Текст книги "История советской фантастики"

Автор книги: Кац Святославович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Кац Рустам Святославович
История советской фантастики

Новая книга доктора филологических наук Р.С.Каца охватывает более семи десятилетий истории советской фантастической литературы (1921-1993). Автор предлагает свою, оригинальную трактовку целого ряда проблем генезиса и развития научной фантастики в СССР. Нетрадиционный подход к исследуемому материалу и популярный характер изложения делают данную монографию не только полезным, но и увлекательным чтением.

Для филологов, историков и всех, интересующихся НФ литературой.

Рецензенты

доктор филологических наук А.З.Дубровский (Институт истории культуры РАН),

доктор философских наук И.А.Коваленко (МГПИ)

ОТ АВТОРА

Предлагая вниманию читателей второе, значительно переработанное, издание своей книги «История советской фантастики», считаю необходимым специально остановиться на причинах и характере сделанных для данного издания уточнений, сокращений и дополнений. По ряду причин не могу сегодня назвать первый вариант этой монографии (М., ИНИОН, 1986) вполне удачным. Уже сам «закрытый» характер первой публикации (книга вышла тиражом не более сотни экземпляров, да еще с обязательным грифом «Для служебного пользования») сократил до минимума количество ее потенциальных читателей. По закону абсурда, «секретная» монография в том же 1986 году по нашим официальным каналам попала в государственные библиотеки нескольких европейских стран, США, Израиля и Японии, зато у нас практически до настоящего времени пребывала во втором отделении спецхранов («книги ограниченного доступа»). Впрочем, дело, разумеется, не в тираже и не в грифе «ДСП». Готовя публикацию осенью 1985 года, я исходил из того, что история отечественной фантастики – будучи весьма и весьма значительной частью истории советской литературы, в целом, – не просто зияет лакунами, но и вообще является сплошным «белым пятном». Достаточно вспомнить хотя бы о фантастике 20-х годов: десятки, сотни имен и названий уже в 30-е были просто выброшены из обихода; важнейшие события литературной жизни, потрясавшие наше общество на протяжении многих лет, искусственно обойдены, зато микроскопические фигуры (а то и вовсе слепленные позднейшей пропагандой фантомы) были подняты на небывалую высоту.

Автор этих строк попытался, не пренебрегая общеизвестным, свести воедино оборванные нити, в меру своих скромных сил реконструировать полную картину событий и явлений "литературы мечты и фантазии" на протяжении семи десятилетий... и, видимо, переоценил свои возможности. Ибо стремление вместить сразу все в отведенные издательством 120 страниц неизбежно обернулось сухим реестром вместо книги, более-менее внятным перечислением фамилий, произведений, дат, съездов, литературных группировок и т.п. Желая ничего не упустить, автор зачастую вынужден был жертвовать контекстом истории, так называемым "воздухом эпохи", без которого практически любое историко-литературное исследование превращается в бесстрастный библиотечный каталог.

Этот серьезный недостаток первого издания заметили едва ли не все немногочисленные рецензенты книги. И если деликатный американец Дарко Сувин в "Galaxy" только осторожно посетовал на "излишний академизм работы нашего уважаемого русского коллеги", то русскоязычная пресса диаспоры выставила гораздо более жесткую оценку. Обозреватель нью-йоркского "Нового Русского Слова" Михаил Лемхин, например, писал о "тупом профессорском занудстве", а остроумная Майя Каганская назвала свою рецензию в иерусалимском журнале "22" не иначе, как "Телефонная книга фантастики". Что ж, склоняю голову перед оппонентами и могу лишь сказать в свое оправдание, что воспользовался их любезными замечаниями и предложениями в процессе подготовки настоящего издания "Истории советской фантастики".

