры и «кока-кола» – к капитализму, чай, идем.

Военных совсем мало – так, один-два здоровенных, краснощеких генералов от каждого рода войск, что воюют в Чечне, в том числе и морских, а в основном все в гражданском – чиновничий люд, бизнесмены войны, их немалочисленная охрана. И не поймешь – где здесь русский, где чеченец иль еще кто – здесь все подчеркнуто улыбчивы, добры, здесь царит мир и порядок, все строго по рангу и ранжиру – и никаких гвоздей.

Концерт открывает государственный ансамбль танца «Вайнах» [12]12
  Вайнах – самоназвание чеченцев, ингушей, бацбийцев, цова-тушин, кистов.


[Закрыть]. Затем, подтверждая дружбу народов, – казачий народный хор. Далее детский танцевальный ансамбль «Ловзар» [13]13
  Ловзар (чеченск.) – игра, свадьба, веселье.


[Закрыть], где и выступает подружка Мальчика – Зезаг. А потом, по сценарию, перед началом торжественной части выступает и сам Мальчик, чего многие с нетерпением ждут, уже есть масса поклонников; их, в основном, в зал не впустили – не до масс!

Как и прежде, Мальчик исполнит всего три композиции: – одну – до, две другие – после громких речей.

– Выступает Нохчи Кjант, – с таким именем и фамилией объявили его по залу.

Лишь дети способны себя так вести – без каких-либо видимых эмоций. Мальчик уверенно вышел на центр сцены, сдержанно и галантно, как учила бабушка, поклонился залу. Выждал паузу, чтобы затихли аплодисменты.

И хотя планировалось в финале, а он вновь по-своему – взял начальные аккорды лезгинки, в зале с разных сторон одобрительно вскрикнули и замолкли, поглотившись мелодией. Роза в партере, бабушка из-за кулис, да и весь зал – затаили дыхание.

Задав основной тон лезгинки, Мальчик параллельно, как он сам научился, импровизируя, перешел на тоскливые кавказские мотивы, а потом понеслась огненно-дышащая страсть, так что все вскочили, в такт стали хлопать, и между рядов, не сдержавшись, в порыве гарцует парами в кавказском темпераменте молодежь, и не только. Но все внимание на сцену. Там, совсем юная, очаровательная Зезаг, с длинными смоляными косами, поверх белоснежной гjабали [14]14
  Гjабли (чеченск.) – нарядный костюм кавказской женщины.


[Закрыть], как и обещала Мальчику, вышла вокруг него плавно танцевать, если он сразу же сыграет свою «фирменную» лезгинку.

А Мальчик, сам несказанно упиваясь игрой, внезапно умолк, отдавая дань уважения партнерше, выдал пару зажигательных «па», как его научили Роза и Бага, крикнул в зал:

– Хорс тох [15]15
  Хорс-тох (чеченск.): хорсе – древний кавказский ударный инструмент; тох – бей, стучи в барабан в ритм моего танца.


[Закрыть]! – так что зал хором воскликнул, и вновь взялся за скрипку и с таким неистовством, с такой мощью, порывом и страстью продолжил игру, что пораженный этим натиском неведомой энергии, зал просто застыл в изумлении. А Мальчик полностью выложившись, вспотев, в безудержном экстазе заканчивая игру, просто пал на колени. Зал заликовал! Это был неслыханный фурор!

Стоя за кулисами, бабушка сама была изумлена, как и весь зал, она в восторге аплодировала, словно омолодившись, кричала: «браво, браво Мальчик»; пыталась увидеть в зале Розу, и вдруг остолбенела, как и он… Он, наверное, хлопая, что-то необыкновенное увидел, так и застыл, скрестив руки у груди, а взгляд, этот знакомый с юности ненасытный взгляд впился в Мальчика, точнее в … скрипку.

