Текст книги "Сны Черной Жемчужины (СИ)"

Автор книги: К. Линкольн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Впереди за поворотом река попадала в узкую долину, где осетры плавали как призраки, легкая добыча для ловкого дракона реки, но тень была не осетром.

Еще одна мысль появилась и поразила ясностью: «Кои знает это. Я – Кои».

Я замерла, мышцы сжимались на моей гибкой спине. Я плыла вслепую, закрыв двойные веки от удивления.

«Я – Мудури Нитчуйхе, а ты – баку!».

Я поднялась из воды и рухнула с взрывом брызг и удушающим облаком слизи, камешков и ила.

Время застыло. Частички ила в воде было смутно заметными, как и удивленный глаз рыбы, чуть не врезавшейся в мой нос.

А потом мир перевернулся, вихрь мешал дышать, схожие ощущения были на вершине американских горок, а потом снова проступила тошнота.

И холод. Сильный, въедливый, пробирающий до костей и роскошный холод. Белая идеальность покрытой снегом земли в ровном пространстве, где хватало места для дыхания и роста. Дразнящий ветер принес далекий скорбный вой волков, но они были небольшой помехой для этой роскоши в свете солнца. Я прижалась голыми пятками к твердому снегу, выдавливая следы ног во льду, раскрыла руки свистящему ветру, спутывающему мои длинные белые волосы…

Фрагмент Юкико? Как я…?

Огонь вспыхнул внутри, жар заставил меня сморщить нос с презрением. Я инстинктивно упала на землю, вдохнула сладкий запах снега, огромный вес задрожал, рассыпаясь, с рывком, терзающим все клетки моего тела. Я перевернулась на спину и посмотрела на безграничное синее небо. А потом небо закрыло такое бледное лицо, что его можно было не заметить в ленивом танце снежинок на ветру.

Юкико стояла надо мной. Не та Юкико, которую я встречала, а первобытная, которая явно стала вдохновением всех жутких историй про снежных дев. Распущенные белые волосы свисали колтунами на ее бежевую кожу. Ее щеки сияли лихорадочным румянцем, а глаза, голубые ледники, были лишены эмоций.

«Я в вашем сне».

Она кивнула. Я помнила ледяную ладонь на своей шее перед снами. Я села, отвлеченная знакомым видом своих ладоней. Руки Кои с неровными кутикулами и заживающими порезами от атаки в аэропорте. Это было ужасно давно.

«Вы схватили меня в реке, чтобы отдать свой сон? Зачем?».

Я встала, дрожа от ветра, хотя ровный огонь баку горел в моем животе. Морщинка испортила гладкий фарфор ее лба. Она прищурилась, пронзая взглядом.

Я вспомнила последний сон Улликеми – огромный змей и я в первобытном лесу сна Кена. Там я присутствовала отдельно от хозяина сна. Как теперь. Только это был сон Юкико. У меня были ощущения Юкико – румянец от зимы, обветренные щеки, покалывающие часы спустя, но я была и собой.

«Так бывает, когда я прихожу в сон по приглашению? Я могу существовать там как Кои Пирс?»

Она нетерпеливо кивнула. Поразительно, как она могла передавать эту смесь презрения и пыла такими мелкими переменами в мышцах ее лица. Она давала мне свой основной сон, свою сущность. И если она не пыталась этим остановить меня, значит, помогала.

Кен говорил в машине, что кому-то придется умереть.

Юкико была сильной, накопила века снов. Это было как предложить голодному баку торт Опера из семи слоев вместо печенья от Кена. Баку во мне хотел сон Юкико, но я сдерживалась.

«План был не таким, – и хотя мы обменивались мыслями, холодная решимость усилила вызов во взгляде Юкико. Она знала, что я оставила не озвученным. Так Кен не получит отпущение грехов, которого так хотел, рискуя собой. Гнев подавил мой голод. – Кто вы, чтобы лишать его этого?»

Юкико широко раскинула руки, и ветер понесся вперед, уже не нежный, сильные порывы были как удар по животу, и я согнулась. Огонь в глубине меня дрогнул, стал размером с пламя спички. Ее бескровные губы раздвинулись в гримасе, показывая острые клыки. С волосами, развевающимися как живое ледяное облако, она казалась воплощением зимы. Примитивная часть меня узнала беспощадного хищника. Меня охватил страх.

