Текст книги "Одна крошечная ложь (ЛП)"

Автор книги: К. А. Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14
Выкладывай все, как есть

– Я была на пробежке. Знаете, хотела попробовать что-нибудь новенькое. Повеселиться.

– Правда? И как, повеселилась?

– Передвигаюсь теперь на костылях, доктор Штейнер. Я растянула лодыжку.

– Хмм. Что ж, сильно весело это не звучит. Как и сама пробежка.

– Да, это полная противоположность веселья.

С учетом всех пакетов со льдом, учебных пар и нескольких неловких моментов с Рейган в душе, прошедшие полторы недели были сущим кошмаром. В прошлую субботу я пропустила часы работы волонтером, потому что нога болела слишком сильно. Эту бы неделю тоже пропустила, если Коннор не предложил бы меня подвезти.

– А как все в целом?

– Запутано.

– И кто из ребят тебя путает?

– А сами-то Вы как думаете? – бормочу я, ожидая белую Ауди Коннора. Я сказала, что буду ждать его на этой скамейке в парке, чтобы быстро запрыгнуть в машину, когда он подъедет. Я так благодарна, что ради меня он пожертвовал целой субботой, когда мог бы учиться. Знаю ведь, что к следующей неделе ему нужно сдать огромную письменную работу.

И я не заслуживаю Коннора после того, чему позволила случиться с Эштоном. Его лучшим другом.

Случившееся я списала на временное помутнение рассудка. Временную ошибку в суждении, вызванную полномасштабной атакой Эштона сразу и на мое сердце, и на мое либидо.

Как только я вырвалась из возникшей ситуации, Грант отвез нас с Рейган в общежитие, где я разрывалась между тем, что прикладывала лед к ноге, притворялась, будто учусь, ерзала под пристальным взглядом Рейган и, словно на повторе, прокручивала в памяти воспоминания о произошедшем днем.

И последние восемь дней, пропустив в процессе несколько пар, я практически только этим и занималась. Избегала Эштона. Он и сам встречи со мной не искал, и это к лучшему. Я не справилась бы с ним, пока имею дело со всепоглощающим чувством вины, которое испытываю рядом с Коннором. Коннор заскакивает каждый день, чтобы узнать, как у меня дела, и приносит с собой цветы, капкейки и плюшевого мишку для «быстрого выздоровления». Словно у него составлен список под названием «Как заставить Ливи разорваться от чувства вины за то, что тайно целовалась с моим лучшим другом», и он строчку за строчкой вычеркивает из него пункты. Чувства вины, от которого приходится стискивать зубы, чтобы не перечислить в порыве все свои глупости. Чувства вины, которое заставляет меня осыпать его поцелуями… столькими, что у меня уже заболели губы.

Да только проблема в том, что никакое количество поцелуев с Коннором не сопоставимо с интенсивностью того единственного с Эштоном. И это причина, по которой я едва все не рассказала.

Но не могу. Слишком напугана. Слишком слаба. Боюсь, что могу выбросить прекрасные отношения – отношения с большой буквы – ради спровоцированного моментом поцелуя, который больше все равно не повторится. В конце-то концов, Коннор ведь сказал «не будем торопиться и все усложнять». А эти слова без труда можно интерпретировать как «без обязательств». И если мысленно я почаще буду это повторять, может, и сама в них поверю.

Либо я могу притвориться, что тот случай с Эштоном вовсе не произошел. Полностью его игнорировать.

– Не расскажешь, что случилось? – будничным тоном спрашивает доктор Штейнер. – Естественно, осуждать не буду.

Вздохнув, я бормочу:

– Не могу.

Боюсь, если начну рассказывать, разболтаю секрет Эштона. А я обещала, что никому не скажу.

– Ладно…как я могу помочь?

– Никак. Мне просто надо держаться от него подальше. По-моему, он сломлен. Как Кейси раньше.

– Понятно. И ты, в лучших своих традициях, эмоционально привязалась раньше, чем это поняла.

– Думаю, это так… – Когда сердце начинает болеть при мысли о нем, когда я разыгрываю в мыслях дюжины сценариев, по которым Эштон мог стать таким, какой есть, когда мне хочется отследить его отца и накричать на него? Да, я вполне уверена, что именно так все и получается.

– А это, помноженное на твою к нему симпатию, помогает быстро вывести все из-под контроля, особенно, если учесть, что ты продолжаешь эти свои отношения с его лучшим другом.

