Текст книги "История советской фантастики"

Автор книги: Кац Святославович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Однако на этот раз Кургузов ошибся. Первотолчком к "развороту" послужил не очередной взрыв на космодроме. Случилось кое-что похуже. Событие это еще в начале 60-х предвидел Александр Солженицын, вложив в уста своего героя Прянчикова роковую фразу: "Первыми на Луну полетят американцы!"

Эта ужасная вещь и случилась.

VII. ...ВЫНУЛ НОЖИК ИЗ КАРМАНА (1968)

19 августа 1968 года весь мир облетело сенсационное сообщение: американский космический корабль «Аполлон-11» достиг окололунной орбиты, после чего кабина с двумя астронавтами отделилась от корабля и совершила посадку на Луну. Астронавты Нейл Армстронг и Эдвин Олдрин первыми ступили на поверхность спутника Земли. Главная мечта советского народа была, наконец, осуществлена.

Только не нами.

Пока весь мир, затаив дыхание, смотрел по телевидению прямую трансляцию с Луны, государственное ТВ Польши безмятежно крутило старый детектив со Станиславом Микульским в главной роли, ТВ Венгрии передавало репортаж с птицефабрики в Сегеде, ТВ Болгарии и ГДР транслировали какие-то эстрадные концерты, а советское телевидение, нарушив стройность программы, вдруг принялось показывать шестилетней давности документальный фильм об убийстве президента Кеннеди. Рядовые граждане Москвы и Варшавы, Берлина, Софии и Будапешта в тот день ничего так и не поняли. Специальный корреспондент "Известий" в США Мэлор Стуруа, передав по телетайпу взволнованное сообщение об "Аполлоне", неожиданно получил из Москвы категорический приказ: "О Луне не надо. Срочно дайте Вьетнам и Гэса Холла".

Два десятилетия спустя тогдашний член Политбюро Петр Шелест рассказывал журналисту Андрею Караулову, что сенсационная новость застала Л.И.Брежнева врасплох. Еще две недели назад руководители ГРУ и ПГУ, вызванные в Кремль с отчетом, уверяли, будто американцы безнадежно застряли на испытаниях двухместного корабля "Джемини", а программа "Аполлон" после неудачного старта "Аполлона-1" в феврале 1966 года чуть ли не вообще заморожена. Питер Болдуин, генеральный директор НАСА, приняв после катастрофы 1967 года на "Скайлэбе" соболезнования от советского посла Дубинина, правда, произнес в ответ довольно странную фразу, что-де "не все еще потеряно". Но тогда реплику эту в Москве всерьез не приняли...

Во второй половине того же дня 19 августа было созвано экстренное заседание Политбюро. Запись трансляции, так и не показанной в СССР, была просмотрена в угрюмом молчании. Такой подлости от американцев не ожидал никто. "Узнай мы, что в США только что закончено построение коммунизма, мы и то были бы не так ошарашены, – вспоминал все тот же Шелест. – Это было похоже на катастрофу. Наша цель, к достижению которой мы стремились несколько десятилетий, оказалась нагло присвоенной потенциальным противником. В пору было либо поднимать белый флаг капитуляции, либо объявлять в войсках повышенную боевую готовность..." После долгих споров все, в конце концов, согласились с предложением Михаила Суслова: не признавать в Советском Союзе достижение американцев как факт, просто игнорировать его в ряду всех прочих злокозненных инсинуаций врагов мирового социализма – мало ли клевещут на наш строй! Вместе с тем министру обороны Гречко было поручено "не допускать массовых провокаций и быть готовым к любым неожиданностям". "Мы никому не позволим использовать эту вражескую выходку для расшатывания социалистической системы, – сказал в заключение Брежнев. – Виновные будут наказаны самым строжайшим образом..."