В первую очередь, пришлось изрядно "проредить" работу, освобождаясь от второстепенных, "побочных" эпизодов – иногда действительно дежурных (вроде перипетий группы "Земное притяжение", известной в 20-е разве что своими изощренными нападками на роман Д.Обольянинова, или обзора политико-литературных пристрастий издательства "Молодая гвардия" второй половины 70-х), иногда и довольно любопытных (типа безуспешной борьбы за лидерство "протоселенитов" – Гастева, Дорогойченко, Зои Митрохиной). С большим сожалением автор вынужден был также убрать несколько весьма существенных фрагментов (например, касающихся истории переписки Александра Беляева с Вернером фон Брауном, заметок Сталина на полях второго издания "Катапульты", многих закулисных подробностей подготовки фантастов к 1 Съезду Писателей СССР; выпала, увы, целая глава "Стругацкие против цензуры"): в 1985 году освещение этих вопросов в самом деле имело оттенок новизны, даже сенсационности, однако теперь, после стольких публикаций – в том числе и автора этих строк – на эти темы в периодике возвращение к ним вновь выглядело бы очередным тиражированием трюизмов, не более.

Кроме того, пришлось значительно сократить те положения, которые так или иначе давно взяты на вооружение историей литературы: скажем, и впрямь нет смысла (правы рецензенты) подробно пересказывать всю речь Лежнева на закрытии Чрезвычайной конференции ВАПП в Москве – о ней довольно сказано в любом вузовском учебнике. Точно так же можно вполне обойтись только упоминанием об "исторической" беседе Н.С.Хрущева с ведущими писателями-фантастами в январе 1963 года (саркастические воспоминания -"На блаженном острове коммунизма" В.Тендрякова и "Лунная кукуруза" Н.Брагина всем хорошо знакомы).

С другой стороны, второе издание монографии дополнено эпилогом, вкратце рассказывающем о событиях 1986 – 1993 годов: его, разумеется, в первом варианте этой книги еще быть не могло.

Наконец, автор позволил себе немного "беллетризовать" повествование, чуть "оживить" фигуры, дабы сделать работу несколько более интересной также и для читателя-непрофессионала", просто любителя фантастики. По той же причине все персоналии сконцентрированы теперь в отдельных главках по ходу повествования (Personalia); они выделены другим шрифтом и, в принципе, при чтении монографии их можно пропускать и возвращаться к ним отдельно, в справочном порядке (указатель имен приведен как раз для этого). В то же время список использованной литературы не следует сразу после каждой главы, как в первом издании, а помещен в конце книги.

В заключение хотелось бы поблагодарить Дениса Пере-льмутера и Татьяну Кожинову (ИМЛИ), Инну Седову (ЦГАНФ), Виталия Лордкипанидзе (ЦГАЛИ), Дмитрия Козенко (ГУИТУ), Светлану Юдину и Илью Горелика (МГУ), Андрея Семенова (РГГУ) и Государственный Музей Книги (Москва) за помощь, оказанную автору при написании этой монографии.

I. ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ «КРАСНОГО СЕЛЕНИТА» (1921 – 1928)

Есть в советской истории вопросы, на которые исследователи до сих пор не в состоянии дать внятного ответа (даже в эпоху рассекреченных архивов) и склонны только строить предположения. Один из таких вопросов – был ли В.И.Ленин непосредственно причастен к созданию «Красного Селенита», поначалу небольшой литературной группировки с более чем специфическими творческими задачами, а затем, на протяжении почти всего первого послереволюционного десятилетия, – практически самой влиятельной писательской фракции, одно время приближенной к руководству ВКП(б). Публицистика конца 80-х годов, в зависимости от отношения авторов к фигуре Ленина, по-разному оценивала роль вождя: то принималась демонизировать ее донельзя («огоньковский» очерк Максима Губарева «В.И/Ленин как завоеватель Луны»), то, напротив, спешила объявить ее «судьбоносной» и ее критиков «ревизионистами» (статья Владимира Шубина «Наследники Фанни Каплан» в газете «Советская Россия»), а то и торопились признать ее несуществующей вовсе (цикл статей Игоря Кириллова в «Комсомолке»). Справедливости ради заметим, что ни той, ни другой, ни тем более третьей сторонами новых фактов предъявлено не было; журналисты оперировали только теми, что были давным-давно введены в научный обиход. Сами «Красные Селениты», как известно, в свое время недвусмысленно намекали (особенно после 1924 года), кому именно их группа была обязана начальной финансовой и «идеологической» поддержкой. Например, в статье А.Лежнева «Великий мыслитель», опубликованной в январе 1925 года в «Московской правде» и приуроченной к годовщине со дня смерти вождя, прямо говорилось о «заинтересованном внимании», которое «наш Ильич оказал молодому литературному объединению». Правда, часть историков склоняется к мысли, что как раз эта фраза могла быть всего лишь хитрым дипломатическим ходом, способным пресечь в зародыше упреки в «нечеткости классовой позиции», хотя и редко, но раздававшиеся как со стороны обиженных «пролеткультов», так и все еще влиятельной «Наковальни», руководители которой не могли простить «непролетарского происхождения» отдельных членов «Красного Селенита».

Тем не менее, вполне возможно, Лежнев все-таки не лукавил. Во всяком случае, рецензия Ленина в "Известиях ВЦИК" на роман "Красная Луна", конфиденциальная беседа с автором понравившегося романа в феврале 1921-го и встреча с "селенитами" (Лежневым и Величко) в марте 1922-го – вес это есть непреложные исторические факты, зафиксированные биографами. К косвенным же доказательствам интереса Владимира Ильича к идеям "КС" чаще всего относят полушутливую фразу, брошенную Лtениным на встрече с Гербертом Уэллсом ("Так вы полагаете, на Луне могут иметь место тяжелая индустрия и сознательный пролетариат?" – цитата из VI-й главы " России во мгле") и пометку nota bene на полях брошюры К.Э.Циолковского "На Луне" (М., Изд-во Сытиных, 1893 г.) напротив фразы о "неисчерпаемых богатствах недр спутника Земли, весьма удобных, вследствие уменьшенной силы тяжести, для промышленной геологической разработки". Кстати, по свидетельству В.Д.Бонч-Бруевича, первой книгой по астрономии, заказанной Лениным по каталогу "Книжной летописи", стала монография Фламмариона "Спутник Земли", опубликованная "Шиповником", а первой книгой Жюля Верна, пополнившей кремлевскую библиотеку, оказалась – как теперь уже нетрудно догадаться – "С Земли на Луну" (из приложений к "Ниве"). В принципе, сейчас можно обнаружить еще множество "косвенных улик", но в них ли дело? Ведь даже если Ленин и не собирался первоначально быть пастырем "селенитов" и не помогал им хозяйственно и организационно, он все равно, без сомнения, готовил почву для появления на свет их и им подобных. "Селениты" просто удачно заполнили ту ячейку в теоретических построениях Ильича, которую и должен был кто-то заполнить. Видимо, поэтому им было довольно долго позволено немного больше, чем всем остальным их коллегам.