От стыда я опускаю голову, ведь в очередной раз читающий мысли мозгоправ в двух предложениях выразил неделю моих внутренних метаний.

– Мне нельзя сбиваться с пути сексуальным парнем и его проблемами. Слишком отвлекает. Мне просто нужно избегать его весь следующий…год.

– Сложно выполнить, раз уж он живет с Коннором.

– Уж всяко лучше альтернативы, – бормочу я себе под нос, потирая лоб.

– Хмм… – Повисает долгая пауза, а потом я слышу, что доктор Штейнер хлопает в ладоши. Видимо, со мной он разговаривает по громкой связи. – Вот оно! Я придумал твое задание на неделю.

– Что? Никаких заданий, доктор Штейнер. Вы сказали, что больше их не будет. Вы сказали…

– Я соврал. Ты найдешь в Эштоне пять подкупающих черт характера.

– Вы меня совсем не слушали?

И в свойственной доктору Штейнеру манере он меня игнорирует.

– И, как часть задания, ты все время будешь говорить, о чем думаешь. Правду. Не анализируй слишком много, не подбирай слова. Просто выкладывай все, как есть. А если он задаст вопрос, ты должна честно на него ответить.

– Что? Нет! Зачем?

– Назовем это экспериментом.

– Но…Нет! – лопочу я.

– Почему нет?

«Потому что то, о чем я думаю рядом с Эштоном, обычно включает в себя его тело!»

– Потому что…нет!

– Через месяц жду полный отчет.

– Нет. За месяц я его едва увижу. У меня сессия. Я занята.

– Уверен, ты справишься.

– Нет.

– Пойди мне на встречу.

Я упрямо стискиваю зубы.

– Я всегда иду Вам на встречу, доктор Штейнер. Но на этот раз я говорю «нет». Это плохая идея.

– Хорошая. Месяц.

– Вы меня не заставите.

– Да что ты?

Я поджимаю губы, глубоко вдыхая.

– Я ведь могу солгать.

– А я могу заявиться в твое общежитие со смирительной рубашкой и твоим на ней именем.

Я резко вдыхаю, чувствуя, как округляются глаза.

– Не посмеете… – Он точно посмеет.

– Не будем проверять, да? Месяц, Ливи.

– А что насчет Коннора?

– Я не говорил перепихнись с Эштоном в процессе «его узнавания».

– Боже ты мой, – морщусь я.

– Прости, так мои мальчики говорят. Это не круто?

– В этом разговоре вообще ничего крутого нет, Штейнер, – стону я. – Мне надо идти. В любую минуту приедет Коннор.

– Просто доверься мне, Ливи. Еще лишь раз. Это хорошая идея.

– Ага, конечно.

Попрощавшись, мы вешаем трубки. Я прячу лицо в ладонях и задумываюсь, как сама себя в это втянула. Не буду этого делать. Напрочь отказываюсь. Пусть заявляется со смирительной рубашкой. К тому времени, она идеально на меня сядет. Ирония в том, что при Эштоне я в половине случаев выдаю то, что не надо, но всегда ненароком. Но если я все буду говорить…

Сигналит автомобиль.

Я поднимаю глаза, ожидая увидеть белую Ауди. Но вместо этого вижу блестящий, черный четырехдверный автомобиль с сияющими серебристыми дисками. Открывается водительская дверь, и из машины вылезает высокий, серьезный мужчина в модной кожаной куртке и солнечных очках-авиаторах. Он обходит автомобиль и распахивает пассажирскую дверь.

– Айриш! Залезай.

И я решаю, что доктор Штейнер – злой колдун с хрустальным шаром и привязанными к пальцам нитками от марионеток. Каким-то образом, он создал всю эту ситуацию. И точно сейчас сидит в своем кабинете и хихикает.

За машиной Эштона сигналят другие водители.

– Давай уже. – В его голосе появляется намек на раздражение.

– Черт бы вас побрал, – бормочу я и иду к поджидающему автомобилю. Отдавая Эштону костыли, я смотрю только на коричневую кожаную обивку салона. Когда он забирает их, его пальцы касаются моих, и по всей руке словно пробегает разряд тока. Как только я опускаюсь на сидение и пристегиваю ремень безопасности, Эштон уже оказывается на водительском месте, а пульс у меня зашкаливает.

