Текст книги "Черная акула"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

– Прокуратура?

– Совершенно верно. Помощник главного прокурора округа полковник Латко.

– Да вы присаживайтесь. В ногах правды-то нет.

– Благодарю. – Максим придвинул стул, сел и положил кейс на колени. – Я к вам по делу, Олег Валерьянович.

– Да уж догадался. Кто ж в милицию просто так ходит?

– Тоже верно.

– Так что у вас? – Капитан сцепил кисти рук в кулак и посмотрел на посетителя.

– Олег Валерьянович, я хотел бы навести справки об одном из ваших клиентов.

– Вон чего… Так это лучше у участкового узнать. Я тут мало чем помогу.

– С участковым мне тоже, вероятно, придется побеседовать, но попозже, а пока хотелось бы выяснить насчет документов. Не было ли утерь, не выдавался ли дубликат, ну и так далее…

– А кто такой? – заинтересовался капитан.

– Некий Панкратов Валерий Валерьевич.

– А-а, знаю. Лепихинская, восемь? Знаю. Тут и участковый не нужен.

– Жалобы?

– Да ну, с жалобами не я разбираюсь. Мне на жалобы плевать.

– Что, паспорт часто теряет?

– Тьфу-тьфу-тьфу! – Полунов постучал трижды по крышке стола. – Ни разу, слава богу.

– А что же тогда? – непонимающе изогнул брови Максим.

– «Голубой» он! – буркнул капитан. – Педик.

– Ну и что?

– Да как «что»? Здоровый парень, симпатичный, можно сказать. И вдруг этот… Как-то пришел фотографию вклеивать по случаю двадцатипятилетия, так все «сю-сю-сю, сю-сю-сю». Тьфу! Веришь – нет, я на него даже смотреть не мог! Вот он сидел тут, на этом самом месте, почитай, полчаса, а я все как полный м…к в стол смотрел. Он говорит чего-то, Панкратов этот, а я в стол смотрю. Будто окаменел. Не дай бог глаза поднять, думаю. Еще решит чего… Максим засмеялся негромко. В глубине души он понимал капитана и даже немного сочувствовал ему.

– Ничего страшного. Нормальные люди. Умные, как правило. Ну, подумаешь, сексуальная ориентация другая…

– Да брось, какая там, в ж…у, ориентация? – завелся вдруг Полунов. – С жиру они бесятся, вот и вся тебе ориентация. Ориентация! По роже бы ему – враз бы очухался. Что им, баб мало? Да тут общага швейная, девок, как кошек нерезаных, бери любую, так нет!.. – Капитан раскраснелся, глаза выкатились из орбит, руки взлетели над столом, тяжелые, как вороны, и бурые, словно свекла. – Совсем ох…ли! Вот ты мне скажи, лет десять назад такое могло быть, чтобы пи…асы эти среди бела дня в парке обжимались? А? То-то. А я тут с работы иду на днях – стоят! Хоть бы детей постеснялись, сволочи! Бить их надо! Бить! Как статью отменили демократы хреновы, так и началось. Вот раньше застали таких Панкратовых за этим… любодеянием, статью, суд – и в зону. Там пусть их хоть совсем за…т. А теперь? Что теперь, я тебя спрашиваю? Допрыгались со своим гуманизмом. Гуманисты сраные!.. Перестройка! Вот вам ваша перестройка! Жрите. Максим был поражен потоком обрушившейся на него ненависти. Он смотрел на перекошенное в бешенстве лицо капитана и пытался убедить себя, что именно этот человек пару минут назад спокойно сидел и, глядя в окно, ел бутерброд. Что именно Полунов Олег Валерьянович смотрел на него воловьим взглядом. Что… Одним словом, что перед ним тот самый капитан, которого он, Максим, увидел, когда переступил порог кабинета. Когда запал у Полунова пошел на убыль, Максим остановил извержение взмахом руки и спросил:

– А когда, вы говорите, Панкратов фотографию-то в паспорте менял? Обращение на «вы» заставило капитана недоуменно захлопнуть рот. Он несколько секунд соображал, силясь вспомнить, а затем воскликнул:

– Дак месяц назад! Пришел, говорит, за границу ехать надо, а без новой фотографии, мол, загранпаспорт оформлять отказываются.

– Вы поменяли?