На следующий день, 20 августа, многие читатели газет обратили внимание на две-довольно загадочные публикации. Одна статья была напечатана на первой полосе газеты "Правда" и называлась коротко: "Заявление ТАСС". Вторая называлась длинно – "Не надо врать, господин президент!" – и вышла в "Литгазете"; подписали это обращение С.Кургузов, С.Шпанырь, Г.Марков, О.Хрусталев и другие фантасты. Понять смысл обеих статей, не зная ничего о полете "Аполлона", было совершенно невозможно. "Заявление ТАСС" почему-то предостерегало Соединенные Штаты от попыток "вбить клин между странами социалистического содружества, посеять неверие в достижения советской науки", а потом вдруг, вне всякой связи с предыдущим текстом, напоминало о безопасности Кубы и о "недопустимости милитаризации космоса". (Фраза о Кубе, вставленная в "Заявление" на всякий случай, по совету осторожного министра иностранных дел Громыко, вкупе с "космосом" вызвала к жизни невероятный слух, будто бы с территории "Острова Свободы" мы запустили к Луне ракету, которую-де американцы и сбили, приняв за баллистическую. Называлась даже фамилия погибшего космонавта – Громов, вообще неизвестно откуда взятая...) "Коллективка" писателей-фантастов в "Литгазете" была столь же невнятна, хотя еще более любопытна. Дело в том, что в день триумфа "Аполлона" президент США Линдон Джонсон действительно выступил с коротким обращением к нации, содержавшим поздравления с победой. В обращении были, в частности, слова: "У американской астронавтики за минувшие годы было немало просчетов. Но теперь, наконец, она взяла реванш". Последнее слово, выдернутое из контекста, и обыгрывалось в письме фантастов. "О каком реванше сегодня толкуют в Вашингтоне и в Бонне? – вопрошали писатели. Или, может быть, народы США и ФРГ забыли, кто был настоящим победителем во второй мировой войне? И какая именно страна запустила в космос первый в мире пилотируемый корабль "Восток"? Ваши угрозы не делают чести Соединенным Штатам, г-н президент. Ваши попытки перечеркнуть все великие достижения советской космической науки бесполезны и кощунственны". Письмо заканчивалось обращением к "нашим коллегам за океаном, американским писателям-фантастам Рэю Брэдбери, Роберту Шекли, Клиффорду Саймаку, Генри Каттнеру и другим" с пожеланиями вразумить своего президента на благо мира и прогресса. (Генри Каттнер, правда, едва ли смог бы послушаться своих советских коллег, ибо скончался еще полтора десятилетия до того и был вписан в верстку уже готовой полосы "Литгазеты" замороченным дежурным редактором – вместо исключенного из текста по требованию Главлита "антисоветчика Роберта Хайнлайна".) Помимо вышеописанных благоглупостей, было в "коллективке" фантастов одно тревожное слово, проскользнувшее как бы невзначай, среди призывов "не усиливать конфронтацию", и потерянное в словесном мусоре даже самыми внимательными читателями-следопытами, опытными толкователями подтекстов.

Слово это было – "Чехословакия".

К лету 1968 года Москву не слишком тревожили демонстративные эскапады Белграда и Бухареста (Чаушеску, например, разрешил транслировать в Румынии высадку американских астронавтов и даже обратился к Джонсону с витиеватыми поздравлениями). Однако поведение Праги все более настораживало брежневское Политбюро.

