Текст книги "Черная акула"
Автор книги: Иван Сербин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)
Глава 34
Проскурин появился часа через полтора. Выглядел он весьма довольным, чуть ли не счастливым.
– Так, ну вот, вся компания в сборе, – хмыкнул Алексей. – Давай рассказывай, чего такого интересного нарыл?
– Расскажу – не поверишь, – по привычке ответил Проскурин. – Я такую столовку откопал – закачаешься. Прямо коммунизм на тарелках, а не столовка. При случае покажу. Все есть. Как в кремлевском буфете.
– А по делу? – спросил Максим.
– А по делу… Почитал я газетки, как Ипатов советовал, и пришел к выводу, что дельный он мужик. Гад, конечно, но дельный.
– Ну что там? Не томи.
– Смотрите, ребятишки. – Проскурин плюхнулся прямо на кровать Алексея и вдруг повернулся к нему. – Как себя чувствуешь, орел?
– Хоть сейчас в пляс. – Алексей усмехнулся. – Врачи настаивают, чтобы еще неделю полежал, а я тут от скуки загибаюсь.
– Ничего. В тепле да в скуке мужают руки. – Проскурин захохотал. Алексей автоматически отметил, что взгляд майора был блуждающим, воспаленным, глаза красные от проведенной без сна ночи.
– Смотрите, други, какая интересная ситуация получается, – ухмыльнулся Проскурин, вытаскивая из кармана пару библиотечных бланков. – С самого начала чеченской операции командующим Северо-Восточной группой назначается, кто бы вы думали?
– Алексей Михайлович Саликов, – ответил Алексей. – Это всем известно. Ну и что дальше-то?
– Ничего. Не странно ли, что человек, не имеющий опыта боевых действий, назначается командующим группой?
– Ничего странного. В войсках, сам знаешь, все через задницу. Точнее, через вылизывание этого самого места.
– На Саликова это не похоже.
– Ну не сам Саликов лизал, так кто-то другой. Нужного человека пропихивал.
– Умница! Я подумал о том же. Кто-то пропихнул Саликова. Кто и зачем? Но пойдем дальше. Девятого декабря создается разведрота, прикомандированная к четвертому мотострелковому полку, входящему, между прочим, в состав Северо-Восточной группы. Двенадцатого декабря она полностью сформирована. Естественно, Саликов не мог сам этим заниматься. Но рота создается либо командующим операцией, либо командующим объединенной группировкой федеральных войск. У командующего операцией на начало декабря нужды в этом не было. Сухопутные части в Чечне практически не используются, если не считать артиллерию и части аэродромного обеспечения. Значит…
– Дальше, – сказал Максим.
– Дальше. Двадцать пятого падают, а точнее, исчезают бесследно два самолета – Симакова и этого второго, как его, не помню… Перед этим, семнадцатого, еще один самолет. Заметь, Саликов продолжает оставаться командующим штабом Северо-Кавказского военного округа, при этом еще и возглавляет военную группу. Двадцатого, по показаниям раненого лейтенанта, разведроту загоняют в засаду, а двадцать шестого Саликова снимают с командования операцией и вместо него ставят генерала Юшенкова. Тридцать первого, – заметь, Алексей, тридцать первого, – Юшенкова тоже снимают с командования Северо-Восточной группировкой и – перед самым штурмом! – ставят Сивцова. Усек? И Сивцов же приезжает к тебе в штаб. А командир полка для комиссии, по официальной версии, ссылается на то, что отправлял самолеты на поддержку попавших в засаду десантников из Северо-Восточной группировки. Понимаешь? Первого же января Сивцова снимают с командования Северо-Восточной группой, – улавливаешь? – а вместо него ставят Ашимцева. Стрелочника, который потом будет отвечать за всю эту свистопляску. Потому что, конечно, никто уже ничего не спросит ни с Саликова, ни с Сивцова. Понимаешь?