– А куда деваться? Ему же двадцать пять исполнилось. Не исполнилось бы – хрен бы этот говнюк какую заграницу увидел.

– У вас в картотеке есть его фотография?

– Как не быть? Капитан повернулся, открыл дверцу высокого металлического шкафа и, пробормотав: «Л… О… П… Так… П… Панков, Панкр… Панкратов… Вот он», – вытащил карточку.

– Вот. А зачем вам его фотография? Вы ведь занимаетесь солдатами?

– Не только. Нам нужно предъявить фотографию на опознание свидетелям.

– Что, этот гомик подозревается в чем-то? Наркотой торговал? Максим усмехнулся.

– Да нет, ничего серьезного. Мы думаем, что Валерий Валерьевич может кое-что знать о деле, которым сейчас занимается прокуратура, но твердой уверенности нет, а беспокоить человека по пустякам не хочется.

– Какой он человек? Пидор, одно слово, – брезгливо поморщился капитан. Максим не стал его разубеждать, не было времени, да и не сумел бы, наверное.

– Все равно не хочется.

– Да уж. Эти могут и хай поднять, – согласился Полунов, придвигая фотографию Максиму. Тот взял карточку, посмотрел. Панкратов оказался бородатым длинноволосым парнем с крупным, хотя и не портящим его носом и внимательными острыми глазами.

– А по фотографии ведь не скажешь, что педик, – поделился капитан.

– Фотографии обманчивы. Ну, спасибо за помощь.

– Да не за что. Только… фотографию потом верните, – попросил Полунов. – Положено, чтобы в картотеке две было.

– Хорошо. – Максим поднялся, пожал протянутую руку, шагнул к двери.

Дом номер восемь оказался трехэтажным строением барачного типа. По роду службы Максиму доводилось бывать в разных домах, он видел и сталинские лощеные глыбы, и трескающиеся от времени «хрущобы», но подобных бараков не встречал уже давно. Что-то такое длинное, деревянно-деревенское, с обязательным штакетником, черным от времени и дождей, и запущенными донельзя бесхозными клумбами во «внутреннем дворике». Подъезды на девять квартир, узенькие, ветхие. Тут не воняло ни кошками, ни собаками, а пахло старой едой – деревянные стены впитывали влажные запахи кухни и держали их цепко, как ночь луну. Максим поднялся по скрипучей дощатой лестнице и побарабанил костяшками пальцев по косяку. Не услышали. Грохнул сильнее, кулаком. И сразу шаги. Будто ждали. Открывали торопливо, суетясь, гремели замками и извинялись глухо, испуганно, словно задержка могла стоить хозяевам жизни. Наконец дверь открылась, и Максим увидел совсем молодую, болезненно бледную девушку. На лице ее темнели слюдяно блестящие глаза. Встревоженные, выжидающие, словно боялась она, что гость сейчас ударит. Без всяких слов, просто так, от скуки. Дверь оказалась общей. За ней следовал небольшой предбанничек и еще две двери, ведущие уже непосредственно в квартиры.

– Простите, – поинтересовался Максим, – Панкратов Валерий Валерьевич здесь живет?

– Панкратов Валерий Валерьевич? Здесь. Да, – тихо, почти виновато ответила девушка. – Валера живет напротив. Заходите. – Она посторонилась, пропуская Максима в прихожую. Дверь квартиры Валеры Панкратова поразила Максима обивкой, и вовсе не потому, что она была дорогой, напротив, какая-то обшарпанная, с ножевым разрезом по дешевенькому дерматину, с парой мощных заплат, неприветливая, холодная. Максим постучал. Поначалу за дверью было совсем тихо, а затем заспанный голос с какими-то неприлично плавающими интонациями поинтересовался:

– Кто?

– Валерий Валерьевич, это вас из военной прокуратуры беспокоят, Латко Максим Леонидович. Откройте, мне нужно с вами поговорить. В квартире завозились, щелкнул замок, затем дверь приоткрылась, и Максим увидел странный встревоженный взгляд за серебристой полоской прочной стальной цепочки. Валерий Валерьевич Панкратов, в отличие от себя же на фотографии, был без бороды и выглядел куда менее мужественно. Однако Максим узнал его сразу, несмотря на гладкий подбородок и припухшую спросонья физиономию.