– Как лодыжка? – спрашивает он, вливаясь в поток машин. Его взгляд перемещается на мои ноги. Я решила надеть короткую плиссированную юбку, потому что больной ноге в колготках проще, чем в носках и штанах. Сейчас же, когда перед глазами проносится картинка со мной, сидящей на Эштоне, и задранной до талии юбкой, хочется, чтобы на мне был надет цельный зимний комбинезон.

– Уже лучше. Я даже стала немного опираться на нее при ходьбе. – Я замечаю, что по сравнению с прохладным воздухом снаружи, машина кажется сауной, и снимаю пальто. – Легкое растяжение. Как я и думала.

– Коннор сказал, ты ходила в больницу?

«Ах, да, Коннор».

– А ты что здесь делаешь? – выпаливаю я, а потом делаю вдох. – В смысле, что случилось с Коннором?

Он пожимает плечами.

– Ему какую-то работу надо ко вторнику сделать, так что я сказал, что отвезу тебя. Ты не против?

– О. Нет, разумеется. Спасибо.

Я – большой и толстый лжец. Если бы не Эштон, я бы пропустила еще одну неделю и не встретилась с близнецами. Он хороший. Доказал, что способен на это, когда полмили нес меня под дождем. А теперь он везет меня на Манхэттен.

– Пустяки, Айриш, – бормочет он, следуя за знаками по направлению к трассе.

Я молча играю с застежкой на пальто и раздумываю, что бы обо всем этом сказала Дана. Побеспокоило бы это ее? Они вообще еще вместе? Он так и не подтвердил, но и не отрицал этого. Стоит ли его спросить?

Бросив взгляд на Эштона, я понимаю, что он пялится на мою грудь.

– Смотри за дорогой! – рявкаю я в порыве. Мне становится жарко, и я складываю руки на груди.

С веселой улыбкой он говорит:

– Значит, тебе на меня пялиться можно, а мне даже взглянуть на тебя нельзя?

– Это другое. Я не голая.

– А я тоже голым не был, когда ты чуть носом в тротуар не уткнулась.

Я отворачиваюсь от него и смотрю в окно, покачав головой. «Я даже отсюда Ваш смех слышу, доктор Штейнер».

– Эй. – Ладонь Эштона опускается на мое запястье. – Прости, ладно? Просто…давно тебя не видел.

Насколько только приятен этот простой жест. Я понимаю, как сильно скучала по Эштону. Я киваю и смотрю в его искренние карие глаза.

– Смотри за дорогой, – снова предупреждаю я, но на этот раз мягче и намного менее раздраженно.

В ответ я получаю фирменную кривую ухмылку, которую теперь нахожу менее наглой и более игривой. Эштон легонько сжимает мое запястье и отпускает.

– Спасибо, что пожертвовал субботой ради меня.

– Было бы за что, – бормочет он, проверяя зеркало заднего вида, когда перестраивается в другой ряд. – Я знаю, что для тебя это важно. – И с небольшим сомнением в голосе добавляет: – У меня встреча позже, так что я так и так оказался бы на Манхэттене.

– Встреча?

Между бровей Эштона появляется складка.

– Перед тем, как я тебя забрал, ты выглядела расстроенной. Что случилось?

Избегает ответа на вопрос. Я тяжело вздыхаю.

– Да, ничего такого. Просто странный телефонный разговор. – Я занимаю себя разглаживанием пальто на коленях.

– Кто такой доктор Штейнер?

Мои руки замирают.

– Что?

– Ты сейчас пробормотала «Я даже отсюда Ваш смех слышу, доктор Штейнер». Кто такой доктор Штейнер?

– Я…эээ…он… – «Я сказала это вслух! Даже не осознавая этого, я произношу мысли вслух! Как марионетка! Блин! Господи. Я и это тоже вслух сказала?» Краешком глаза я изучаю выражение лица Эштона. Изогнув бровь, он переводит взгляд с меня на дорогу. «Не могу рассказать. Надо перестать думать. Мысли, остановитесь!»

– Расслабься, Айриш! У тебя глаза сумасшедшие. Ты меня сейчас пугаешь немного.

Нельзя рассказывать. Я так думаю. Заставив себя пару раз глубоко вздохнуть, я пытаюсь успокоиться.

– Судя по твоей реакции, мне кажется, что он – психиатр?

«Кейси была права...ты – не только красавчик».

– Считаешь, что я – красавчик, Айриш?

Я прижимаю ладонь ко рту. Снова это сделала!

Когда хохот стихает, Эштон тяжело вздыхает.

