Текст книги "Темп"

Автор книги: Камилл Бурникель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

И конечно же чудесной была именно эта пустота. Эти декорации, на фоне которых ничего не игралось. Разве что для Арама некоторые обрывки его прошлого, возвращающегося небольшими отрывками. Когда он шагал по этим бесконечным коридорам, он совершенно забывал, что за этими дверьми могут спать люди. Он вел себя почти как те страдающие бессонницей пассажиры, которые, преодолевая ветер, идут по судовому пролету и вдруг получают таинственное откровение: открытое море. Однако для него это пространство не имело ничего сновидческого, для него оно располагалось отнюдь не в рамке великой саги о невидимых вещах. Эти декорации, куда молодые кинематографисты приезжали иногда воплощать свои замыслы-фантазии, обрамлять искусственными воображаемыми сооружениями какую-нибудь драматическую тему, которая просто сама себя ищет в этих хитросплетениях и капризных формах, – эти декорации родились в свое время не из безумия и не из сновидения, а из воли, отчетливо направленной на эффективность и престижность. У истоков этого стоял Тобиас. Подобно королю в своем дворце, который навязывает стиль и присутствует во всем, вплоть до последней железки. По замыслу Тобиаса дело было не в чем-то произвольном или случайном, не в том, чтобы пускать пыль в глаза разного рода выскочкам и снобам, не в том, чтобы материализовать галлюцинации… а в определенной реалистической политике, которая за много лет оправдала себя. Империи рушатся, но не исчезают бесследно. И не исключено, что по-настоящему, под углом зрения истории цивилизаций, они начинают существовать только тогда, когда их воскрешает память. Для Арама эта вылазка оказалась целебной и тонизирующей. Если то, что он осматривал уже в сотый раз, было сновидением Тобиаса, то конечно же это было такое сновидение, которое Тобиасу – так же как и его коллегам, построившим другие подобные заведения, – привиделось не во сне. Центральная постройка с садами, выходящими на озеро. Модель комплекса со своей административной ячейкой. Но отнюдь не замок на лебедином озере. Нечто, покоящееся на солидном фундаменте, а не в облаках. Вот что любил вновь и вновь открывать Арам, когда ночной порой сон бежал от него. Без излишних восторгов. Но как-никак это были места его детства.

Он находился в подземном переходе, через который, не пересекая дорогу, можно было попасть в здание, построенное на месте упоминавшегося уже здесь «Отеля на водах». Переход этот имел то преимущество, что позволял клиентам, не выходя из «Ласнера» и, естественно, минуя холл и центральную лестницу, проходить в бассейн и гимнастический зал в верхней одежде, в шортах, в банных халатах, в плавках, в набедренных повязках, хотя раздевалка с приставленным к ней человеком позволяет им обнажаться также и на месте, принимать сразу же после гимнастического коня, пинг-понга либо волейбола душ и получать полотенца, помеченные двумя инициалами – Л. Э. и темно-синей эмблемой в виде профиля не то орла, не то сокола, резко выделяющейся на фоне толстой махровой ткани – столь густой синевы, что она часто напоминала Араму о той метиленовой синьке, которой Грета смазывала ему миндалины.

Очевидно, именно в этом месте, предназначенном для спортивных занятий, он мог встретить больше всего изменений. Что касается остального, то «Ласнер» сохранился как своего рода музей, как мираж, застывший под воздействием какого-то волшебства. Если не считать нескольких предметов роскоши, нескольких тщательно отобранных изделий ремесла, которыми можно любоваться в постоянно освещенных витринах, никаких изменений из года в год здесь не происходило. У Арама это оставляло такое же впечатление, как при посещении музея, когда он водил смотреть «Станцы» Рафаэля какую-нибудь ослепительную красавицу, проживавшую в «Боболи-Ласнер-Эггер», и при этом с большим интересом наблюдал за перемещением этой нимфы в ватиканской среде, чем за ее эстетическими впечатлениями. Так, определенным образом, в какие-то часы эта архитектура, а вместе с ней и позы некоторых оказавшихся на ее фоне людей являли собой нечто классическое, что исключало всякую мысль об изменениях.