– Подожди. – Максим нахмурился. – Приказы о подобных назначениях может отдавать только… – Он поднял глаза к потолку.
– Вот именно, – согласился Проскурин. – Вот именно.
– То есть ты хочешь сказать…
– Я ничего не хочу сказать. – Проскурин усмехнулся. – Не думаю, что Главный здесь при чем. Они в это время совсем другим были заняты. У них своих дел хватало. Но… Существует некий туманный дядя, достаточно близкий к Главному и имеющий возможность влиять на его поступки. Понимаешь? Все эти кадровые перестановки могут сойти за раздачу новогодних слонов – ты покомандуешь, потом ты, а потом и ты. Вот вам и новоиспеченные герои войны. Хоть сейчас представляй к наградам и почестям. За один день они там много глупостей не натворят, а если даже и натворят, то вот вам и мальчик для битья. Штанишки свои генеральские с лампасиками спустил и к порке готов. Так вот, полез я по газетам поискать такого человека и, представь себе, нашел. Есть у Главного такой большой друг, в теннис любят вместе играть. Значительная фигура в Генштабе – Петр Иванович Щукин. Вместе с Главным заканчивал Академию имени Фрунзе, а потом некоторое время шел с ним бок о бок. Затем что-то там у него не заладилось – честь, что ли, не той рукой отдал или просто козырнул не вовремя, не знаю, – но только оказался Щукин у Главного в подчиненных. Так вышло, тут уж ничего не поделаешь. Однако, – продолжал Проскурин, – если порыться в подшивках за последние два года, то можно заметить некоторые странные передвижения в армии, не особенно, в общем-то, оправданные. То одного человечка выдвинули, то второго, и большая, если не сказать подавляющая, часть из них так или иначе контактирует со Щукиным. Кстати, и Саликов тоже ставленник Щукина. Он одно время первой шишкой в Южной группе войск был, ну и, естественно, не с пустыми руками оттуда возвращался. И не только для Щукина, но и для Главного, само собой. Поэтому и попал на тепленькое местечко, на Кавказ. Тогда все сильно хотели быть суверенными, почти все южные республики поотделялись, отвечать особенно не за что. Опять-таки если хронику посмотреть: там Саликов мелькнул, тут Саликов мелькнул. Правда, газеты ему много внимания не уделяли, но Щукин прямо-таки даже восторженно отзывается о своем протеже.
– И что?
– А в сентябре ветерок переменился, начались сезонные кадровые перестановки. Главный мягко, но настойчиво сдвигает фигурки вчерашнего «Санчо Пансы» и ставит на их места совсем других людей.
– Собирается снимать Щукина? – предположил Максим.
– Точно. И в газетки информация просочилась: мол, Главный вроде бы Щукина из Генштаба убрать решил. Якобы какой-то там перевод. Заметь, в октябре. А в ноябре и приказ вышел, только задержался почему-то, не подписали. И тут одно из двух: либо сам Щукин время попросил, либо что-то пообещал такое Главному, из-за чего тот его оставил.
– Ну, насчет Щукина не знаю, – хмыкнул Максим. – Я слышал, что он мужик нормальный.
– Да нормальный-то он, может, и нормальный, – усмехнулся Проскурин, – но назови-ка мне хоть одного кристально чистого, принципиально честного офицера, который до Генштаба бы поднялся, к армейским делишкам руки не приложив. То-то. Такие, дорогой друг, на Колыме службу несут, на дальнем-дальнем севере. Таком дальнем, что дальше и некуда. Такая вот ситуация складывается. Я так думаю: Щукин смекнул, что убраться-то ему все-таки придется, и решил напоследок, при помощи Саликова, конечно, немножко денежек в карман положить. А Саликов понимает: полетит Щукин, полетит и он. У Главного появился новый фаворит, а у фаворита соответственно свои аппетиты. И все, скушают нашего Саликова без хлеба и соли. Честно говоря, я только по верхушкам проскакал. Если все это дело аналитикам отдать, они вам такую картиночку нарисуют маслом – пальцы оближете.