– Значит…ты проходишь сеанс терапии?

Хочу ли я, чтобы Эштон узнал о докторе Штейнере? Как я вообще на его вопрос отвечу? Технически, я не прохожу сеанс терапии, но да, доктор Штейнер – психиатр. Для которого у меня даже клавиша быстрого вызова предусмотрена. В любом случае, если начну объяснять, кто такой доктор Штейнер, и расскажу о последних четырех месяцах, покажусь совершенно ненормальной.

– До Нью-Йорка долго ехать, – предупреждает меня Эштон, постукивая пальцами по рулю.

Я не обязана ничего ему объяснять. Это не его дело. У него есть секреты, как и у меня. Но, может быть, это возможность узнать его. Может быть, рассказ о моих проблемах поможет разговорить его. А учитывая, сколько времени я провела, пытаясь его разгадать, узнать мне нужно…

– Да, он – мой психиатр, – тихо произношу я, уставившись на дорогу. Сейчас я не могу встретиться с ним взглядом. Не хочу увидеть осуждение в его глазах.

– И зачем тебе психиатр?

– Из-за своего неконтролируемого сексуального влечения?

– Айриш… – То, как он произнес мое прозвище, заставляет меня повернуться вовремя и увидеть, как Эштон приподнимается на сидении и слегка тянет джинсы, словно хочет сесть поудобнее. – Расскажи мне.

Может быть, стоит провести чуточку переговоров.

– Только, если ты расскажешь, почему называешь меня «Айриш».

– Я уже сказал, что объясню, как только ты впервые признаешь, что меня хочешь.

Мой рот захлопывается. Нет, с Эштоном нельзя вести переговоры.

– Серьезно, Айриш. Расскажи о своем мозгоправе. – Возникает пауза. – Конечно, если ты не хочешь услышать откровенные подробности о моем неконтролируемом сексуальном влечении и том, как ты можешь мне с ним помочь.

И говорит он это таким серьезным тоном, от которого во рту мгновенно пересыхает, а между бедер теплеет, когда образы первой ночи и прошлой недели сталкиваются в моих мыслях, превращаясь в одну ошеломляюще сексуальную мешанину. Черт бы тебя побрал, Эштон! Он точно знает, как заставить меня поерзать. И наслаждается этим, тихонько посмеиваясь над тем, как мое лицо заливается краской. Внезапно мне становится совсем не стыдно говорить о докторе Штейнере.

– Никому не расскажешь?

– Со мной твои секреты в безопасности. – Из-за того, как напрягается его челюсть, я сразу ему верю.

– Ладно. Еще в июне у моей сестры появилась дикая идея…

Сначала мои объяснения полны напыщенных фраз. Но по мере углубления в произошедшее, по мере того, как привлекательные смешки Эштона становятся более частыми, когда я рассказываю, как провела лето, ныряя с Кейси с моста и покупая продукты в костюме хот-дога…становится легче и рассказывать, и вдаваться в подробности, и смеяться над этим.

Эштон ни разу меня не перебивает. Он не вынуждает меня почувствовать себя глупой или ненормальной. Он просто слушает, улыбается и тихо посмеивается, пока ведет машину. Эштон действительно умеет слушать, а это – подкупающая черта характера. «Одна – минус, осталось четыре».

– Этот чувак и правда кажется психом… – бормочет Эштон, качая головой.

– Знаю. Иногда я задаюсь вопросом, есть ли у него вообще лицензия.

– Тогда зачем ты продолжаешь с ним разговаривать?

– Дешево? – пытаюсь пошутить я. Если честно, то я тысячу раз задавала себе тот же вопрос. И ответ могу придумать только один. – Потому что он чувствует, что это важно, а я должна ему за жизнь сестры. Ты не представляешь, что… – Голос сходит на нет, и я сглатываю вставший поперек горла комок. – Моя сестра попала в ту же аварию, в которой погибли родители. Все было плохо, Эштон. Еще четверо человек погибли. И она едва выкарабкалась. – Я затихаю, изучая свои сплетенные пальцы. Мне все еще сложно говорить об этом. – В каком-то смысле, она погибла в ту ночь. Год пролежала в больнице, прежде чем достаточно окрепла, и ее выпустили… – Не могу сдержаться, чтобы не хмыкнуть насмешливо и не покачать головой, все еще осуждая выписавших ее врачей. Достаточно окрепла… Для чего? Чтобы поднести бутылку в губам и затянуться косяком? Чтобы удовлетворить больше парней, чем мне бы хотелось знать? Чтобы колотить боксерскую грушу? – Долгое время моя сестра была потеряна. Годы. А потом доктор Штейнер… – Я сглатываю, когда на глаза наворачиваются слезы, и пытаюсь их сдержать. Но несколько все равно скатывается по щекам. Я тороплюсь стереть их, но Эштон как-то опережает меня и быстро и легко прикасается большим пальцем к щеке, а потом снова отводит руку и опускает ее себе на бедро. – Доктор Штейнер вернул ее мне.