Дело было, естественно, не в абстрактных "кремлевских мечтаниях" и какой-то вдруг возникшей мистической склонности предсовнаркома к литературной фантастике вообще и к "лунной" ее ипостаси – в особенности. Эстетические пристрастия Ленина были самыми что ни на есть консервативными, однако политический расчет все чаще заставлял вождя наступать на горло собственным художественным вкусам и привлекать на свою сторону весьма разнообразные художественные явления, подчас и довольно причудливые. Позднейшие исследователи советской фантастики, отыскав потом в работах Ленина и в мемуарах о нем дюжину приличествующих цитат ("Фантазия есть качество величайшей ценности..." – о Жюле Берне, "Вот и напишите об этом роман, сеньор махист!.." – о Богданове, "Хорошо разделал буржуазию наш фантаст Илья Лохматый..." – о "Хулио Хуренито" И.Эренбурга), делали вывод о его "высокой оценке литературы социалистического предвидения" (М.Храпченко), "подлинно марксистском взгляде на природу художественного вымысла" (Б.Рюриков) и тому подобном. На самом же деле традиционный реализм был просто помехой на пути построения ленинской коммунистической утопии. Признать литературу зеркалом текущей жизни означало бы автоматически признать известную правоту "критических реалистов", негативно оценивших все симптомы недуга "новой России". То есть, "всех этих хныкающих кадетишек (...), злобствующих куприных, буниных, мережковских и прочей белоэмигрантской швали". Литература, по Ленину, отныне не должна была смотреть под ноги: ей надлежало поставить горнюю цель, отвлечь ее от низменной реальности. Требовалось сделать литературу художественным эквивалентом революционной мечты о светлом Завтра. Первоначальные заигрывания Наркомпроса с "космистами", футуристами и прочими "будетлянами" всех оттенков, предпринятые скорее по недоразумению, быстро прекратились. Ставить нужно было на то, что прочно, что понятно. Для строительства новой жизни наиболее подходила в качестве "подручного средства" именно научно-фантастическая литература, более или менее удаленная от сегодняшней реальности – по содержанию, достаточно традиционная – по форме, антирелигиозная – по духу. (Средний читатель, для которого она, в массе своей, предназначалась, не был готов к восприятию эстетических изысков.) Потребность в "советском Жюль-Верне", который "смог бы увлечь грамотных рабочих и сельский пролетариат величественной перспективой социального строительства", – как четко формулировал Троцкий в своей книге "Литература и революция", – была вполне насущной и не реализовывалась до начала 1921 года по совершенно пустяковой причине: не было подходящей кандидатуры на должность "главного Жюль-Верна Р.С.Ф.С.Р.", ибо годился далеко не всякий. Писатель должен был быть непременно с именем, являться сторонником советской власти и иметь наготове какое-нибудь новое фантастическое произведение на "классово близкую" тему. По странному стечению обстоятельств, подходящий сочинитель и был найден на родине автора "Капитана Немо", а не в Москве или Петрограде. Дальше счет пошел буквально на дни. 17 января 1921 года В.И.Ленин опубликовал свою рецензию "Полезная книжка!" в газете "Известия ВЦИК" (подписано: "Н.Л-н"), 18 января наркоминдел Чичерин, находящийся в это время в Париже по делам концессий Рено, получил секретную телефонограмму из Москвы. А уже через два дня продиктовал ответ: писатель согласен вернуться обратно в Советскую Россию!

Таким образом, первый претендент был явлен. Им стал тридцапятилетний прозаик Аристарх Обольяни-нов[1],

Роман "Красная Луна", столь увлекший В.И.Ленина, довольно прост по сюжету и несколько напоминает романы Берроуза из "венерианского" цикла. Поскольку содержание книги хорошо известно, напомним его только очень конспективно. Главные герои романа – академик Воронцов и его дочь Анна отправляются в научную экспедицию на Луну; их цель – проверить наблюдение Пулковской обсерватории, зафиксировавшей непонятные изменения видимой части лунного ландшафта и какие-то красноватые блики на поверхности. Сам процесс путешествия "в стальном цилиндре высотой около двух десятков метров" автор представил мельком и достаточно наивно, с научной точки зрения (даже по тогдашним меркам). Впрочем, главные события разворачиваются не по пути, но по окончании путешествия. На Луне действительно неспокойно: идет затяжная война между двумя государствами, Иллом и Воту, война с применением "радиевых бомб" и "умерщвляющих газовых смесей". Причем, все старания Хельга, единственного сына престарелого правителя Илла, прекратить бойню, оканчиваются лишь тем, что сам Хельг схвачен, обвинен в "предательстве нации" и вот-вот должен быть казнен. Подобная же участь ждет Рами, бывшего соратника главного жреца государства Воту, который, со своей стороны, пытался договориться с Хельгом, а потому тоже обвинен в измене. "Стальной цилиндр" с землянами появляется на Луне за два "оборота светила" (тамошняя мера времени) до казней, уже в ту пору, когда Хельг в медной клетке ожидает своей участи на главной площади Линна, столицы Илла. По всем законам жанра, Анна влюбляется в приговоренного Лунного Принца и убеждает отца помочь "селенитам, которые не хотят остаться без будущего...". Несколько динамичных эпизодов "превращения империалистической войны в гражданскую" (говоря словами В.И.Ленина) прописаны довольно шаблонно, в строгом соответствии с большевистскими доктринами, но именно они как бы искупали в глазах придирчивого читателя 20-х и тем более 30-х годов обостренное внимание автора к любовной линии романа.