– А удостоверение можно посмотреть? – поинтересовался Панкратов, сдержанно зевая и закрывая рот ладонью.

– Пожалуйста. – Максим продемонстрировал книжечку. Вид красных корочек успокоил хозяина. Панкратов не стал даже особенно вчитываться или сличать фотографию с оригиналом. Завозился с цепочкой, распахнул дверь.

– Заходите, пожалуйста. Максим шагнул в коридор. Квартира оказалась однокомнатной и сравнительно маленькой. После шикарных апартаментов Иверина она смотрелась довольно скромно, если не сказать больше. Габариты комнаты заставляли вспомнить времена спичечных коробков, потолок старательно и нагло давил на голову. Панкратов прошаркал в комнату, набросил на постель покрывало и, повернувшись к Максиму, извинился.

– Я вообще поздно встаю, – сказал он и глянул куда-то в сторону. – Может быть, чаю или кофе?

– Нет, не стоит, – отказался Максим. Он попристальнее всмотрелся в хозяина дома: высокий, сложение атлетическое, хотя не гибкое, как у многих, а чуть кондовое. «Видимо, железо тягает, – подумал Максим. – Штанги, гири. Может быть, и бегает по утрам, но вряд ли». Лицо тонкое, интеллигентное, ухоженное. И руки, сразу видно, к тяжелой работе не приученные: мягкие, почти женственные, с тонкими пальцами и маникюром, не бросающимся в глаза, но заметным.

– Если вы не хотите ни чаю, ни кофе, то я, с вашего позволения, все-таки выпил бы чашечку.

– Конечно, я подожду. – Максим поудобнее устроился в кресле. Панкратов удалился в кухню, долго ставил чайник, затем умывался, потом, видимо, наливал кофе. Прошло минут десять, и наконец он появился на пороге комнаты, держа в руке большую фаянсовую кружку.

– Так что, собственно, привело вас ко мне, Максим Леонидович? – Панкратов присел на диван, поставив кружку на журнальный столик в изголовье.

– Валерий Валерьевич, – Максим обрадовался возможности перейти наконец к делу, – я разговаривал с Георгием Витальевичем, и он рассказал мне обо всей этой истории с военным обмундированием.

– Простите, – непонимающе повернул голову Панкратов. – О каком Георгии Витальевиче и о каком обмундировании идет речь? Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– О том самом, Валерий Валерьевич, – мило улыбнулся Максим, не без усилий поднимая взгляд на собеседника, – которое вы купили у Георгия Витальевича Иверина, в прошлом адвоката, а ныне вашего соседа по участку в коттеджном городке «Лукоморье».

– Вы что-то путаете, – нахмурился Панкратов. – Ни о каком Иверине Георгии Витальевиче я слыхом не слыхивал, равно как и об обмундировании. Чепуха какая-то. И коттеджа у меня никакого нет. И о «Лукоморье» я читал только у Пушкина. Максим кашлянул. Он, конечно, ожидал, что Панкратов будет запираться, скажет, что обмундирование давно уплыло за рубеж. Но отказываться от знакомства с Ивериным по меньшей мере глупо. Ведь адвокат моментально опознает его. Что-то тут было не так. Уж слишком правдоподобно выглядело удивление хозяина. Он недоумевал вполне искренне. Не изображал изумление, а действительно был изумлен.

– Валерий Валерьевич, – Максим потер пальцем правую бровь, посмотрел в пол, – вы ведь, насколько я в курсе, занимаетесь бизнесом?

– В каком смысле? – прищурился Панкратов.

– Покупаете старую, пришедшую в негодность форму, тряпье различное и продаете его в Корею. А оттуда вам поставляют товары широкого потребления.

– Да вы что! – Панкратов мягко усмехнулся. – Ни о чем таком я даже не слышал. Подобный род деятельности – блеф. Как правило, под таким бизнесом скрывают что-то другое. Чаще всего криминал. Вы же умный человек, подумайте, кому нужны наши тряпки? В Корее идиотов куда меньше, чем у нас. Перестаньте! – Он взмахнул рукой, и опять это у него получилось как-то странно, почти по-женски. – Неужели кто-то действительно занимается таким бартером?

– А чем занимаетесь вы? – вопросом на вопрос ответил Максим.