Повисает очень долгая, но комфортная тишина, и я смотрю на голубое небо над головой и мост, который приведет нас на Манхэттен.

– Ничего себе, мы уже здесь, – рассеянно бормочу я.

– Да, а ты все никак замолкнуть не могла, – сухо произносит Эштон, но подмигивает мне. – Значит, вот с кем ты болтала перед тем, как я тебя забрал?

– Ага.

– И что в этом такого странного? О чем вы говорили?

У меня вырывается тяжелый вздох.

– О тебе. – Я замечаю, что после моего признания одной рукой он крепче сжимает руль, и быстро добавляю: – Я ничего не говорила ему об…этом. – Мой взгляд перемещается на кожаную полоску на его запястье. – Я обещала, что не скажу.

Кадык у него дергается, когда он сглатывает.

– Ну, и зачем тогда вы обо мне разговаривали?

– Мне так стыдно. – Со стоном я смотрю в окно.

– Ты стыдишься этого больше, чем того, что уже рассказала? – Заинтригованный, Эштон наклоняется вперед, а на его лице появляется любопытная улыбка.

– Возможно.

Рассказать ему? Я тяну время, почесывая шею, убирая волосы за уши и потирая лоб, пока Эштон, в конце концов, не хватает меня за руки и не опускает их на консоль между нами.

Откашлявшись, я тут же замечаю, что моя ладонь все еще лежит в его. Когда он видит, куда я смотрю, крепко ее сжимает.

– Отпущу, как только расскажешь.

– А если не расскажу?

– Тогда пожелаю удачи, когда будешь объяснять Коннору, почему мы за руки держимся.

– Держание за руки – наименьшая из моих проблем, – бормочу я, а потом смотрю ему прямо в глаза и признаю: – Мне нужно найти в тебе пять хороших качеств.

Его лицо принимает выражение, словно говорящее «И это все?».

– И почему тебе стыдно?

– Потому что мне придется говорить тебе все, о чем я думаю, – бормочу я, подняв глаза к потолку.

Повисает долгая пауза. Эштон ерзает на сидении. Он немного сползает, больше сгорбившись, и сильнее сгибает одну ногу. А потом на его лице расползается широкая, озорная улыбка.

– Будет весело.

– Нет, не будет, – тут же мотаю головой я, – потому что я не буду этого делать.

– Чего? – Эштон выпрямляется и, широко распахнув глаза, глядит на меня. – Придется!

– Нет… – Я отнимаю у него свою руку и складываю их на груди. – Не буду.

– Ну, тогда как ты узнаешь пять моих лучших качеств?

– Уверена, ты мне сам расскажешь, – хитро отвечаю я.

Он пожимает плечами, словно размышляет.

– Ты права, я мог бы. Посмотрим… – Он проводит языком по зубам, и появившееся предчувствие предупреждает, что я пожалею об этом. – Я заставляю женщин так кричать, когда проскальзываю своим…

– Заткнись! – Он ворчит, когда мой кулак сталкивается с его плечом.

– Правда, Айриш. Давай уже. Будет весело! – Глаза Эштона блестят, а лицо сияет от искреннего предвкушения. Ни разу я не видела его таким счастливым и почти уже готова согласиться на что угодно, в том числе, и на безумства доктора Штейнера.

Пока Эштон не спрашивает:

– Так, я тебе снюсь?

Я тут же прикусываю язык. Сильно.

* * *

– Можешь подъехать ко входу, и я просто выбегу, – говорю я, поняв, что он собирается парковаться.

– О, нет, – хмурится он. – Я иду с тобой.

– Ох, у тебя здесь встреча? – «Эштон болен? Ему нужен врач?»

– Нет. Мне надо убить пару часов. – Пауза. – Подумал, что могу познакомиться с детишками, ради которых ты проделала весь этот путь.

