Текст книги "Одна крошечная ложь (ЛП)"

Автор книги: К. А. Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Нет…мы выезжаем из города, а этот человек едва промолвил слово, едва на меня взглянул. Не знаю, что случилось, но что-то точно изменилось. Заставило его челюсть напрячься, а взгляд похолодеть. Сделало его таким недовольным, что грудь начинает болеть от все возрастающего напряжения. Ведь оно становится еще больше, чем то, с которым я покинула больницу.

Меня хватает всего лишь на час такой тишины. Я выглядываю из окна на темнеющее небо и уличные огни, дюжину раз заправляю волосы за уши, ерзаю на сидении, а потом решаю закрыть глаза и притвориться, что сплю, когда мы приближаемся к повороту на Принстон.

– Айриш, ты влезла в больничный запас снотворного, перед тем как я тебя забрал? – Скорее от звука его голоса, чем из-за самого вопроса, я с удивлением распахиваю глаза. Обернувшись, я вижу крошечную улыбку, которая пробивается сквозь мрачную завесу на его лице, и тяжело выдыхаю от облегчения.

– Прости, – бормочу я, но не чувствую себя виноватой. Я рада, что Эштон немного расслабился.

– Как прошел остаток смены?

– Тяжело. Иногда я задумываюсь, станет ли легче. Я люблю проводить время с детьми и хочу им помогать, но… – По щеке катится слеза. – Не знаю, смогу ли справиться с мыслями о том, кто из окружающих меня детей выживет. – Эштон молчит, когда я вытираю щеки рукой и шмыгаю носом.

– Я думал об этом, когда ты сказала, кем хочешь стать, – тихо говорит он. – Нужно иметь особый характер, чтобы сидеть и ждать, пока кто-нибудь умрет, особенно, когда ты никак не можешь это остановить.

«Это и случилось с тобой, Эштон? Тебе пришлось наблюдать, как умирает твоя мама?» Я не произношу этого вслух. Вместо этого я говорю:

– Не уверена, что я – такой человек. – Помедлив, я добавляю: – Ничего себе. Раньше я вслух этого не признавала. Никому не говорила.

– Даже своему доктору?

– Нет! Ему особенно. Он считает, что разоблачил меня, – бормочу я.

– В смысле?

– Ни за что, Эштон, – качаю я головой. – Для одного дня хватит и того, что ты уже из меня вытянул.

Побарабанив пальцами по рулю, он вздыхает.

– Ладно. Что говорили близнецы, когда я ушел?

Я улыбаюсь.

– Спрашивали, можешь ли ты еще прийти, – со смешком объявляю я.

На его лице появляется широкая улыбка.

– Да? Я им так понравился?

Я закатываю глаза.

– Думаю, ты им понравился больше, чем я. Эрик сказал, что я, наверное, очень сильно злюсь, когда я – «Айриш», раз ты не хочешь быть моим бойфрендом.

С губ Эштона срывается хриплый, горловой смешок, и внутри у меня моментально теплеет.

– А ты что ответила?

– О, я убедила его, что сильно бешусь, и когда я – не «Айриш», а ты рядом.

Эти слова снова вызывают смех.

– Люблю, когда ты не фильтруешь свою речь. Просто говоришь, что на уме, и не волнуешься об этом.

– Тогда вы со Штейнером хорошо сойдетесь… – Мы проезжаем мимо вывесок кампуса, а значит, ехать нам осталось недалеко, и мой день с Эштоном подходит к концу. Не знаю, когда снова увижу его, и эта мысль ранит.

– Это точно. Ты же должна всю свою подноготную передо мной выкладывать?

Я откидываю голову на подголовник и бормочу скорее для самой себя:

– Ты – первый.

Вообще-то, я ничего не имела в виду, сказав эти слова. Эштон пронизан тайнами, но я понимаю, что в ближайшее время они точно у него с языка не посыплются. И все же, я ощущаю, что в машине словно стало холоднее.