Образ Анны не совсем обычен как для самого Обольянинова (конечно, это не Смуглая Чи и не буколические поселянки из "помещичьих рассказов"), так и для всей последующей советской "лунной эпопеи" (20-х – середины 80-х). В фантастической литературе женские образы – большая редкость, а полнокровные и убедительные женские образы – вообще редкость небывалая (исключение составляет разве что героиня "Луны с правой стороны" С.Малашкина). В Анне Аристарха Обольянинова читателя привлекает и поражает странное сочетание видимой хрупкости, незащищенности и какой-то поистине нездешней, "спартанской" воли, целеустремленности, почти визионерского осознания собственной правоты, в жертву которому героиня готова принести неизмеримо много. Восхищаясь "революционной убежденностью" Анны, критики 20-х не заметили – или сделали вид, что не заметили, – важного момента: гражданская война на Луне могла бы быть куда более короткой и менее кровопролитной, если бы для Анны Воронцовой на первом месте и впрямь стояла задача "дать свободу угнетенным жителям вечного спутника Земли" (Н.Гроссман-Рощин), а не завоевать расположение довольно анемичного Лунного Принца. В "лунно-земном" тандеме Анна-Хельг сам Принц оказывается ведомым, в то время как дочь академика становится главным "нервом" локальной битвы за любовь Хельга (для селенита любовь к кому-либо, помимо членов вима – разновидности государственно-родового клана – есть табу еще более страшное, чем прямой бунт против отца). Читая заключительные страницы "Красной Луны", не одна рабфаковка в 20-е обливалась слезами: восстание победило, но гибнет Хельг, гибнет академик Воронцов, тяжело ранена сама Анна. Красный цвет Луны, обозначенный в заголовке романа, – одновременно и цвет треугольных вымпелов победивших "революционных селенитов", и цвет крови всех главных героев произведения. По следний, "оптимистический" абзац (радиограмма предсовнаркома, поздравляющая восставших с победой), выглядит безусловно фальшивой нотой, вымученной индульгенцией, необходимой для возвращения в Советскую Россию. Кстати, позднее Обольянинов неоднократно предпринимал попытки заново отредактировать роман, снять несколько явно пропагандистских эпизодов, убрать ходульный финал. Однако все его просьбы разбивались о непоколебимую уверенность чиновников Агитпропа в том, что "трудящиеся привыкли именно к такому виду книги, и было бы политически ошибочным обманывать их ожидания..." (эту фразу, как пример ответов подобного рода, не без горечи приводил сам. Обольянинов в письме к Михаилу Пришвину). И все же ценность "Красной Луны" несомненна: первый советский научно-фантастический роман был написан увлекательно и талантливо, а потому так или иначе остался читаемым и во времена более поздние.