А вот что касается «Стортинга» при «Ласнере», то здесь эволюция была весьма ощутимой. Пользовалась ли основная часть проживавшей в отеле публики предлагаемыми ей возможностями или нет, но только дирекция считала делом своей чести предоставлять залы в ее распоряжение и оборудовать их таким образом, – хотя некоторые из них чаще всего пустовали, – чтобы они ничем не уступали тому, что в этой области могли предложить самые новейшие отели.

Продолжая свой обход, Арам обнаружил под гимнастическим залом bowling,[40]40
  Боулинг (англ.).


[Закрыть] оборудованный на широкую ногу в его отсутствие. Если его представления об уровнях были верны, этот bowling располагался немного ниже поверхности озера, почти на одной высоте с «Царевичем» или даже «Гигом», находящимися в главном корпусе, в глубине отеля, по другую сторону дороги.

В принципе это место мало что ему говорило, несмотря на то, что «Стортинг» был построен на месте «Отеля на водах», на месте его первого столкновения с реальностью, которую с этого момента он мог раскручивать как нить. Берег озера, сухой док, попадавшийся на пути, если идти в ту сторону, несколько деревьев, существовавших уже во времена Гравьера, говорили ему гораздо больше. Здесь же, напротив, все было построено уже после того, как он покинул здешние места и по стопам Арндта начал карьеру «артиста»; карьеру, прерванную четыре года спустя, то есть в 1942 году, в Реджо весьма своеобразным способом, а именно – ударом кинжала, который сразил и навсегда охладил, отправив на тот свет этого смотревшегося жизнерадостным даже в смерти, слишком бойкого и весьма недооценившего ревность калабрийских сердец иллюзиониста.

Все эти залы, которые он только что прошел, должно быть, постоянно подлежали обновлению и получали оборудование, отвечающее самым последним требованиям и носившее олимпийскую эмблему. Однако его это не касалось.

Уже возвращаясь опять через подземный переход, он вспомнил, что не зашел посмотреть бассейн, и повернул обратно. В «Гостеприимстве» ему только что попалось несколько строчек о том, что там произвели реконструкцию, причем в качестве иллюстрации фигурировала весьма неправдоподобная фотография. Он хотел посмотреть, во что эти чертовы кретины с их манией решительных изменений могли превратить этот несчастный подвал, который теперь назывался pool exotique[41]41
  Экзотический бассейн (англ., франц.).


[Закрыть] и который рекламировали как жемчужину Запада. Если верить печатному дифирамбу, там можно встретить никак не меньше чем палисандровые деревья и орхидеи. Апочему бы не кайманов? До этого реализм не доходил.

Как только Арам прошел через застекленную билетную кассу и оказался в вестибюле бассейна, ему пришлось испытать удивление по совершенно иному поводу. Он действительно обнаружил, как в Диснейленде, целую экваториальную сельву вокруг водного пространства, окрашенного в столь интенсивный из-за рампы освещения синий цвет, что сама поверхность воды напоминала скорее мокрую клеенку; однако помимо этого он еще уловил, он услышал с обескураживающей отчетливостью – что было совершенно неожиданно в такую пору – звук дыхания, сопровождаемого всплесками очень ритмичного crawl.[42]42
  Кроль (англ.).


[Закрыть] Все вместе: и дыхание, и всплески – невероятно усиливались монументальной тишиной, глубиной пространства, высотой свода, наконец, своеобразным эхо внутри него самого, поскольку его восприимчивость к такого рода фантастическим образам усиливалась еще из-за долгих часов без сна и накопившейся усталости. Здесь было что-то странное. Более того. Эта воздушная струя, вырисовывающая каемку на поверхности воды и бегущая вперед под тем, что он поначалу принял за мангровые заросли. Эти стремительные взмахи рук и винтообразное движение как в кильватере ракеты. И тут слова, которые он услышал, обращенное к нему приглашение, оказались вполне под стать ошеломляющему открытию, которое буквально приковало его – уже покрывшегося испариной из-за густого, как на заболоченной реке, тумана, оседающего на плотные, блестящие листья, – к месту, когда он обнаружил, что эта дикая, полная зеленой агрессивности природа была подделкой.