Находясь во втором ряду, не спуская глаз со скрипки и Мальчика, он грубо ткнул впереди стоящего, видимо охранника, что-то прорычал, еле поднимая отъетые ляжки, с шумом опрокидывая переднее кресло, с трудом перешагнул, и, благо, догадался не лезть прямо на сцену, – камеры кругом, пошел в обход.

Видя все это, бабушка в смятении. Бросилась к Мальчику, попыталась его увести, и прямо за кулисами они встретились, чуть ли не лоб в лоб столкнулись.

– Ба! – неподдельно удивляясь, развел руками молодой, холеный, столичный мужчина. – Неужто Афанасьева? – теперь фальшь улыбки на лице.

– Еще живы? – и, пытаясь исправиться, – Как говорится, здоровы. Ну, и славно, слава Богу.

Более его старушка вроде не интересовала; склоняясь на бок, вытягивая не только шею, но и ухоженное, слегка обросшее, что в моде, лицо, он попробовал заглянуть за тощую спину, за которой бабушка пыталась спрятать Мальчика и скрипку.

– Недурственно играет, недурственно, – наступал мужчина.

– А ну, покажи-ка свой таинственный инструмент.

Афанасьева задрожала, не зная, как ей быть. В это время по залу разнеслось:

– Слово предоставляется министру Российской Федерации по строительству и восстановлению Чеченской Республики – Столетову Илье Аркадьевичу.

Будто боль пронзила, мужчина скривил лицо, взгляд его заметался, он сделал было шаг к сцене, затем резко развернулся:

– А ну, дай скрипку! – властно протянул он руку к Мальчику.

Мальчик отпрянул, в страхе закрывая собой инструмент.

– Илья Аркадьевич, Илья Аркадьевич, – появилась взволнованная женщина и еще мужчины, – прямой эфир! Картинка в новостийном блоке, центральное телевидение. Прошу Вас, к микрофону!

Явно слышимо заскрежетали красивые, вставные зубы министра, в гневе исказилось его лицо; бросив на Мальчика и Афанасьеву свирепый взгляд, буквально подталкиваемый режиссером, он прошел на сцену, бегло осматривая свой костюм, громко кашлянул, прежде чем встал перед микрофоном, с безразличием оглядывая зал, пытаясь вспомнить заготовленную благую речь.

А бабушка, наверное, еще бы долго стояла в окаменелой позе, глядя в никуда, если бы ее не тронул Мальчик:

– Бабушка Учитал, что этот плохой дядя хотел?

– А!? Что?… Да. Пошли быстрее. Где же Роза?

Оказывается, Роза из зала, увидев как стремительно, буквально потащила бабушка Мальчика со сцены, поняла: что-то не так – и уже была рядом.

– Роза, Роза, – не зная, как быть, встревожено лепетала бабушка, и тут по всему зданию послышалась четкая, выверенная собраниями призывная дикция.

– Боже, даже голос, как у отца, – глядя в потолок, где был динамик, промелькнуло в голове, и в это самое время глаза ее блеснули, словно готовилась к борьбе.

– Роза, – уже своим, правда торопливым тоном подгоняла она, – беги, лети домой. Спрячь эту скрипку в подвале у Баги, возьми скрипку отчима, и стрелой сюда, – она словно помолодела, так решительны были ее действия и взгляд. – Мы затеряемся в задних рядах. Ничего не спрашивай, быстрее!

Зал был переполнен. Однако, увидев бабушку и Мальчика, несколько человек сразу же предложили им места и предлагали пройти вперед, где лучше.

– На восстановление Грозного дополнительно выделен еще один миллиард долларов! И я, как уроженец Грозного, как истинный грозненец, любя и тоскуя по родному городу, в котором мы все должны жить, приложу все силы, все свои знания и любовь, чтобы наш родной, славный город вновь расцвел, стал еще краше! – страстно заявил оратор, и зал сотрясли овации похлеще, чем после лезгинки.

Войдя в раж, министр еще много чего обещал хорошего от российского правительства. Следом из зала посыпались вопросы.