Группа "Красный Селенит", вне всяких сомнений, вышла из романа Аристарха Обольянинова – точно так же, как "натуральная школа" русской классики "вышла из гоголевской шинели". Любопытно, однако, что формальная принадлежность Обольянинова к новой группировке (принадлежность, которая многими историками литературы считается само собой разумеющейся даже до сих пор), на самом деле не имела места. И, если вдуматься, просто не могла иметь место. Для идеолога "селенитов" имя Обольянинова, окруженное положенным пиететом, должно было стоять чуть в стороне – точь-в-точь, как в придуманной гораздо позднее конструкции типа "и-примкнувший-к-ним-Шепилов". И Лежнев, и сам автор "Красной Луны", прекрасно понимали, что вызывающе "непролетарское" происхождения графа Обольянинова может сделать (поначалу и делало) уязвимым для критики многие дальнейшие шаги группировки, препятствовать усилению ее влияния. Вероятно, некое джентльменское соглашение было заключено между Обольяниновым и Лежневым еще в 1921 году и, как показывают дальнейшие события, исправно выполнялось и тем, и другим. (Даже в конце 30-х, когда уже Обольянинову предлагали "осудить и заклеймить" некоторых своих бывших единомышленников по "КС", ставших "троцкистско-бухаринскими выродками, наймитами иностранных разведок", писатель каким-то образом сумел отмолчаться.) В 20-е годы, таким образом, Аристарх Обольянинов, фактически солидаризуясь с "селенитами", не подписал ни одной их декларации, а во всех печатных выступлениях группировки принимал участие на правах "попутчика, осознающего правоту идеологии победившего пролетарского государства". Такое двусмысленное положение "советского Жюль-Верна" вызывало злую издевку критиков, могущих похвастать разве что безупречной анкетой. Николай Чужак, например, писал в 1922 году про "бархатный шнурок, прибитый ржавым гвоздем к крупу фанерной лошадки". Мих.Левидов уверял своих читателей, на примере автора "Красной Луны", что "мелкобуржуазная и выродившаяся дворянская интеллигенция потеряла надежду достичь своих идеалов на Земле и земными средствами", а поэт Александр Жаров однажды посвятил Обольянинову такие вот строки:

 
"Лунатик, скинь свою мантилью!
Посмотрим: чем-то полон ты?.
Все той же гумилевской гнилью
И той же жаждой темноты?.."
 

Отдельные нападки на автора романа «Красная Луна» продолжались уже в пору, когда с самими «селенитами» предпочитали не связываться; напротив, как бы сопутствующий группировке «дворянчик», «граф», да еще бывший эмигрант, был легко уязвимой мишенью. Лишь со второй половины 1925 года, после июньского постановления ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», где специально подчеркивалось: «Считать недопустимым отталкивать таких талантливых попутчиков, как тов. Обольянинов, доказавший своими книгами, что он на стороне Республики Советов...», – вал упреков стих. (Существует мнение, что фраза была вписана в постановление Ф.Раскольниковым после мягких, но настойчивых советов Лежнева). Последний раз над Обольяниновым подшутили в 1928-м году Илья Ильф и Евгений Петров в романе «Двенадцать стульев», изобразив его в виде охотника за своими сокровищами Ипполита Воробьянинова. Впрочем, это-то был вполне беззлобный шарж, где сатирики обыграли только особенности внешности и отдельных манер писателя-фантаста, намекнув на адресат своей пародии лишь фразой дворника Тихона: «Барин!.. Из Парижа!..»

Однако за разговором об Аристархе Кирилловиче Обольянинове мы несколько забежали вперед. Вернемся в март 1921 года, который официально считается месяцем рождения "Красного Селенита". Именно 20 марта Лежнев выступил в клубе московского Механического завода им. тов.Зиновьева с программой нового писательского объединения. Вступительная часть содержала положенную революционно-романтическую риторику ("Да, Вселенной и всей природой мы овладеем лишь разумом, наукой – точными познаниями, а суеверия, мистика и прочая штука, делавшая людей рабами этой природы, должна быть забыта..." и т.п.), зато тезисы были удивительно конкретными. "Красный Селенит" провозглашался добровольным объединением писателей-фантастов, без права ассоциированного членства; писателям "из крестьянской и буржуазной среды" в приеме как бы не отказывалось (хотя и устанавливался целый ряд препон, вроде годичного испытательного срока); "лунная" тема объявлялась приоритетной ("Луна – зримый символ Вселенной, достижение Луны и овладение ее богатствами – вековая мечта человечества, научный метод и прогноз сделают пролетариат хозяином как Земли, так и его ближайшего спутника", и проч.). ,

Вместе с тем Лежнев как бы между делом упомянул об издании регулярного альманаха "Селена", "пока четыре раза в год, а в перспективе – раз в два месяца".