– Так что ты предлагаешь-то? – непонимающе качнул головой Максим.
– А то же самое, что и раньше предлагал. Только шумиху надо поднять до самых небес. Когда вагончики вскрывать будем, обязательно надо прессу известить, телевидение. Пусть устроят вой, да такой, чтобы до господа бога докатился. Вот тогда Главный вышибет Щукина пинком под зад. А ты, Максим, глядишь, из заместителей главного прокурора округа в главные попадешь. И меня, может быть, в Москву вернут. А Алексей у нас комэска получит. Ну и естественно, живы будем и здоровы, что тоже немало.
– Немало, конечно, – откликнулся Максим. – А что насчет сегодняшнего вечера?
– А-а, насчет сегодняшнего вечера? По этому поводу я мыслю так: ты машину свою у развилки оставь, где-нибудь в кустах, а сам у полотна встань. Как только увидишь, что подменный состав вышел на пути, сразу дуй в город. Если состав на Новошахтинск двинется, то там его и бери, а если в другую сторону, то в этом самом… Сахарно-Кобыльске… или как он там…
– Соколово-Кундрючинский, – поправил Максим.
– Во-во, в нем. Значит, лови состав, поднимай железнодорожную милицию, только предупреди, чтобы не звонили никуда. Выставляешь часовых, чтобы к составу никто и близко подойти не смог, а сам звонишь в газеты, на телевидение, куда угодно. Самое главное, народу побольше собери. А я заводом займусь. Колобков из ОМОНа приглашу, своих из местного отделения – короче, устрою Сулимо день Страшного суда.
– Понял, – кивнул Максим. – А пока что делаем?
– А пока, не знаю, как вы, – зевнул Проскурин, – а я покемарю. Выйти нам надо часиков в восемь, а сейчас тринадцать часов. До семи вполне можно поспать. Кстати, – он посмотрел на Максима, – тебе тоже советую. Тот усмехнулся.
– Ладно, посмотрим.
– Я надеюсь, товарищ капитан не будет возражать, – майор подмигнул Алексею, – если мы своим могучим храпом огласим окрестности?
– Да ладно, – усмехнулся летчик. – Спи давай.
– Вот и ладушки. – Проскурин вышел в коридор, принес пару стульев, улегся на них, подсунув под голову пальто, свернутое наподобие подушки, и моментально уснул.
Глава 35
Он проснулся внезапно, резко вынырнул из сна, словно туго накачанный воздухом мяч из реки. За окном маячили два отливающих трупной бледностью глаза – фонарь и луна. Первый, безразлично холодный, пялился на больничный двор, второй, расколотый на десяток неровных кусков голыми ветвями осины, заглядывал в окно. Проскурин пошевелился, помассировал пальцами затекшую шею, почувствовав, как слабая боль кольнула в висках. Майор зевнул громко и сел. Алексей дремал, привалившись к спинке кровати и свесив голову на грудь. Свет ночника наполнил палату странными тенями, густыми, будто манная каша. Проскурин медленно повернулся и посмотрел на Максима. Тот лежал на трех стульях, но глаза полковника, темные от усталости и тревоги, были открыты.
– Пора? – почему-то шепотом спросил Максим. Майор взглянул на часы и кивнул:
– Пора. Без пяти. Пока доберемся, пока то, пока се. Пора. Максим быстро встал, отодвинул стулья к стене, потянулся. Проскурин порылся в кармане, вытащил измятую пачку «Стиморола», протянул приятелю.
– Будешь? Бери, не стесняйся. Во рту небось как полк гусар ночевал.
– Спасибо. – Максим взял брикетик, бросил в рот, принялся жевать. – Есть охота. Может, по дороге в твою коммунистическую столовую заскочим, перекусим?