Все было фальшивым! Орхидеи, лианы, мох, весь растительный занавес, вплоть до корневищ, уходящих под воду. Синтетика. Древоподобный акрил. У Арама появилось впечатление, что он ребенком уже где-то это видел, сначала в старом «Тарзане», потом, позже, в павильонах «Фокса» или же «Метро-Голдвин», куда Дория приглашала его на охоту за сокровищами.

Все было фальшивым, зато голос, голос был реальным. Хотя Арам был не в состоянии определить место, откуда он раздавался. Настоящий! Каким образом, когда в сопредельных краях все спит глубоким сном? Черт побери! Он не мог опомниться. Один из этих библейских капканов!..

– Вы не хотите попробовать? – говорил голос.

Если бы крики обезьян и попугаев вдруг прибавили бы ко всему этому и зов леса, если бы крупные млекопитающие, живущие в воде, поднялись на поверхность и стали фыркать, он бы знал, что это тоже фальшивка, что магнитофонная лента преподносит ему шумы саванны, слоновью свадьбу или же концерт Антильских островов. Теперь он был готов ко всему: к появлению гигантских насекомых, проползающих с танковым лязганием, к крикам лани, к рычанию тигра… к чему угодно. Жизнь еще могла его изумлять и даже заставить трепетать его сердце, как свежий лик юного апреля, внезапно появившегося за поворотом улицы. Приглашение повторилось, и секундой позже он уже знал. Он знал, что голос доносится не из микрофона, спрятанного под банановым листом или в плоде манцениллы, дерева смерти, поставляющего ядовитый сок для стрел, а из вполне живых уст, которые тут же потребовали:

– Подайте мне полотенце, будьте добры… вон там, вы на нем стоите.

Он подал полотенце с головой сокола.

– Меня зовут Ретна.

Интересно, русалки вот так сразу называют свое имя, едва выскочив из воды? Это напомнило ему одну пьесу, которую он видел на Бродвее.

– А вас?.. Как вас зовут?

Подобный вопрос редко звучал в ушах Арама, который вынужден был избегать тех, кто гонялся за ним из-за автографа, из-за пуговицы, из-за дешевой авторучки, которой он записывал ходы, или же чтобы потребовать у него отчета, почему он пожертвовал ферзя, не воспользовался такой-то возможностью, отказался от такого-то преимущества и не лучше ли было… и т. д. В этой области все успокоилось, но место под солнцем он, несмотря ни на что, сохранял. Во всех уголках его архипелага – по крайней мере еще уцелевших частей последнего – любой лифтер знал, кто он такой, за исключением, правда, того коридорного, сегодня утром, у которого был столь ошарашенный вид, но это исключение… Он, по крайней мере, сохранял привилегию – знак его близкого знакомства с местами – отнюдь не быть для обслуживающего персонала ни клиентом, ни завсегдатаем бара, ни одним из тех немного подозрительных набобов, от которых дирекция предпочла бы избавиться, а являться причастным к конторе, закрепленным за кораблем, хотя и не имеющим определенных функций. Слишком привычным силуэтом, чтобы задавать ему вопросы.

Он чуть было не ответил: Winterhawk. Белый Сокол. Такое имя хорошо вписалось бы в сцену, которая создавала впечатление, что идет съемка. Встреча на опушке леса молодой девушки и дикаря… или же путешественника. Однако он назвал свое имя. Услышав его, молодая особа, которая заявила, что ее зовут Ретна, и которая теперь вытиралась полотенцем, стоя перед ним, не вздрогнула и не впала в транс.

Он не собирался у нее спрашивать о том, как она оказалась здесь в такой час и кто дал ей ключ… равно как и о том, смотрят окна ее комнаты на озеро или на город. В конце концов, он не подряжался обходить дозором подвалы и не заведовал службой наблюдения за порядком в ночные часы. В швейцарском отеле охрана если и существует, то не бросается в глаза.