– Что ты хочешь узнать? – Его голос низок и тих. Нерешителен, я бы сказала.

– Я… – Мой голос дрожит. Я решаю начать с невинного, по-моему, вопроса, произнося его самым обыденным тоном. – Ты сказал мальчикам, что хочешь стать пилотом. Почему?

– Потому что ты сказала не лгать им, – произносит он на выдохе.

«Ладно».

– А что насчет стать юристом?

– Я буду юристом, пока не смогу стать пилотом. – Его голос настолько спокоен и тих, что внушает мне чувство комфорта.

– Любимое воспоминание о матери? – спрашиваю я, сменив тему.

Следует небольшая пауза.

– Этот вопрос я пропущу, Айриш. – Все еще спокоен и тих, но появилась некоторая резкость.

Я наблюдаю, как он рассеяно дергает ремешок на запястье.

– Сколько тебе было лет?

– Восемь. – На этом слове его голос ломается. Я прикрываю глаза и поворачиваюсь к окну, наблюдая за мелькающими огнями домов в надежде, что они смогут заменить собой образ напуганного мальчика, который пылает в голове.

Эштон берет меня за руку.

– Он потерял контроль лишь раз. Я имею в виду шрамы. В остальное время он не оставлял следов. – Остальное время. – Его любимым наказанием была кладовка. Он сажал меня туда на несколько часов. Обычно заклеивал рот скотчем, чтобы я молчал.

Я пытаюсь подавить рыдания, зажав рот свободной рукой, но не могу, и с губ срывается странный, гортанный всхлип.

Мгновение мы молчим, но мне нужно узнать об Эштоне больше. Знать всё. Проглотив вставший в горле комок, я спрашиваю:

– Зачем ты его носишь?

– Потому что я – гребаный узник собственной жизни, Айриш! – И словно этот внезапный всплеск раскрыл больше, чем ему бы хотелось, его рот захлопывается. Эштон отпускает мою руку.

Я мечусь между тем, что искоса смотрю на него и разглаживаю складки на юбке, но молчу, когда он сворачивает на тихую парковку. Когда Эштон останавливается на крайнем месте в углу, я ожидаю, что он заглушит двигатель и выпрыгнет из машины, торопясь избавиться от меня. Но этого не происходит. Эштон оставляет машину заведенной, чтобы тихо играло радио, а сам пальцами сжимает переносицу.

– Скорее всего, ты считаешь, что я преувеличиваю. – Его голос снова успокоился. Я тихо сижу и слушаю. – Живу ведь на широкую ногу, да? Этот универ, деньги, девушка...эта гребаная машина. – Со злости он бьет кулаком по приборной панели. – Какой, блядь, бедняжка, да? – Он хватается за шею, наклоняясь вперед, и закрывает глаза. – Он контролирует меня, Айриш. Мою жизнь. Всё контролирует. Я в ловушке. – Теперь в его голосе безошибочно угадывается боль. Неукротимая и мучительная, и от этого у меня сжимается грудь.

Мне не нужно спрашивать, о ком идет речь. Уверена, о том же человеке, из-за которого у Эштона появились шрамы. Я настолько сильно хочу спросить, как он оказался в ловушке и что это значит, но не хочу слишком сильно на него давить. Ведь он может закрыться. Так что, я шепчу:

– Как я могу помочь?

– Заставь меня забыться. – Он смотрит на меня. И та печаль, которую я видела в его глазах неделю назад, появляется снова.

– Я… – колеблюсь я. О чем он меня просит? Чтобы забыть, он использует секс и уже это предлагал. Но я не стану…не могу… Во мне поднимается паника, и, видимо, отражается на лице.

– Не это, Айриш, – шепчет он. – Этого я от тебя не хочу. И никогда не попрошу.

Он отстегивает свой ремень безопасности и тянется к моему. Взяв меня за руку, Эштон прикладывает ее к своей груди. И без лишних раздумий, но с огромным облегчением, я поворачиваюсь так, чтобы положить ладонь ему на сердце. Оно тут же отвечает, забившись чаще и сильнее, а его ладонь накрывает мою, согревая.