Воздух трещал. Мои глаза замерзли открытыми, в носу болело от мороза. Было тяжело дышать.

«Так хватит дышать. Это сон», – страх пробудил инстинкт выживания, разжег снова огонек баку. Я хотела насыщенную энергию сна Юкико, как желала съесть сон Дзунуквы. Сон. И я – пожиратель снов. Так что гори, огонек.

Пламя, Кои и баку, вспыхнуло, обжигая меня внутри болью. Но я держала огонь под контролем. План был не таким.

Глаза Юкико стали щелками льда, заклятого врага огня. Она снова раскинула широко руки и издала свистящий звук. Ветер ударил снова, сбивая меня на колени на твердый снег. Я закрыла глаза и скрипнула зубами от холода.

Если я тут умру, погибнет и мое настоящее тело?

Картинки мелькали. Осунувшееся лицо мамы, улыбающейся мне с кресла в кабинете врача. Марлин. Стукалась своим мокко с соевым молоком о мой латте в «Стамптауне» со знакомым милым нетерпением. Гора Худ поднималась среди туч над стаканом и панелями книжного магазина в Портлэнде.

Я не хотела врать. Я не хотела навредить Юкико, но не могла сбежать. Я – баку. Она в моем царстве.

Я приоткрыла глаза и встала на коленях. Юкико яростно сверкнула зубами, оскалилась, и новый сильный порыв ветра сбил меня на спину.

Ладно, монстр так монстр.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Голод пробил плотину. Он поглотил ветер, чтобы питать мой огонь Кои. Я стряхнула оковы холода Юкико. Ее глаза расширились, а на лице возникло нечто, похожее на облегчение. Сладкая и чистая, как снег, энергия полилась в меня.

Мой огонь разгорался.

Лицо Юкико напряглось от боли, ладони терзали ее горло, словно она задыхалась, пока энергия лилась ко мне, питая огонь. Он был все жарче, радостно впитывал сон Юкико, и тепло собиралось тяжестью в моем животе, растекалось по артериям с каждым ударом сердца.

Сила все лилась в меня, а Юкико опустилась на колени в быстро тающий снег. Сила поднималась по моему позвоночнику к черепу, где пульсировала, от этого голова напоминала сильно надутый шар. Этого было слишком много.

Я хотела больше.

Нуждалась в большем.

И мне было все равно, что руки Юкико опустились и слабо дрожали по бокам.

Она была такой старой, мокрой в этом сне. Сколько ей веков? Как Буревестнику, Улликеми и Черной Жемчужине. В тех снах я тоже не могла оторваться от потока силы, пока Кен не укрывал меня в своем сне про лес, словно в убежище, где можно было сосредотачиваться на сильных снах древних. Во сне Кена я всегда стояла под ветками огромного кипариса, сияющая ангельская фигура сильно отличалась от того, как себя видела я. Но каждый раз эта картинка возвращала меня в себя.

Я держала Кена за руку.

Где-то за ледяными долинами Юкико и залитой солнцем рекой Жемчужины был Кен и его лес. Только бы отыскать его…

Боль росла, пускала почки в моей голове и плечах, и лепестки раскаленного металла распускались и давили на мой мозг. Но сон Юкико горел, лед в огне баку становился жарким фонтаном.

Нет. Хватит.

Но ее сон не прекращался. Юкико хотела, чтобы я была тут, пригласила меня вглубь себя. И она заставила меня есть этот сон без преград, и мы приближались к опасной черте, когда я могла забрать все. Рисковала собой ради Жемчужины? Защищала Кена? Или причиной было презрение к статусу хафу Кена и жалкой силы его сна? Мы поменялись местами в царстве сна, Юкико лежала на снегу, смогла стать еще бледнее, а я нависала над ней как безумная. Фонтан стал ручьем. Юкико все еще не сопротивлялась.

«Вы умираете».

Снег растаял, с ним пропал запал моего гнева. Время ускорилось, я словно смотрела ускоренную съемку пейзажа на канале про природу. Вся белизна вскоре стала грязью. Появились тонкие зеленые ростки, стали травами тундры. Юкико была белым неподвижным пятном в океане покачивающейся травы.

«Что я наделала?».

Боль пронзила виски, каждый вдох словно проходил через железные клетки. Сила наполнила меня до краев, и ее нужно было выпустить куда-то, или я лопну на фрагменты.