"Пражская весна" 68-го принесла Москве много тревог. Пока Гомулка решал в Польше еврейский вопрос, а Хонеккер отстреливал всех желающих перебраться через Берлинскую стену, Александр Дубчек ("Саша", как звал его Брежнев) все больше склонялся к "ревизионистам" – тем, кого не устраивал "московский" вариант социализма, насаждаемый в Чехословакии. Дубчек понимал, что экономика страны, с каждым годом все более интегрированная в гигантский космический проект Большого Брата, скоро не выдержит и надорвется. Ота Шик в своем докладе "Лунный блеф", прочитанном на майской сессии ЦК КПЧ и позднее ставшем "экономической" частью знаменитой декларации "2000 слов", блистательно доказывал: у Чехословакии нет и быть не может реальных оснований строить свои промышленные программы в расчете на неуемные аппетиты Главкосмоса СССР. "Каждый грамм лунного грунта, привезенного на Землю, обойдется нашей стране в миллионы и миллионы крон, отмечал автор. – Готовы ли наши налогоплательщики платить за стратегическое любопытство восточного соседа такую цену?" Сторонники "социализма с человеческим лицом" твердо были уверены, что не готовы. Иржи Прохазка в статье, опубликованной в газете "Млада фронта", например, писал: "Допустим, Советский Союз добьется своего и завоюет Луну. Что же он понесет туда? Может быть, идеалы свободы, равенства и братства, написанные на знаменах Великой французской революции? Едва ли. Скорее, это снова будут идеи сталинско-готвальдовского концлагеря, которые по-прежнему в ходу. Мы очень хорошо помним, как Рудольф Сланский был расстрелян НКВД только за то, что выразил сомнения в необходимости строить в Брно завод по производству специальной стали, предназначенной для советских ракет. Мы не хотим в очередной раз становиться пешками в чьей-то большой игре. Достигни Советы Луны сегодня, и мы будем обречены тоже играть в чужую "лунную партию". Стать сателлитом сателлита – участь более чем незавидная..."

Можно себе представить, какую реакцию в Чехословакии вызвало неожиданное сообщение о полете "Аполлона-II". Телетрансляция с Луны шла по ТВ весь день, и запись повторялась ночью.. Тысячи людей вышли на улицы Праги, Братиславы и других крупных городов страны, звучали песни, поздравления, выступающие скандировали имена Армстронга, Олдрина, Коллинза и президента США Джонсона. "Американцы натянули нашим русским друзьям нос, – ликовал в "Праце" Зденек Ганзелка. – Есть шанс, что это событие кое-что изменит в международном раскладе сил и, не исключено, поможет хотя бы несколько ослабить медвежьи объятия наших восточных соседей по соцлагерю". Примерно в том же духе, может быть, в чуть более корректных выражениях, было выдержано выступление 20 августа самого Александра Дубчека по национальному радио. Поздравив соотечественников с новой знаменательной победой мировой науки, первый секретарь ЦК КПЧ выразил уверенность, что "теперь будет положен конец бессмысленной гонке за приоритетом, во имя которой народное хозяйство нашей страны было поставлено в незавидное положение". В финале своей речи Дубчек отметил, что в самые последние часы возникла принципиальная договоренность между правительствами США и ЧССР – о том, что в один из следующих лунных экипажей будет включен и гражданин Чехословакии, майор ВВС Ян Ворличек. По мнению известного советолога Малькольма Такера, это последнее сообщение переполнило чашу терпения Москвы.

На следующий день советские танки вошли в Прагу.

Корреспондент "Правды" Сергей Борзенко, въехавший в город на броне вместе с автоматчиками, рассказывал в первых же своих репортажах о "толпах хулиганов, выкрикивающих грязные ругательства". В действительности же, демонстранты осаждали танки с именами американских астронавтов на устах – о чем, естественно, журналист написать не имел права, даже если бы захотел. К сожалению, жители Чехословакии, рисовавшие мелом на стенах и на танковой броне контуры "Аполлона-11", и представить себе не могли, что офицеры танкисты (не говоря уж о рядовых автоматчиках) вообще не знают ничего о высадке Армстронга и Олдрина и не понимают смысла изображений. Пользуясь этой неразберихой, "Правда" в те дни писала: "Воинствующие молодчики рисуют на стенах атомные бомбы и ракеты, надеясь, что американский генерал Макартур придет на помощь отщепенцам и ревизионистам..."