– Твоя ладонь на моей груди? Даже описать не могу, насколько невероятно это ощущение, – тоскливо улыбается он.

Я прикусываю губу, а во мне разливается радость от того, как хорошо ему со мной, от ощущения этого единения с ним.

Откинув голову на подголовник и прикрыв глаза, Эштон тихонько спрашивает:

– Ты думаешь обо мне, Айриш?

– Да. – Ответ срывается с языка быстрее, чем мне бы того хотелось, и под своими пальцами я чувствую ответный удар его сердца.

– Часто?

Тут я медлю с ответом, стараясь побороть стыд.

– Ты должна просто мне сказать, – бормочет он, приоткрыв один глаз.

– Точно, – улыбаюсь я себе. – Да. – Еще удар.

Повисает пауза, а потом Эштон шепчет:

– Я не хотел, чтобы ты плакала из-за меня, Айриш. Все плохое случилось давно. Больше он не в силах так меня ранить. У него есть другие способы, но…

– Прости, – улыбаюсь ему я, измученно вздохнув. – Я часто плачу. Сестра постоянно дразнит меня из-за этого. И думаю, причина в том, что день был очень насыщен событиями. Иногда бывает сложно не зацикливаться на плохом.

Его губы размыкаются, словно он собирается ответить, но потом снова смыкаются. Мне так интересно, о чем он думает, но я не задаю вопросов. Просто наблюдаю, как выражение его лица становится спокойным и мирным, пока сердце все также колотится.

– Хочешь, помогу забыть ненадолго?

– Я… – Мои глаза расширяются, а взгляд перескакивает на его губы.

И внезапно Эштон шевелится, разворачивается и аккуратно прижимает меня к сидению. Просит расслабиться, а я еще даже не сообразила, что все мое тело напряглось.

Эштон не теряет времени. Его губы прижимаются к моим, а язык с силой проталкивается внутрь. В груди у меня легко, но одновременно с этим тяжело, а все тело словно горит, но при этом будто заледенело. И вскоре меня перестает заботить всё и все, кроме меня самой и него.

Я молча удивляюсь тому, как его язык может быть и нежным, и сильным сразу, умело скользя по моему. Ощущение его губ такое же мятное, божественное и восхитительное, каким я его запомнила. Такое восхитительное, что я едва замечаю, как откидывается мое кресло. Эштон оставляет его под удобным углом, когда я все еще сижу, но могу вытянуться. Скользнув губами по шее, он касается мочки уха языком и произносит низким, серьезным голосом, который вибрацией отдается во мне:

– Я кое-что сделаю, но ты можешь попросить меня остановиться. – Я резко вдыхаю, когда его ладонь опускается на мое бедро и начинает подниматься. – Но я очень сильно надеюсь, что не попросишь.

Думаю, я знаю, что именно он хочет сделать, и не могу поверить в происходящее. Я позволю этому случиться? Природный инстинкт заставляет сжать колени на мгновение, но потом Эштон целует меня с еще большим желанием. Ноги расслабляются, ведь тело жаждет его прикосновений, радуется его рукам, когда они медленно потирают бедра сквозь капрон.

Я чувствую, что отвечаю ему с каждым новым движением, и задаюсь вопросом, очевидно ли это для Эштона. Безотчетно я кладу руку ему на затылок, где темные волосы свисают сексуальными локонами, и хватаюсь за них, слегка потягивая. Поцелуй становится еще более глубоким, его ладонь движется быстрее, и кажется, что сорвавшийся с моих губ стон становится для него последней каплей.

Эштон шевелится и тянется вниз другой рукой. Зажав пальцами шов колготок, он тянет, и салон машины заполняется звуком рвущейся ткани. Может быть, немного бы меня это и разозлило, но мне не дают шанса, потому что Эштон не теряет времени даром, и его рука проникает под мои трусики.

