Текст книги "История советской фантастики"

Автор книги: Кац Святославович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Формально доклад Степана Кургузова на I Съезде имел только организационные последствия: Секция фантастики в СП приобрела дополнительный статус и к 1936 году окончательно закрепила его организационно. Фактически же это означало нечто значительно большее начиналась эпоха прямого государственного покровительства одному из литературных жанров, выдвижение его в число первейших и необходимейших, что сопровождалось корректировкой отношения властей предержащих ко всем прочим жанрам литературы. "Лунная" тема становилась первейшим блюдом "социального заказа", который оказывался так велик, что его отчасти позволялось исполнять в том числе и тем, кто не умел или еще не был готов работать в жанре научной фантастики. Исследователи отмечают, что после 1934 года даже образный строй советской поэзии стал меняться. Поэты еще неосознано искали свое место в новых творческих условиях: "Но ты, моя чудесная тревога, // Взглянув на небо, скажешь иногда: // "Он видит ту же Лунную дорогу, // И те же звезды, словно изо льда" (Н.Тихонов); "Молчаливо проходит Луна, // Неподвижно стоит тишина" (М.Светлов); "Луна скользит блином в сметане, // Все время скатываясь вбок" (это, конечно же, Б.Пастернак); "Ты слушал на Луне овсянок голоса..." (а это – О.Мандельштам); "Лодейников очнулся. Над селеньем // Всходил туманный рог Луны..." (Н.Заболоцкий) и так далее. Можно вспомнить еще "Явление Луны" Анны Ахматовой и целый ряд других произведений самых разных поэтов...

В том же 1934 году в Москве на чердаке Дома Герцена был установлен платный телескоп, направленный на Луну. Телескоп был плохонький, однако большинство писателей – прежде чем поужинать в ресторане писательского дома – считали патриотическим долгом засвидетельствовать свое почтение спутнику Земли и набраться вдохновения. Сам Кургузов мог не подниматься на общественный чердак: у него на даче в Переделкино в мансарде давно уже был установлен куда более мощный телескоп – подарок делегации писателей-коммунистов из города Йены.

Смотрел в телескоп Кургузов редко, но зато бесплатно.

IV. ВРАГИ ВНУТРЕННИЕ, ВРАГИ ВНЕШНИЕ (1937 – 1945)

17 февраля 1937 года произошло сразу несколько событий, на первый взгляд, между собой почти не связанных.

В Москве в Колонном зале Дома Союзов начало свою работу Совещание писателей, работающих над произведениями, посвященными оборонной теме. Председательствовали Ставский и Кургузов. В президиуме оказались как члены бывшего ЛОКАФ (Литературного объединения Красной Армии и Флота) – Н.Асеев, Я.Купала, Ю.Либсдинский и другие, так и представители кургузовской Секции С.Шпанырь, А.3айцев, В.Понятовский и Ник.Шпаковский. С докладом выступил нарком обороны Климент Ворошилов. Речь его была еще более невнятна, чем обычно. Климент Ефремович много жестикулировал, говорил на повышенных тонах, и из его слов выходило, что писатели-"оборонщики", с одной стороны, должны еще всемернее и активнее направлять свои усилия на создание произведений, отражающих возросшую боеготовность Красной Армии и ее возможности в скором времени использовать лунный плацдарм; с другой стороны, те же писатели обязаны были крепить революционную бдительность и не давать нашим классовым врагам за рубежами СССР ни малейшего намека на реальные достижения нашей военно-научной мысли, дабы не допустить разглашения военных тайн, "либо сведений, могущих в исторически обозримом будущем стать таковыми". При этом Ворошилов с похвалой отозвался о работе кургузовской Секции фантастики, "члены которой не тратят драгоценное время и народные деньги на всевозможные поездки по гарнизонам, отвлекающие бойцов и дезориентирующие командиров РККА так называемым "сбором материала", а умеют создавать свои нужные книги, руководствуясь, прежде всего, теми сведениями, которые всегда можно получить у уполномоченных на местах, а также пониманием насущных требований жизни..."