– Нет. – Проскурин встал и тоже принялся сдвигать стулья. – Нельзя.
– Почему?
– Никогда, полковник, не забывай о том, что может случиться. Может, усекаешь? Допустим, нарвемся мы на засаду. Не дай бог, конечно, но предположим. Получить пулю в живот на полный желудок – верный перитонит. Стопроцентно летальный исход. Лучше помучиться от голода.
– Да ну тебя! Несешь чего-то…
– А ты как думал? – Проскурин повернулся и жестко посмотрел Максиму в глаза. – Если ты не готов к худшему – оставайся. Я пойду один.
– Да нет, готов, в общем-то. Просто слушать об этом неприятно. Знаешь, если уж случится – то случится, а смаковать сейчас…
– А я и не смакую, – перебил майор. – Я тебя накачиваю. Чтобы ты ухо востро держал.
– Уже проснулись? – окликнул с койки Алексей.
– А то, – хмыкнул Проскурин. – Ты что такой смурной-то, орел? Не рад, что ли?
– Чему радоваться?
– Скоро все закончится, – уверенно сказал Проскурин, потягиваясь. Алексей подумал секунду.
– Знаешь, а ведь я что-то заметил…
– В смысле?
– Ну, на фотографиях. Что-то там есть. У меня даже возникло ощущение дежа вю.
– И что же это? – посерьезнел фээскашник.
– Не знаю. Никак не пойму. Майор посмотрел на Максима, затем перевел взгляд на Алексея и махнул рукой.
– Ладно. Чего уж теперь. Пока нас не будет, посмотри, подумай. Потом расскажешь. И вот еще что, орел. Когда мы выйдем, стулья придвинь к двери. Если хлопчики Сулимо тебя найдут, то все равно не смогут войти бесшумно. Попробуй ручку подпереть. Вряд ли, конечно, они сюда сунутся, но все-таки… И нам спокойнее.
– А если придет Маринка уколы делать? Загремит через эту мою баррикаду…
– Ну и хрен с ней, – философски заметил Проскурин. – Во-первых, ей поделом, во-вторых, пусть лучше она нос себе расквасит, чем ты пулю в голову получишь. У нее пройдет, у тебя уже нет. Максим засмеялся. Он хохотал и хохотал, сам пугаясь своего бесконечного, клокочущего в груди смеха, но не в силах был остановиться. Проскурин пару минут наблюдал за ним, затем вдруг резко шагнул вперед и наотмашь хлестнул полковника по щеке. Смех оборвался.
– Успокойся. Это нервное. Максим кивнул.
– Спасибо. Извини, что-то я действительно волнуюсь малость. Все-таки первый раз в такую переделку влез.
– Если бы ты не волновался, я бы не взял тебя с собой. Человек, который совершенно не волнуется в подобной ситуации, – или даун от рождения, или идиот по жизни, потому что недооценивает противника. И то, и другое потенциально опасно.
– А ты волнуешься?
– Еще как. Только меня учили держать себя в руках. Целых четыре года учили. – Проскурин еще раз потянулся, хрустнув суставами. – Ну что, тронулись?
– Да, пойдем, – согласился Максим.
– Удачи вам, – пожелал Алексей.
– Спасибо. Тебе тоже.
Глава 36
Двое широкоплечих парней, сидящих в вишневой с металлическим отливом «восьмерке», переглянулись. Один из них вытащил из-под пиджака рацию и нажал кнопку «вызов».
– Общий вызов. Двойка вызывает всех.
– Первый на связи.
– Третий в эфире, прием.
– Пятый, жду.
– Седьмой здесь, прием.
– Двойка – всем. Путешествие. Парень выключил рацию и бросил ее между сиденьями на пачку «Лаки Страйк», на магнитофонные кассеты, на зажигалку.
– Все в порядке? Без срывов? – спросил без всякого выражения шофер.
– Без.
– В полночь? Ничего не меняется?
– Ничего.