– Фотографией. Художественной фотографией. – Он поднялся, дотянулся до стула и вытащил из кармана висящего на спинке пиджака пачку «Давыдова», элегантно извлек сигарету и закурил. Зажигалка была довольно дорогая, «под золото», а может быть, и в самом деле золотая. Максим хмыкнул и спросил заинтересованно:

– Простите, а что, художественной фотографией любой может такие деньги заработать?

– Вы о чем? – недоуменно посмотрел на него Панкратов.

– Я имею в виду вашу зажигалку и сигареты. Сколько сейчас стоит пачка «Давыдова»? Тысяч пять?

– Восемь, – спокойно ответил Панкратов. – Вообще-то в ларьках дороже, но я беру прямо со склада, по знакомству. – Он подумал, аккуратно стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, поводил сигаретой по стеклу, оставляя на нем серые полосочки, а затем добавил: – Классные фотографы зарабатывают очень много. Если, конечно, они известны и на их умение есть спрос.

– А вы классный фотограф?

– Именно. Не хороший, а классный. И очень известный. В определенных кругах, разумеется.

– В каких именно? – Максим старательно делал вид, что не понимает достаточно простых вещей. Панкратов усмехнулся и осуждающе покачал головой, словно говоря: «Не очень деликатные вопросы задаете, товарищ полковник». Но Максиму-то было плевать на то, что думает о нем этот парень. Его интересовали факты.

– Местная богема, – пояснил хозяин, глубоко затянулся, красиво выпустил дым, полюбовался голубоватыми клубами, плывущими по комнате, затем заглянул в пепельницу, еще раз стряхнул пепел и добавил: – Ну, не только богема, просто влиятельные люди. Хорошие семейные фотографии, иногда ню, но это ценится особенно дорого.

– То есть вы не занимаетесь продажей утиля за границу, – подвел черту Максим.

– Честно говоря, никогда не помышлял ни о чем подобном. – Панкратов усмехнулся и раздавил окурок в пепельнице. Максим несколько секунд смотрел в пол, а Панкратов на него, ожидая, видимо, дальнейшего развития событий. Наконец Максим пришел к какому-то решению.

– Валерий Валерьевич, – медленно спросил он, – а почему вы сбрили бороду?

– Бороду? – удивился Панкратов.

– Да. По-моему, борода вам очень шла.

– Я не ношу бороды.

– Но на фотографии в паспорте вы с бородой.

– В шестнадцать лет? Помилуйте. – Панкратов отхлебнул кофе. – Я никогда не носил бороды. Бороды неэстетичны. И потом врачи не рекомендуют. Говорят, растительность на лице ведет к развитию раковых заболеваний в полости рта. Нет, я категорически против бороды. И вдруг Максим все понял. Пассивный бисексуал Панкратов не стал бы носить бороду. То есть, конечно, физически мог, но психологически… Неэстетично – размытое понятие, которое трактуется – в случае с Панкратовым – неоднозначно.

– Простите, Валерий Валерьевич, если не секрет, сколько вам лет? Панкратов посмотрел на Максима с неким любопытством.

– А почему это вас интересует? Я уже совершеннолетний. – Он засмеялся, но немного неловко, поняв двусмысленность собственного ответа.

– А все-таки?

– Двадцать пять.

– А поточнее?

– Двадцать пять и один месяц.

– Ага. – Максим кивнул утвердительно. – Скажите, а вам знаком высокий молодой человек, плечистый, похожий на вас бородатый блондин? Панкратов подумал.

– У меня есть несколько знакомых с подобной внешностью. Хотя очень похожие люди, как вы понимаете, встречаются довольно редко, но общее сходство вполне можно найти, если постараться. Все зависит от восприятия.

– Я имею в виду… – Максим порылся в кейсе, вытащил фотографию, полученную в паспортном столе, и положил ее на столик. – Я имею в виду вот этого. Панкратов изящно наклонился вперед, двумя пальчиками взял карточку и повернулся к окну. Затем поднялся, включил верхний свет, изучил фотографию более внимательно и хмыкнул изумленно.

– Так что, вы знаете этого человека? – Максим прищурился.

