Текст книги "Одна крошечная ложь (ЛП)"
Автор книги: К. А. Такер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Глава 5
Диагноз
Пока я пыталась посетить столько организованных деканатом Принстона мероприятий, сколько было возможно, с целью погрузиться с головой в духовное и культурное развитие, Рейган решила погрузиться с головой в столько организованных пивом и водкой мероприятий, сколько вообще существовало. Также она решила, что меня надо увлечь за собой. Только потому, что мне хотелось порадовать свою энергичную соседку, на этой неделе я каждый вечер оказывалась на вечеринках, а каждое утро – со слипающимися глазами в кровати. Поэтому, и потому, что я надеялась снова столкнуться с Коннором. В глубине души я боялась столкнуться еще и с Эштоном. В конце концов, надежда победила страх.
К сожалению, Коннора я так и не встретила, как и не столкнулась с Эштоном. Однако я познакомилась с еще несколькими первокурсниками, в том числе и кореянкой по имени Сан. Ей вечеринки были в новинку, как и мне, и она, в каком-то смысле, приклеилась ко мне вечером в четверг.
Если честно, то я понятия не имею, как Рейган справится с огромной рабочей нагрузкой на парах. Ее ни разу не открытые учебники так и лежали стопкой на столе. Она их даже не пролистала. Я начинаю подумывать, что она – не студентка, а каким-то образом ее сюда внедрили Кейси и доктор Штейнер. Практически вижу, как они гогочут, разрабатывая этот план. Студентка или нет, но я рада, что Рейган – моя соседка по комнате. За исключением тех случаев, когда она умильными щенячьими глазками подбивает меня к пьянству с ней.
* * *
Меня будит непрерывный стук в дверь.
– Убейте меня, – стонет Рейган.
– Так и сделаю, но можешь сначала открыть? – ворчу я, накрывая голову подушкой, и вытаскиваю из-под себя учебник с удивительно острыми углами.
Прошлой ночью я как-то умудрилась уйти с вечеринки, проводимой двумя этажами выше, и вернуться в комнату, чтобы немного позаниматься. Когда я последний раз смотрела на часы, они показывали три часа ночи. Теперь же на них было семь утра.
– Точно же пришли к тебе, Рейган. Я не знаю никого на кампусе, – рационально объясняю я и сворачиваюсь потуже.
– Тише…они уйдут, – шепчет она.
Но они не уходят. Сила и рвение в стуке увеличиваются, и я волнуюсь, не разбудит ли он половину этажа. Я приподнимаюсь на локтях, готовая выползти со своей верхней кровати и ответить, когда слышу разочарованный стон Рейган и шуршание простыней. Она с топотом идет к двери и распахивает ее, тихо матерясь и бубня что-то про Сатану.
– Просыпайтесь, сони!
Я подскакиваю так резко, что комната начинает кружиться перед глазами.
– Вы что здесь делаете? – визгливо спрашиваю я, когда поворачиваюсь и вижу, как в комнату входит изысканно выглядящий мужчина в хорошо сшитом костюме.
Я два с половиной года не видела доктора Штейнера лично. По сути, он выглядит по-прежнему, если не учитывать немного прибавившейся седины в волосах, которых в принципе стало несколько меньше.
Он пожимает плечами.
– Это суббота. Я говорил тебе, что сегодня мы поговорим.
– Да, но Вы здесь. И сейчас семь утра!
Нахмурившись, он смотрит на часы.
– Что, правда, так рано? – А потом он пожимает плечами и вскидывает вверх руки. Его глаза при этом блестят от искреннего волнения. – Какой прекрасный день! – Руки падают также быстро, как поднялись, а его спокойный тон возвращается. – Одевайся. У меня в городе проходит конференция, мне нужно вернуться туда к полудню. Через полчаса встретимся в лобби.
Прежде чем повернуться и выйти, он замечает растрепанную, но любопытствующую Рейган, одетую в помятую майку и розовые пижамные штаны. Он протягивает руку.