Рождение "КС" было встречено довольно настороженно. Только Семен Родов в журнале "Грядущее" приветствовал коллег малопонятным стихотворением "Селенитам" ("Протянули миллионный кабель // На каждый межзвездный стык. // На миллионах черных Кааблей // Межпланетно-лунный язык!"), да еще "Печать и революция" в третьей книжке за 1921 год поместила вежливо-равнодушную заметку по поводу "организации фантастических писателей" и дала выдержку из выступления Лежнева, по ошибке назвав его Ледневым. Прочие же печатные органы, писательские объединения и инстанции предпочли за лучшее "не заметить" неофитов: "перевальцев" не устроил уверенный тон декларации "КС", Товарищество крестьянский писателей оскорбилось, что крестьяне поставлены Лежневым в один ряд с "буржуазными интеллигентами"; "пролеткульты" с неодобрением восприняли, наоборот, потворство "классу мелких хозяйчиков". Даже Лито Наркомпроса затаило обиду – за то, что идея "организовать в своеобразную артель литераторов фантастического направления" родилась не в голове Гандурина. А все вместе усмотрели весьма неблагоприятное для себя обстоятельство в том, что "Селену" взялось субсидировать Государственное издательство и оно же определило гораздо более высокий, чем это было принято по отношению к другим, гонорарный фонд.

Лежнев сделал вид, что не заметил холодности приема. Да и некогда ему было обижаться; главным было – выдержать темп. Через полтора месяца после выступления идеолога "селенитов" со своими тезисами вышел первый номер альманаха "Селена", тиражом в сто тысяч экземпляров, объемом в сорок (!) печатных листов. На кроваво-красной обложке номера 1 – как и всех последующих – была помещена эмблема 'КС": голубая полоска лунного серпа, пересеченная черной рукояткой молота. Вид эмблемы, чрезвычайно напоминающей официальный герб Советской Республики, заставил некоторых руково дителей группировок сразу же скорректировать свои позиции. Состав уже первого номера "Селены" оказался достаточно впечатляющим. Открывала книжку небольшая внятная статья Лежнева "О текущем моменте в области литературно-художественной фантастики", а завершала альманах статья профессора-астронома Владимира Поплавского "Что обязан знать пролетарий о Луне". Между этими двумя статьями помещалась поэма С.Обрадовича "Вверх дном!", повесть "Лунный календарь" Сергея Самобытника, подборка "космических" рассказов В.Есипова, С.Перова, А.Беляева, Всемира Ковалича и других, две новые новеллы Герберта Уэллса с большим послесловием Евгения Замятина. (Через несколько месяцев отдельная брошюра Замятина об Уэллсе выйдет в петроградском издательстве "Эпоха", однако симптоматично, что опытный и разборчивый Замятин, не раздумывая, отдал первый вариант своей работы в никому не известный тогда альманах: Лежнев умел убеждать...)