– Вообще-то, – заметил Панкратов нерешительно, – он похож на одного моего… – опять легкая заминка, вполне заметная, но ничем не оправданная, когда речь идет о просто знакомых, – …на очень близкого друга. – Он бросил быстрый взгляд на Максима. – Очень близкого. Я не утверждаю, конечно, что это он, но похож. Правда, мой знакомый не носит бороды. И волосы у него все-таки темные, и стрижка довольно короткая.

– То есть, – продолжал нажимать Максим, – скажем так: если бы ваш близкий друг отпустил бороду и волосы и осветлил бы их, то это мог бы быть он. Панкратов несколько секунд подумал, а затем отрицательно покачал головой:

– Нет, вряд ли. У Максима опустились руки.

– Почему? – спросил он.

– У моего знакомого не может быть такой бороды. Знаете, он несколько раз оставался у меня ночевать… э-э… ну, знаете, иногда приходишь в гости, задержишься, темно, поздно… Времена смутные, да и район, честно говоря, не самый спокойный. Ну я и предлагал ему переночевать у меня. Вы понимаете?

– Да, конечно.

– Несколько раз мне доводилось видеть щетину на щеках Сережи. Так его зовут. Максим уже понял, о чем сейчас скажет Панкратов, но не перебивал.

– У него борода растет такой узкой полоской: от скулы, вот тут по подбородку, – Панкратов показал, – и вот здесь, под нижней губой. Но, повторяю, такой густой бороды у него быть не может. Посмотрите, у человека, изображенного на фотографии, борода растет практически из-под самых глаз, начинается высоко на щеках, а у моего приятеля бородка узенькая. Но глаза… Глаза очень похожи.

– Понятно. Скажите, Валерий Валерьевич, а когда вы в последний раз видели свой паспорт?

– Паспорт? – Панкратов подумал. – Трудно сказать. Месяца четыре назад, наверное.

– Так давно?

– А зачем он мне? – пожал плечами Панкратов. – За границу я не выезжаю, пособий не получаю, гуманитарную помощь тоже. Что еще?

– В поликлиники не ходите? – поинтересовался Максим. – В поликлинику-то, наверное, ходили? А ведь там приходится предъявлять кучу документов. Паспорт в том числе.

– Простите, Максим Леонидович, – мило и деликатно улыбнулся хозяин. По выражению его лица можно было догадаться о следующей фразе, которая скорее всего вертелась у него на языке, но не будет сказана: «Прощаю вам, Максим Леонидович, подобное предположение, поскольку вы человек военный и образ мыслей у вас соответствующий». – Видите ли, – все так же улыбаясь, продолжал Панкратов, – бесплатная медицина чревата опасными осложнениями. Как говорил герой Борисова в «Луна-парке»: «Жить в этой стране еще можно, лечиться – ни в коем случае». Никогда не посещаю эти прозекторские заведения и вам не советую.

– И все-таки, Валерий Валерьевич, если вас не затруднит, посмотрите, на месте ли ваш паспорт.

– Не затруднит, но, честно говоря, я понятия не имею, где он может быть, мой серпасто-молоткастый. Панкратов поднялся, оглядел квартиру, без всякой охоты порылся в ящиках стола, выпрямился, осмотрел книжные полки, но все это скорее для видимости, чем всерьез. Потом пожал плечами. Ему явно не хотелось возиться с ненужным, в сущности, паспортом.

– Знаете, боюсь, в данный момент не смогу удовлетворить вашего любопытства. – Панкратов улыбнулся. – Может быть, в другой раз. Поищу. Зайдите через пару недель. «Боюсь, что через пару недель будет поздно», – едва не сказал Максим, однако сдержался и кивнул:

– Хорошо, я загляну через пару недель. Кстати, Валерий Валерьевич, а как вы познакомились с этим Сережей? Панкратов на секунду смутился, а затем ответил с вызовом:

– Очень просто. Через газету.

– По объявлению?

– Именно.

– Кто давал объявление? Вы?

– Нет, Сергей.

– А фотографию свою вы ему посылали?

– Какое это имеет значение?

– Большое, Валерий Валерьевич, большое.

– По-моему, посылал.

– В полный рост? – уточнил Максим.

– Совершенно верно.

– Ясно. Спасибо. И последний вопрос: в объявлении был указан адрес или абонентский ящик?

– Абонентский ящик, разумеется. В наше опасное мирное время кто же отважится растиражировать в газете адрес?