«Черная Жемчужина, – голос был слабым, на краю моего сознания. Юкико. – Освободи ее».

Я отошла от ее тела, ужас впивался в меня вместе с шипами боли. Она хотела умереть, отдать жизнь ради вечной свободы драконши после десятков лет во сне, навлеченном баку. Я была пистолетом в руке самоубийцы.

Я покачала головой, охнула от боли, вызванной движением. Я не могла съесть еще и сон Черной Жемчужины, не отпустив эти силы.

Я пыталась вызвать запах папоротников и прохладный туман леса. Но эта связь ударялась о стену тревоги и смятения там, где раньше было мирное убежище леса из сна Кена. Он выдал мое имя Совету, скрыл свой возраст, свою семью, обманул меня, заставив думать, что он был рабом Совета. Я сомневалась, что этот сон был ядром Кена. А если лес был еще одним слоем иллюзии кицунэ? Боль, равная той, что била меня по вискам, пронзила мою грудь, как электрический разряд. Я не могла толком думать.

Сон Кена не работал. Я могла доверять только Черной Жемчужине. Я сосредоточусь на ней.

Я стала напевать, звук низко вибрировал в моем горле. Вместо леса я потянулась к поцелованным солнцем водам и песне Жемчужины для ее божества-покровителя.

Долина с травой расплылась, краски растеклись, словно от растаявшего фруктового льда летом. Я поздно потянулась к Юкико, но она мгновенно пропала, ее бледное тело скрыли растения, которые росли хаотично, как на рисунках четырехлетней Марлин. Дно моего живота вдруг пропало.

Когда мир стал устойчивым, я стояла на берегах Хэйлунцзян, глядела на Черную Жемчужину, вытянувшуюся во всю длину в ее любимой реке, ее песнь звучала ниже моей. О, я осталась собой даже в ее сне.

Путь сквозь остатки сна Юкико к Черной Жемчужине убрал часть накопившейся энергии, но места было всего на пару вдохов. Я похлопала по знакомым изгибам своего тела, руки дрожали от холода Юкико.

«Абка Хехе? – черная Жемчужина подняла голову, повернулась ко мне, речная вода стекала с наростов вокруг ее глаз. Гул молитвы утих. – Нет. Ты – баку, – печаль и усталость звучали в словах, озвучивая годы одиночества, проведенные в ее темнице в пещере без солнца. Отсутствие гнева и утихшая песня показывали глубину горя Жемчужины. – Одного мучителя было мало?».

Рядом со мной появился силуэт мужчины. Он был в синей форме японской оккупации, был моложе и стоял прямее, чем при мне. Мое сердце подпрыгнуло. Папа? Но ответа не было, и призрак не стал плотным – это было воспоминание.

Разочарование крушило кости, держащие меня прямо, и я опустилась на колени. Конечно, папы тут не было. И это не была Аисака, Черная жемчужина лежала в Хэйлунцзяне. Папа говорил еще до ухудшения болезни, что во сне и смерти все одинаковы. Я только что в этом убедилась лично.

Черная Жемчужина встревожено водила головой, движение поднимало волны так, что мои колени промокли. Я вспомнила, как Улликеми открыл пасть и проглотил мою голову во сне, и как я отпустила его, разбив воспоминание о затхлом дыхании и тьме.

Так не должно быть каждый раз. Может, мне нужно было просто коснуться Черной Жемчужины во сне, как я делала в реальности. Я подвинулась ближе к реке на четвереньках.

«Позволь тебе помочь».

«Это ложь! Враг!» – хвост драконши взметнулся из воды. Я пригнулась, в лицо прилетели сгнившие листья, плававшие сверху. Огромный хвост миновал мою голову и обрушился на призрака папы. Он угас с тихим хлопком.

Я раздвинула руки, чтобы не пугать ее.

«Я Кои Авеовео Пирс Хераи, – сказала я, отчаянно называя Жемчужине свое имя. – Я – не мой отец. Я американка. Я встретила Совет всего два дня назад».

«Ты думаешь, я поверю тебе, когда враг в твоей тени?».

«Что?».

Появился другой силуэт, но не мерцающим призраком, а чернильной тьмой, погруженный в реку у берега. Его прикрывали ветки ивы, и его можно было не заметить, но он поплыл ближе. Теперь я это видела и не могла оторвать взгляд, потрясенная рябью на черном силуэте, похожем на человека. Сила текла из моих глаз и ушей как кровь цвета снега и направлялась к тени.