– Мы обещаем и гарантируем, что в ближайшее время город будет полностью восстановлен и здесь будет процветать мир!

Снова овации, и в это время, тяжело дыша, подоспела Роза, села на место Мальчика, взяв его на руки, и сразу же пристала к бабушке:

– Так что же случилось? Может, уйдем?

– Потом, – чтобы об этом тут не говорить, Афанасьева по-свойски локтем пихнула ее. В это время, под одобрительный вой и овации, министр покинул сцену, а по залу вызывается следующий оратор.

– Слово предоставляется исполнительному директору восстановительных работ по Чеченской Республике Туаеву Гуте Закараевичу.

– О-о! – будто отпрянула, выдала невольно странный звук Роза, так что рядом сидящие покосились, а Мальчик засмеялся.

– Что с тобой? – поинтересовалась бабушка.

– Потом, – так же ответила Роза, так же отпихнулась локтем.

Конечно, чеченский директор – не оратор, как прежний – бывший комсомольский вожак; Туаев больше с баранами в Калмыкии дело имел. Однако, деньги, хоть и не в тех масштабах, а считать он быстро умеет и имеет к этому страсть, посему с ярым темпераментом бьет себя в грудь, за всех чеченцев слово держит:

– На добро мы ответим ударным трудом! Раз такие средства выделяют – день и ночь будем работать, строить, восстанавливать наш родной Грозный, чтоб стал краше, чем прежде!

Гул оваций.

– Давай уйдем отсюда, – унылым голосом предложила Роза.

– Теперь нельзя, все испортим, – что-то задумала бабушка.

После торжественных речей продолжался концерт. Видя настроение женщин, Мальчик не хотел больше играть. Пришлось его уговаривать. И исполняя композицию, он еще не закончил, как министр, без предварительной договоренности с режиссерами, слащаво улыбаясь, вышел на сцену, еще до окончания звучания последних аккордов, давая команду залу, сам начал первым хлопать, затем, взяв Мальчика за руку, встал у микрофона:

– Этот, безусловно талантливый и прекрасный, ребенок – будущее Чечни! Я, если честно, и не ожидал здесь увидеть такое!… От имени правительства Российской Федерации, лично от своего имени и имени дирекции, в лице господина Туаева, обещаем ему в скором времени вручить очень ценные подарки.

После этих слов, под рев аплодисментов, не выпуская руки Мальчика, министр резко двинулся за кулисы, помахивая залу свободной рукой, и не успел еще скрыться от публики, как навстречу, точь-в-точь, словно израненная мать-орлица, растопырив руки, даже пальцы, выпятив вперед впавшую грудь и остроконечный нос над изъеденными клыками – выдвинулась суровая Анастасия Тихоновна.

– Но-но-но! Не надо скандала, – буквально грудью отпихнул ее министр за полумрак кулис. Там первым делом выхватил из рук Мальчика инструмент, тут же небрежно отпихнувшись от притязаний старухи и пытаясь рассмотреть скрипку:

– Да, из-за нее сослали моего отца, и я в этой глуши родился и вырос. – По Вам видно, что на благодатной почве родились и выросли, – гневен голос бабушки.

– А ссылают, чтоб Вы знали, на крайний север и в Сибирь, где по милости Вашего отца, якобы из-за той скрипки, я провела более четырех лет… И – пытаясь бороться: – Отдайте инструмент.

В это время вокруг министра уже стояло несколько молодых людей охраны. Столетов лишь повел взглядом, как Афанасьеву буквально оторвали от пола, отнесли поодаль.

– Отдайте, пожалуйста, мою склипку, – Мальчик дернул министра за край пиджака. Столетов на это не среагировал, теперь он всецело был поглощен осмотром инструмента, струны попробовал, постучал по корпусу. Света здесь было мало, и он перешел к лестнице под прожектора.

– Слушай, – теперь он обращался к Мальчику, – а разве на этой скрипке ты лезгинку играл?