– Да, верно… Максиму действительно все стало ясно. Паспорта у Валерия Валерьевича Панкратова уже не было, а был он у «приятеля Сережи», который легально вклеил туда свою фотографию. Стало быть, Панкратов, купивший в части форму, на самом деле никакой не Панкратов. Лже-Панкратов оказался умен. Через газету он нашел нужного человека, выкрал паспорт и, отправившись в паспортный стол, на вполне законных основаниях вклеил свою фотографию. Зачем ему настоящий паспорт? Как ни крути, а кроме выезда за границу ничего в голову не приходило. И ведь все рассчитал, скотина. Только вот с формой промашка вышла. По какой-то причине ему пришлось воспользоваться своим новым документом. Хотя, вполне возможно, что «Панкратов» теперь уже никакой и не Панкратов, а Сидоров или Иванов. Может быть, у него есть еще один паспорт. Даже скорее всего. Обо всем этом Максим думал, уже спускаясь по деревянной скрипучей лестнице. Устроившись на переднем сиденье «Волги», он скомандовал шоферу:

– На проспект Ленина. Помнишь, где останавливались днем? Вот туда же.

– Будет сделано, товарищ полковник, – бодро ответил тот. Машина рванула с места.

Глава 25

Перед тем как направиться в больницу, Проскурин еще поплутал по дворам, проверяя, нет ли за ним слежки. Однако ничего подозрительного не заметил. Скорее всего исполнительный сержант на посту ГАИ все-таки притормозил «уазик», тем самым дав «пятерке» возможность оторваться от преследования. Единственное, о чем сейчас жалел Проскурин, так это о том, что ему все-таки придется бросить машину. В самом деле, не станешь же разъезжать по городу с выбитыми стеклами и пулевыми дырами в бортах, а денег на срочный ремонт «жигуленка» у него не было. Оставалось загнать «пятерку» в темный уголок до лучших времен. Утешало только то, что он знал одного парня в местном отделении ФСК, так что на пару дней машиной можно будет разжиться. Проскурин подъехал к приемному покою корпуса травматологии третьей горбольницы и кивнул стоящему на крыльце, неторопливо покуривающему санитару:

– Слышь, друг, носилки давай. Тот щелчком отправил окурок в урну и лениво поинтересовался:

– Че стряслось-то?

– Лом через плечо! Я говорю: носилки давай! – рявкнул Проскурин. – Вопросы потом будешь задавать. Его тон убедил санитара в том, что сейчас вопросов задавать действительно не стоит. Парень без излишней, правда, спешки скрылся в дверях приемного покоя, а через несколько минут оттуда показались два здоровенных битюга, несших за ручки складные носилки.

– Кого доставили? – хмуро спросил один. – Что случилось?

– Собака ободрала. Вчера еще. Похоже, началось заражение.

– Ясно. Ну, давай клади его. Проскурин помог Алексею выбраться из машины, поддержал, пока тот укладывался на носилки, и спросил:

– Где у вас тут дежурный врач?

– А зачем тебе? – недобро осклабился санитар поздоровее.

– Не твоего ума дело. Неси раненого. И живо. Чтобы одна нога здесь, другая – там.

– Ты че тянешь-то, мужик? – усмехнулся санитар.

– Я на тебя в другом месте тянуть буду, – тихо, с угрозой в голосе ответил фээскашник. – Давай неси. Санитары затащили Алексея в приемный покой и подкатили к кабинету травматолога. Проскурин зашел следом. Дежурный врач, мужчина лет тридцати трех, отдаленно напоминающий Чехова, посмотрел на него и неприязненно заметил:

– Товарищ, здесь все-таки врачебный кабинет. Вы бы хоть для приличия верхнюю одежду сняли.

– Знаете, я ведь к вам не на чашку чая пришел, – зло усмехнулся Проскурин, вытаскивая из кармана удостоверение. – Значит, так. Никаких записей об этом человеке не делать, никакой информации никому не давать.

– Хорошо, – ответил врач без всякого почтения, словно наплевать ему было, кто перед ним – представитель ФСК или бандит с большой дороги.

– Хорошо понятно? – на всякий случай поинтересовался Проскурин.

– Хорошо, хорошо.