Пыл, гнев и сильная уверенность доносились от нее, поворачивая сон, чтобы тень была в центре всего.

Я это сюда не приводила.

Черная Жемчужина опустила голову, мышцы на ее спине напряглись.

«Нет! Прошу, останься», – я вошла глубже в реку, тянулась к переливающейся радугой черной чешуе ее пропадающего тела.

Покалывание электричества пронеслось по воде от тени, шипя, как кислота, вокруг моих колен. Тяжесть, ощущение чего-то массивного, словно собравшейся грозы, и река впереди уплывающей Жемчужины разлилась, разделяясь, словно там стоял Моисей со своим посохом. Невозможная стена воды поднялась перед драконшей. Высохшая земля заняла четверть мили. Черная Жемчужина резко остановилась на краю, где вода встречалась с воздухом.

Тень поднялась со дна реки. Без воды тень оказалась плотной. Лысая голова, блестящие глаза и беззубая улыбка. Кавано был во сне.

Резкий треск пронзил небеса, и моя правая рука вспыхнула болью.

Река, Черная Жемчужина и все резко застыло, а потом ускорилось, словно произошел сбой в проигрывателе фильма. Мир закружился пьяным калейдоскопом, и я снова оказалась на коленях в реке, Аисака пахла скисшим арбузом, пропитывала мои штаны, хвост Черной Жемчужины с силой обвивал мое запястье.

Тоджо держал меня за другую, пылающую от боли, руку обеими ладонями и беспощадно.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

– Не нужно было ломать ее руку, – прозвучал за мной голос Кена.

«Осторожно», – шептала Кои-борец, но я не слушала. Я была слишком занята, предплечье пронзал огонь осколками, кожу покалывало от шока и отрицания, легкие были как скомканные салфетки.

Тоджо отпустил мою руку.

– Боль – надежный способ отвлечь баку, пожирающего сон, – я прижала руку к груди, ослепленная слезами, тяжело дыша от огня, поднимающегося к плечу, задевающего мое сердце от малейших движений.

Я обжигалась, чуть не потеряла палец от острого ножа папы, меня жалили пчелы, я ощущала агонию ледяного голода Дзунуквы, меня резал кинжалом Мангасар Хайк. Но вся эта боль меркла по сравнению с этой. Эта боль пронзала, была невероятным шоком. Терзала меня.

Мужчина зло говорил со старинными словами, на перевод которых у меня не было сил, люди шумели водой в реке. А потом кто-то схватил меня за талию, задел мою руку, и крупица сознания во мне поняла, что меня оттаскивают из воды от Черной Жемчужины.

Тоджо пыхтел мне на ухо, пока тащил меня на скользкий берег, где стоял Кен, руки были связаны за его спиной, его удерживала принцесса-стюардесса. Мрачного вида Пон-сума в клетчатой пижаме был отвернут от Кваскви, который не двигался под сетью.

«Он не может улететь. Плохо дело. И рука ужасно болит».

– Ты справишься с Черной Жемчужиной? – сказал Тоджо кому-то в реке поверх моей головы.

– Дайте хоть осмотреть ее руку, – сказал Кен.

– Это было бы дипломатично, – добавил Кваскви.

– Вы нарушили клятвы. Вас поймали. Дипломатия не работает, – Тоджо сплюнул. – И нам нужно разобраться с Вестником.

– Она нужна нам в сознании, – сказал мужчина в реке. Кавано. Я прищурилась от слепящего солнца, отражающегося от воды. Как во сне, Кавано стоял по пояс обнаженный в воде, лысая голова блестела, ниже шеи была зеленоватая мешковатая кожа. Как его звал Кен? Старым засушенным каппой. Но теперь он сухим не был. Река была его владениями, и его магия каппы вмешалась в реку даже во сне Жемчужины.

– Где Юкико-сан? – Тоджо схватил мой мокрый воротник и тряхнул, чтобы я встала. Меня тошнило от движения частей руки, которые должны были быть целыми, я сжала губы. Сволочь. Он встряхнул меня еще раз.

– Не знаю, – выдохнула я. – Я не знаю!

Пон-сума указал пальцем на землю перед Кваскви.