Суслов добился своего – высадка американцев на Луне стала сенсацией вчерашнего дня и в мировой прессе отодвинулась куда-то на третий план. Отныне темой номер один стала Чехословакия. "Пражская весна", увы, не была приспособлена к встрече с танками, и к уличным боям (как некогда в Будапеште) никто не оказался готов: сообщение о том, что в подвалах домов Гаека, Гольдштюккера, Елинека были найдены "автоматы, радиостанция западногерманского производства, патроны и запасы горючего", были ложью от начала до конца. Короткая перепалка в ООН также танкам не помешала. От имени Дубчека, официально еще не выведенного из Политбюро КПЧ, все решения уже принимали Гусак и Биляк. Именно Гусак во время первого же официального телефонного разговора с Москвой пообещал, что "ЧССР будет верна всем обязательствам перед Советским Союзом".

Разумеется, скрыть от многих москвичей космическую победу американцев, несмотря на интенсивно работающие "глушилки" и повышенную активность Комитета госбезопасности в эти дни, было невозможно. По Москве ходил тогда печальный анекдот о том, как мы, в пику Штатам, тоже высадили своих космонавтов. "И не двух, а две дивизии. И не на Луне, а еще дальше – в Праге". 21 июля в Москве были арестованы молодые литераторы Сергей Штерн, Игорь Малахов, Борис Руденко, Зиновий Юрьев и Владимир Орлов, попытавшиеся устроить демонстрацию. Пока они проходили мимо американского посольства с плакатами "Да здравствует "Аполлон-11"!", "Привет, Армстронг и Олдрин!", агенты госбезопасности их не трогали (перепутав с участниками запланированной Комитетом студенческой демонстрации протеста "против зверств американской военщины во Вьетнаме"). Однако, как только они дошли до чехословацкого посольства и вытащили плакаты в поддержку "пражской весны", они были немедленно избиты "случайными прохожими" и затолкнуты в "случайно подвернувшийся" неприметный "рафик". Больше никаких инцидентов в столице в те дни не было.

Вечером 21 августа Степан Кургузов был срочно вызван в Кремль. Шеф Секции фантастов, еще когда ему двумя днями раньше позвонили из "Литгазеты", догадывался, что теперь его помощь будет снова постоянно необходима. Идя на встречу, Кургузов прихватил с собой несколько сигнальных экземпляров фантастических романов писателей – членов Секции, рассказывающих о нашем славном покорении Луны. Судя по мемуарам самого С.Кургузова, принял его непосредственно Брежнев, причем Суслов тоже молча присутствовал при разговоре. Речь шла о Чехословакии и о Луне. "Я надеюсь на поддержку наших выдающихся писателей-фантастов, – сказал Брежнев, вежливо перелистав книжки. – Кроме того, вам сегодня предстоит нелегкая задача: вы должны осторожно, но твердо развенчивать миф о якобы имеющемся космическом приоритете США. Действуйте так же, как и раньше. Пишите еще активнее – никаких сложностей с публикациями у вас не будет. Важно, чтобы народ не утратил веры в силу наших достижений, не поддался буржуазной пропаганде, не принял какой-нибудь случайный наш просчет за признак слабости..."

Кургузов вернулся со встречи окрыленный и тут же назначил закрытое заседание Президиума Секции. Стенограмма в тот день не велась, и потому сейчас установить, о чем шел разговор конкретно, не представляется возможным. Очевидно, С.Кургузов делился полученными инструкциями. Так или иначе, уже к октябрю 1968 года самые надежные "кадры" Секции (В.Понятовский, Ан.Спирин и все еще бодрый Сем.Шпанырь) разразились новыми романами на злобу дня – соответственно "Десантом на Луну", "Кораблями Вселенной" и "Перед стартом". Надо заметить, что в новой ситуации очень трудно было "иметь хорошую мину при плохой игре": в условиях, когда на поверхность Луны ступила нога человека из США, сочинять поучительные истории о наших собственных (грядущих) фантастических лунных первопроходцах могли только очень идейно стойкие и бестрепетные люди. Увы, понять вопиющую, почти мазохистскую нелепость этих позавчерашних пропагандистских творений могла только некоторая часть интеллигенции, знающая о полете "Аполлона" и по старей привычке предпочитающая отважно сжимать свой кукиш в своем же кармане. Призыв Александра Солженицына "жить не по лжи" в те годы услышан не был: ложь стала наркотиком, отказаться от нее для многих означало бы умереть...