– Привет, я – доктор Штейнер.
– Привет, я – Рейган. – С утомленным видом она отвечает на рукопожатие.
– А, да. Соседка по комнате. Так много о тебе слышал.
От кого? Я с ним не разговаривала с тех пор, как…
Я вздыхаю. Моя ненормальная сестра. Разумеется.
– Убедись, что Ливи общается с кем-нибудь, хорошо? Ей свойственно чересчур сильно сосредоточиваться на учебе. Но держи ее подальше от «Джелло».
Не дожидаясь ответной реакции, он выходит также живо, как и вошел, а моя соседка пялится на меня.
– Это кто?
С чего бы мне начать? Покачав головой, я свешиваю ноги с кровати и бормочу:
– У меня сейчас нет времени объяснять.
– Ладно, но...он – доктор? В смысле, он… – Она медлит. – Твой доктор?
– К лучшему это или к худшему, но кажется, да.
Больше всего мне хочется еще на несколько часов скрыться с головой под одеялом, но я знаю, что если не спущусь через полчаса, он вполне может промаршировать по коридору, выкрикивая мое имя, что есть мочи.
– Что он за доктор? В смысле…
Она накручивает прядь длинных волос на палец. Нервничающая Рейган – это редкое зрелище.
Я открываю рот, чтобы ответить, но останавливаюсь. Мне в голову приходит озорная мысль. Рейган все еще должна мне за водку, которую практически влила в меня прошлым вечером…Сжав губы, чтобы спрятать улыбку, я копаюсь в комоде в поисках пары джинсов и кофты и спокойно говорю:
– О, он занимается начальной стадией шизофрении.
Возникает пауза. Я не смотрю на нее, но уверена, что челюсть у Рейган отвисла.
– Ох…что ж, мне стоит о чем-нибудь беспокоиться?
Хватаю косметичку и иду к двери, но останавливаюсь, положив руку на ручку. Словно глубоко задумалась, я поднимаю глаза к потолку.
– Не думаю. Ну, пока я не начну… – Я небрежно взмахиваю рукой. – Ой, не бери в голову. Это, скорее всего, не повторится.
На этом я тихонько выскальзываю за дверь. Я прохожу около четырех футов, прежде чем начинаю смеяться, да так громко, что в ближайшей комнате кто-то стонет:
– Заткнитесь!
– Я тебе припомню, Ливи! – визжит Рейган за закрытой дверью, и за возгласом следуют завывания от смеха.
Иногда юмор и правда помогает.
* * *
– Я понял, что сообщение написала Кейси, – говорит Штейнер.
Он запрокидывает голову, чтобы выпить остатки кофе…из самой большой кофейной чашки, которую я когда-либо видела. Я же, напротив, позволила своему кофе остыть, едва притронувшись к нему, пока доктор Штейнер выжимал из меня все унизительные подробности первой недели моей жизни на кампусе.
Он – мастер вытягивания подробностей. Я помню, как, поначалу, его за это ругала Кейси. Тогда моя сестра была сломлена. Она отказывалась что-либо обсуждать: аварию, потерю, свое разбитое сердце. Но под конец интенсивной терапии доктор Штейнер вытянул из Кейси все детали и при этом помог исцелиться.
Меня она тоже предупредила, еще в то время, когда начались телефонные звонки. «Ливи, просто расскажи все, что он хочет знать. Так или иначе, он все равно выяснит, так что облегчи свою участь и просто ему расскажи. Да он все равно уже все знает, скорее всего. По-моему, он использует какие-то джедайские штучки».