Юная пловчиха растиралась быстро и увлеченно, отжимала волосы на затылке, приглаживала на висках, не выказывая удивления по поводу его присутствия здесь. Арам продолжал ее разглядывать. Жесты плавные, раскованные, формы удлиненные, но крепкие – добротный продукт этой земли – и при этом тонкая талия, тонкие запястья. То небольшое количество одежды, которое было на ней, не давало ей ничего скрыть. Однако будь она более крепкой, более полной, она бы и тогда не стеснялась показать себя такой, как она есть. Эта ее естественность, ее нежелание устанавливать какую бы то ни было дистанцию бросались в глаза прежде всего.

– Здесь это единственный бассейн, который открыт ночью, как вы догадываетесь… и мне случается иногда приходить сюда тренироваться.

Фраза ему не пришлась по вкусу. Мысль, что она может быть членом спортивного клуба, тренироваться для отборочных соревнований, вероятно, для какого-то чемпионата, для медали, «взорвала» его немедленно. Он принял в штыки такой оборот. Поэтому произнес:

– В этом кресс-салате, в этом молочае… в этом эрзаце!

– Вам не нравится?.. А мне кажется, это очень мило.

– Я предпочел бы прежнее.

– Очевидно, потому, что у вас есть возможность путешествовать. А когда пребываешь на одном месте, это смена обстановки. С точки зрения Монтрё!

И он впервые услышал ее смех.

– Что же вам мешает путешествовать?

– Нужно иметь возможности.

– Вам совсем не удается?

– Удастся, – сказала она, – и очень скоро… Родос… На днях я отбываю на Родос. Организованный туризм.

– С друзьями?

Он тотчас же удивился, что задал вопрос, который, если девушка примет его игру, заставит ее рассказать подробности своей жизни.

– С одним парнем!.. Он работает здесь, – уточнила она, не затрудняя себя дальнейшими объяснениями, как если бы речь шла о канарейке или щенке. Однако эта манера разговора косвенно указывала на то, что ее поколение не осложняет себе жизнь уточнением деталей. Она завернулась в полотенце, носящее знаменитую геральдическую эмблему, причем профиль и клюв птицы оказались на ее бедре, словно «Ласнер» поставил на ней свою печать.

– Вещи у меня разбросаны по всем углам… я всегда их швыряю где попало, когда прихожу… В это время никто никогда сюда не заглядывает… нечего бояться, что их украдут.

Было странно смотреть, как она бежит по бортику, задевая мох, свисающий с ветвей, как где-нибудь на берегах заболоченных протоков Миссисипи, отталкивая лианы, минуя древовидную растительность, выхватывая там и сям из-под синтетических кустов детали своей одежды, которую она разбросала перед тем, как броситься в воду. Забавная и, пожалуй, приятная для глаза картина, потому что благодаря ей эти декорации, такие смешные еще минуту назад, обретали некую реальность. И вообще, не такая уж плохая имитация. Арам вдруг усомнился и в том, что апельсиновые деревья в холле отеля настоящие. Настоящие, как те, которые когда-то были в оранжерее. В той оранжерее, которую снесли.

Однако эта картина тотчас уступила место другой, той, что была в тот момент у него перед глазами, вызывавшей у него ассоциации с теми огромными душными оранжереями, наполненными экзотическими растениями, которые находятся в знаменитых ботанических садах. Единственная разница заключалась в том, что здесь растения искусственные. Только какое это имеет значение, если здесь, в этот час и благодаря непредвиденному стечению обстоятельств картина уже отчетливо закрепилась в его сознании?

Девушка исчезла, очевидно, где-то одевалась.

– Вам надо было последовать моему примеру, сразу лучше себя чувствуешь… – услышал он.