Наиболее заметным явлением стал в том же 1968 году роман детского писателя Николая Носова "Незнайка на Луне", выпущенный "Детской литературой". В отличие от упомянутых книг Понятовского, Спирина и Шпаныря, книга была талантливая – хоть и созданная в соответствии с "социальным заказом" Пожалуй, это был единственный в своем роде образец "контрпропагандистской" литературы, когда автор не опустился до злобствований и халтуры. Главные герои романа, глупые и нахальные коротышки Незнайка и Пончик ("мистер Понч"), захватывали космический корабль, построенный умником Знайкой со товарищи и таким вот контрабандным путем попадали на Луну. Описание высадки приятелей-жуликов на поверхность Луны было точной, мастерской и, надо признать, смешной карикатурой на высадку американцев с "Аполлона". Нелепые клоуны Незнайка и Пончик становились комическими двойниками реальных Армстронга и Олдрина; даже напыщенная фраза Незнайки: "Смелее, Пончик! Теперь каждый наш маленький шаг войдет в историю человечества!" (после чего герой презабавно падал прямо в яму) – была соотнесена с фразой, действительно сказанной Армстронгом в момент выхода из модуля: "Маленький шаг человека, огромный шаг человечества". Целое поколение школьников, взахлеб читающее "Незнайку на Луне", приучались к мысли что первенство Незнайки, ступившего на Луну, – ворованное, ненастоящее. Что прав не тот, кто успел раньше, а тот, кто долгим честным трудом заслужил победу. Очевидно, сам Носов, работая над книгой, надеялся, что правда о полете "Аполлона-11" все-таки будет сказана в те же 60-е, и пытался таким вот образом уменьшить чувство разочарования своей страной, которое могло бы возникнуть у детишек.

Надежды его не оправдались. Взят был курс на полное пренебрежение истиной, усилился цензурный нажим на печать. Произведения "новых фантастов" стали возвращать из издательств под разными предлогами, а "Новый мир" Твардовского оказался в еще больших цензурных тисках. Твардовского все чаще стали вызывать в ЦК и "настойчиво советовать" ему "не пренебрегать произведениями уважаемых людей из Секции фантастов". Кое-кто надеялся, что Твардовский не выдержит и сдастся. "Злобный старик Зайцев стал являться в редакцию журнала почти каждое утро, – вспоминал тогдашний ответственный секретарь "Нового мира" Борис Немзер. – Он часами высиживал в приемной Твардовского, не добиваясь приема, а просто зорко поглядывая на всех входящих и выходящих. В руках он держал толстую папку с рукописями. Это была своего рода психическая атака. Он явно брал нас на измор..."

После ареста Штерна, Орлова, Руденко, Юрьева и Малахова состоялось партсобрание Московской писательской организации, где Аркадий Васильев, автор двухтомного романа "Луна на всех одна", предложил "строже отнестись к людям, поступающим в наш союз". Выступившие было Потапов и Аксенов были ошиканы собравшимися – по сути, им просто не дали говорить. Прием нескольких десятков талантливых фантастов в члены СП СССР в те дни был отложен на неопределенный срок.

Перемены коснулись не только литературы. Вновь начались попритихшие было гонения на джаз (кому-то пришло в голову, что фамилия Луи Армстронга будет напоминать о Нейле Армстронге). Вновь была выкопана из небытия статья М.Горького о "музыке толстых" и его же любимое присловье: "Сегодня он играет джаз, а завтра будет против нас". После чего последний джаз-клуб в Ленинграде – много позже оплаканный В.Аксеновым в романе "Ожог" – приказал долго жить. Джаз было, конечно, жалко, но все остальное – втройне...

"Оттепель" закончилась.