– Значит, и правда, хорошо. – Майор убрал удостоверение в карман. – Могут прийти люди. Не знаю, кем они представятся. Может быть, скажут, что из МВД или из местного отделения милиции. Или еще откуда. Неважно. Никому об этом человеке ничего не говорить. Все ясно? «Чехов» вздохнул.

– Товарищ майор, – наконец ответил он, – вы ведь, в конце концов, не с бестолковым разговариваете. Я понимаю нормальные человеческие слова с первого раза. Если вам будет спокойнее, то можете, конечно, повторить еще раз, но, уверяю вас, это совершенно излишне. Проскурин хмыкнул и вдруг улыбнулся.

– Да нет, это я так, на всякий случай. Ситуация серьезная. Этот парень, – он указал на маячащего в коридоре Алексея, – единственный свидетель по очень важному делу. Люди, которым он встал поперек дороги, сделают все, чтобы добраться до него и заставить замолчать.

– Ясно, – без всякого выражения ответил доктор и тут же предупреждающе добавил: – Товарищ майор, у меня бывали случаи и посерьезнее. Если вы не знаете, то иногда в больницу привозят бандитов, потом наезжают конкурирующие группы, и начинается. Или еще что похуже. Так что ситуация предельно ясна. Не волнуйтесь за вашего свидетеля, он будет в целости и сохранности.

– Вот и отлично, – улыбнулся Проскурин. – В таком случае у меня к вам последняя просьба. Положите этого человека в отдельный бокс, а я вечером приеду проведать. Мало ли. Не хочется, чтобы что-нибудь случилось. В последнее время умельцев много развелось. Приходят знакомого навестить, потом смотришь, а тот уснул и забыл, как дышать. «Чехов» поморщился.

– Перестаньте говорить банальности. Я все знаю.

– Ну и хорошо. У вас когда дежурство заканчивается?

– Вечером, в восемь часов. А после восьми заступит мой коллега. Он дежурит всю ночь. Да не волнуйтесь, у нас здесь и санитары есть, и охрана.

– А я и не волнуюсь. Просто постараюсь успеть до восьми, пока вы не ушли. Все-таки вы уже в курсе дела. «Чехов» пожал плечами, дескать: «Как знаете. Хотите – приезжайте, хотите – нет. Дело ваше».

– А что с вашим товарищем? Может быть, объясните мне? Опуская излишние подробности и первопричину, Проскурин описал злоключения Алексея.

– Ладно, посмотрим, – наконец вздохнул доктор.

– Мне остаться? – на всякий случай переспросил Проскурин.

– Да нет, можете идти. О пациенте мы позаботимся.

– Ну тогда всего доброго, – кивнул тот.

– Хорошо бы, – ответил доктор. Фээскашник вышел в коридор, присел перед Алексеем на корточки и пожал ему правую руку.

– Ну, держись, мил друг. До вечера, боюсь, тебе придется побыть одному, а потом я подъеду. Оказавшись на улице, Проскурин отогнал машину в какой-то глухой переулочек, приткнул к обшарпанному забору и с сожалением покачал головой: растащат ведь, жалко. Своя все ж таки, не казенная. Подумал, забрался под сиденье, достал автомат, глушитель и обойму. «Кипарис» повесил на правый бок, использовав в качестве петли брючный ремень, остальное затолкал в карман пальто. Проскурин выбрался переулками на параллельную больничной улицу и зашагал в сторону небольшого сквера, видневшегося через пару кварталов. На перекрестке огляделся еще раз. Не заметив ничего подозрительного, вошел в телефонную будку. Вытащив из кармана пластмассовый жетончик, привязанный к шелковой нити, опустил его в монетоприемник. Ответили на другом конце провода почти сразу же.

– Слушаю вас, – прозвучал в трубке сухой деловитый голос.

– Ипатова Ивана Давыдовича будьте добры, – попросил Проскурин.

– А кто его спрашивает? – поинтересовался голос.

– Коллега, – ответил Проскурин.

– Какой коллега? – Голос стал еще более сухим и настороженным. – Представьтесь.

– Проскурин Валерий Викторович, из Шахтинска.

– Одну минуту. – В голосе не прозвучало никаких эмоций, идеальная сухость, стопроцентная, как песок в пустыне. Через пару минут в трубке что-то щелкнуло, и уже другой голос, басовитый, густой, осторожно осведомился:

– Слушаю вас.