К моменту выхода в свет второго выпуска "Селены" новое литературное объединение оказалось буквалвно завалено предложениями о сотрудничестве как со стороны признанных писателей, так и от новичков. Опубликовать в "Селене" действительно талантливую рукопись было совсем не сложно, зато отбор поступавших в "КС" Лежнев сделал предельно жестким. В интервью "Кузнице" (1922 год) руководитель "селенитов" объяснял свою позицию так: "Правда, из 23 заявок поэтов и писателей о желании вступить в объединение фантастов было удовлетворено в этом полугодии 3 или 4, зато члены нашей группы могут подчеркнуть, что они не подвергались и не подвергаются, благодаря такому "сектантству", разлагающему влиянию народнически-интеллигентской идеологии..." Лежнев, разумеется, мистифицировал доверчивых читателей "органа пролетарских писателей, издания литературного отдела Наркомпроса": рост рядов "селенитов" был ограничен отнюдь не поэтому. Действительными членами становились, как правило, либо литераторы безоговорочно талантливые (на взгляд Лежнева), либо "полезные" фантасты – то есть, те авторы, которые совмещали свои писания со службой в госучреждениях, в солидных редакциях и издательствах. Позиция эта выглядела довольно циничной, но позволяла "Красным Селенитам" приобрести определенную поддержку в различных кругах – что, на первом этапе, было весьма существенно. Именно по этой причине в "КС" были приняты Влад.Полетаев и Натан Авербах (брат Леопольда), Керженцев и Солин, но не были приняты Катаев и Добычин, Макаров и Буданцев, Осипов и Минич. Драматичной оказалась история с приемом Андрея Платонова. Казалось, после "Лунной бомбы" он будет не только принят в действительные члены, но и введен в правление. К сожалению, испортил все нелепый случай. Ветеран гражданской войны, харьковский поэт Петр Крестоголовченко, тоже претендент в "Красные Селениты" (не имевший, однако, никаких шансов), неожиданно заявил Лежневу, что в повести Платонова содержится явный пасквиль на самого Крестоголовченко и что имя и фамилия главного героя, изобретателя-убийцы Петера Крейцкопфа, только, мол, подтверждает это. Крестоголовченко так упорствовал, что Лежнев вынужден был перенести на неделю обсуждение кандидатуры автора "Лунной бомбы" – "до выяснения всех обстоятельств..." Само собой разумеется, Платонов воспринял этот шаг необычайно болезненно и демонстративно забрал свое заявление. В дальнейшем его отношения с Лежневым наладились, он даже напечатал в 8-м выпуске "Селены" вторую часть своего "Эфирного тракта", однако все предложения руководителя "КС" о вступлении он с тех пор решительно отводил.

Еще примечательнее были отношения "Красных Селенитов" с наркомпросом Луначарским. Первоначально тот воспринял ряд заявлений Лежнева на встречах с читателями как выражение "линии" на конфронтацию с установками Лито Наркомпроса; так появилась статья Луначарского в "Творчестве"'под названием "Куда прилетел тов.Лежнев?" (1921), а также весьма жесткая рецензия в "Правде" на роман АН.Чернышева "Гансит (лунный газ)", опубликованный во втором выпуске "Селены".

Роман действительно был довольно необычным. Действие его происходило на Земле, однако в той ее части, где рельеф местности являл собой как бы "лунный" ландшафт. Именно здесь вступали в поединок сыщик Андрей Кравцов и американский предприниматель Джеймс Раулинсон за право обладания новым военным секретом, который сегодня можно было бы определить как биологическое оружие. По существу, "Гансит" был первой в России попыткой создания "экологической" антиутопии ("лунный" характер местности был как раз следствием испытания этого нового оружия), однако для 1921-го года тема выглядела столь неактуальной, что казалась насквозь искусственной. Тем более, что в финале романа вещество "гансит" не доставалось никому – ни Раулинсону, ни Кравцову. По мысли автора, применять это вещество нельзя было ни той, ни другой стороне. Основываясь на этом моменте, и выстраивал Луначарский свою "разоблачительную" концепцию рецензии, обвинив автора (и издателей) в "примиренчестве", несовместимом с государственным характером издания. "Вряд ли кто-нибудь мало-мальски разумный будет спорить, наставительно писал он, – что революцию в высшей степени укрепляет возможность, пользуясь всеми государственными ресурсами, уничтожать контрреволюционную пропаганду и агитацию. Но, судя по роману тов.Чернышева и текущей позиции Госиздата, в чьем ведении находится фантастический альманах "Селена", этого никак не скажешь..."