VIII. ПРОЦЕССЫ ПОШЛИ (1969 – 1978)

Если предшествующее десятилетие было временем открытых споров и многолюдных литературных обсуждений, то следующее стало порой закрытых (или «полузакрытых») судебных процессов. Обиженный государственный Голиаф, побежденный своими более умелыми противниками, вымещал негодование на собственных подданных. Скоропостижная кончина Сергея Королева надолго приостановила разработку проекта «Катапульта». Что же касается рожденного в недрах НИИ альтернативной идеи «челнока», то она находилась пока только в стадии эскизного проектирования. Таким образом, Советский Союз не смог сразу же продемонстрировать в ответ хоть что-либо, сравнимое с полетом «Аполлона-II». Это тоже едва ли повышало наш международный авторитет. Привыкшая быть первой по крайней мере в космической области и стойко переносящая всеобщие страх и неприязнь, сверхдержава была особенно чувствительна к пренебрежению и насмешке. Сотня танков, посланных в Прагу, так и не смогла заменить одной маленькой ракеты, достигшей Луны...

Первым из "московских процессов" конца 60-х традиционно принято считать так называемый "процесс пяти" (Штерн, Орлов, Малахов, Руденко и Юрьев). Арестованные в день своей демонстрации около посольств, молодые литераторы немедленно были доставлены на "Лубянку. К сожалению, юноши не догадались, придя к зданию чехословацкого посольства, бросить уже ненужные плакаты, с которыми они выражали поддержку экипажу "Аполлона"; они их просто аккуратно сложили. Само собой, на Лубянке сразу поняли, что "антисоветчики и подстрекатели" пикетировать особняк американского посольства, протестуя против вьетнамской войны, отнюдь не собирались и даже наоборот. Это в дальнейшем стоило всем участникам дополнительных сроков. Впрочем, сроков по стандартному обвинению в "хулиганских действиях" и "нарушении общественного порядка": в ту пору за поддержку "Аполлона" как явно несуществующего не рискнули еще дать сразу политическую статью отыгрались на Чехословакии.

Степан Кургузов сам изъявил желание быть на процессе общественным обвинителем. Дело в том, что один из арестованных, Юрьев, был, по несчастью, членом кургузовской Секции фантастов и как раз недавно выпустил книгу "Башня Кассандры" с предисловием С.Шпаныря. Это дало основание С.Кургузову выступить с яростной речью, продолжавшейся более часа.

Ход процесса, надо заметить, освещался в советской прессе крайне скупо: две информационных заметки в "Правде" да еще "подвал" Нестора Еременко в "Известиях" ("О чем шумите, господа?" – 7 января 1969 года) вот и все. Тем не менее, текст всех выступлений уже в конце января распространялся в московском самиздате, а в феврале полную стенограмму напечатали почти одновременно нью-йоркское "Новое Русское Слово" и югославская "Борба". В марте во Франкфурте-на-Майне в издательстве "Посев" уже вышел аккуратный томик "От Луны до Праги" с самым полным текстом стенографического отчета, непонятно каким образом попавшего в ФРГ. (По этой книге и будем цитировать ниже.)

"Перевертыши, двурушники! Другие слова трудно подобрать, – говорил в своей пламенной речи Степан Кургузов. – Их так называемая "демонстрация" есть самая настоящая антисоветчина, вдохновленная ненавистью к социалистическому строю. Мы проморгали врага, граждане судьи! Выросший в недрах нашей Секции господин Юрьев умело маскировался: он писал правильные слова, ходил на собрания, питался в нашей столовой. И одновременно он вместе со своими соучастниками вел, как выяснилось на суде, провокационные разговоры, распространял возмутительные слухи о якобы имевшем место "полете" на Луну какой-то там американской ракеты. А в день, когда все советские люди с удовлетворением встретили сообщение о разгроме в Праге ревизионистского гнезда, он вышел на улицу с самодельным плакатом провокационного содержания. Я, как многолетний руководитель Секции, не снимаю с себя известной вины. В подлой книжонке "Башни Кассандры" я должен был, конечно же, увидеть ядовитые семена безыдейности, нигилизма, болезненного интереса к темным "проблемам жизни", двуличие и бесстыдство. К сожалению, и я, и мой коллега Семен Михайлович Шпанырь, также введенный в заблуждение, приняли эти отравленные всходы за болезнь роста молодого литератора. Однако его поступок в августе минувшего года раскрыт нам всем глаза..."