Свод снова усилил эхо. Араму не удавалось понять, откуда шел этот голос, словно искаженный магнитофоном. В какое-то мгновение он спросил себя, почему стоит здесь, вместо того чтобы подняться к себе и лечь спать. И тут же отчетливо осознал, что ждет, пока девушка кончит одеваться. У него внезапно появилось желание поговорить с ней, возможно немного прогуляться по воздуху, хотя ночью, конечно, прохладно. Только несколько шагов по берегу озера. Идя сюда, он никак не предполагал, что кого-то встретит. Не помышлял он и о каком-нибудь удачном мероприятии с быстрыми дивидендами, организовать которое порой помогало прочесывание бара – здесь, правда, он был закрыт – где-нибудь часов около трех-четырех утра. О том, чтобы, например, прихватить какую-нибудь покинутую либо подвыпившую особу. О том, чтобы взять на буксир изящную фигурку сейчас мысль воспользоваться создавшейся ситуацией ему даже не приходила в голову. Не то чтобы он почувствовал себя навсегда расставшимся с той побирушечной страстью, которая на исходе завершающегося утром вечера заставляет последних выживших охотников набрасываться на какую-нибудь худосочную добычу. А потом сразу – как будто ничего и не было, как будто ничего и не произошло. Расстрелять последние патроны, просто расслабиться, прежде чем упасть, провалиться в долгожданный сон. А здесь ничего похожего. Даже никакой мысли, в конечном счете бодрящей, о прогулке в машине с опущенными стеклами по пустынным либо извилистым дорогам вдали от города. Славный швейцарский воздух!.. Ни подобного проекта, ни какого-нибудь еще. Никакого расчета. Никакого стратегического плана, осуществление которого привело бы девушку в его объятия и в его постель. Он шел по бортику бассейна, как если бы шел по опушке настоящего леса. И первая птица, пение которой ему пришлось бы услышать, была бы настоящей утренней птицей. А не шумовым оформлением для создания атмосферы.

Он нашел ее причесывающейся перед зеркалом. Вестибюль показался ему несколько темноватым, словно на ней сконцентрировался весь имевшийся свет.

– После купания, – говорила она, – у меня с ними столько возни… Нужно было надеть шапочку… Только я терпеть не могу… В принципе это обязательно…

Слова, которые она употребляла, настолько сочетались с ее жестами, что можно было подумать, будто она разговаривает сама с собой, в полном одиночестве, либо не подозревая о чьем-либо присутствии. Она наклонила голову, чтобы лучше совладать с непокорной массой, становящейся гладкой и укрощенной после зубьев расчески.

– Держу пари, вы хотите есть, – сказал он. Он редко говорил: держу пари.

– Просто умираю от голода, – ответила она, устремляясь к идущей вверх лестнице. Потом, проходя мимо окошечка кассы и повернувшись к Араму, спросила:

– Так вам действительно не нравится это место?

– Можно привыкнуть ко всему, – согласился он… – Однако не к мысли, что тропический лес пахнет хлоркой.

Они возвратились в главное здание и стояли перед анфиладой салонов, погруженных в полумрак.

– Где можно найти что-нибудь перекусить? Что предпринять? – спросил он.

– Не беспокойтесь, я хорошо знаю этот сарай.

– Я тоже.

– Но не совсем так.

Она толкнула одну служебную дверь. Он последовал за ней и через несколько секунд вошел, по-прежнему вслед за ней, в комнату, используемую в качестве раздевалки кем-то из персонала.

– Здесь есть тостер, а в шкафу кое-какие запасы.

Арам ошеломленно смотрел на нее. Она объяснила:

– Они принадлежат тому парню… Ну, с которым я должна ехать на Родос… Если вы живете в гостинице, возможно, вы его уже видели. Он работает в регистратуре. Но сейчас его не будет три дня, до нашего отлета в четверг: он в Цюрихе, женит там своего брата. Вы чего хотите?.. Есть выбор.

Однако он показал жестом, что не голоден.

– Я думал, – сказал он, – что персонал ест в какой-нибудь комнате в подвале.

– Конечно, но в промежутке… Бедный Шинкер, он такой ненасытный, ему вечно не хватает.