Задыхаюсь и отрываюсь от его губ, глядя ему в глаза. Мое тело напрягается и дрожит.

– Я никогда…

Он прерывает меня поцелуем.

– Знаю, Айриш. Помнишь? «Джелло» – твой криптонит, когда речь идет о секретах.

Закрыв глаза, я стону и прижимаюсь своим лбом к его. Щеки у меня пылают.

– Я правда сказала тебе, что никто никогда…? – Не могу заставить себя произнести эти слова.

Словно в ответ, один палец Эштона медленно проникает в меня.

– Никто никогда что, Айриш? – шутливо шепчет он, вводя в меня еще один палец. И после моего ответного стона снова припадает к моим губам.

На уровне подсознания я понимаю, что сижу в пассажирском кресле машины на парковке. Я должна быть в ужасе. Но быстро нахожу для себя рациональное объяснение: стекла затонированы, а поблизости никого нет. Эштон умело шевелит пальцами, прекрасно зная, с какой скоростью нужно двигаться и как сильно нажимать, чтобы мое тело расслабилось, а бедра раздвинулись. И вскоре я понимаю, что машину могут окружить зомби, а меня это совершенно не будет волновать.

Он даже не жалуется, когда я тяну его за волосы или неосторожно прикусываю губу. По тому, как учащается его дыхание, а прикосновения губ становятся более грубыми, я понимаю, что он получает удовольствие. И когда внизу живота у меня начинает появляется приятное чувство, Эштон каким-то образом это понимает и двигает рукой быстрее, заставляя меня елозить, корчиться и раскачиваться.

– Дай мне услышать тебя, Айриш, – натянуто шепчет он в тот момент, когда мое тело словно начинает распадаться на осколки. Его губы прижимаются к моей шее, и, когда меня накрывает волной удовольствия, я выкрикиваю в ответ, цепляясь ногтями за его бицепсы.

– Это было так сексуально, Айриш, – бормочет он мне на ушко, прижимаясь лбом к подголовнику. Я краснею и свожу бедра. Но все еще не убрал ладонь, и я ее не отталкиваю. – Помогло тебе забыться?

Нервный смешок – это все, чем я могу ему ответить. Забыться? У меня мозги просто отключились. Я забыла о своих проблемах, его проблемах и потенциальном зомби-апокалипсисе. Если оргазмы оказывают такое действие, я поверить не могу, что люди вообще выходят из домов. Или машин.

– Кажется, это еще один твой первый раз со мной, – шепчет он.

«Первый раз, который я никогда не забуду».

Легонько поцеловав меня в нос, он, наконец, убирает руку и опускает мою юбку до приличного уровня. Эштон бросает взгляд на себя, и я слышу смех в его голосе, когда он говорит:

– И мой тоже. – Поймав мой непонимающий взгляд, он тихо смеется. – Такого никогда не случалось.

Мои глаза округляются от удивления, когда я опускаю взгляд. От этого смех только перерастает в полноценный хохот.

* * *

Потребовалось ровно три часа.

Три часа я лежала в постели, уставившись в потолок, а учебники лежали рядом закрытыми, и только тогда действие оргазма прошло, но стало тошно, когда я поняла, чему позволила случиться. Чего я хотела. О чем я не жалею.

И, когда я отвечаю на звонок Коннора, а он усиленно извиняется, что не отвез меня в Нью-Йорк, и обещает исправить свою вину, я лишь улыбаюсь и говорю ему, что все в порядке. Желаю удачи с работой. Думаю о том, какой же он только милый и хороший парень, и как сильно бы понравился моим родителям. Думаю о том, как порвать с ним, учитывая, что натворила.

Я вешаю трубку.

И плачу.

Глава 15
Породистый жеребец

– О чем ты только думала?

– Очевидно, ни о чем.

Я слышу раздражение в голосе Кейси.

– Не понимаю тебя, Ливи… Временами ты грациозна, как одноногое фламинго в зыбучих песках.