За три месяца наших сеансов нетерапии мне ни разу не довелось вести с доктором Штейнером действительно тяжелых разговоров. Не было ничего такого, что я бы назвала слишком болезненным, трагичным, того, что тяжело было вспоминать. Да, он правда предлагал мне заниматься такими вещами, при одном воспоминании о которых сердце трепетало. Например, банджи-джампингом или просмотром всех частей фильма «Пила», которые обеспечили меня ночными кошмарами на целую неделю. Но обычные наши беседы о маме с папой, о моих детских воспоминаниях, даже о дяде Рэймонде и причине нашего с сестрой бегства из Мичигана никогда не были тяжелыми и не причиняли неудобства. По большей части, они были приятными.
Но все же двухчасовое обсуждение моих пьяных поцелуев и последствий этих приключений выжало из меня все соки и заставило лицо пылать. Я понимала, скорее всего, он будет спрашивать меня о прошлой субботе. Я планировала замять самые унизительные моменты, но доктор Штейнер нашел способ выведать все детали до последней.
– Ты многого добилась за месяцы нашего общения, Ливи.
– Не очень-то, – бормочу я.
– Ради всего святого, ты сегодня вечером идешь на свидание с парнем!
– Это не совсем свидание. Скорее, это…
Он небрежно взмахивает рукой, обрывая мой протест.
– Три месяца назад ты без раздумий променяла бы парня на учебник.
– Наверное. – Я убираю прядь волос, брошенную в лицо легким ветерком. – Либо так, либо просто потеряла бы сознание и рухнула.
– Именно, – фыркает доктор Штейнер.
Повисает пауза, и я кошусь на доктора.
– Это значит, что терапия окончена? Только посмотрите на меня. Я едва не стала эксгибиционистом. И если в скором времени не перестану ходить на вечеринки, Вам придется определить меня в программу помощи алкоголикам.
Доктор Штейнер разражается громким, неистовым смехом. Когда его веселье проходит, он некоторое время пристально смотрит на свою чашку и кончиком указательного пальца водит по ее краю.
Я начинаю нервничать. Доктор Штейнер редко так долго молчит.
– Я позволю тебе жить студенческой жизнью так, как этого хочешь ты, – тихо произносит он. – Тебе не нужны мои наставления о том, что делать и как веселиться. Ты сама должна принимать такие решения.
На меня волной накатывает странное спокойствие и, с облегчением вздохнув, я откидываюсь на спинку скамейки. Насколько быстро доктор Штейнер ворвался в мою жизнь, настолько быстро он из нее уходит.
– Наверное, Кейси ошибалась, – говорю я себе.
Это заявление снимает с плеч ношу, а я и не осознавала, что она там есть.
Я снова слышу тихий смех.
– Ох, твоя сестрица… – Он замолкает, когда мимо нас проезжает группа велосипедистов. – Когда Кейси попала ко мне на лечение, я задумался о тебе, Ливи. Правда задумался. Я задавался вопросом, как тебе удалось настолько хорошо справиться, учитывая все обстоятельства. Но я был слишком занят Кейси и Трентом, а ты, казалось, двигалась по правильному пути. Даже когда весной Кейси обратилась ко мне со своим беспокойством, я скептически к этому отнесся. – Он снимает очки и трет глаза. – С такими людьми, как твоя сестра, очевидно разбитыми, работать легко.
Я хмурюсь, потому что его слова ставят меня в тупик.
– Но ведь я не похожа на нее? – Я замечаю дрожь в своем голосе.
Доктор Штейнер качает головой, и я получаю свой ответ прежде, чем он произносит хоть слово.
– О, нет, Ливи. Вы много в чем удивительно похожи, но в этом вопросе все иначе.
– Правда? Мне всегда казалось, что мы – полные противоположности.
Он хохотнул.
– Вы обе упрямы, как ослы, и остры на язык, как удар кнута. Разумеется, твоя остроумность чуть менее обидна. Твоя сестра не скрывает свой характер, но… – Он поджимает губы. – Ты несколько раз поражала меня своими вспышками. А меня непросто удивить.