– Оставайся тут, – сказал он. Кваскви под сетью подмигнул, дуя губы, и сцепил ладони за спиной. Пон-сума открыл аптечку, которую держал под рукой, подошел и поклонился скованно Тоджо. – Позвольте.

Тоджо посмотрел свысока на него, показывая, что не доверял Пон-суме, но отпустил мой воротник. Что тут делал Пон-сума? И где Бен и остальные?

И где Юкико?

Пон-сума вытащил огромный шприц, который использовал давным-давно на папе.

«Япония ведь страна милого и минимализма. Почему шприцы тут как для лошадей?».

Он вонзил шприц в запечатанный флакон и наполнил его. Лекарство хотя бы не мерцало зеленым в этот раз. Я вздрогнула от его осторожного прикосновения, когда он закатал мой рукав. Тоджо недовольно фыркнул. Игла уколола меня, и теплое облегчение полилось по моим венам, расслабляя мышцы, напряженные от ужаса, железная клетка на легких таяла. Я криво улыбнулась Пон-суме.

Кен сел на пятки, словно закончил бой. Он перегибал. Я была в порядке. Все было в порядке! Мне нравился шприц Пон-сумы.

– А теперь, – сказал старик в реке, – где Юкико-сама? Черная Жемчужина не будет тихой долго.

Я рассмеялась.

– Не подходи ближе, – предупредила я его. Ой, похоже, на английском. Кавано знал английский? Кавано был в опасной близости к тому, чтобы раскрыть, был ли он голым ниже пояса.

Штаны Тоджо зашуршали, он хотел снова схватить меня за воротник. Кто-то зарычал, тихий звук говорил о гневе, грозящем вырваться за край, о желании пролить кровь. Это был приятный юноша, с которым пытался завести отношения Кваскви. Я быстро заморгала, утреннее солнце блестело золотым на рыжей краске его волос. Если в вашем стиле были парни с мышцами пловцов, то он был довольно милым. Но сейчас он не был милым. Было опасно рычать на Тоджо.

– Хороший мальчик, – сказала я. – Хороший.

Один из черных костюмов Совета появился внезапно.

– Тоджо-сама, – сказал он. Его волосы были в виде шипов, как у Кена в Портлэнде. Я вздохнула. В Портлэнде было куда проще. Теперь все было сложным. Даже Кен! Я должна была переживать за Кена, но не помнила, почему. Я была слишком занята, глядя на плечи Кена. Это было куда приятнее, чем Пон-сума.

– У тебя мокрые колени, – сказала я черному костюму на английском. Мысли путались, и я не могла вызвать в себе японский. Тоджо напыщенно кивнул. Черный костюм шумно сглотнул. Ох, кто-то был в беде.

– Мы нашил Юкико-сама.

Кавано напрягся, гнев сделал его тело похожим на склизкого лысого человека.

– Как банановый слизень, – сказала я. Никто не смеялся.

Кен посмотрел на меня с тревогой.

– Милые мальчики не должны переживать, – сказала я ему. Тоджо повернулся и пошел за Костюмом по берегу реки к примятым камышам.

– Если Юкико пострадала, тебе не будет прощения.

– Это не его вина, – объясняла я Кавано. Мои губы казались тяжелыми, и хоть я пыталась использовать серьезный и официальный японский, голос звучал высоко, как у Суперкрошки. – Она хотела умереть.

Кавано поднял руку, направив ее на меня.

«У него ладони как у лягушки. Почему я не заметила раньше?».

– Врешь, – он бросился. Я зажмурилась.

«Что-то не хочется смотреть на бананового слизня ниже пояса!».

Через миг, который все гневно кричали и истерики, я поняла, что меня никто не схватил и не ударил. Я осторожно открыла глаз. Передо мной стояла принцесса-стюардесса.

– Сэр, – сказала она. И тревожнее добавила. – Сэр! Черная Жемчужина!

– Змеюшка, – объяснила я, и Кавано повернулся к реке. Голова Черной Жемчужины поднялась из воды, металась, словно от жестокого сна. Кавано рявкнул приказы другим черным костюмам рядом с ней. У кого-то были проблемы с управлением гневом. Он скользнул под воду без ряби. Жуть. Я поежилась. Вода вокруг Жемчужины забурлила, словно в реке появились пираньи.

– Как долго она будет такой? – услышала я вопрос Кена.