Закатываю глаза. Иногда моя сестра как придумает…

– Это всего лишь простое растяжение. Почти уже прошло. Мне даже костыли больше не нужны.

– Когда все случилось?

– Три недели назад, наверное? Может, четыре. Не уверена.

Последние дни создается ощущение, будто время одновременно и тянется, и летит. Уверена я только в том, что не видела Эштона уже две недели, с тех пор, как он проводил меня до общежития тем вечером, поцеловал на ночь в щечку и ушел. Ничего от него я не слышала с тех пор, как на следующее утро получила сообщение со словами:

«Это лишь на раз. Ничего не изменилось. Оставайся с Коннором».

– Три-четыре недели, а говоришь ты мне только сейчас? – Голос Кейси наполнен смесью досады и боли, отчего вина встает комком в горле. Она права. Не могу поверить, что не разговаривала с ней почти месяц. Не сказала ей о растяжении. Не сказала о Конноре. И определенно не сказала об Эштоне.

– Прости. Замоталась с сессией и всякой ерундой.

– Как она прошла?

– Нормально, по-моему.

Мне никогда не приходилось прикладывать лишние усилия, чтобы сдать экзамены, или идти на них с ощущением неподготовленности. Но со всех зачетов на прошлой неделе я выходила, испытывая тошноту. Не знаю, дело ли в волнении от усилившегося напряжения. Но точно понимаю, что слишком много времени зацикливалась на не касающихся учебы вещах, вроде того, какие чувства испытываю к Эштону и что сделает Коннор, узнав о случившемся. Бросит ли он меня? Скорее всего. Я подумывала, не сказать ли ему самой, чтобы так он и сделал, потому что мне не хватает смелости порвать с ним. Но из-за этого могут возникнуть проблемы в отношениях между Коннором и Эштоном, а этого мне не хочется. В конце-то концов, они живут вместе, а я – просто девушка, оказавшаяся между ними.

А затем, за то, что вообще прикасался ко мне своими умелыми руками, я сосредоточила все свое недовольство на Эштоне. Позволила этому недовольству перерасти в полноценную злость. Но мысли о кожаном ремне, шрамах, татуировках и обо всем, что он еще скрывает, переросли в беспокойство, заполнив мысли и сердце, и заставили переживать за него. И отчаянно хотеть снова его увидеть.

А потом я разозлилась на саму себя за это желание, за то, что позволила ему сделать, за то, что я так эгоистично себя веду и боюсь порвать с Коннором. За то, что запуталась в оттенках правильного и неправильного вместо того, чтобы придерживаться светлого и темного, в которых что-то понимаю.

Повисает долгая пауза, а потом Кейси спрашивает:

– По-твоему?

– Да. А что?

– Не знаю. Просто ты никогда…не предполагала раньше. – Возникает еще одна пауза. – Что вообще происходит, Ливи?

– Ничего. Я просто устала. Не высыпаюсь последнее время.

Больше всего я думаю об Эштоне, когда лежу в постели. Переживаю за него. Тоскую по нему. А в постели я времени провожу много.

– Ты на днях разговаривала с доктором Штейнером?

– Нет, – признаю я, тяжело вздохнув. Потому что мне придется ему солгать, а этого мне тоже не хочется. Смысл в избегании. И Рейган что-то задумала. Посмотрев на часы, я бормочу: – У меня пара через двадцать минут.

Английская литература. Совсем нет желания идти. Я прочитала лишь четверть требуемого, так что все равно ничего не пойму. Смотрю на кровать. Как бы хорошо было сейчас прилечь…

– Что ж…мы скучаем по тебе, Ливи.

Я грустно улыбаюсь, думая о растущем животике Шторм, о научных экспериментах Мии и о вечерах, которые мы с сестрой проводили на причале, наблюдая за океаном. Грудь наполняет глухая боль. Каким бы красивым ни был принстонский кампус, он все равно не идет ни в какое сравнение с домом.