– Не можешь. – У меня такое чувство, что сталкиваются два мира, которые определенно нужно держать по отдельности.

– Стыдишься, если тебя со мной увидят, Айриш?

– Нет, я… – Я оборачиваюсь и вижу в его глазах намек на боль. «Никогда». – Они не всех впускают.

Он паркуется на свободное место.

– Не забивай этим свою милую головку, Айриш. Меня они впустят.

* * *

– Я...эээ…привела кое-кого. Надеюсь… – Я беспомощно гляжу на Гейл. Не знаю, что сказать.

Она переводит взгляд с меня на Эштона и тут же начинает качать головой. По мне волной проходит облегчение. Не думаю, что мои эмоции смогут одновременно выдержать и толпу больных детей, и Эштона.

Но тут он сверкает своей сексуальной кривой ухмылочкой и ямочками на щеках.

– Здравствуйте, я – Эштон. Вообще-то, здесь я от имени своего отца, Дэвида Хенли из «Хенли и Партнеры».

Что бы Гейл не собиралась сказать, оно улетучивается.

– Да ведь это фантастика! Мы так рады пожертвованиям твоего отца. Рада познакомиться. – Посмотрев справа налево, она говорит: – Обычно мы не пускаем посетителей, но на этот раз я закрою глаза.

– Отлично. – «Вовсе нет».

– Близнецы жаждут встречи с тобой, Ливи.

– Я тоже по ним скучала. – Показав на лодыжку, я добавляю: – Извините, что пропустила прошлые выходные.

– Ой, не волнуйся. Рада, что ты в состоянии передвигаться. Веселитесь! – Взмахнув передо мной пачкой папок, она говорит: – А я вернусь к работе! – И уходит в противоположном направлении.

Один раз Гейл оборачивается и, убедившись, что Эштон уже отвернулся и направился к лифту, подмигивает мне и одними губами произносит «Ух ты!».

Лицо у меня бледнеет. Теперь все будут думать, что мы вместе.

Я догоняю Эштона, когда он нажимает кнопку вызова лифта.

– Так, ты знал, что тебя пропустят, если упомянешь имя своего отца?

Обаяние, которое было здесь мгновение назад, исчезает, а его заменяет презрение.

– Хоть на что-то оно сгодится.

– Это…вносить пожертвования больнице любезно с его стороны. – Раз Гейл тут же узнала его имя, он должен быть важным спонсором.

– Экономия налогов. И польза для имени. – Я опускаю глаза и вижу, что он дергает полоску от ремня. Не в силах сдержаться, я сжимаю его руку.

Двери лифта открываются. Эштон входит за мной и нажимает кнопку с номером этажа, который я назвала, а потом бормочет:

– Либо это, либо пришлось бы отвести эту медсестру в подсобку на пару минут и…

– Эштон! – Я с силой хлопаю его по предплечью и морщусь. Гребля одарила все его тело каменной твердостью. – Это определенно удар по твоим хорошим чертам.

– Ой, да ладно тебе. Ты ведь не веришь, что я всерьез говорю? – говорит он, низко хохотнув.

– Учитывая красный носок на твоей двери…

Его лицо принимает страдальческое выражение.

– Той ночью я пытался забыть о тебе. С Коннором, – мягко произносит он. – И с тех пор подобного не случалось.

Верю ли я ему?

– Почему?

С пылким взглядом Эштон поворачивается ко мне и рукой берет за подбородок, поглаживая большим пальцем мою нижнюю губу.

– Думаю, тебе прекрасно известно почему, Айриш.

– Ты все еще с Даной?

Его хриплый голос вернулся, тот, от которого по коже бегают мурашки.

– Что, если я скажу «нет»?

– Я…я не знаю. – Я медлю, прежде чем задать вопрос: – Почему ты сказал, что у нас ничего не получится?

Его губы размыкаются, и я думаю, что, наконец, получу ответ.

– В этой кофте твоя грудь выглядит шикарно.

Не этот ответ.

Он выходит из лифта и придерживает дверь, пока, прихрамывая, пройду я с пылающим лицом. Типичное для Эштона избегание. Я прикусываю язык и игнорирую его, пока мы не подходим ко входу в игровую комнату.

Меня накрывает новая волна тревоги. В груди появляется та же самая скованность, что я чувствую при детях каждый раз, только на этот раз она усиливается.

– Так, ты должен узнать несколько основных правил, прежде чем я подпущу тебя к этим милым детишкам.

– Послушаем.