Я наблюдаю за велосипедистами на другой дорожке, пока перевариваю его слова, и на моих губах появляется крошечная улыбка. Подобным образом нас с сестрой никто и никогда не сравнивал. Из нас двоих я всегда была старательной и ответственной. Надежной. Осторожной, спокойной и рассудительной. Моя сестра же – зажигалка. В тайне я ей завидовала.
И я думаю о прошедшем лете. Оно было под завязку забито тем, что, как я думала, никогда не совершу, и многим другим, о совершении которого я никогда даже не задумывалась. Большую часть из них совершала и Кейси, на пару со мной попадая в неловкое положение.
– Это лето было интересным, – признаю я с улыбкой.
Я поворачиваюсь к седеющему доктору и в надежде на ответ задаю единственный вопрос, на который прежде он не отвечал.
– Зачем Вы заставляли меня все это вытворять? Какой на самом деле в этом был смысл?
Он поджимает губы, словно раздумывает над ответом.
– Ты бы поверила тому, что все это совершалось исключительно ради моего собственного развлечения?
– Возможно, – честно отвечаю я, чем зарабатываю от него смешок. – Я имею в виду, что понимаю цель усиленного хождения на свидания, но не понимаю, как мне помогли уроки танца в линию и изобилующая ругательствами речь. По-моему, это бы вызвало обратный эффект. Знаете…нанесло бы огромную психологическую травму.
Доктор Штейнер скептически смотрит на меня.
– Как вообще танец в линию мог тебя травмировать?
– Вы прежде бывали в подобных местах? С моей сестрой? – выгибаю бровь я.
Он закатывает глаза.
– Ой, ты драматизируешь. Все не могло быть настолько…
– У нее был микрофон! – восклицаю я. – Она пыталась провести импровизированный аукцион и продать свидание со мной! – Слава Богу, с нами была Шторм, чтобы урезонить Кейси…Я вскидываю руку, вспомнив самый лучший момент. – О! А потом она подлила спиртное в мой напиток. – Доктор Штейнер начинает смеяться, пока я качаю головой. – Естественно, я сразу же заметила. Иначе кто знает, что могло произойти.
Я прислоняюсь к скамейке и бормочу себе под нос:
– Скорее всего, целовалась бы с ковбоем или механическим быком или вытворила что-нибудь еще в том же духе. Попу бы свою, может, протатуировала…
Он хрипло смеется, да так, что даже запрокидывает назад голову. Проходит несколько секунд и я, не в силах сдержаться, хихикаю вместе с ним.
– Ох, Ливи. – Он снимает очки и смахивает слезы с глаз. – Смысл был не в том, что я просил тебя сделать. Смысл был в том рвении, с которым ты принималась за решение каждого задания. – Он поворачивается ко мне с изумленными глазами. В его голосе слышится смех. – Я ждал, пока ты пошлешь меня к черту, но ты все отвечала на телефонные звонки, принималась за каждую из моих сумасбродных просьб и с превосходством их выполняла!
Я склоняю голову на бок, внимательно его рассматривая.
– Вы понимали, что просьбы были сумасбродными?
– А ты нет? – Он качает головой, а потом выражение его лица меняется, омрачаясь грустной улыбкой. – За это лето я многое о тебе узнал, Ливи. В перерывах между погонями за дикими гусями и нашими разговорами. В этом и состояла цель лета – в сборе информации. – Он замолк, почесав щеку. – Ты – одна из самых добрейших людей среди моих знакомых, Ливи. Ты так остро реагируешь на сердечные страдания других, словно поглощаешь чужую боль. И несмотря на свою чрезвычайную застенчивость, ты сделаешь чуть ли не что угодно, лишь бы не подвести. Тебе не нравится проваливать тесты и, вероятнее всего, подводить людей. Особенно тех, о ком ты беспокоишься и кого уважаешь. – Он кладет ладонь на сердце и склоняет голову. – Я тронут, честно.
Я краснею и опускаю голову.