Авторы-"оборонщики" испытали легкий шок: по сути дела, им предписывалось отныне творить, не выходя из своего кабинета и подстегивая свое вдохновение только тщательно отобранными Политуправлением РККА сводками. И если поэты смогли бы еще вдохновлять свою музу газетами (некоторые уже так и делали), то прозаики и тем более очеркисты оказались в положении крайне сомнительном. Выиграл, как всегда, один только Степан Кургузов, который мгновенно понял, что новая директива способствует очередному укреплению и без того сильных позиций практикующих писателей-фантастов (ведь и раньше почти все из них прекрасно обходились без командировок куда бы то ни было...). В своем коротком ответном слове Кургузов пообещал от имени Секции крепить боеготовность, зорко охранять рубежи и секреты и "обеспечить население самыми лучшими научно-фантастическими романами, какие только способны создать наши отважные бойцы литературной передовой..."

В тот же день был официально упразднен ГИРД. В коротком сообщении "Правды" говорилось, что "ликвидация одной из неперспективных отраслей современного авиастроения дает возможность шире развивать все остальные отрасли". (Получив по каналам ТАСС такую информацию, редактор "Правды" Поспелов, на всякий случай, счел своим долгом еще раз уточнить в Наркомате обороны – действительно ли это сообщение предназначено для открытой печати, нет ли здесь ошибки? Как вспоминает Игорь Сапунов, бывший тогда заместителем ответственного секретаря газеты, из Наркомата ответил сам Тимошенко: немедленно печатать и не задавать лишних вопросов!) Одновременно с ликвидацией ГИРДа тут же был образован – и вот об этом-то нигде не сообщалось ни слова! – второй Наркомат авиационной промышленности. В отличие от первого, он подчинялся непосредственно Сталину, и до 1954 года даже Ильюшин и Лавочкин не подозревали, чем же именно занимается наркомат-дублер".

В тот же день были арестованы два ведущих сотрудника ГИРДа – Сергей Королев и Вадим Бармин. Внешне процедура ареста проходила как обычно. Только много лет спустя писатель Виктор Ильенков, живший в 30-е года на одной лестничной площадке с Барминым, в интервью газете "Московские новости" рассказал о некоторых странных подробностях того давнего события: против своего обыкновения, сотрудники НКВД явились не ночью, а утром, часов около восьми. Вместо того, чтобы "изъять" свою жертву незаметно и тихо, агенты наделали много шума – разве что только не стреляли в потолок. Во всяком случае, крики энкаведешников были слышны во всем подъезде в течение почти получаса, как раз в то время, когда большинство обитателей дома собирались на работу и не могли не обратить на них внимание. (Примерно через неделю после ареста стали распространяться упорные слухи, будто и Королев, и Бармин расстреляны в тот же день; это было довольно странно, поскольку обычно НКВД в те годы даже настоящие расстрелы предпочитал скрывать под псевдонимом "десять лет без права переписки".)

В тот же день в нескольких десятках километров от столицы Украинской ССР Киева, на речке Припять, был огорожен колючей проволокой обширный участок под совершенно секретное строительство. Для рабочей силы начали строиться бараки, напоминающие лагерные.

Это был будущий "объект" под кодовым названием Киев-17. Именно здесь и должен был начаться первый этап практической реализации так называемого "Проекта-К". Только Сталин, Ворошилов и еще считанное количество высших армейских чинов знали, откуда взялась эта буква "К" – она означала сокращение от "Катапульта", любимого Сталиным романа Степана Кургузова...

Немалая часть западных советологов, исследовавших в 60-70-е годы феномен Большого Террора (работы Роберта Конквеста, Сиднея Линка, Малькольма Такера и других), склонны были считать его явлением почти иррациональным. Его "политическая целесообразность" казалась несоизмеримой с количеством жертв, а "экономическая рентабельность" ("выгода" дармового труда заключенных) почти аннулировалась тем, что одновременно оголялись важные участки промышленности и науки – как результат массовых репрессий против квалифицированной части рабочего класса и интеллигенции. Пожалуй, только некоторые детали рассекреченного в начале 90-х злополучного "Проекта-К" кое-что проясняют в глобальных намерениях Иосифа Сталина, чья гигантомания, видимо, все-таки была разновидностью политической шизофрении; хотя, конечно, следует согласиться с видным исследователем тоталитарной культуры Игорем Голомштоком: и в СССР, и в Третьем Рейхе идеологическая гигантомания была чрезвычайно заразительна на всех уровнях и уже к концу 30-х приняла характер явной пандемии. (Циклопические павильоны СССР и Германии на Всемирной выставке, похожие как двойники, были лишь зримым выражением болезни, охватившей обе страны.) "Лунная" утопия Сталина прекрасно вписывалась в эту картину. Идеей заполучить в свое распоряжение естественный спутник планеты и, таким образом, "держать под контролем любую территорию", оставаясь невидимым и практически безнаказанным, Сталин был одержим до конца своих дней и сумел заразить ею даже более трезвых своих преемников и последователей.