– Я тоже по вам скучаю.

– Люблю тебя, сестренка.

Я забираюсь на верхнюю койку, чтобы прилечь, когда мобильник извещает меня, что пришло новое сообщение.

Ты в комнате? Это Эш.

Во всем теле возникает нервный трепет, когда я набираю:

Да.

Ответ приходит сразу же:

Провожу тебя на пары. Увидимся через пару минут…

«Что? Он придет сюда? Сейчас?» Округлившимися глазами я обвожу комнату: кучу грязной одежды Рейган, свои треники, бледный внешний вид и отражающееся в зеркале крысиное гнездо из своих черных волос. Вскочив, я натягиваю джинсы и кофту, которую мне подарила Шторм, но надеть ее возможности пока не было. Она бледно-голубая, как мои глаза, приталенная, с глубоким вырезом. Ведь внезапно мне сильно захотелось соблазнить Эштона. Затем я привожу в порядок волосы, пытаясь разобрать их расческой. Такое ощущение, что в них и правда крысы угнездились.

Раздается громкий стук в дверь, и сердце пропускает удар. Последний раз бросив взгляд в зеркало, я быстро наношу на губы переливающийся блеск Рейган, чтобы придать немного цвета лицу. А потом, глубоко вздохнув, открываю дверь.

Эштон стоит ко мне спиной, изучая коридор. Он оборачивается, и внутри у меня все переворачивается, как в тот раз, когда я впервые увидела эти опьяняющие черты лица. Только теперь чувство намного сильнее, потому что помножилось на притяжение, разрывающее тело и душу.

– Подумал, не проводить ли тебя до аудитории из-за растянутой ноги, – бормочет он с хитрой усмешкой, бесстыдно обводя меня взглядом.

– Спасибо, – застенчиво улыбаюсь я и подхватываю с письменного стола учебники и пальто. По правде говоря, нога меня практически не беспокоит. Но я не собираюсь говорить правду, если она означает десятиминутную прогулку с Эштоном.

Наш разговор нормален, безопасен. Он задает пару вопросов об экзаменах, отвечает на несколько моих о своей сессии. Спрашивает о близнецах. Когда впереди появляется дверь в учебный корпус, я падаю духом. Мне не нужны десять минут с Эштоном. Мне нужны десять часов. Десять дней. И еще больше.

Но Эштон не уходит. Он следует за мной в здание, вниз по лестнице прямо к первому ряду и опускается на место рядом. Я не задаю вопросов. Ни слова не говорю. Просто наблюдаю, как он протягивает свои длинные ноги, снова залезая в мое личное пространство. Только в этот раз мое тело поворачивается к нему, радуясь его присутствию. Желая его.

– Как поживают мои подкупающие черты характера? – бормочет он, когда к кафедре со своими записями подходит профессор.

Я обдумываю ответ, и, наконец, произношу:

– Дам знать, когда хоть одну найду.

Профессор три раза стучит по кафедре, оповещая о начале пары. Разумеется, Эштона это мало волнует. Его губы касаются моего уха, когда он наклоняется и спрашивает:

– Хочешь, просто скажу?

Ладонью я отталкиваю его лицо, притворяясь раздраженной. Между бедрами все начинает пылать, и мне становится так некомфортно, что я еложу на месте. Тихий смешок Эштона дает понять, что он заметил и прекрасно понимает, что со мной делает его близость.

Вся сегодняшняя лекция посвящена Томасу Харди, но я не могу ни на одном слове сосредоточиться из-за витающего перед носом аромата одеколона Эштона, его колена, подталкивающего мое, и его умелых пальцев, стучащих по парте. Временами я замечаю, что он делает записи. Какие? Он этот курс даже не посещает.

В какой-то момент профессор отворачивается от нас, чтобы сделать глоток воды. Эштон вырывает лист из тетради и беззвучно подталкивает его ко мне. Нахмурившись, я изучаю написанное.