– Первое, – я загибаю пальцы для убедительности, – никаких разговоров о смерти. Не заводи разговоров о смерти, не намекай на смерть.

Его губы изгибаются, когда он хмурится и кивает:

– Не волнуйся.

– Второе: не учи их плохим словам.

– Кроме тех, которым они уже от тебя научились?

Закатив глаза, я говорю:

– И третье: будь вежливым. И не лги. Они всего лишь дети.

На его лицо будто набегает туча, но он молчит.

Я толкаю дверь и вижу на полу играющих в ЛЕГО близнецов. Первым глаза поднимает Эрик. Он толкает плечом брата, и, поднявшись на ноги, они идут ко мне. Прошло две недели с нашей последней встречи, и я замечаю, что в их движениях появилось больше вялости, а голоса немного потеряли бодрость.

– Привет, ребята! – говорю я, заставляя себя сглотнуть вставший в горле комок. Надеюсь, что изменения всего лишь вызваны химиотерапией.

– Что случилось? – спрашивает Дерек, рукой хватаясь за правый костыль.

– Споткнулась и растянула лодыжку.

– Он – твой бойфренд? – Эрик показывает на Эштона.

– Эээ…нет. Он – друг. Это…

– Ты дружишь с мальчиком? – перебивает меня Эрик.

Я смотрю на Эштона, размышляя обо всем, что между нами произошло.

– Да, думаю, да.

Эштон наклоняется и протягивает руку.

– Называй меня Эйс. Так меня называют друзья.

Оба брата смотрят на меня с вопросом в глазах, и я смеюсь, вспоминая, насколько только они еще маленькие, а потом слегка киваю головой в сторону Эштона.

Первым Эштона за руку берет Эрик и подзывает его, словно хочет прошептать секрет ему на ушко. Естественно, как и у любого пятилетнего ребенка, шепот у него такой, словно он говорит в мегафон.

– Что с тобой не так? Ливи – очень даже симпатичная для девчонки.

Я едва сдерживаю смех. Эштон глядит на меня, и в его глазах можно увидеть задорный огонек. Меня накрывает приступ паники. Он по-всякому может ответить на этот вопрос…

– Я пытался, дружок. Но Ливи я не сильно-то нравлюсь.

– Она – твой друг, но ты ей не нравишься? Почему? – спрашивает Дерек, на лбу у которого пролегла складочка.

– Не знаю, – пожимает плечами Эштон. – Пытался изо всех сил, но… – А потом его плечи опускаются, а улыбка колеблется. То, как он изображает из себя задетого мальчика, достойно Оскара.

Близнецы склоняют головы и пристально на меня смотрят. От этого становится жутко.

– Ливи, почему он тебе не нравится? – спрашивает Дерек.

И меня превратили в злодейку.

– Хороший вопрос. Давайте попытаемся найти на него ответ, ребят. – Эштон ведет их в детскому столику, а я привлекаю внимание Дианы, махнув ей рукой.

– Гейл разрешила, – зову я, показывая на Эштона.

Подмигнув, она снова сосредоточивается на своем ребенке, но я не упускаю частые и любопытные взгляды, которые она бросает в сторону Эштона. Такого же взгляда он удостоился от Гейл, от медсестер, встреченных в коридоре, женщины-парковщика, двух докторов…причем один из них был мужчиной.

Я прислоняю костыли к стене и осторожно шагаю к столу, где уже расположился Эштон, вытянув длинные ноги и положив на пол свою кожаную куртку. Он хлопает по стулу рядом с собой. Я сажусь туда, но не потому, что хочу сидеть рядом с ним, а потому, что хочу ткнуть ему локтем под ребра, если придется. Сильно ткнуть.

Мальчишки ставят два стула лицом к Эштону, и, судя по серьезному выражению их лиц, они считают, что находятся в шаге от решения серьезной проблемы.

– Итак, мальчики. – Эштон опирается на локти. – Какие предположения?

– Ты любишь щенков? – тихонько спрашивает Дерек.

– Ага.

– Ты сильный? Как Супермен?

– Не знаю насчет Супермена, но… – Эштон напрягает руки, и я вижу их рельеф даже сквозь тонкую темно-серую кофту. – Что думаете?

Оба брата трогают его бицепсы и одновременно открывают рты:

– Ничего себе! Пощупай его мускулы, Ливи.