Как правило, формируют тот иной расклад социально-экономических возможностей общества реальные научные и производственные достижения. В нашем же случае все должно было произойти наоборот: сам генсек формулировал "потребности" социума, прикладная наука должна была в кратчайшие сроки любыми средствами обеспечить их реализацию, промышленность – воплотить утопию в километрах и тоннах, а литература – художественно обосновать предстоящее и уже сделанное (не воздвигая между тем и другим четкой преграды). Как и всякий гигантский проект, проект "Катапульта" требовал от широких масс однородности, бездумного послушания и энтузиазма; вот почему первыми жертвами Большого Террора стали интеллигенты самых разных политических убеждений, от монархистов до коммунистов. Их несчастьем было то, что они потенциально могли начать возражать. Тот факт, что будущие лагерные "единички", задействованные в проекте в количестве сотен тысяч человек, покидали свои рабочие места в других, более важных для страны отраслях, отнюдь не было для генсека первостепенным. Мономания легко влияла на "перемену мест" – третьестепенное и просто фантазийное выходило на первый план и воспринималось как самое главное. Собственно говоря, этим отчасти и можно объяснить причины трагической неподготовленности СССР к войне 1941 – 1945 годов. Любые попытки самых сведущих военачальников хоть что-то объяснить Сталину, доказать, что в данный момент германская угроза поважнее будущего освоения спутника Земли (доклад Эйхе, рапорт Уборевича, служебная записка Тухачевского – последняя, кстати, сохранилась в архиве ЦК, первая страница перечеркнута красным и сталинской рукой выведено "Сволочь!"), приводили только к известным трагическим последствиям для самих военных. Горькая шуточка комкора Примакова, оброненная им в кулуарах Академии генерального штаба, – о том, что нарком Ворошилов, по своему невежеству, наверняка считает, будто до Луны можно доскакать на тачанках, стоила трибунала и самому Примакову, и всем тем, кто его слушал и не донес.

Как это ни странно, только случайность не позволила заранее обезопасить Британские острова от налетов гитлеровских реактивных снарядов "ФАУ", унесших впоследствии так много человеческих жизней. Дело в том, что первоначально агентурные данные и аэрофотосъемка секретного немецкого полигона в Пенемюнде очень насторожили Сталина. Он вообразил, что Гитлер разрабатывает свой собственный лунный проект. К тому же экспертная справка, полученная Сталиным из второго Наркомата авиационной промышленности (есть свидетельства, что писал ее "расстрелянный" Сергей Королев, работавший тогда над новым реактивным двигателем на твердом топливе), могла показаться угрожающей. А вкупе с представленными разведкой материалами на Вернера фон Брауна – и вовсе зловещей. Вплоть до весны 1939 года операция "Ганзель и Грета" готовилась Разведупром во всех деталях. Было уже завербовано двое рабочих и один инженер в Пенемюнде, были уже определены места, куда будут заложены радиоуправляемые фугасы, продумано прикрытие. Лишь в марте 1939 года радист группы Шульце-Бойзена в Германии передал в Центр подтверждение, что в Пенемюнде готовится не космический проект, а только оборудуются площадки для запуска малых реактивных снарядов, нацеленных на Англию. Информация была тщательно перепроверена, подтвердилась – после чего Сталин мгновенно потерял интерес к этому объекту. Позднее крупнейшие наши разведчики Леопольд Треппер (в книге "Большая игра") и Шандор Радо (в книге "Под псевдонимом "Дора"), не сговариваясь, назовут отказ от идеи уничтожить в 1939 году стартовые площадки и заводы Вернера фон Брауна едва ли не самым крупным просчетом за всю историю советской разведки.