– Что делает ему честь, – произнес Арам, у которого мелькнула мысль, что эта прелестная девушка тоже входит в число лакомств Шинкера, представленного ею в виде милого обжоры, слегка легкомысленного и неспособного защитить свою добычу и свои запасы. Арам смотрел, как она грызет его тосты с ломтиками ветчины и салями, извлеченными из прозрачного пакетика.

– Вот те раз, этот дуралей проворонил свои фруктовые соки и пиво.

– У меня наверху есть чем запить, – предложил Арам.

Они определенно все имели под рукой: когда двое понимают друг друга, совсем не нужно отправляться на поиски чего бы то ни было или мечтать о налете на бар. Все шло между ними так гладко с самого начала, что она сразу же согласилась, и Араму не пришлось повторять предложения. Бутерброды с салями, очевидно, жгли небо.

Войдя к Араму, Ретна не сделала никакого замечания по поводу царящего в обеих комнатах беспорядка. Больше похоже на холостяцкую квартиру, разворошенную гостиничными крысами, чем на нормальный люксовый номер. Когда он прибывал в одну из своих гаваней, то всегда открывал шкафы, вываливая их содержимое на пол, и приступал к генеральной разборке: одежда, про которую он не мог вспомнить, носил ли ее когда-нибудь, всякие подозрительные вещицы, от которых он тотчас же избавлялся, фотографии, которые рвал, письма, которые некогда забыл распечатать, чековые книжки, вероятно уже не имеющие покрытия. Порой в этом рифовом море всплывал какой-либо необычный предмет, вызывая у его владельца улыбку.

– Нет, спиртного не надо, – сказала она. – Грейпфрутовый сок, если у вас есть.

Он налил ей сока, пока она, раздвинув прозрачные шторы, пыталась разглядеть что-нибудь снаружи.

– Еще темно, – сказала она. Теперь она сидела на диване и спокойно пила свой фруктовый сок.

– Еще?

– Еще.

Арам снова наполнил ее стакан.

– Вы знаете, так пить хочется.

Это «вы знаете» прозвучало с некоторым ударением.

– Наверное, ваши тосты были солеными?

– Не больше, чем обычно, просто я люблю соки.

Внезапно уголки ее глаз засветились лукавой улыбкой.

– Вы знаете, мне ведь известно, кто вы такой: вы друг Орландини. Трудно было не заметить вас двоих…

– Вы были в «Гиге»?

Он спросил себя, не из числа ли она тех девушек, что не спускали с Орландини глаз.

– Скажите, у здешних девушек нет других занятий, кроме как пялить глаза на стариков?

Однако она точным ударом послала мяч обратно.

– Я смотрела только на вас… – сказала она без обиняков. Потом помолчала, чтобы дать ему время подумать над этим признанием и задать себе вопрос, причисляет ли она его к категории «стариков», неосторожно предложенной им самим, или же, наоборот, оставляет в резерве под более привлекательным обозначением. Потом внезапно, внося сразу уточнение в то, что Арам мог бы принять за знак поощрения, за нечто вроде предзнаменования решающей фазы:

– Да, я на вас смотрела… он вам слова не давал вставить. С ним всегда так. Какой темперамент! Вы, должно быть, ужасно устали.

– Вы, наверное, ожидали, что я упаду в обморок, – не смог он удержаться от замечания, несколько выведенный из равновесия этим приемом косвенной атаки.

– Его репутация и его легенда, – продолжала она. – Как их отличить? Я думаю, что он предпочитает свою легенду. Ему плевать на похвалы, адресуемые ему как врачу. Но не на то, о чем все шушукаются…

– Немного переоценивают, вы хотите сказать?

– Да нет… что он еще вполне на уровне в постели!

Она сказала это так, как будто это был один из элементов местного фольклора. Чтобы не остаться в долгу, чтобы не показаться стеснительным, робким, он поддержал эту тему:

– Он всегда был на высоком уровне в этой области своей деятельности.

Была ли у нее заложена в характере, как бы свыше, какая-то способность озадачивать людей либо же она делала все от нее зависящее, чтобы показаться таковой и играть в эту игру?