– Я узнал еще кое-что. При том, что ты с пониманием и без предубеждений относишься к другим людям и их ошибкам, ты исключительно требовательна по отношению к себе. Думаю, что какое-либо неправильное действие причинило бы тебе физическую боль. – Доктор Штейнер на мгновение сцепляет пальцы. – Но самое большое мое открытие? Причина, по которой сегодня я хотел лично с тобой поговорить… – Он вздыхает. – Мне кажется, тебя ограничивает твой жизненный план. Он укоренился в твоих повседневных действиях. Для тебя этот план – словно религия. Он диктовал те решения, которые ты принимала, и диктует те, которые ты примешь в будущем. Ты не подвергаешь его сомнению, не проверяешь. Ты просто ему следуешь. – Он проводит пальцами по ободку кружки и продолжает говорить спокойным, медленным тоном. – Думаю, этот план помогли создать твои родители, и ты изо всех сил за него держишься, как держалась бы за них. – Он замолкает, а потом начинает говорить мягко. – И я думаю, что этот план сдерживает твой личностный рост.
Я моргаю несколько раз, стараясь сообразить, как этот разговор так быстро перешел от механических быков к сдерживанию моего роста как личности.
– Что Вы имеете в виду? – спрашиваю я немного напряженно.
Это диагноз? Доктор Штейнер что-то мне диагностировал?
– Я имею в виду, Ливи… – Он делает паузу. Его рот открыт, словно он собирается что-то сказать, а на лице застыло задумчивое выражение. – Я имею в виду, что пришло время понять, кто ты на самом деле.
Я могу только пялиться на сидящего передо мной мужчину. Кто я? О чем он говорит? Я знаю, кто я! Я – Ливи Клири, дочь Майлза и Джейн Клири. Взрослая и ответственная дочь, прилежная студентка, любящая сестра, будущий врач, добрый и чуткий человек.
– Но я… – Я пытаюсь подобрать слова. – Я знаю, кто я и чего хочу, доктор Штейнер. Я никогда в этом не сомневалась.
– И у тебя не возникало мысли, что это немного странно, Ливи? Что ты в девять лет решила стать педиатром и специализироваться в онкологии и никогда даже не задумывалась о другой жизни? Ты знаешь, кем я хотел стать в девять лет? – Он замолкает лишь на секунду. – Человеком-Пауком!
– Ну и что, у меня цели в жизни более реальные. В этом нет ничего плохого, – огрызаюсь я.
– А ты никогда не задумывалась, почему избегала мальчиков, как чумы?
– Я точно знаю почему. Потому что я застенчивая и потому что…
– Мальчики выпивают у девочек мозги…
– И сводят их с ума, – с улыбкой заканчиваю я предостерегающие слова отца.
Папа начал меня предупреждать примерно в то время, когда у Кейси взыграли гормоны. Он сказал, что у меня будут низкие оценки, если я попаду в ту же ловушку.
– Думаю, твоя реакция на противоположный пол минимально связана с застенчивостью, а максимально с подсознательной установкой избегать отклонений от жизненного плана, в соблюдение которого ты так веришь.
Подсознательная установка? По телу змеей скользнуло беспокойство, а по спине пробежала дрожь. Он имеет в виду, что Кейси права? Что я…сексуально подавлена?
Я опираюсь локтями на колени и опускаю подбородок на ладони. И думаю. Как может доктор Штейнер обвинять меня в том, кем я стала? Он должен только радоваться. Я так хорошо справилась. Он сам так сказал! Я знаю, что родители бы мной гордились. Нет, в том, какая я, нет ничего плохого.
– Думаю, Вы ошибаетесь, – тихо говорю я, глядя в землю. – Думаю, Вы ищете, за что бы зацепиться и поставить мне диагноз. В том, какая я и как себя веду, нет ничего плохого и неправильного. – Я выпрямляюсь и осматриваю окружающую нас территорию кампуса – прекрасного Принстонского кампуса, для поступления в который мне пришлось приложить столько усилий. И чувствую, как во мне поднимается ярость. – Ради Бога, я же отличница и учусь в Принстоне! – Мой голос находится на грани крика, а мне все равно. – Почему, черт возьми, Вы появляетесь в семь утра в субботу, когда я только начала учиться в колледже, и говорите мне, что моя жизнь…что…
Я сглатываю внезапно вставший в горле комок.