На "процессе пяти" впервые потерпел профессиональное поражение известный адвокат Юрий Феофанов, защищавший Сергея Штерна. Великолепный знаток судебной казуистики, он полагал, что обвинению буквально не за что зацепиться: все плакаты, с которыми пришли демонстранты к посольству, имели самое мирное содержание. Невозможно было осудить за "слова поддержки, даже если что-то было сформулировано не вполне точно". Суд, однако, согласился с прокурором, доказывавшим, будто во фразах "Да здравствует Чехословакия!" и "За нашу и вашу свободу!" есть некий изощренный разрушительный смысл. Что касается плакатов с поздравлениями в адрес американских астронавтов, то суд вынес частное определение направить Орлова и Руденко (эти плакаты, как доказало следствие, писали они) на дополнительное медицинское освидетельствование.

Суд в Москве вызвал широкий международный отклик. Лондонский ПЕН-центр направил обращение к советскому правительству с призывом амнистировать дерзкую пятерку. Несколько видных чиновников НАСА в частном порядке токе отправили в Москву подобные заявления. Видный французский физик, лауреат Нобелевской премии Жан-Клод Дюваль призвал со страниц "Фигаро" начать кампанию поддержки арестованных. Все это позволило в заключительной речи государственного обвинителя подчеркнуть всю опасность совершенного деяния. "Смотрите, как всполошились на Западе, – говорил прокурор. – Поднялась черная рать антисоветчиков, бросилась защищать своих "братьев по духу". Вот передо мной телеграмма из Хьюстона: какая-то троица американских толстосумов предлагает отпустить этих перевертышей и даже готова заплатить залог! Ничего не выйдет, господа миллионеры: у нас в Советском Союзе никакие деньги не спасут преступников от ответственности..."

"Троицей "американских толстосумов" между тем, были Армстронг, Олдрин и Коллинз.

Суд приговорил демонстрантов к разным срокам заключения (от двух до пяти, шутили сами арестанты) с отбыванием наказания в колонии усиленного режима, с конфискацией имущества и последующим выдворением из страны. ("После лагеря – ссылка на поселение в Париж", – такая фразочка ходила в те "урожайные" на процессы годы.)

Надо сказать, власти учли опасный резонанс даже "полузакрытых" политических процессов и в дальнейшем сделали их полностыо закрытыми – в подцензурную печать не должно было проникнуть вообще ни строчки. Именно поэтому перечень "лунных" процессов, приводимый в книге Ирины Алексеевой "Луна и грош. Очерки истории инакомыслия в СССР", скорее всего, не полон. Из перечисленных следует, в первую очередь, выделить: "дело Андрея Гамова" (оно же – "дело переводчика") и "дело возвращенцев" (Светланы Покровской, Дениса Новикова и Юрия Кузнецова).

Тридцатитрехлетний Андрей Гамов, дальний родственник знаменитого физика, не был писателем. Книга, запущенная с его подачи в столичный самиздат, была переводным романом американского фантаста Роберта Энсона Хайнлайна. Имя это и прежде не было в почете у критиков из числа членов кургузовской Секции: все они помнили его рассказ "Долгая вахта", который еще в самом начале 60-х был заподозрен самим Степаном Петровичем Кургузовым в "буржуазном пацифизме" и "оскорбительной попытке дискредитировать литературные достижения Секции фантастики" (Кургузов решил, что выведенный автором маньячный полковник Курджесс – намек лично на него; хотя Хайнлайн не был знаком с главой Секции и едва ли читал и "Катапульту", и последующие романы Степана Петровича). Недаром даже правоверный А.Казанцев, по недомыслию посмевший включить рассказ "Долгая вахта" в антологию "Научно-фантастические рассказы американских писателей", имел с шефом Секции объяснения самого неприятного свойства – нс тех пор навсегда зарекся составлять антологии из "непроверенных" авторов.