– Иван, здравствуй, это Валера, – представился Проскурин. В трубке помолчали, а затем Ипатов буркнул холодно:

– Ну? И что?

– Послушай, Иван, – быстро забормотал Проскурин, – у меня тяжелое положение. Понимаешь, попал в дурацкую ситуацию. Нужно выяснить всю подноготную о некоторых личностях и получить еще кое-какую дополнительную информацию. – Ипатов молчал. – Ну и машину бы раздобыть, – невесело усмехнулся Проскурин. В трубке посопели, словно ожидая продолжения, но, поскольку Проскурин молчал, Ипатов осведомился:

– Послушай, Валера, – имя он произнес чуть ли не с издевкой, – у тебя совесть есть?

– Ваня, совести у меня навалом, – быстро ответил Проскурин. – А вот возможности проявить ее нет. Ты мне только не читай лекций о нравственном облике современного гэбиста, ладно? Пожалуйста. Не до того сейчас. Я сам знаю, что виноват. Честное слово, мне неприятно, что ты из-за меня попал в дурную ситуацию.

– Ничего себе в «дурную ситуацию», – вдруг зло ответил Ипатов. – Из Москвы сослали в эту глухомань, семья развалилась, все пошло прахом, к едрене матери. И это ты называешь дурной ситуацией?

– Ну ладно, не дурной. Катастрофической. Ну прости меня, Иван. Так получилось.

– Хорошо получилось.

– Ну, я тебя прошу, Иван. Ты вспомни, я тебя мало о чем просил, но сейчас действительно необходимо. От этого зависит жизнь по крайней мере двух людей – моя и… И еще одного человека. Иван, помоги нам. Ипатов подумал. Вероятно, размышлял о том, стоит ли ему впрягаться в еще одно рисковое предприятие. Затем вздохнул и буркнул:

– Ладно, выкладывай, что у тебя. Только быстро. Времени нет.

– У меня и у самого его мало, Иван, – ответил Проскурин. – Мне нужно подробно узнать о фирме «Лукоморье».

– Что за фирма такая? – деловито осведомился Ипатов.

– Не знаю, фирма или товарищество. Короче, у них коттеджный городок километрах в пятнадцати от Новошахтинска, они там дорогу строят. Примерно в километре от поворота на Красный Сулин.

– Это все?

– Нет, Иван, подожди. Вот еще что. Скажем, в радиусе примерно двадцати пяти километров от Новошахтинска поищи различные заброшенные предприятия: может быть, какие-то заводы, склады. Короче, комплексы, в данный момент не функционирующие, но с автодорожным подъездом. Достаточно широким.

– Так… – Ипатов, видимо, прикинул, что скорее всего только этим дело не кончится. – Давай дальше.

– Запиши: Алексей Николаевич Семенов, летчик. Дислоцировались в Ключах. Проверь, что с ним, где он сейчас. Все сведения.

– Как-как, говоришь, фамилия?

– Семенов, – быстро повторил Проскурин. – И последнее.

– Ну, слава богу, – вздохнул Ипатов.

– Подожди, Иван, не перебивай. У меня на хвосте сидят, так что времени в обрез.

– Давай-давай.

– Проверь: авиационные крушения в войсках, несчастные случаи, ну и так далее. Интересуют только «МиГ-29» и только последний месяц.

– Теперь-то все? – спросил Ипатов.

– Теперь все, Иван.

– Ладно. – Видимо, собеседник просмотрел записи, а затем сказал: – Через пару дней смогу что-нибудь сказать.

– Иван, через пару дней будет поздно, – взмолился Проскурин. – Сегодня к вечеру.

– Ты что, офонарел, что ли? – зло рявкнул Ипатов. – А звезду с неба тебе не достать? Или, может быть, яичко горной орлицы захотелось? Яишенкой побаловаться. Соображаешь, о чем говоришь? Ты мне тут работы подкинул – за неделю не разгребешь, а у меня еще, между прочим, свои дела есть.

– Иван, я тебя не прошу ни о чем особенном.

– Да одни твои авиакатастрофы…

– По поводу авиакатастроф меня интересуют только официальные сводки.

– Ладно, я посмотрю, что можно сделать. – Ипатов упорно избегал называть его по имени. – Позвони часиков в семь.

– Хорошо, а как насчет машины? – быстро спросил Проскурин.