Доктор Штейнер снова снимает очки и трет глаза. Он остается совершенно спокойным, словно такой реакции и ожидал. Однажды он сказал мне, что привык, когда на него кричат, так что мне не стоит испытывать на этой почве чувство вины. Я чертовски уверена, что не почувствую себя виноватой после того, что он только что на меня обрушил.
– Потому что я хотел, чтобы ты отдавала полный отчет своим действиям, Ливи. Полностью осознавала и отдавала отчет. Это не значит, что ты должна бросить то, чем занимаешься. – Он слегка поворачивается и садится лицом ко мне. – Ты – умная девочка, Ливи, и теперь ты – взрослый человек. Ты будешь знакомиться с людьми и встречаться с парнями. Усиленно работать, чтобы добиться всех своих целей. И, я надеюсь, гулять и веселиться. Просто мне хочется быть уверенным, что ты принимаешь решения и ставишь перед собой цели ради себя, а не ради того, чтобы обрадовать других.
Скользнув по скамейке, он добавляет:
– Кто знает? Может, Принстон и медицинская школа именно то, чего хочешь ты. Может, мужчина, с которым ты будешь счастлива до конца жизни, тоже именно тот, кого бы выбрали твои родители. Но, возможно, ты поймешь, что этот путь тебе не подходит. В любом случае, я хочу, чтобы ты принимала решения с широко раскрытыми глазами, а не на автопилоте.
Я не знаю, как ответить на все это, так что просто молчу, смотрю в никуда, а на мои плечи тяжело опускаются смятение и сомнения.
– У жизни есть забавная особенность создавать свои собственные испытания. Она подкидывает такие неожиданности, которые заставляют совершать, обдумывать и испытывать вещи, которые прямо противоречат спланированному тобой и не позволяют действовать в рамках черного и белого. – Он по-отцовски хлопает меня по колену. – Хочу, чтобы ты знала, можешь звонить мне в любое время, когда только захочешь поговорить, Ливи. В любое время. Неважно, насколько ничтожным и глупым тебе это кажется. Если хочешь поговорить об учебе или парнях. Пожаловаться на сестру. – На этих словах он криво улыбнулся. – По любому поводу. И я надеюсь, что ты будешь мне звонить. Постоянно. Когда готова поговорить. Сейчас, как я понимаю, ты горишь желанием вылить свой кофе мне на голову.
Он встает, сильно потягивается и добавляет:
– Все наши разговоры останутся в тайне.
– Вы имеете в виду, что больше не будете подключать мою сестру к своей грязной работенке?
Потерев подбородок, он улыбается и бормочет:
– Каким только хорошим маленьким миньоном она стала.
– Полагаю, Вы считаете всю эту конфиденциальность между доктором и пациентом необязательной?
Он смотрит на меня сверху вниз и выгибает бровь.
– Ты же никогда не была моим пациентом, разве нет?
– А теперь я – пациент?
Он улыбается и протягивает мне руку, чтобы помочь подняться.
– Не будем важничать. Звони, когда появится желание поговорить.
– Я не смогу заплатить.
– Ливи, я не жду от тебя ни цента.
И словно запоздалая мысль пришла на ум, он вскользь добавляет:
– Всего лишь твоего первенца.
Обычно в ответ на такую шутку я бы, по крайней мере, закатила глаза. Но не сейчас. У меня нет настроения шутить. Ноша, которую я таскала на плечах все три месяца и раздумывала при этом, что обо мне выяснит доктор Штейнер, спала всего лишь двадцать минут назад. А теперь она навалилась обратно и искалечила меня своим весом.
Я уверена, что он ошибается.
Но что, если он прав?