Надо было поостеречься. Надо было подождать, пока пара не закончится.

1. Я замечательный.

2. Я очаровательный.

3. Я слажен, как породистый жеребец.

4. Я прекратил развратничать.

5. Я талантлив, как ты прошлой ночью заметила.

P.S. Прекрати пялиться мне на руки. Знаю я, каких действий ими ты от меня хочешь.

* * *

В полуметре от меня профессор продолжает лекцию, а к моим голове, животу и бедрам приливает кровь. Что он делает? Зачем он написал это и передал мне посреди лекции? Последнее, о чем я хочу думать, пока профессор бубнит о дурацком Томасе Харди, – это Эштон, его руки и та ночь в машине…

Ладонь сжимает мое колено, и я подскакиваю на месте. Инстинктивно я вскидываю локоть и даю им Эштону под ребра. И этого достаточно, чтобы привлечь внимание профессора.

– Есть что-то, чем вы хотите поделиться с остальными? – спокойно спрашивает он, разглядывая нас поверх очков.

Я едва заметно качаю головой, когда семьдесят с лишним студентов приподнимаются со своих мест, а их взгляды сверлят дыру у меня в затылке.

Скорее всего, это бы сработало. Профессор мог бы закрыть на это глаза. Но тут мне обязательно надо было прикрыть лежащую за учебнике записку, словно пытаясь приглушить ее крикливые непотребности.

Я вижу, как на нее падает взгляд профессора.

А мои внутренности падают на пол аудитории.

– Во время моей лекции на первом ряду передают записки. Позволите? – Ко мне и доказательству моего скандального поведения с сидящим рядом парнем протягивается обветренная рука.

Замерев, широко раскрытыми глазами я смотрю на руку, пока мой мозг лихорадочно перебирает варианты. Их немного. Я не могу выбежать из аудитории из-за ноги, так что мне остается только запихнуть записку в рот, либо проткнуть одну из умелых рук Эштона ручкой, чтобы устроить диверсию. И то, и то гарантирует мне исключение с этого курса. Лишь одно будет включать в себя специальную рубашку и бонус в виде ночевки с доктором Штейнером.

Так что, бросив колкий взгляд в сторону Эштона, я передаю листок бумаги преподавателю и молюсь, что он не станет читать записку вслух, ведь тогда в жизнь еще может претвориться мой план с диверсией.

– Посмотрим, что у нас тут…

Аудитория плывет перед глазами, а к ушам приливает кровь. Не сомневаюсь, что помещение вибрирует от предвкушающих шепотков, ведь все ждут, как зеваки перед смертной казнью. Но я не слышу ни звука. И не осмеливаюсь взглянуть на Эштона, потому что, увидь я ухмылку на его лице, двинула бы точно по ней.

– Мистер Хенли, советую Вам оставлять свои завоевательные потуги вне моей аудитории, – наконец, говорит профессор, бросив колкий взгляд на Эштона. Он сворачивает записку в крошечный шарик и бросает в мусорную корзину. Весь воздух покидает мои легкие. «Естественно, он знает Эштона. Все знают Эштона…»

Эштон откашливается, когда позади нас нарастает тихий гул от шепотков.

– Да, сэр.

Не уверена, стыдно ему или нет. Даже не подумаю на него смотреть.

Когда преподаватель подходит обратно к кафедре, аудитория заполняется разочарованным гулом: студенты осознают, что сегодня казнь не состоится. Но прежде, чем продолжить лекцию, профессор добавляет:

– И будь я на месте этой девушки, серьезно бы задумался над пунктом номер один.

* * *

– Ты вообще понимаешь, как близко был к тому, чтобы эта ручка оказалась в твоей руке? – Я поднимаю ее для эффекта, когда мы выходим из здания.

– Мне было скучно. В первый заход Харди тоже был отстойным.

– Ну, тебе не обязательно было унижать меня перед всей аудиторией.

– Ты бы предпочла, чтобы я не приходил? Правду…предписание доктора.