Так случилось, что через два года взрывать все-таки пришлось – только уже наш собственный "объект": тот самый грандиозный "аэродром-бис", что начали строить в феврале 1937 года и должны были окончательно завершить к июлю 1941 года. Под угрозой быстрого немецкого наступления Сталин вынужден был отдать приказ уничтожить Киев-17 полностью – военный городок, все технические постройки, взлетно-посадочные полосы для транспортной авиации, корпуса всех восьми заводов, главную стартовую площадку, склады... буквально все. Взрыв был так силен, что на огромной территории произошло смещение грунта и возникла трещина базальтовой плиты на глубине. В апреле 1986 года, когда на этом месте уже располагалась АЭС, давние события сыграли свою роковую роль...

Однако не будем пока забегать вперед. Вернемся вновь в 17 февраля 1937 года, к еще одному небольшому событию.

Во второй половине дня, после закрытия пленарного заседания Совещания писателей-"оборонщиков", из секретариата СП Кургузову передали почтовую бандероль. Пакет был отправлен из Свердловска и адресован Кургузову лично. Внутри него Степан Петрович обнаружил рукопись романа. Роман назывался "Границы неба".

Сейчас трудно сказать, почему это произведение малоизвестного провинциального автора привело С.Кургузова в такой восторг. Возможно, первостепенную роль сыграл непосредственно сам сюжет произведения.

Действие романа разворачивалось, естественно, на Луне, а главными героями стали пограничники – военнослужащие энской заставы, расположенной близ энского кратера. Границы, собственно говоря, поблизости не было, ибо вся Луна находилась под контролем СССР и лишь непростые погодные условия (холод, ветры-суховеи, зыбучие пески и т.п.) на некоторое время откладывали процесс полного заселения Луны с превращением последней в цветущий сад. Граница находилась на Земле. Но на Земле ее могли защитить от неожиданного вторжения интервентов только сухопутные заставы, от проникновения вражеской авиации – воздушные кордоны. Лунные пограничники охраняли СССР от вторжения зарубежных захватчиков непосредственно через космос: тема, ставшая традиционной через полтора-два десятка лет, в конце 30-х была у нас еще практически не освоенной. Между тем в выборе сюжета не было никакого особенного открытия: если Луна в массовом сознании уже воспринималась как форпост СССР, то следующим шагом было, естественно, предположить, что там будет наша погранзастава – такой, какой она представлялась писателю из глубинки России. Строго говоря, в романе уже изначально мог быть заложен один серьезный идейный просчет. Ведь если пограничники действительно были поставлены для того, чтобы не допустить экспансии классового врага из зарубежных стран через космос, – следовательно, молчаливо признавалось, что и враг уже обладает достаточным техническим потенциалом, чтобы самому покуситься на пролетарскую Луну! А вот это уже совершенно не вписывалось бы в концепцию нашего изначального приоритета в этой области. К счастью, сам автор словно предвидел подобные вопросы и придумал ответ: на протяжении всего романа так и не случилось ни одной настоящей боевой тревоги – все тревоги были учебные. Это, с одной стороны, показывало нашу готовность к любому отпору, а с другой – не давало оснований утверждать, будто наши противники и вправду имеют возможность напасть на СССР таким вот экзотическим для 30-х годов образом. По этой самой причине наш первый "военно-космический" роман был одновременно и самым мирным: пограничники уходили в дозор и приходили с дозора целыми и невредимыми, не истратив ни одного боевого винтовочного патрона (если не считать учебных стрельб).