– Должна все-таки вас покинуть…

Она встала, но теперь уже как какая-нибудь чинная жена, которая дает понять, что пора уходить и прощается с хозяином:

– Спасибо за гостеприимство.

– Останьтесь, – произнес он.

Потом, не зная, как обосновать это требование:

– А почему Родос?

– Потому что это самое дешевое. Да! Разумеется, побывать в Турции… или в Египте. Вот-вот! В Египте… Сфинкс… экскурсия по Нилу!.. Я как-то почти об этом не думала.

Она была уже около двери, спокойно выдерживая внимательный взгляд Арама. Кроме того, что она умеет плавать кролем и обращаться с электротостером для изготовления хрустящих бутербродов, он не знал о ней ровным счетом ничего. Однако сейчас он и не испытывал потребности знать о ней больше. Больше того, что можно было уловить с первого взгляда: нежелание усложнять себе жизнь, манера высказывать то, что приходит на ум, и привычка плыть по течению, пытаясь влиять на события. Пожалуй, он был не в состоянии составить о ней никакого определенного, даже самого общего, суждения и одновременно чувствовал, что не может оторвать от нее глаз, что, даже если бы закрыл их, продолжал бы ее видеть.

– Забавно все-таки… – начал он, но тут же замолчал.

Он споткнулся о ее улыбку, о ее избыток здоровья.

А если и было что-то забавное в создавшейся таким образом ситуации, так это то, что им удалось пробыть вместе все это время – час или больше – и не сказать друг другу ничего существенного либо серьезного, чего-то такого, что раскрыло бы их друг другу.

– Пообедаем вместе завтра.

– Невозможно, – сказала она.

– Шинкер?

– Если вам угодно.

Однако она рассмеялась, словно стремясь показать, что для нее ничто не имело существенного значения, ни то, что она говорила, ни то, что умалчивала.

Она пошла по коридору. Арам нагнал ее.

– Подождите… Если вы живете не в отеле, я могу вас проводить: у меня внизу машина… взятая напрокат.

– А у меня Солекс. К тому же это в двух шагах. А утренний воздух пьянит, не так ли?

Он сжал ее руку.

– Вы очень, очень не похожи на других, – сказал он, – и все же ничто в вас меня не удивляет. Как будто бы я вас хорошо знаю.

– И у меня, – ответила она, – у меня тоже сразу такое впечатление сложилось, когда увидела вас в «Гиге». Очевидно, мы встречаем только тех людей, которых уже встречали. Где-нибудь еще. Или во сне. Или в других людях. Вам не кажется?

Однако она снова разомкнула контакт:

– Терпеть не могу осложнений.

Арам отнял руку, освобождая путь. Но на этот раз она обернулась, пройдя несколько метров:

– Если мы еще встретимся, вы мне расскажете историю про того типа из Гштада, я так поняла, что вы его знали. Здесь дирекция постаралась замять… Хорошо?

Она исчезла; Арам вернулся к себе и закрыл дверь. Так было лучше. Он тоже терпеть не может осложнений. В этой области монополия принадлежит Дории. Однако достаточно ему было спросить себя, когда он залезал под одеяло, удалось ли Дории Изадоре Робертсон успокоить свои нервы с помощью пилюль, как образ девушки опять возник перед ним. Ведь землячка! Мысль показалась ему забавной. В тот самый момент, когда его уносил на своих крыльях сон, сквозь звон хрусталя и серебра опять прозвучала одна из произнесенных во время ужина высокопарных, с фиоритурами фраз Орландо, которая, подобно повторенным в конце фильма титрам, становится для аудитории как бы мелодией сна: «Почему Швейцария не внесла большего во всемирную эротику?.. Очевидно, это упущение!»

Около часа дня его разбудил телефон. Он оторвался от сна, как кусок скалы, брошенный в бездну. Всегда неприятно соскакивать вот так на землю с ощущением, что под тобой подымается и опускается пол. Тем более что это оказалась ошибка на коммутаторе. Голова была тяжелая. Конечно, из-за вчерашнего ужина с Орландо, утонченным гурманом, любителем выпить, желавшим попробовать всего и заведенного на всю пружину. Единственным подводным камнем в его теперешнем образе жизни были обильные меню. В конце концов он стал пропускать одну трапезу из трех, обращаясь к snacks[43]43
  Закусочные (англ.).