– Должно пройти через час. И ей будет еще больнее. Ей нужна Мидори, – ответил Пон-сума. Глупые. Черная Жемчужина не испытывала боль, она просто не хотела уходить с банановым слизнем.

– Ладно, Хераи-сан, пора проехаться в лимузине Совета, – поймала меня за локоть принцесса-стюардесса.

– Это не мое имя, – сухо сказала я.

– Да, – сказала принцесса-стюардесса. – Я знаю твое имя. Не соблазняй использовать его.

– Если ты даже…

– Тихо, – она перебила Кена. – Можешь пойти по своей воле и защитить свою девушку, или Тоджо принесет тебя позже.

Грузовик Кена оказался у берега реки, его переместили черные костюмы. У них были одинаковые прически с шипами. Им дали скидку на мусс для волос?

– Эй! – крикнул Кваскви. – Тут опасный иностранец. Мне не нужно поехать на лимузине? – он оскалился в сторону Пон-сумы. – С личным стражем, конечно.

Кваскви был забавным. И он не был таким хмурым, как Кен. Пон-суме стоило попробовать кусочек. О, мне нравилось видеть их как пару.

Принцесса-стюардесса нахмурилась.

– Кавано-сама не хочет вовлекать тебя во внутренние дела Совета, – Пон-сума снял сеть с Кваскви.

– Ясное дело, – сказал Кваскви. – Так я могу идти?

Принцесса-стюардесса кивнула. Кваскви пропал в следующий миг, на его месте была синяя сойка, которая вылетела из-под сетей раньше, чем они упали на землю. Я радостно захлопала.

– Вот! – сойка полетела к небу, описала круг со злым воплем и бросилась вниз, опустилась на плечо Пон-сумы, пошевелив крыльями так, словно кланялась.

Пон-сума посмотрел на сойку, закатил глаза и вернулся к готовности.

Крики черных костюмов на краю реки привлекли общее внимание. Бурлящая вода отталкивала Черную Жемчужину к отряду костюмов с сетями и палками, стоящему по колено в воде.

Хватка принцессы-стюардессы на моей руке раздражала, но она не отпускала.

– Я хочу посмотреть, – сказала я, потянув ее, и повторила на японском. – Миттэ миттаи десу, – она потянула меня к парковке. Она остановилась у большого лимузина. Отсюда прибыли все черные костюмы? Я представила, как они выходили из него как клоуны из Фольксвагена Жука в цирке. Смех привлек ко мне недовольные и встревоженные взгляды.

Черный костюм с ровными темными волосами с проседью вышел из-за руля, подбежал к пассажирской стороне и открыл дверцу. Я похлопала его по голове, пока принцесса-стюардесса усаживала меня в темном салоне.

– Тебе нужно больше мусса.

Он удивленно моргнул. Никто не ценил мои советы сегодня. Или, может, он меня не так понял. Я же говорила на английском. Я снова захихикала.

Принцесса-стюардесса грациозно села рядом со мной на кожаном сидении, укрытом белой подстилкой. Кен, дуясь и хмурясь, неловко втиснулся в лимузин – было сложно двигаться плавно со связанными за спиной руками. Он пытался сесть возле Пон-сумы на сидениях напротив, но я потянулась здоровой рукой и усадила его рядом с собой.

Я склонила голову и смотрела в большие темные глаза цвета кофе, на густые ресницы и острые скулы. Даже Марлин звала его красавцем, но я кое-что забывала. То, что он сделал, из-за чего я должна была злиться…

Сломанная рука покалывала. Я хотела, чтобы он смотрел на меня порой как Кваскви на Пон-суму. Не как голодная сойка на червячка, как делал сейчас Кваскви, а будто радовался, что я была жива. И чтобы он перестал хмурить зло брови.

– Куда они заберут Жемчужину? – сказал Кен.

– В пещеру, – сказала принцесса-стюардесса. – Но нам придется ждать Кавано-саму у музея с остальными из Восьмерного зеркала.

– Ох! Мы можем заехать за кофе в то крутое место с пробирками?

– Обязательно было давать ей такую большую дозу?

Пон-сума пожал плечами. Он отклонился и смотрел на принцессу-стюардессу, говоря взглядом, что он не сдавался. Сойка вскрикнула. Пон-сума открыл окно так, чтобы птица вылезла, но сойка клюнула его за ухом, ругая, и посмотрела черным глазом-бусинкой на принцессу-стюардессу.