– Отлично. Код «Путешествие» означал, что Максим с Проскуриным вышли из больницы и направляются к машине. Ипатов не соврал, сказав, что Сулимо известны все шаги Проскурина. Так оно и было. Сейчас широкоплечие боевики занимали каждый свою, отведенную ему в предстоящей операции позицию.
Глава 37
Вдруг поднялся ветер, и, когда Максим с Проскуриным вошли в подлесок, у обоих появилось ощущение, будто вокруг них, то тут, то там, крадучись шмыгают какие-то люди. Подлесок был довольно жидким, порывы ветра покачивали сосны, и те издавали жуткий, леденящий душу скрип, шуршали ветви, а впереди нет-нет да и проносились поезда, колесами отбивая на стыках равномерный, сводящий с ума монотонностью ритм. Словно бил в барабан полоумный пионер. Перебравшись через железнодорожную линию, Проскурин кивнул Максиму.
– Все, стой здесь. Раньше двух они вряд ли начнут, но ты на всякий случай к часу будь наготове. Твой Паша, кстати, исполнительный парень? А то в самый ответственный момент поедет подлевачить, и останемся мы с тобой на бобах.
– Нет, будет ждать, – успокоил его Максим.
– Ну и ладушки тогда. Все, я пошел. Давай, удачи тебе. – Проскурин растворился в темноте. Максим подивился, насколько тихо этот майор умеет ходить. А может быть, это ветер, шустрый полуночный жулик, крал звук шагов и уносил его в подарок ночи? Максим стоял и ждал, то и дело поглядывая на едва различимый в темноте циферблат, а мимо примерно раз в полчаса проносились электрички, озаряя лес сполохами теплого желтого света. Шофер Паша, скучая, посматривал на сочащиеся мягким зеленым светом, вмонтированные в приборную панель часы. Когда стрелки подползли к двенадцати, он включил приемник и, настроившись на «Европу Плюс», откинулся в кресле. Солдат поерзал, устраиваясь поудобнее и жалея о том, что нельзя приоткрыть дверцу и почитать, когда вспыхнет в потолке яркая белая лампочка. Но нельзя – значит, нельзя. Шеф строго-настрого наказал ему не «светиться». В общем-то, и музыку не следовало включать, но, сидя в темноте, тишине и одиночестве, он бы просто подох с тоски. На дороге хоть машины посчитать можно, номера посмотреть, на числа позагадывать. А здесь, в густом ельнике, делать вообще было нечего. Паша принялся отбивать такт рукой по соседнему сиденью, мурлыча себе под нос:
– Пристань твоей надежды ждет тебя, пристань твоей надежды… И в этот момент в боковое окошко кто-то постучал. Солдат вздрогнул от неожиданности, повернул голову и заорал от внезапного, как удар молнии, испуга. Прямо на него сквозь стекло смотрела кошмарная харя: два выпученных глаза-окуляра и подсвеченный блекло-зеленым белый полуовал лица внизу. Тела существа он не видел, поскольку под восково-бледным подбородком сразу начиналась чернота. Ощущение было настолько жутким, что глаза Паши расширились, а сердце провалилось куда-то в пятки. Неожиданно уродливая морда отпрянула в темноту, и только тогда солдат вдруг сообразил, что стучал человек, просто на голове у него был прибор ночного видения, а тело затягивал облегающий черный комбинезон. Паша уже хотел с облегчением перевести дух, когда стекло вдруг покрылось сетью мелких трещин и в нем образовалась аккуратная круглая дыра. Шофер даже не успел понять, что это пулевое отверстие и что пуля предназначена ему. Кусочек стали в латунной рубашке вошел солдату между глаз. Пашу отбросило в сторону, на правую дверцу, он стукнулся затылком о ручку и застыл. Кузьмин продолжал напевать о пристани, появившейся на горизонте, и, вторя ему, заунывно плакал саксофон. А Паша лежал и смотрел в потолок стеклянными невидящими глазами.