Я скриплю зубами, но несмотря ни на что с улыбкой бормочу:

– Нет.

– Что «нет»?

– Нет, я рада, что ты заскочил.

– Не заскакивал…пока.

Я хлопаю его учебником по руке и жутко краснею.

– Ты невозможен.

– А ты невероятна.

Судя по тому, как сбивается его дыхание и перескакивает на меня взгляд темных глаз, он не собирался произносить этого вслух.

Мне приходится бороться с нестерпимым желанием броситься ему в объятия. Хотя слова я не сдерживаю.

– Я скучала.

– Я тоже скучал. – Повисает долгая пауза. – Айриш… – Его шаги замедляются, и он останавливается, обратив на меня один из своих «эштоновских» тяжелых, мрачных взглядов. Внутри у меня все тут же сжимается, одновременно в ужасе и предвкушении от того, что он скажет. – Ты будешь отвечать?

– Что?

– Телефон. – Его ладонь прикасается к карману моих джинсов, в котором лежит мобильник. – Он звонит.

Как только Эштон произносит это, я улавливаю звук рингтона, стоящего только на звонках Коннора.

– А, да. – Я вытаскиваю его и смотрю на дисплей, где отображаются радостная улыбка и зеленые глаза Коннора. Нажимаю клавишу приема вызова. – Привет, Коннор.

– Привет, детка. Я бегу на пару, но хотел перепроверить: ты же придешь на гонку в следующую субботу, да?

– Ага, буду на ней с утра. Днем у меня волонтерская смена.

– Отлично. – Я слышу облегчение в его голосе. – Родители не могут дождаться знакомства с тобой.

Внутренности совершают кульбит.

– Что? Ты им обо мне рассказал? – «Неторопливо и без сложностей» теперь означает «знакомство с родителями»?

– Конечно. Мне надо бежать. Позвоню позже. – Я слышу гудок и просто пялюсь на Эштона, который с отсутствующим видом расшвыривает с дорожки опавшие листья.

Он поднимает глаза и хмурится.

– Что?

Я смотрю на телефон и снова на него, а заговорив, слышу осторожность в своем голосе:

– Коннор хочет познакомить меня с родителями. – Я понимаю, зачем говорю это Эштону. Хочу знать, что он думает об этом.

Он пожимает плечами, отвлекая себя проходящей мимо блондинкой.

– Эй! – рявкаю я, хмурясь. – Я тут вообще-то!

Склонив голову, Эштон вздыхает.

– Что ты хочешь от меня услышать, Айриш? – Посмотрев на меня с покорной улыбкой и слабо прикрытой болью, которую прячет от большинства людей, он говорит: – Знакомься с его родителями. В этом, наверное, есть смысл. – Он замолкает, крепко сжав губы. – Вы с Коннором вместе. – Я слышу невысказанные слова, будто он выкрикивает их. А мы с тобой нет.

– Что, если бы я не была с ним? Для тебя это было бы важно? – Та же фраза, которую он несколько раз использовал со мной. Пришел мой черед.

Эштон поднимает руки, хватаясь за затылок. Он прикрывает глаза и запрокидывает голову, уставившись в чистое голубое осеннее небо. А я жду, молча наблюдая за ним. Запоминаю изгибы его шеи, борюсь с желанием протянуть руку и притронуться к его груди, снова разделить с ним тот интимный момент.

Его руки опускаются вниз, а взгляд – на меня. Челюсть его заметно напряжена.

– Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, Айриш. – Еще раз тяжело вздохнув, он произносит: – Как думаешь, сможешь остаток пути сама пройти?

В горле встает колючий комок, и, прикусив нижнюю губу, я опускаю взгляд на учебники.

– Конечно. Спасибо, Эштон.

Он открывает рот, будто хочет что-то сказать, но останавливается. Я вижу, как Эштон едва заметно качает головой, словно предупреждая самого себя.

– Увидимся.

Он разворачивается и уходит прочь.