Насупив брови, исподлобья сурово смотрел на него Мальчик, и вновь своим недовольным баском:

– Велните мой инструмент.

Министр и это пропустил мимо ушей, и как ни в чем не бывало:

– М-да, – щелкнул он языком.

– Неужели я обознался?

– А вы что, ее до этого видели, иль знаток? – не скрытая колкость в голосе Афанасьевой.

– Хм, знаменитая скрипка Мальдини, – в тон ей отвечает Столетов, – во всех каталогах Интерпола. Похищена из академического театра Вены.

– Не без помощи Вашего отца.

Лицо министра исказилось:

– Не Вам упоминать его, – злобно процедил он, и чуть тише, думая, что она не слышит.

– Старая потаскуха.

– Что? – кровь хлынула в голову Афанасьевой, но усилием воли, вспомнив, что здесь Мальчик, она взяла себя в руки, пытаясь не терять достоинство.

– А между прочим, Илюшенька, именно Ваш отец целых восемь лет, почти что каждый день, водил Вас ко мне, чтоб выучила музыке и манерам: вижу, не смогла.

– Хе, «какова попадья», – в тон ей попытался ответить бывший ученик.

– Вы ошибаетесь, Илюшенька, я была не только той и той, как Вы меня только что обозвали, а невольным солдатом при Вашем батюшке, и как ни старалась, а суп из сапога сварить не смогла, не было у Вас ни слуха, ни духа. А скрипка эта та же, моего отчима, – и она буквально выхватила инструмент из его рук.

– Пойдем Мальчик отсюда, – уже нежным голосом.

И после себя корила, а тогда не сдержалась, хотелось ей хоть чем-то за свою долгую жизнь похвастаться. Уже покидая охраняемую зону закулисья, увидев за дверью Розу и став чуть смелей, она обернулась и громко, чтоб услышал:

– Илюшенька! Илья Аркадьевич! А цыплят-то по осени считают. Вот какого ученика я под конец воспитала! – она погладила кучеряшки Мальчика.

– Да, славный экземпляр, – будто прицениваясь, посмотрел министр.

– К нему бы приличного продюсера и деньги лопатой грести…

– Тьфу, дрянь мерзопакостная! – полушепотом бросила Афанасьева, побыстрее передавая Мальчика в крепкие руки Розы.

– И в детстве был такой же – весь в отца.

– Вы знаете самого министра? – удивилась Роза.

– Лучше бы не знала, – бросила бабушка на ходу.

– Пойдем отсюда быстрее.

Они уже миновали более-менее людную площадь Ленина, уже достигли своего дома, огибая его, выходили на безлюдный тупик набережной, как бабушка, тяжело дыша широко раскрытым ртом, встала.

– Погодите, дайте чуть отдохнуть.

Через минуту они тронулись. Всю дорогу Мальчика держали за обе руки, меж собой. Футляр со скрипкой у бабушки. И уже рукой было подать до заветной арки, как послышался вой моторов, визг тормозов, многочисленный топот сапожищ; выхватывая футляр, Афанасьеву опрокинули, швырнув к стенке здания.

Первой реакцией Розы была защита Мальчика – она его крепко обняла, а когда поняла, что происходит, бросилась вслед. От природы крепко сбитая Роза одного в маске догнала, вцепилась. Еле отбиваясь, он с трудом пытался сесть в затонированный автомобиль.

Машина уже тронулась, а Роза бежала, еще держалась за грабителя и за раскрытую дверь, и тут, в порыве борьбы, ее взгляд выхватил обернувшуюся искаженную морду без маски на переднем сидении.

– Да вмажьте ей! – не в первый раз скомандовал тот…

От удара прикладом мир на мгновение померк, ее бросило в сторону, кувырком.

Чуть позже, стоя на карачках, еле приходя в себя, она, стоная, вместе со шматками крови выплюнула металлические фиксы с передних зубов, и сквозь эту блевоту сиплым шепотом:

– Будь ты проклят, продажный Гута!