Все приключения персонажей тоже выглядели вполне патриархальными: один раз боевой взвод заблудился в пурге, другой раз любимец заставы, частушечник и гармонист Иван Краснощеков едва не утонул в зыбучих песках, но его тоже спасли, и так далее. Ткань романа состояла из чередующихся "бытовых" эпизодов (чай из самовара в караулке, обсуждение свежего номера "Правды", привезенного стратопочтой, чтение писем из дому и тому подобное). Единственный трагический эпизод был тоже в духе сюжета: из письма, полученного от подруги своей невесты, пограничник Семен Рябов узнавал, что его Анна решила выйти замуж за другого. Первоначально несчастный Семен даже намеревался было покончить с собой, однако одумывался: как же он может лишить себя жизни, когда тут, на посту, его некем заменить? Эта мысль придавала герою силы, и он отказывался от своей пагубной затеи. В дальнейшем выяснялось, что подругино письмо на самом деле было злым наветом: Анна верна Семену и будет ждать его возвращения. Помимо этого, автор делал своему герою еще один подарок. Именно во время дежурства рябовского боевого взвода и происходит торжественное и важное событие. Впервые за весь роман тревога оказывалась не совсем учебной, однако – как понимал позже читатель – и не боевой. Луну в финале романа посещают с дружественным визитом космические гости – пришельцы с Сириуса. Там, откуда они прибыли, давно установилось всеобщее равенство и братство, победила социальная революция, Гости желают пограничникам того же и в качестве дара оставляют сувенир, который им теперь совсем без надобности, а Советской стране очень сгодится: мощную электронную пушку, нечто вроде кургузовской катапульты. Отныне ни один захватчик уж точно не сможет покуситься и вторгнуться в наши пределы.

На этой донельзя оптимистической ноте роман заканчивался Вероятнее всего, произведение очень устроило С.Кургузова потому, что было, казалось бы, специально создано в ответ на только что высказанную просьбу Климента Ефремовича. Публикация "Границ неба" сразу же после оборонно-литературного совещания стала бы важным тактическим шагом руководителя Секции. Буквально в тот же день Степан Петрович связался с директором издательства "Молодая гвардия" и настоятельно предложил опубликовать "Границы..." вне очереди. Такая оперативность вызвала, конечно, известное недовольство "подкургузников" – в первую очередь, Ник.Шпаковского, который самым тщательным образом конспектировал речь Ворошилова, надеясь в дальнейшем как-нибудь превратить ее в роман. Правда, кроме Шпаковского, никто не рискнул открыто выказать свое недовольство, а предусмотрительный Понятовский даже посчитал необходимым лично засвидетельствовать шефу Секции свое восхищение рукописью (которой, кстати, и не читал за недосугом).

Через три недели – очень короткий срок для "Молодой гвардии"! сигнальный экземпляр был готов. Кургузов, зная пристрастия генсека, почти не волновался, посылая ему экземпляр "Границ...". Но все-таки он не без волнения вскрыл три дня спустя конверт, доставленный в Союз писателей спецпочтой. Письмо было довольно лаконичным. Сталин писал (цитирую по собранию сочинений И.В.Сталина, том 32): "Кто автор? Надо поощрить, тов. Кургузов! Книга хорошая, нам нужны такие. Распорядитесь, чтобы роман попал в библиотеки воинских частей и особенно погранзастав. Как только этот автор напишет еще что-нибудь, дайте мне знать. С удовольствием прочту. С комприветом – Сталин. 13 апр. 37".

Первый вопрос сталинской записки интересовал и самого Кургузова. Он распорядился направить автору "Границ..." официальное приглашение переехать в Москву. ("Вам будет оказано всяческое содействие", – говорилось в том приглашении.) После чего Кургузову оставалось только ждать, когда новая надежда советской фантастики прибудет в столицу.

Если бы Степан Кургузов хоть немного был знаком с этим человеком, его ожидание, вероятнее всего, было бы отнюдь не радостным, а даже очень тревожным.

Ибо роман "Границы неба" написал никто иной, как Вячеслав Курицын[6].