Проскурин, пригнувшись, прокрался к самой опушке и остановился, стараясь слиться с деревьями. Сейчас завод почти полностью был погружен в темноту, горел только один прожектор над основным корпусом. Вагоны, правда, стояли на месте, выделяясь светлыми боками на темном фоне леса. Автокраны казались уснувшими жирафами, рядом никого не было. Абсолютная тишина, только ветер рассказывал полуночную сказку задремавшему миру. Проскурин присел на корточки. «Отдыхают, должно быть, – подумал он. – Шутка ли? Наверное, пахали часов до десяти, а то и до двенадцати. И сегодня еще всю ночь предстоит. Да, скорее всего отдыхают». Сцепив пальцы обеих рук в крепкий кулак, он потянулся, и в этот момент что-то тяжелое и жесткое обрушилось ему на спину. Напавший прятался где-то совсем рядом, однако майор не заметил его, и это было дурным знаком. Проскурин, повинуясь привычке, втянул голову в плечи, резко вскинув руки, попытался найти лицо противника, но тот был настороже и сумел увернуться. «Фокус не удался», – подумал Проскурин. Он подался вперед и сделал кувырок, согнув дугой спину, приходя на нее легко, накатом, подминая широкоплечего под себя. Лежа поверх противника, фээскашник отточенным мгновенным движением вонзил локоть под ребра врага. Тот охнул, выдохнув Проскурину в самое ухо:
– Ты-ы-ы, сучара… Проскурин рывком вскочил, развернулся и махнул ногой в туманное, белесое пятно лица. В следующий момент он с удивлением отметил, что на голове широкоплечего темнеет прибор ночного видения, а тело едва различимо из-за комбинезона, черного, как сама ночь. Носок его ботинка прошел вскользь по острому подбородку, стесывая губы и сминая переносицу. По идее, противник должен был схватиться за разбитый нос и с воем покатиться по рыхлому снегу, но идеи не всегда соотносятся с реальностью. Парень оказался крепким. Даже не застонал. Проскурин еще не успел отступить, а каблуки тяжелых армейских бутсов уже врезались ему в грудь, точно под стык ребер, заставив диафрагму болезненно плотно сжаться. Майор захрипел и пошатнулся, сгибаясь пополам. Сразу вслед за этим он увидел рифленую подошву, надвигающуюся на лицо, а через мгновение мир взорвался ярко-желтыми огненными брызгами. Проскурин отлетел на пару метров и грохнулся в снег, ударившись спиной о крепкий, узлом, корень. Острая боль пронзила тело будто копьем. «Ребро! – подумал он. – Гадство, ребро сломал!» Однако жалеть себя было некогда. Широкоплечий парнишечка явно соображал в драке не хуже его самого, а то и получше. Проскурин застонал, поднимаясь. Противник же не издал ни звука. Он все делал в сосредоточенном молчании. Майор согнул руки в локтях, чуть ссутулился, защищая голову, и внимательно посмотрел на плечистого. Тот едва заметно пританцовывал на месте. Руки висели вдоль тела. Спокойно, расслабленно. Как ни старался Проскурин, а понять, на чем сосредоточен парень, не смог и кинулся в атаку наобум, уходя обманным финтом влево и выбрасывая на поражение правую руку. Плечистый мгновенно преобразился. За неуловимую долю секунды он стал похож на дикого зверя, увидевшего, что долгожданная добыча наконец угодила в ловушку. Уверенно и легко парень парировал удар Проскурина, а затем ударил сам. Хлестко и невероятно сильно. Майор словно налетел на автобус. Ноги его обмякли. Воздух разом вырвался из ноющих легких. И тут же последовала серия в печень, потом два резких прямых в голову, а под конец, когда Проскурин уже начал валиться в снег, удар ногой в висок. В голове вспыхнул рой золотистых лампочек, и майор нырнул в спасительную темноту.