– Ой, нет, – отмахиваюсь я, но Эштон хватает меня за руку и кладет ее поверх своего бицепса. Пальцами я едва могу обхватить половину руки. – Ух ты, сильный, – соглашаюсь я, закатывая глаза, но не могу сдержать небольшую улыбку. И жар, поднимающийся по шее.

– Ты богатый? – спрашивает Эрик.

– Моя семья богата, так что и я тоже, наверное, – пожимает плечами Эштон.

– Кем ты будешь, когда вырастешь? – спрашивает Дерек.

– Чувак, он уже вырос! – толкает Эрик своего брата.

– Нет, еще не вырос, – произносит Эштон. – Я все еще учусь. Но стану пилотом.

Я хмурюсь. «А что стало с желанием стать юристом?»

– У тебя изо рта пахнет? – спрашивает Эрик.

Эштон дует на ладонь и нюхает.

– Не думаю. Айриш?

– Нет, изо рта у тебя не пахнет, – улыбаюсь я, убирая прядь волос за ухо, и прячу румянец на щеках. У его рта вкус мяты и седьмого неба. Мятные небеса.

– Почему ты называешь ее Айриш?

– Потому что она – ирландка и начинает чудить, когда напивается.

– Эштон!

Мальчишки хохочут. Судя по хохотку со стороны Дианы, она тоже слышала.

– Честно. – На мгновение я прячу лицо в ладонях, и от этого мальчишки хохочут еще больше, ухмылка Эштона растет, и вскоре я начинаю смеяться вместе с ними.

В конце концов, вопросы становятся более серьезными.

– У тебя есть мама и папа? – спрашивает Эрик.

Этого вопроса Эштон услышать не ожидал. Я уверена, потому что он колеблется, и я вижу, как дергается его кадык, когда он сглатывает.

– У всех есть мама и папа.

– И где они?

– Эээ…отец – дома, а мамы больше нет.

– Она умерла? – спрашивает Эрик с совершенно невинным видом.

По лицу Эштона проскальзывает вспышка боли.

– Вспомните о договоре, мальчики, – предупреждаю я, приподняв бровь.

– Я думал, это касается только наших смертей, – печально произносит Дерек.

– Нет, это всеобщее правило. И касается всех.

– Ладно. Извини, Эйс, – говорит Эрик, повесив голову.

Эштон наклоняется вперед и сжимает его плечо.

– Не переживай ни о чем, малыш. У нее слишком строгие правила, да?

Эрик драматично закатывает глаза.

– Даже не представляешь.

Братья и дальше в типичной для детей невинной манере закидывают Эштона вопросами, а он на них отвечает. Я узнала, что мама Эштона родом из Испании, вот откуда у него темные глаза и смуглая кожа. Узнала, что он – единственный ребенок в семье. Узнала, что он родился и вырос в Нью-Йорке. За этот короткий допрос с двумя пятилетними детьми я узнала о нем больше, чем думала в принципе возможно. Может быть, больше, чем знает об Эштоне Хенли большинство людей.

Наконец, Эштон встает и объявляет:

– Простите, что ухожу, но мне нужно быть в другом месте. С вами было круто, ребят. – Он протягивает им кулак для удара.

– Да, было круто, – подражает ему Эрик, и они с братом повторяют жест. Их кулачки кажутся такими крошечными по сравнению с Эштоном. Все трое оборачиваются ко мне, и я понимаю, что, наверное, издала дурацкий звук.

Слегка ущипнув меня за локоть, Эштон говорит:

– Я вернусь через три часа и заберу тебя у главного входа, хорошо? – И на этом он уходит.

Оставшаяся часть смены быстро катится в тартарары. Приходит Лола, которая выглядит меньше, бледнее и слабее, чем в последнюю нашу встречу. Дерек шепчет мне, что она появляется все реже и реже. Мальчишки держатся еще час, а потом говорят, что плохо себя чувствуют, отчего у меня внутри все сжимается. Оставшееся время я провожу с другими детьми: один ребенок восстанавливается после автомобильной аварии, еще один оказался здесь из-за редкого сердечного заболевания.

И я понимаю, что постоянно смотрю на часы не только по одной-единственной причине.

* * *

Три часа спустя у главного входа меня забирает совершенно другой человек. Не тот забавный любитель подразнить, который сидел за миниатюрным столиком с двумя больными детьми и смешил их. Не тот, который с молчаливой непринужденностью слушал меня, пока я рассказывала о длинной череде смущающих, вдохновленных моих психиатром приключений.