В числе миллионов безымянных жертв сталинского «лунного проекта» трагикомическая судьба и гибель писателя Вяч.Курицына может, на первый взгляд, показаться нетипичной, каким-то анекдотом со скверным финалом. Однако в этой судьбе, как в капле воды, видны все перипетии «Проекта-К», отраженного в зеркале изящной словесности. Даже видимость делового партнерства, которую в свое время предлагал властям Алексей Лежнев, для Сталина уже становилась излишней: с конца 30-х Союз писателей и его «серый кардинал» С.Кургузов уже не нуждались ни в какой идеологической «накачке». Первичный импульс был столь силен, что на многие годы вперед отечественная фантастика была обеспечена, четким и ясным направлением и летела вперед без остановки. Генсек мог только пожинать плоды, поощрять наиболее отличившихся или – изредка – снимать с шахматной доски отыгранные фигуры. Роман «Границы неба» Вяч.Курицына в этом смысле оказался переломным, и Кургузов не случайно воспринял произведение всерьез: система подмяла под себя даже полуиздевательский сюжет, поставив и его на службу сталинской космической утопии. В статье, опубликованной в журнале «Урал» к 50-летию со дня гибели Вячеслава Курицына, известный историк литературы Кирилл Богомолов назвал писателя «великим шутом, чей бенефис состоялся в столь страшную эпоху, что никто не осмелился назвать клоунские выходки забавными. Вместо положенного смеха партер встретил его торжественными аплодисментами; пережить такой актерский провал у Курицына просто не хватило сил.»"

В год, когда не стало создателя "Границы неба", на небосклоне Секции фантастики ненадолго взошла звезда Глеба Вершинина, автора книги "Заговор против "Елены" (1940). Само строгое чередование "любимцев" было вполне характерно для эпохи Великих Лунных Эпопей: Обольянинова сменяли ""селениты", тех, в свою очередь, теснил Кургузов, позднее сам пестуя в качестве преемников Шпаковского, Курицына и прочих. Природа не терпела пустот, а желающих занять пустую вакансию всегда хватало. Глеб Вершинин был, может быть, одним из самых неглупых и, во всяком случае, одним из самых циничных питомцев Секции.

Автор "Заговора против "Елены" пророс в атмосфере шпиономании и подозрительности, когда проект "Катапульта" наводился еще в первой фазе, а Германия (после пакта 1939 года) становилась союзником, негласно продолжая оставаться и противником. Правда, после того как Сталин убедился в отсутствии у Третьего Рейха полноценной космической программы, генсек уже почти не обращал внимание на опасные игры за "линией Зигфрида", считая Гитлера небольшой угрозой. Образы немецких шпионов, которыми время от времени кормила читателей (до июля 1939 года) советская бульварная литература, трансформировались в какого-то "шпиона вообще" – то ли агента невиданных международных троцкистских центров, то ли выходца из недр парижской эмиграции. Вершинин пошел еще дальше по дороге обобщений: главным "отрицательным героем" в его романе становился шпион с... Марса! (При любых внешнеполитических раскладах – образ беспроигрышный.) Этот злоумышленник с неясными до конца романа целями проникал на лунную базу СССР "Циолковский" – туда, где занимался научными исследованиями дружный интернациональный экипаж: русский, таджик, армянин и даже советский грек. Шпион же выдавал себя за потерпевшего катастрофу близ Моря Дождей поляка и, используя временную политическую близорукость и отсутствие бдительности со стороны экипажа, втирался к ним в доверие. Проект "Елена", против которого резидент – согласно заглавию – организовывал в одиночестве свой заговор, состоял в разведке лунных шельфов на предмет нефти. Шпион недаром называл себя "Ковальский": к моменту выхода романа в свет часть Польши уже была объявлена германским протекторатом, а другая часть – исконной исторической территорией СССР, Поэтому бестактные намеки могли бы оскорбить только солдат-поляков, если бы кому-нибудь из них попалась на глаза книжечка Вершинина. Однако ни в гитлеровские, ни тем более в наши концлагеря этот опус не проник. И потому будущие подчиненные генерала Андерса или будущие бойцы Гвардии Людовой так и не узнали, что однажды побывали в некотором родстве с "марсианами". (Правда, Фрэнк Джослин, один из старейших сотрудников "Би-би-си", не так давно рассказал в программе "Глядя из Лондона", что весной 1941 года книжечка Вершинина какими-то окольными путями попала в Англию – прямо в руки находящемуся в эмиграции генералу Бур-Коморовскому. Не исключено, что позднее именно смертельная обида за "марсианина Ковальского" обусловила целый ряд дипломатических ошибок генерала, из-за которых Варшавское восстание и осталось без поддержки: обращаться лишний раз с просьбой к соотечественникам Вершинина Бур-Коморовский посчитал ниже своего достоинства...)