Новый роман Роберта Хайнлайна был, конечно, "поувесистее", чем давний рассказ и, само собой, у нас никак не мог быть опубликован. При этом произведение не было антисоветским в традиционном смысле слова; вероятно, автор и не знал многих наших реалий и писал на чисто американском материале. Однако сам сюжет, при соответствующем переводе, позволял увидеть в романе целую россыпь соблазнительных аллюзий. Гамов был отличным переводчиком. Он не добавил к Хайнлайну ни одного постороннего слова, ничего не сократил. Он просто умело сыграл на особенностях лексики героев, найдя к их сочным словечкам наиболее подходящие русские аналоги. Язык московских улиц и коммуналок, общежитии и магазинов, хлесткий язык очередей и лагерного "кондея" – все это сделало текст Хайнлайна абсолютно родным. Из всех возможных вариантов заголовка ("Луна – суровая хозяйка", "Луна – дама с норовом", "Луна жестко стелет" и т.п.) Андрей Гамов выбрал самый подходящий: "Луна – гражданочка серьезная". Он по праву гордился своим переводом, не мешал друзьям делать с него копии и давал читать всем, кто захочет. Зная, что книга эта в СССР не будет издана, Гамов хотел, чтобы с ней по крайней мере познакомилось как можно больше людей.

Госбезопасность вышла на Гамова очень быстро, да он и не скрывался особенно. В книге Ирины Алексеевой "Луна и грош", о которой уже речь шла выше, есть глава, созданная на основе первого разговора переводчика со следователем на Лубянке. (Записал разговор сам Гамов по памяти сразу после допроса и уже потом, во время этапа, передал вместе с письмом на волю.) "Вопрос об авторстве книги, с которого следователь начал беседу, привел Гамова в неописуемое веселье, – замечает И.Алексеева. – Дело в том, что первоначально кагэбэшники, прочитавшие роман, были твердо убеждены, что сочинил его сам Гамов – просто из предосторожности подписался американской фамилией и насовал в текст десятка два нерусских имен. Следователь в ответ ожидал всего,что угодно, – только не смех. "Что же смешного я сказал, Андрей Игоревич?" – недоуменно поинтересовался он. "Да так, пустяки, ответил Гамов. – Вы спросили, не я ли это сочинил. В вашем Комитете, видно, на комплименты не скупятся. Однажды ваши коллеги уже задавали точно такой же вопрос моему знакомому, который распространял в самиздате текст Конституции США..."

Судьба Андрея Гамова была весьма драматична. Текст романа Хайнлайна, посланный в Секцию на так называемую "литературную экспертизу", попал в руки самому Кургузову, который не упустил случая свести счеты со своим заокеанским коллегой. "Пресловутый "роман" известного своими профашистскими взглядами Р.Э. Хайнлайна, – с пафосом отмечал С.Кургузов в рецензии, – есть не что иное, как гнусный пасквиль на наш строй, на наши завоевания. Книга представляет собой отравленное оружие мировой реакции, и недаром именно мистера Хайнлайна называл в числе своих любимых авторов справедливо осужденный двурушник и антисоветчик, бывший советский писатель Юрьев. (...) Исходя из вышеизложенного, очевидно: перевод гр-на Гамова отнюдь не "занятие чистой литературой", как обычно утверждают подобного рода деятели. Это продуманная акция, вероятно, согласованная с зарубежными разведцентрами. Полагаю, что Закон должен быть беспощаден к такому матерому врагу, каким, без сомнения, является переводчик А.Гамов". Собственно говоря, последних фраз от Кургузова никто и не требовал, просто привычка взяла свое. Гамов был осужден на шесть лет по статье семидесятой. В мордовских лагерях, куда по обыкновению отправляли "политических", у него обострилась язва... Спасти его не удалось.