– А Бен, Мурасэ-сан и остальные? – спросил Кен, посмотрев на пластиковый барьер между нами и водителем в черном костюме. Лимузин двигался, но так плавно, что я едва замечала. Папа тоже ездил в лимузинах до того, как все бросил и отправился работать в своем ресторане суши? Пожирание снов для Совета казалось не таким и плохим.

– Они не поняли вашу затею. Кавано-сама не заметил лжи, когда они признались, что не знали, что ты сделал.

– Эй! – я вдруг поняла, что Пон-сума играл роль стража Кваскви. – Почему Пон-сума не связан? Он похитил меня и папу.

– Как я и сказала, – презрительно заговорила принцесса-стюардесса, – никого из Зеркала не подозревают.

– Но он такой милый. Он отпустил бы Кена, если бы это помогло нам.

Сойка вскрикнула.

– Она не может хранить тайны, – сказала принцесса-стюардесса, когда Кен поднял руку и возразил:

– На нее действует препарат.

– Мы не можем говорить открыто, пока ты не сможешь гарантировать, что ее язык не выболтает мои слова Совету. На английском или японском.

Я моргнула.

– О, вы скрытные, – сказала я. – Кто-то на стороне Совета?

– Вези нас в музей, – сказал Кен. – А потом нужно будет отправить всех этой машиной в пещеру раньше, чем Кавано-сама попадет туда с Черной Жемчужиной.

Огонь в моей руке снова разгорался. Она вспыхнула. Боль колола руку, я еще пока не кривилась, но понимала, какой пожар боли меня ждал. Шипы мигрени появились в висках. То. Что Пон-сума дал мне, притупило боль и ощущение надутой как шар головы после съеденного сна Юкико, но этот эффект проходил.

Юкико.

Я вспомнила ее на земле, белое пятно среди зеленой травы. Я поняла, что она умерла. И ради чего? Кавано остановил нас. Черная Жемчужина почти сбежала. Контроль каппы над водой проник даже в сон драконши. Мы провалились. Из-за меня. Моя голова вдруг стала тяжелой. Опустилась на плечо Кена. Он удивленно смотрел на меня.

Кен обвил меня рукой, но даже это слабое прикосновение потревожило перелом. Боль заставила меня прикусить щеку изнутри. Я села, отклонившись от него.

– Что там произошло? – тихо сказал он. – Что Юкико-сама сделала в своем сне?

– Юкико мертва, – прошептала я на английском, а потом повторила громче. – Юкико-сама га инаку наримашта, – Кен резко вдохнул, и я зажмурилась, но было поздно. Полились горячие слезы, капали с носа.

– Немыслимо, – сказала принцесса-стюардесса как японский Виззини из «Принцессы-невесты».

– Она хотела освободить Жемчужину, – сказал Кен. Его слова были без тона, без чувств, и их напряжение показывало, какой за ними скрывался гнев. Ох, что я наделала?

– Я съела ее сон. Я убила ее.

Кен посмотрел на меня, щурясь, темные глаза были лишены света, отражали только пустоту. Что-то сжалось в моей груди. Я всхлипнула. От этого звука он прижал ладонь к моей щеке, удерживал меня, склонился и прижался лбом к моему лбу.

– Нет, – выдохнул он. – Нет, Кои. Это не твоя вина.

Катилось еще больше слез из-за сломанной кости в руке и разбитого сердца. Мои конечности обмякли, я подвинулась, защищая руку, и мое лицо уткнулось между шеей и плечом Кена. Я вдыхала пот и слабый след Old Spice, чтобы на миг сбежать от мира.

Я тихо объяснила на английском, как Юкико встала между мной и Кеном на реке, как она заставила меня съесть ее сон, распаляя голод баку, и как тень Кавано поднялась и помешала Черной Жемчужине раньше, чем я смогла сосредоточить силу Юкико и выпустить Черную Жемчужину из плена бесконечного сна. Я умолчала о том, как отказалась от сна Кена, чтобы совладать с огромной силой Юкико, и как поражение оставило синяки на моем сердце.

А потом слезы полились сильнее, и я всхлипывала, рука звенела от боли. Кен крепко сжимал меня все время, его медленное дыхание пробило туман горя, помогла и наша близость.

– Юкико-сама выбрала это своим концом, – сказал Кен на английском.