[Закрыть] как к противоядию. Подумать только, что Риц и Тобиас оспаривали друг у друга великого Эскофье! К счастью, теперь стали плохо кормить в больших отелях. Но попадались, увы, исключения.

Выйдя из ванной, Арам заметил просунутую под дверь бумажку. «У вас крепкий сон. Я стучала, вы не ответили». Хотя на записке не было подписи, тона было достаточно, чтобы определить автора. Во всяком случае, этого хватило, чтобы рассеять головную боль и чтобы комната вокруг перестала качаться. Записка доказывала, что тот час, который они провели вместе за болтовней, не нагнал на нее тоски. В его поведении не было ничего такого, что могло бы ее вспугнуть. Во всяком случае, ее стиль allegro spianato[44]44
  Быстрый темп, простой, естественный, без аффектации (итал.).


[Закрыть] явно принадлежал не такой девушке, что пугается из-за пустяков. У нее под рукой был Шинкер, и ему, Араму, нечего во все это вмешиваться. Она летит на Родос – в четверг, как она уточнила, – так что можно было бы поболтать с ней опять, если случай сведет их снова, хотя бы для того, чтобы скоротать время до приезда Орландо, который сейчас, должно быть, уже летит в Лондон. Их встреча назначена на следующий вторник: срок вполне нормальный для врача, к которому за консультацией приезжают из таких далей.

– Господина Шинкера здесь нет? – спросил он у служащего, находившегося в бюро приема.

– Его не будет дней десять. Он женит брата в Цюрихе.

Он сам удивился, что ему понадобилось это подтверждение.

В холле было много народу, и в ресторанном зале большинство столов было занято. Приезд больших групп, как это сейчас практикуется. Он заглянул в бар, тоже переполненный, и не увидел лица, которое искал. Он был, однако, убежден, что коль скоро молодая особа, назвавшаяся… Ретной, просунула записку под дверь, то, значит, она хотела ему показать, что снова находится в стенах отеля и что, если поможет случай, они могли бы возобновить обмен точками зрения. Другими словами, это означало, что она где-то ждет его, либо в главном здании, либо в здании «Спортинга». Но уж конечно не на берегу озера, чтобы романтически прогуляться среди чаек, чей крик похож на скрежет старых ржавых цепей. Он должен найти ее.

Поэтому он спустился до «Гига», пока еще закрытого; потом, пройдя через подземный переход, направился к спорткомплексу. Гимнастический зал был пуст, a bowling, наоборот, заполнен ребятами и девушками, пришедшими, вероятно, из города. При ярком свете дня, проникавшем через стеклянную крышу, декорации, которым недоставало прожекторов, вся экваториальная растительность вокруг бассейна показалась ему тщедушной и жалкой. Вернувшись в главный корпус отеля, он опять прошел через раздевалку для персонала, где у молодого Шинкера был свой шкаф и запасы продовольствия. Потом с тем же успехом обошел другие коридоры и другие этажи.

– Я могу вам помочь?

Он узнал Хельмута, коридорного, у которого накануне был такой удивленный вид, когда тот увидел его в сопровождении всего staff и без багажа. Арам уже было собирался описать ему девушку и попробовать получить какие-нибудь сведения о ней. Но он слишком привык вести свою игру не спрашивая мнения других, не задавая себе вопросов относительно того, как бы на его месте поступил другой, доверяя только своему инстинкту, и поэтому предпочел оставить все как есть. И, показав юноше жестом, что узнал его, он пошел дальше. Однако то обстоятельство, что он наткнулся на него в бельевом секторе, – он увидел, как вокруг длинных столов с горами одеял и выглаженного, сложенного в стопки белья суетятся женщины, – натолкнуло его на мысль о некоторой двусмысленности его поисков.