Сам сюжет "Заговора..." был достаточно занудным. Глеб Вершинин не придумал ровно ничего нового, просто добросовестно перелицевал несколько "антигерманских" шпионских романов, поменяв только агентов и место действия. Будь литературная критика чуть менее подконтрольным жанром, любой смог бы указать на великое множество чисто логических несоответствий в романе. К примеру, совершенно излишними оказывались все "выходы в эфир" шпиона – ибо на протяжении сотен тысяч километров не было никого, кто смог бы принять его шифровки. К тому же эта деталь сюжета противоречила предыдущим утверждениям автора, будто "Ковальский" – агент настолько автономный, что все свои инструкции получает только однажды и навсегда. Тем не менее марсианский шпион исправно выходил в романе в пустой эфмр вероятно, для того, чтобы у героев был хотя бы один шанс застукать врага врасплох. В момент своего разоблачения агент, как водится, намеревался взорвать лунную базу. Происходило это в то время, когда интернациональная четверка находила, наконец, нефть для Страны Советов. Почему эта сомнительная лунная нефть была так необходима марсианам, каким образом они смогли бы перекачивать на Марс (равно как и наши – на Землю) – всё это оставалось "за кадром". Главное было в конечной победе советских людей над чуждым пришельцем марсианско-польского происхождения. Финальный абзац живописал, как гордо полощется красный стяг над куполом станции. Роман был издан в то время, когда даже невинное замечание о том, что флаг едва ли смог бы "полоскаться" в безвоздушном пространстве Луны, воспринято было бы как выпад. Все и помалкивали. Один только Шпаковский – на правах классика во время обсуждений книги на Секции ворчливо влез было с пожеланиями убрать со станции грека и заменить его "хотя бы китайцем", но был строго одернут председательствующим Кургузовым.

По всей вероятности, хладнокровный автор романа Глеб Вершинин и рассчитывал, что любые претензии к "антишпионскому" роману вряд ли будут высказаны: любой из критикующих мог автоматически попасть в число "защитников шпионов"; а этого никому не хотелось. Вершинин ничуть не обольщался по поводу своих писательских способностей, однако полагал, что на таком-то уровне сможет сотворить не хуже всех остальных. Если Шпаковский сам был уверен, что его "Вспашка" действительно великая вещь, если Курицын сочинял свой роман из очевидно хулиганских побуждений, то Глеб Вершинин прекрасно знал, что делает. Фантастика была в фаворе. Значит, Глеб Вершинин[7] должен был сделаться фантастом. Простой и естественный логический ход.

Помимо наиболее известных произведений В. Курицына и Г.Вершинина, в конце 30-х и в начале 40-х выходили в свет научно-фантастические произведения авторов, о которых уже говорилось выше (Сем.Шпаныря, А.Зайцева, Ан.Спирина, самого С.Кургузова и других). Все они так или иначе развивали "лунные" идеи и потому считались идеологически приемлемым и полезным чтением. Все они задавали соответствующие сюжетные координаты, которые советский читатель уже полагал давно привычными. Луна неизбежно становилась частью повседневного быта, непременным атрибутом многих газетных отчетов и радиопередач. К сожалению, собственно научно-техническая составляющая "Проекта-К" в те годы сильно отставала от составляющих "идеологической" и "культурной": несмотря на все усилия, группа Королева-Бармина так и не успела до лета 1941 года создать ракетный двигатель необходимой мощности. "Побочным" результатом их исследований стало разве что создание ракеты для гвардейского миномета – знаменитой "катюши", что пригодилось в годы войны. Война же и – прежде всего – потеря объекта Киев-17 (что стало для Верховного куда большим ударом, нежели сдача Киева) вынудили Сталина несколько отодвинуть основную часть проекта "Катапульта". Только с сентября 1945 года сотрудники 2-го авиационного Наркомата могли по-настоящему возобновить свою работу "по основному профилю".

Примерно с этого же времени начинается следующий этап в советской фантастике – рекордный по количеству новых книг за сравнительно небольшой срок в восемь лет. О "качестве" – речь впереди.