Принцесса-стюардесса цокнула зубами.

– Юкико-сама мертва? От рук этой… американки? – моя национальность прозвучала так, словно была хуже навоза. – Нет, не верю. Она сильная, почти древняя. Она бы не отдала жизнь так глупо.

Я хотела побить ее, хотела, чтобы она была права. О, как заманчива была эта надежда. Что Юкико жива. Но сердце баку было уверенным.

– Не глупо, – твердо сказал Кен. – Ее долгая жизнь закончилась ради великой цели по ее мнению.

Пон-сума посмотрел из-под опущенных ресниц, густых, как накладные.

– Кои-чан все еще обладает силой Юкико-сама.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

– Я отведу вас в музей, – сказала принцесса-стюардесса. – Вам придется расправиться со стражей Совета, следящей за Фудживара.

– Мы с Бен справимся со стражей, – сказал Кен.

Сойка вскрикнула, вспушила перья и качнула клювом. Я прижала ладони к вискам, надавила большими пальцами на углубления над челюстью. Это не спасало от растущей боли. Если бы я только могла подумать.

– Вы с Бен против всех?

– Я – Вестник, – Кен пожал плечами. Я взглянула на Пон-суму, чтобы увидеть поддержку насчет того, как глупо это звучало, но он слабо кивнул, словно слова Кена, что он справится со всеми стражами Совета, были неоспоримой правдой. Тоджо быстро подавил Бен. Неужели репутация Кена была такой опасной, хоть он был хафу? И с травмой? Когда он был хищным кицунэ, я посчитала, что иллюзия делала его яростным, но была ли та версия Кена его настоящим лицом? Как вообще понимать, где истинное лицо? Баку во мне не был правдивее Кои-студента/сестры/интроверта, какой я была двадцать три года. Может, попытки подогнать Кена под одну правду была лишь отговоркой, чтобы не пытаться понять все его части.

Я пропустила часть разговора. Принцесса-стюардесса говорила:

– …даже с Хераи-сама как убедиться, что Кавано-сама не остановит вас снова, когда Черная Жемчужина попадет в реку?

– Я просчитался, – сказал Кен. Он сжал мое колено почти до боли. – Река – стихия Черной Жемчужины, и я думал, что это уравновесит силу Кавано-сама.

Он не сказал, что, если бы я не была такой вредной баку, я доверилась бы сну Кена, выпустила силу Юкико и освободила Черную Жемчужину раньше, чем Кавано добрался бы туда.

– Твоей ошибкой было то, что ты пытался сделать это без Зеркала, – мрачно сказал Пон-сума.

Кен склонил голову и закрыл глаза.

– Да, – он просто признал поражение. Признал свою ответственность без бури нездоровых укоров.

Звякнул тихий колокольчик. Принцесса-стюардесса строго посмотрела на нас и нажала на кнопку на подлокотнике. Панель подвинулась, стало видно толстую шею водителя.

– Мы почти прибыли, Гозэн-сан, – сказал вежливо водитель. Что-то масляное двигалось в моем желудке. Ответом была боль в голове. Машина остановилась.

Я скрипнула зубами.

– Выпустите меня, – сказала я.

Кен посмотрел на меня с мольбой.

– Кои, послушай…

– Серьезно, выпустите меня!

Я стала дергать ручку дверцы. Рычаг бесполезно щелкал. Я стучала кулаком по окну, дверь открылась, и стало видно строгое лицо, не водителя, но неприятно знакомое. Я склонилась, и меня стошнило на дорогого вида кожаные туфли, принадлежащие ногам, преградившим мне путь.

Ругательства якудза на мужском японском заполнили воздух, крылья били меня по голову. Сойка пролетела синим пятном по облачному небу. Я услышала недовольное дыхание, подняла голову, уже краснея от смущения, вытирая рот вонючим рукавом ветровки.

И я узнала это лицо, а еще ощутила едкий запах. Красная рубашка из аэропорта. Он сбросил туфли, сжал меня над локтем и грубо вытащил. Свежая боль пронзила руку. Я долго не могла вдохнуть.

Красная рубашка бросился в лимузин. Послышался шум. В чем дело? В машине прекратилась потасовка. Пон-сума вышел первым, Красная рубашка тыкал в его шею сзади жутким ножом так сильно, что верх пижамы юноши был с темным пятном.